Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2024
«За утренним чаем мой отец отложил в сторону газету и сказал:
— Если обстоятельства будут благоприятны, мы поедем в Константинополь».
Так начинается рассказ «Константинополь», давший название всей книге прозы Арсения Тарковского.
Фраза, которая волновала поэта в детстве своей загадочностью, открытостью неведомым бескрайним просторам — она и впрямь удивительная. Есть в ней какая-то нескончаемая мечта. И то, что мечта эта неясная, неконкретная, мечта о давно задуманном и никогда не осуществленном путешествии, — делает ее еще более удивительной. Безграничной.
…У спектакля «А.Т.» Кудымкарского Коми-Пермяцкого театра — как бы это выразить поточнее — тоже нет границ.
Зритель весь спектакль видит сцену, утыканную колосьями, — этакое бескрайнее хлебное поле. Притом что все действие происходит в небольшом губернском городе Российской империи — Елисаветграде, где вырос Тарковский. Но нет на сцене ни заборов, ни крыш, ни яблоневых садов, нет базара, замерших переулков, нет шкафов и стульев, — лишь изредка появляется стол со скатертью.
Хлебное поле — знак бесконечности пространства. И прежде всего — пространства поэтической памяти.
В спектакле нет границ между поэзией и прозой, между словом и музыкой, между мистическим обрядом и крестьянским трудом, между документом и фантазией, между почти религиозным хоровым пением стихов Тарковского и бытовыми сценками из его же жизни.
Когда крестьяне с колотушками и трещотками идут по хлебному полю, выгоняя то ли зловредных насекомых, то ли злых духов, — что это? Мистерия? Танец?
…Удивительно, конечно, что такой сложный, многозначный, полифоничный спектакль, богатый смыслами и ассоциациями, — родился в маленьком Кудымкаре, в городе с менее чем 30-тысячным населением. Режиссёрская команда — создатели спектакля — из Москвы (режиссёр и автор инсценировки — Сергей Тонышев, художник — Филипп Шейн, художник по свету — Иван Васецкий), а вот актёры — местные, и это вторая, не менее важная, часть команды создателей спектакля (Сергей Лизнев, Роман Арапов, Дмитрий Хорошев, Алексей Бусыгин, Анна Окулова, Валерия Новодворская и другие).
Про актёров чуть позже, а пока хочу сказать доброе слово тем, кто осуществляет эту, как принято сейчас говорить, колаборацию (во времена юности Арсения Тарковского говорили «смычка»). Это прежде всего конкурс «Уроки режиссуры», который позволяет молодым режиссёрам и провинциальным театрам регулярно показывать свои лучшие работы в Москве. (Кстати, спектакль из Кудымкара стал одним из победителей фестиваля.) И программа «театральных лабораторий» под руководством Олега Лоевского (о котором «ДН» писала в № 9 за 2023 год).
«А.Т.» показывали в театре имени Моссовета, на большой сцене, при полном аншлаге, зрители стояли в проходах, заполнили все ряды балкона и бельэтажа — строго говоря, я такого от Коми-Пермяцкого театра не ожидал.
Причина простая: очень хочется неожиданного, свежего дыхания в сегодняшнем театре. Очень давно хочется.
Что касается актёров, то у них задача, конечно, была сложной. Во-первых, сцена и зал — трудно не растеряться в этом огромном, гулком, да еще и намоленном именами Плятта и Раневской, пространстве. Во-вторых…
В программке их роли обозначены так: «молодая мама А.», «отец», «Валя, брат А.», «Ленка, сестра А.». На самом же деле это не персонажи и не характеры — а только отзвуки хрустальной музыки, отблески солнечного света над этим хлебным полем, не «настоящие люди», а те «мифологические звери» детства, какими их запомнил ребенок. Поэтому в этих сценках из детства нет ясной и отчетливой драматургии (жанр спектакля обозначен авторами как «семейные встречи», на самом же деле это и драма, и опера, и буффонада, и мистерия, границы размыты и разомкнуты, как я уже говорил).
Недаром все важнейшее, сокровенное, дорогое передается актёрами в сценах музыкальных — и здесь я бы среди создателей спектакля особо отметил Алексея Мусатова (в программке он даже не композитор, а лишь автор «музыкального оформления»). Стихи Тарковского поются очень бережно, и музыка эта не из разряда простых — но такой она и должна быть, и что самое главное — именно этот «спетый» Тарковский помогает нам понять всю музыку и всю философию этих вроде бы таких незамысловатых «семейных встреч», «детского альбома».
…Рассказы о том, как маленький Ася отморозил ладони, потеряв перчатки, как заблудился и его нашли, как он буквально преследовал по пятам точильщика с рынка, поскольку в детстве был «огнепоклонником».
Я, кстати, застал еще точильщиков в 60-е и даже 70-е годы в московских дворах, они ходили со своим нехитрым станком, с точильным кругом, который действительно производил завораживающие снопы огня, летящие во все стороны искры, целые маленькие фейерверки, пока точились на нем ножи и ножницы, что выносили во двор хозяйки.
Да, я помню этих точильщиков, старьевщиков, цыган и нищих, которые просто звонили по квартирам, но уже в мое время это была уходящая реальность, для современного же зрителя это просто некий миф из книжки…
Рассказ про братьев-близнецов Конопницыных, соучеников по гимназии, которых с трудом различала даже родная мать, и от этого то и дело возникали разные нелепости… О страшной встрече с дезертиром Первой мировой войны и о том, как за сестрой ухаживал «итальянский проходимец» Раппало. О странном детском помешательстве на обезьянах, в том числе выдуманных «марсианских обезьянах», и о страшном аресте брата в годы Гражданской.
Актёрам — на очень малом драматургическом пространстве эпизода — нужно передать этот «гул памяти», музыку памяти, с ее обрывочностью и резкими перепадами, и, на мой взгляд, делают они это вполне точно.
Человек реальный, земной, из «настоящей жизни» возникает в спектакле в самом конце — это эпизод, в котором использованы письма Арсения Тарковского и его матери. И здесь еще раз стоит вернуться к Сергею Тонышеву и его сценической композиции. Найти эти письма и именно ими закончить спектакль — прекрасная идея.
«Мать А.» ( актриса Алевтина Власова) говорит в этих письмах с сыном через огромные расстояния, через эпохи, годы, войны, разлуки — говорит о событиях «текущей» жизни (в том числе о рождении детей, Андрея и Марины, своих внуков), но именно в этих размышлениях об обыденных, прозаических вещах проступают и ее огромная нежность, и ее боль, и ее чувство семьи, чувство жизни, чувство дома, которое она сумела передать сыну.
…Честно говоря, я даже не совсем точно представлял себе, где он, как назывался потом и теперь, этот самый Елисаветград, город детства Тарковского — и вот что выяснил уже после спектакля.
Да, это город в центральной Украине, который носил такое название до 1924 года, потом назывался Зиновьевск (по имени Григория Зиновьева, видного большевика, расстрелянного в годы «большого террора»), потом — до 1939 года — Кирово, до 2016 года — Кировоград, и после 2016-го — уже Кропивницкий.
…Сам перечень этих названий много говорит об истории нашей страны. Идентичность нации, страны, региона, города — вообще сложная вещь, а что уж говорить о человеке? Он тоже далеко не всегда понимает свою идентичность, путается в ней, ищет ее, наконец, находит, ошибочно или верно, кто знает. Кто он: житель империи или республики, той страны или этой, какой нации принадлежит, поэт он или герой, человек семейный или свободный от всех обязательств, это всё ведь еще только предстоит узнать.
В спектакле есть такой фрагмент (он повторяется в самом начале и в самом конце): читателю этих рассказов, пишет Тарковский, может показаться, что у книги есть только протяженность, что это просто набор разных историй, но на самом деле сюжет книги вполне закруглен, и сюжет этот — как человек доживает до глубокой старости… И, продолжает Тарковский, сюжет этот чудесен — ведь до старости вполне можно было и не дожить.
Мы смотрим на себя в зеркало, говорит он, — и видим кого-то другого, не того, кто внутри.
Ведь внутри нас — ребёнок. А смотрит на нас из зеркала — старик.
Эти, в общем-то, совершенно простые истины оказываются как никогда актуальны сейчас, когда снова идентичность у очень многих из нас — и внутренняя, и внешняя, и политическая, и национальная, и социальная, и психологическая — вновь оказывается под большим вопросом. И ее приходится пересоздавать заново. Но как?
Тарковский — как человек, который и «выжил», и «дожил», и не утратил связь с самим собой, — отвечает на эти вопросы. Может, именно для того и понадобились ему «детские» рассказы — обычно они становятся первой книгой, пишутся в литературной молодости, а ему захотелось написать их в конце жизни.
Жизнь Арсения Тарковского в этом смысле хорошая модель для тех, кто хочет не потеряться и не растеряться во вновь возникшем вихре исторических событий. Я бы даже сказал — рабочая модель.