Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2023
Был у Деда «Москвич», почти мой ровесник — семидесятого года выпуска. Оцинкованный кузов, хромированные колпаки, сиденья, сделанные на диванной фабрике, руль, на вид будто для дамских пальчиков, а на проворот — как жернов… И еще была коробка передач — рычаг, само собой, увенчан розочкой в стекле, — общий язык с которой находил только владелец — т.е. мог нащупать с первого раза первую, вторую и заднюю. А я — нет.
Дед учил меня вождению, и поскольку происходил он из той эпохи, в которой жить означало выжить, а учить — ругать, то учеба эта, по сути, являла собой вдохновенный Дедов монолог о нелепости моего появления на свет и бессмысленности пребывания на нем. Дед не понимал, и, видимо, искренне, почему один человек не может того, что может другой…
Машина заглохла (в который раз?), и Дед сказал — на удивление мирно — «выйди, отдохни», и сам вышел. Перед нами была она — Плотина. Дед видел ее каждодневно сорок пять лет — от зачатия (перекрытия Енисея) до нынешнего облика — но в ее присутствии менялся. Так меняются грубо и просто воспитанные люди в присутствии детей и святынь — Плотина была для него и тем и другим. Он даже сказал тогда — так говорили усатые благообразные рабочие из старого кино, передавая жизненную эстафету молодым: «Ну, сынок, что тебе рассказать, объяснить…» И трудно было узнать в нем того, кто еще минуту назад крыл тебя шоферским матом, монолитным, как бетон Плотины, — а она, говорят, выдержит прямое попадание атомной бомбы…
Дед родился под Брестом, ребенком видел, как немцы жгли деревни; после войны, спасаясь от голода, семья его перебралась в Сибирь, Дед пас чужих коров за кружку молока, ходил в домотканых штанах, собирал ягоды, и мать носила их продавать на станцию… А потом, как и тысячи таких же, как он, поехал строить Красноярскую ГЭС.
Плотина дала ему всё: от квартиры-гаража-дачи и «Москвича» (классический набор обеспеченного советского простолюдина) до самоуважения, почета, смысла. Дала причастность к мировому делу — ведь Плотина была крупнейшей на планете, посмотреть на ее рождение приезжали все великие и высшие: Гагарин с друзьями, народные артисты, люди доброй воли из соседних полушарий, не говоря уж о товарищах из Политбюро и ЦК. Кроме того, Плотина удостоила его чести построить в придачу к ней целый город, где до середины 90-х оставался только один объект, к которому Дед, автокрановщик по специальности, не прикасался, — деревянный сортир за автостанцией, его уж давно снесли…
Деда пять лет как нет на свете, туда же отправилось почти все его поколение. Один из немногих оставшихся, пришибленный рыбалкою старичок, постоянно заплывает на лодке под опоры моста, что перед самой Плотиной, — там ямка, клюет лучше: охрана ему орет в мегафон «запрещено» и «немедленно покинуть», а старичок отвечает мегафону, что он здесь все построил и потому идите на… Штрафы его также не останавливают.
Дивногорск благодаря Плотине стал единственным малым городом России, попавшим на банкноту — десятирублевку: ГЭС хоть и называется Красноярской, находится на его территории. Для нынешних сугубо местных, с уходом поколения первостроителей, почти вся ее мистика выветрилась, они там просто работают и, как положено на всякой работе, поругивают начальство. А вот не местные — и, похоже, все, откуда бы ни были, — стремятся к ней как мотыльки на свет, фотографируют ее и себя на ее фоне. Для них даже построили особую смотровую площадку, ибо в некоторые дни граждане виснут гроздьями на берегу, особенно когда Плотина грохочет водопадами, сбрасывая излишек «моря»…
В Венеции я видел, как за окном одного из домов сушились на веревке трусы и майка, и этот отрезвляющий символ обыденности заставил подумать о том, что, наверное, есть человек, для которого Сан-Марко и прочее — не такое уж чудо, и, вероятно, он в глубине души не понимает миллионы тех, кто платит большие деньги, едет через полмира, чтобы только взглянуть. И этот человек, если он существует, видимо, беден, как и я.
И Сан-Марко, и Плотина созданы не для обыденности, а чтобы красотой и мощью выталкивать из нее. Неофиты чувствуют это лучше и ярче, потому и тянет их в наш городок. И, слава Богу, они не переводятся.