Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2023
Румянцев Дмитрий Анатольевич — поэт. Родился в Омске в 1974 году. Окончил философский факультет Омского педуниверситета по специальности культурология.
Автор книг стихов «Сравнительное жизнеописание» (Омск, 2011), «Нобелевский тупик» (Омск, 2011), «Страдающее животное» (Омск, 2013). Живёт в Омске.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2022, № 8.
сонет о ночной печали
сердце болит — это значит ещё живой
мир несказанный тревожным саднит на(д)рывом
воздух провинции утлый и ножевой
колется больно над омском да над надымом
тягостно в лужах вечерних дрожит луна
сёстры — и тяжесть, и нежность — в душе навеки
боль одиночеств таится и не видна
но отражается в сгорбленном человеке
в сгубленной каждой, что песня, ночной судьбе
в каждой мелодии — в музыке воскрешённой
…звякнешь ключом и, вернувшись домой к себе,
ходишь и ходишь кунсткамерой душных комнат
в смуте духовной по краешку — не в себе,
выйдя из тела, весь космос собой заполня
* * *
есть чудный миг в цветении садов —
забвения причин ночного страха:
когда другую птицу ищет птаха
а лось трубит лосихе про любовь
и так же рыба осенью идёт
забыв про смерть, в высоководный нерест
и человек — я искренне надеюсь —
в такой же миг цветы несёт
любимой в неземные времена
земной весны — её многоголосья —
в нём всё от рыбы, птицы или лося
и жизнь одна
написана в бестрепетных зрачках
и он в себе не замечает труса
в нём всё от будды, зороастра, иисуса
на облаках
(нет рыбаря, нет волка или гнуса)
и нет того, что низко или гнусно
и лунный нимб сияет в волосах
и солнце отражённое в нём густо
сердце-мотор
над веной реки — механический птах
и клапаны ходят, как крылья
в закатных ветрах распрямляет размах
летанья литое усилье
над полюсом чувств совершает полёт
моторы надрывно чихают
ведёт над снегами к тебе самолёт
сердечный чкалов
творчество
я пел от полноты души и сердца
так леонардо рисовал у сфорца
так часто красит в полуночном скерцо
луна обрывки туч по воле солнца
я пел. ночь пеленая, волны пели
податливо-тревожные, морские
как будто это можно в самом деле
чтоб ангел надиктовывал стихии
молитву. лишь какая-то мансарда
художнически-внятно пустовала
что сердце без любви, как ложи зала
в преддверьи перголези и моцарта
я знал, что нет ни меры, ни итога
словам, но только выверенность речи
а строки на манер мартиролога
печалились и зажигали свечи
свет — плоть и кровь канцоны бесконечной
капитанская дочка
Подмётные письма с дубов кидает Хлопуша-ветер.
Октябрь — Емельян Пугачёв, и в небе противных повесил.
Летят за студёный Яик осинки казачьей лавой,
и где отыскать язык, чтоб выдержать эти забавы.
Берёзы седой генерал поправил свои аксельбанты,
но изверг холод опять приказал дождём расстрелять коменданта.
Река под быками мостов прерывисто, спутанно дышит.
И где тот мальчишка-Гринёв, который всё это опишет.
Суровый Суворов зимы палит мокрым снегом по крышам.
дон гуан
пушкин мраморный, краеугольный —
вечный каменный гость слов-янства…
раб чернил, раб лампы
настольной
я по капле выдавливал рабство
лир, коня-бегунка — курсора
я не ведал пегасовой прыти
я хотел в безызвестность выйти
ощущая шаги командора
трепетал от щедрот вдохновенья
при одном твоём появленьи
нет, ко мне не уйдёт, шалея,
донна муза, весёлый гений!
так счастливо тебе оставаться,
царь зверей, на словесной опушке,
царь царей, языков славянских
стихотворства любовник
законник — пушкин!
мелодия
запах елей — всё тот же елей
вся природа, что храм опустелый
у алтарных альковов аллей
так тихи и туманны приделы
и луны серебристый киот
перед звёздными чудо-очами
тёмных ликов ночных восстаёт
без обиды, без зла, без печали
хорошо в этот час одному
по тропинке к Тебе устремиться
как случилось в противность уму
от взаимности сердцу забиться
вышло небу слегка накрениться
словно чёрному морю в крыму
эскиз
любить один лишь раз, но — насмерть
всего лишь раз — найтись — на жизнь
сквозь временные миражи
бежать по выжженному насту
в снегу горячем по реке
по льду печали, как по водам
в небесно-новую природу
как под присягою — под Богом
рука в руке
(как в первый раз — темно и долго —
целуются на чердаке)
пастораль. сонет
уже сентябрь у лета в волосах. уже редеет парков шевелюра
а звёзды — диаманты ювелира на крупных небесах
и полночь с ржавой лунною косой устроила поминки урожаю
когда, остатки топлива сжигая, осенний лист садится в травостой
как этажерка (тот аэроплан, что, просияв кружением в лазури,
спускается уже в литературе). туманы-метроманы курят план
по буеракам. воздух прел, медвян
иду к тебе. и вечность глубока. печаль смывает дождь с лица навеки
я растворился в близком человеке: и ты одна теперь — моя строка
и рифма. в этом рыжем сентябре вершитель-ветер-виршеплёт рифмует
нас, и туман от нежности кайфует, когда по парку ты идёшь ко мне
когда в твоей руке — кленовый лист — моя ладонь, что дал тебе навечно
над речкой — над обрывом, как над речью, мы в отгремевшем августе сошлись
и осени эстетская эклога даёт всерьёз поверить в рифмы Бога
село горьковское
и грива ковыля, что конный большевик,
всё скачет сквозь рабочий муравейник,
когда в ограду лезет борщевик,
в рукав, как друг, вцепляется репейник,
а ЛЭП гугнивым оводом гудит
над тропкой, тропарём призвав Бориса, Глеба,
и до восьми смеркается в груди
Отечества седьмое небо…