Повесть
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2023
Лежнева Гюльназ Ханифовна — прозаик. Родилась в 1983 году в городе Стерлитамак (Республика Башкортостан). Окончила БФ БашГУ (бывший БирГСПА). Печаталась в журналах «Бельские просторы», Участница проектов АСПИР. В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Глава 1, в которой мы знакомимся
с Хусаиновой Айсылу и её семьёй
До распада СССР люди могли жить, где им хотелось, а тут должны были вспомнить — какая же у них национальность. Татарам теперь полагалось жить в Татарстане, казахам в Казахстане, украинцам на Украине, а башкирам в Башкирии. Люди бросали дома и ехали на родину. А кто не торопился, тем настойчиво напоминали, что давно пора бы уехать.
Хусаиновы[1] долго никуда не уезжали, они никак не могли выбрать, куда им отправиться. В Башкирию, где они родились, или в Татарстан, потому что они татары. Когда и Хусаиновым стали настойчиво напоминать, что давно пора уехать, они собрали‑таки чемоданы, сели в скорый поезд и отправились в Уфу, потому что там их родина.
Папа и мама много лет не вспоминали, что они татары: зачем это советскому человеку? И теперь с интересом ворошили память. А вот детям Хусаиновых было неинтересно. Они только на днях узнали, кто такие эти татары. Папа уже в поезде научил их говорить по-татарски целых три слова, одно словосочетание и одно предложение.
Но когда тебе шесть лет и ты средний ребёнок между двух других детей, то и переезд, и татарские слова тебя не волнуют. Потому что у тебя и без того хватает недоразумений в жизни.
Вот про эти недоразумения и пойдёт речь в нашей с Айсылу [2] повести. Конечно, в жизни Айсылу случаются и приятные вещи, но недоразумений в ней всё‑таки пока больше.
Её старшей сестре Алие [3] на днях исполнилось тринадцать. Именно на неё возлагались все татарские надежды семьи. В неё спешно вкладывали обрывки татарской истории и разные татарские слова — все три слова и одно словосочетание помнила без запинки именно она. И сейчас, в пятом вагоне, папа рассказывал Алие легенду о последней царице Казанского ханства Сююмбике. Он сам прочёл её пару часов назад в журнале. Ещё утром этот журнал принадлежал другому пассажиру, но у папы было много туалетной бумаги, и они поменялись.
Мама читала Азату [4] сказку. Ему три с половиной года, он любит, когда мама задаёт разные вопросы после сказки.
— На кого первого подумал щенок? — спрашивает мама Азата. — Как ему казалось, кто это сказал «мяу»?
Айсылу тоже любила, когда мама задавала ей такие вопросы, поэтому она быстро-быстро сказала:
— Петух! Первым был петух!!!
Но мама не похвалила Айсылу:
— Я знаю, что ты знаешь, дай сказать Азату.
— Хорошо, хорошо, буду молчать, — согласилась Айсылу.
— Ну, а кто же был потом? — снова спросила мама у Азата. Он радостно закричал:
— Кофка, кофка, кавала «мяу»!
— Да, щенок не знал, кто сказал, а ты знаешь. Но на кого же подумал щенок? Вспомни, малыш.
— Мы… шка… — очень громко прошептала Айсылу.
— Айсылу! Неужели ты не можешь помолчать!?
— Не могу, мамочка, — честно призналась Айсылу. — Я просто лопну от слов, если не скажу их.
Мама предложила Айсылу правильные ответы шептать папе. Но это не сработало: папа не слушал. И тогда мама сказала:
— Айсылу, ты уже большая для таких книжек и для таких простых вопросов.
Айсылу вздохнула и стала слушать историю про Сююмбике.
Папа рассказывал, что непокорённая Сююмбике стояла на крыше минарета, волосы её развевались [5], а по щекам текли слёзы…
— Почему развевались волосы? — спросила Айсылу. Отец сам, чуть не плача от сочувствия к несчастной Сююмбике, рассеянно посмотрел на Айсылу:
— Наверное, из-за ветра! — сказал он.
— А почему она плакала? — снова спросила Айсылу.
— Ей предстояло умереть!
— Зачем?
— Ей не хотелось становиться женой Ивана Грозного! Кажется, это весомый повод плакать.
— Кто такой Иван Грозный?
— Ах, Айсылу, ты ещё слишком мала, чтобы понять такое! — сказал тогда папа.
Айсылу стала болтать ногами и думать, чем бы таким заняться, для чего она была бы не слишком маленькой и не очень большой. И придумала! Она соскочила с места и побежала в конец вагона, а оттуда обратно. Тут и Азат спрыгнул с полки и побежал за Айсылу.
Айсылу очень обрадовалась брату и стала ему объяснять, что ему делать.
— Я убегу в тот конец! Ты в другой! Обратно побежим навстречу друг другу и обнимемся!
Азат согласился. Они разбежались, а когда сбежались, то так столкнулись, что Азат упал на пол.
— Не так! Не так надо было! Здесь надо было остановиться! — кричала Айсылу на брата. Но Азат так горько плакал, что Айсылу стало его жалко. — Ну не плачь, братик!
На шум пришла мама и увела детей.
Азат успокоился. А когда дошёл до места, то схватил альбом Айсылу. Айсылу закричала:
— Это мой альбом!
— Айсылу! Не кричи! Тебе что, жалко альбома для брата? — отвлёкся папа от Сююмбике.
— Это не твой альбом, а ваш общий! — сказала мама.
— Как это не мой? Вы же сами мне его вчера купили! — Айсылу выдернула у Азата альбом и забилась в уголок. Тогда папа выдернул альбом у Айсылу и протянул его Азату.
— Приятно? — спросил он у Айсылу.
Айсылу взвыла на весь вагон:
— Это мой альбоооооооом! Отдааааааай!!!!
Все тут же бросились её успокаивать:
— Я кому сказал, не вой! — кричал папа.
— Айсылу, успокойся, нас сейчас из поезда высадят, пешком придётся идти до Уфы, — шептала мама.
А успокоил Азат. Он подошёл к Айсылу, протянул альбом и обнял её, погрозив пальчиком папе:
— Не угай Сыу, она добая!
Слёзы мгновенно высохли. Айсылу с Азатом обнялись, как два связанных брёвнышка, и покатились по нижней полке. Они хохотали и катались, пока мама не сказала:
— Айсылу!!!! Перестань!!! Азат ударится о край стола!
Айсылу тут же выпустила брата, и он свалился, зацепив головой край стола. И снова плач на весь вагон.
— Как тебе не стыдно? — спросила мама.
— Я ведь говорил, что ты его ударишь! — сказал папа, хотя на самом деле он так не говорил.
Алия поглубже спрятала лицо в книгу, она думала, что если будет очень увлечённо читать, то другие пассажиры могут решить, что она не из этой семьи.
Айсылу же вырвала лист из альбома и отдала его Азату. Тот успокоился. Они разделили карандаши и стали рисовать непокорённую Сююмбике.
Глава 2, в которой Айсылу сначала потерялась,
а потом нашлась
С вокзала Хусаиновым нужно было сесть на 101‑й автобус, чтобы доехать до Южного автовокзала. Папа стоял на остановке, с ног до головы гружённый чемоданами и тюками. Мама крепко держала в одной руке сумочку с деньгами и документами, а второй крепко держала Азата. Алия должна была крепко держать за руку Айсылу и сумку с продуктами. Но Айсылу руку свою забрала и встала возле Азата и мамы.
Айсылу с Азатом, несмотря на шум вокзала, умудрялись играть в слова.
— Давай называть слова на «к», — говорила Айсылу. — Курица, купе, клоун… Теперь ты?
— Ка-ка, мяу! — сказал Азат.
— Правильно, братик, — «какашка» и «кошка» на «к».
Подъехал автобус. Все бросились в него. Бросилась в него и Айсылу следом за сестрой, но у неё развязался шнурок на ботинке. Она наклонилась, засунула его поскорее в ботинок, а когда снова выпрямилась, то увидела два автобуса вместо одного. И в один, и во второй толпой загружались люди. Ни мамы, ни папы, ни Алии, ни Азата Айсылу не увидела. «Мама говорила, что нужен сто какой‑то автобус. Этот — 101‑й, а этот — 110‑й. Точно, мама сказала 110‑й!» И Айсылу стала пробиваться в 110‑й автобус.
В автобусе она подходила к каждому, дёргала за рукав и с надеждой смотрела, не мама ли это? Не папа ли? Скоро все в автобусе поняли, что ребёнок потерялся. А потом это поняла и Айсылу. Она горько заплакала. Так что пассажиры поняли и ещё кое-что: нужно что‑то делать.
— Как зовут тебя, девочка? — спросили у неё.
— Ай-сыыыы-луууу! — рыдала Айсылу.
В Башкирии татар было больше, чем где‑либо, поэтому тут же нашёлся кто‑то из них:
— Ничек ялгыз калдың, балам, әниләрең кая! [6]
— Мин татарча белмим! [7] — сказала Айсылу то самое единственное предложение, которое знала.
— Куда же ты ехала? С кем? — снова спросили люди.
— К нәнәй ехала, с папой и мамооой!!!!
— А где живёт нәнәй [8]?
— Под высокой ёлкооооой!!!
— Ну, адрес‑то, адрес у неё какой?
— Под Южным автовокзалом …ик! — икнула Айсылу.
Пассажиры решили, что девочке нечего делать в аэропорту, куда шёл 110‑й автобус, а лучше бы отдать её милиции. У ближайшей милицейской будки автобус остановился, и Айсылу высадили. Там её историю рассказали милиционеру, после чего пассажиры вернулись на свои места и двери автобуса захлопнулись.
— Ну, рассказывай, где живёт твоя нәнәй? — спросил милиционер.
— Я могу показать! — сказала Айсылу. Она уже поняла, что ответы «в доме под высокой ёлкой» и «около Южного автовокзала» никому не нравятся, и решила, что и сама прекрасно знает дорогу.
— М-да, ты покажешь… Что ж, сейчас мы поедем в управление, а там нам, глядишь, и выдадут машину, чтобы тебя отвезти к твоей нәнәй, — милиционер открыл дверцу машины, усадил Айсылу и сел сам.
В управлении потеряшку оставили одну в унылом конторском кабинете, где ей позволили печатать на настоящей пишущей машинке.
Прежде Айсылу никогда не видала такого чуда, и первые полчаса с удовольствием тыкала пальчиками в круглые клавиши с выдавленными на них буквами. С ещё большим удовольствием она разглядывала, как рычаг отпечатывал на листе чёрные блестящие буквы.
Потом ей это надоело, к тому же она вспомнила, что давно хочет есть. Но в кабинет, в котором она сидела, никто не приходил. Айсылу подождала немного, разглядывая разводы на белёном потолке. Потом встала на деревянные крашенные половицы и попрыгала на них, слушая скрип. Айсылу подождала ещё чуть-чуть, раскачиваясь на половицах. Потом подошла к окошку и легла на широкий подоконник, чтобы посмотреть, что там делается внизу.
Было уже совсем темно, на служебные машины накрапывал осенний дождик, капли сверкали, попадая в свет фонарей, и блестели на стёклах большого окна кабинета. Айсылу ещё подождала немного, разглядывая сползающие по стеклу дождинки.
Часы на стене пробили восемь раз, если бы Айсылу умела по стрелкам определять время, то она бы поняла, что с того момента, как они сошли с поезда, прошло два с лишним часа, но она не умела, а только хорошенько понимала, что хочет есть.
Айсылу подошла к двери и подождала там ещё чуть-чуть, потом взялась за ручку и высунула голову в коридор. Так она постояла ещё немного. Были слышны голоса в конце коридора, и Айсылу пошла туда.
Голоса доносились из другого кабинета. Айсылу заглянула в него, там сидел у телевизора толстый человек, смотрел футбол и ел. Он ничуть не удивился, увидев Айсылу, — пригласил её войти и даже угостил бутербродом со шпротами. Пока Айсылу жевала, зазвонил телефон. Человек поговорил по телефону, положил трубку, а потом сказал:
— Ну вот и автобус вернулся, сейчас тебя отвезут!
Тут же откуда ни возьмись появился милиционер, который Айсылу сюда привёз. Он взял её за руку и повёл на первый этаж к выходу:
— Ну, смотри, кроме как на тебя и твою память, рассчитывать не на что. Будешь показывать дорогу.
Автобус доехал до Южного автовокзала. Айсылу хорошо помнила, что от него нужно было куда‑то спуститься, а куда — она забыла. Не то чтобы она специально обманывала, просто Айсылу казалось, что если она скажет, что не знает, куда ехать, то проведёт всю жизнь в милицейской конторе и больше никогда не увидит маму.
— Ну, показывай, куда дальше? — спросил водитель у Айсылу на перекрёстке улиц Рихарде Зорге и Города Галле. Айсылу нерешительно ткнула пальчиком вправо, в сторону Госцирка, что было совершенно не в ту сторону, но водитель этого не знал, и они поехал направо.
Они ехали и ехали, пока милиционер, наконец, не сказал:
— Но здесь нет частных домов! Твоя нәнәй живёт в частном доме?
— Ага, — согласилась Айсылу.
— Стой! — сказал милиционер водителю. — Вспоминай, где здесь есть частные сектора?
Водитель задумался, а потом стукнул себя по лбу и совершенно счастливым голосом сказал:
— За Собачьей горой!
— Точно! — в один голос сказали милиционер и Айсылу. — Она вспомнила, что гору, на которой живёт нәнәй, называют Собачьей.
Они повернули обратно и поехали вниз по Затонскому Шоссе, объезжая Собачью гору. Но когда водитель заехал на улицу Саши Чекалина, то Айсылу сказала, что не узнаёт этих мест. Тогда они выехали оттуда и проехали весь частный сектор до самого моста, но и здесь Айсылу ничего не узнавала.
Автобус стоял и моргал фарами около остановки «Улица Речная». Грустил.
— Придётся возвращаться в управление, — устало сказал милиционер.
— Погоди, а может, это на самой горе? — вслух подумал водитель.
Автобус въехал на Собачью гору. Все молча смотрели в окна, вдруг Айсылу закричала:
— Здесь, здесь! Точно! Мы здесь с папой гуляли, сейчас нужно подняться наверх, и там высокая ёлка, а под ней наш дом! Я дальше сама дойду, спасибо!
Милиционер глянул на Айсылу сердито:
— Сиди уж! Сама она дойдёт! Я ещё с твоими родителями поговорю! Этот дом, что ли?
На краю Большой Гражданской улицы под огромной елью стоял маленький домик. Тот самый.
Ни звонка, ни собаки у ворот не было, а потому Айсылу и милиционер просто стояли перед глухими высокими воротами. Было непонятно, как зайти внутрь.
— Да как вы заходите‑то к нәнәй своей, когда приезжаете из Казахстана?
— Камешек в окошко кидаем. Там, с другой стороны, — Айсылу махнула рукой в сторону фасада. Милиционер обошёл дом и бросил камешек в одно из окошек. Рама тут же распахнулась:
— Вам чего? — недовольно спросила нәнәй.
— Откройте дверь, я вашу Айсылу привёз.
Рама захлопнулась. Открылась калитка в воротах, а оттуда выглянула и сама нәнәй. Она без лишних разговоров завела внучку во двор и закрыла дверь. Она не любила милицию.
— Погодите-ка, погодите! Где родители девочки? — застучал милиционер по забору кулаком.
— У вас, в милиции. Сразу уехали к вам, Айсылу искать. Разминулись вы, поди.
— Ну это хорошо, тогда я с ними, может, и поговорю, — грустно сказал милиционер. — Одного ребёнка вдвоём доглядеть не смогли!
— Ой, и не говорите, — донёсся глухой голос нәнәй из сеней. Дверь захлопнулась за ними, и больше милиционер ничего не услышал.
Дома нәнәй раздела Айсылу и усадила за стол. Делала она всё это так, словно бы только вчера в последний раз видела свою Айсылу.
— Нәнәйка, а ты приготовила мне куклу в подарок?
— Какую ещё куклу? — удивилась нәнәй.
— Папа говорил, что ты мне подаришь куклу!
— Где ж теперь денег на куклы взять? — сокрушённо пробормотала нәнәй. — Ну, ты поешь пока супу‑то? А я сама тебе что‑нибудь смастерю, лучше, чем из магазина будет!
Пока Айсылу ела суп, нәнәй мотала ей из лоскутов куклу.
— А как мне её назвать? — спросила Айсылу.
— Ну как‑как? Как захочешь, так и назовёшь!
— Непременно нужно, чтобы имя было татарским, — заговорщицки сказала Айсылу.
Нәнәй улыбнулась:
— Назови её Фатиха [9]!
— Фатиха? — переспросила Айсылу. Глаза у неё слипались, и рот почти не мог шевелиться. В конце концов Айсылу уронила голову на руку, прямо с супом во рту. Суп, конечно, вытек, но Айсылу так намаялась, что даже не пошевелилась из-за утекающего супа, так сильно ей хотелось спать.
Нәнәй отложила свою мотанку, подняла Айсылу со стула и отнесла в комнату на диван, где уже спали Алия с Азатом.
Глава 3, в которой мы узнаём, что за куклу
подарила нәнәй Айсылу
Серая морось накрыла Уфу. Она заглядывала в окна маленького домика, стоявшего на самой окраине Большой Гражданской улицы, желая просочиться в комнаты. Но в комнатах горели яркие жёлтые лампочки, и места для серости там не нашлось. Нәнәй с Алиёй жарили чак-чак [10], а Айсылу с Азатом сидели возле АГВ и не отрываясь глядели на мерцающий голубой огонёк в малюсеньком окошке печки. Они жевали горячий чак-чак, который ещё даже и мёдом не успели обмазать, и вспоминали, как Азат утром свалился в лужу возле дома.
— Я тепей мокая вая ыба! — довольно сказал Азат.
— Мокрая злая рыба, потому что в лужу упал? — Айсылу рассмеялась.
— Да, я упал в узу, и я мокая вая ыба! — Азат тоже стал хохотать, и хохотал до тех пор, пока не поперхнулся крошкой чак-чака.
Мама и папа каждое утро уезжали в город — сначала искать работу, а потом работать. Им непременно хотелось быть частью татарского движения. В этом движении было очень много работы, беда в том, что у них было очень мало зарплаты. Папу взяли помощником главного редактора в газету «Татарские новости», а мама устроилась в воскресную школу учить детей их родному татарскому языку. Больно уж хорошо мама умела по-татарски говорить. В другие дни, кроме воскресенья, мама нанялась мыть пол в Аграрном университете — там‑то уж точно платить обещали.
Моросящий дождь не прекращался, а серость над Уфой постепенно превратилась в густую темноту. Из этой мокрой и неуютной темноты скоро появились папа и мама, они прохрустели гравием на дорожке и со скрипом отворили дверь в сени. Отряхнулись там от дождя, поставили зонты сушиться и, наконец, вошли в тёплую и уютную кухню.
Азат швырнул чашку с чак-чаком на пол и побежал навстречу, он с головой выкупался в мокром мамином плаще и снова вспомнил о том, что он мокрая злая рыба. За ним подбежала обниматься и Айсылу:
— Я сейчас тоже стану мокрой злой рыбой! — смеялась она, но мама остановила её и сняла свой мокрый плащ. Мокрые злые рыбы для малышей, а Айсылу уже совсем большая.
Нәнәй стала спешно накрывать на стол, так что мама с Алиёй не успевали ей помогать. Алия хотела нести чашки, но нәнәй их уже унесла на серебряном подносе. Мама хотела достать пакет с молоком из холодильника, но нәнәй, как оказалось, уже поставила его на свой поднос и отнесла. Мама хватилась суп разогревать, но тарелки с горячим супом уже дымились на столе. Тогда мама обречённо махнула рукой и села на диван у обеденного стола, но нәнәй тут же сказала:
— Иди-ка лука почисть, Мансур [11] суп без лука‑то не ест, поди ты не знаешь?!
Мама искоса глянула на развалившегося на диване папу Мансура и пошла чистить лук.
Наконец вся семья уселась за небольшим уютным нәнәйкиным столом.
Принялись за суп, а когда дошло до чая, папа сказал:
— В Черниковке открылась первая татарская гимназия, я уже договорился с директором. Алия! Ты будешь учиться в настоящей татарской гимназии! — папа обвёл домочадцев торжествующим взглядом. И Айсылу с завистью посмотрела на сестру, а мама с гордостью посмотрела на папу, и только нәнәй нарушила всеобщее восхищение:
— Как она туда добираться будет?! Совсем уже с ума сошли, — она недовольно покачала головой.
— А и вправду, как? — спохватились мама и Алия.
— С Южного автовокзала нужно будет сесть на трамвай и доехать до остановки «Парк Калинина». Там нужно будет сесть в троллейбус, а уж на нём прямо до гимназии № 65, — ответил довольный папа.
Нәнәй снова покачала головой, но на это никто не обратил внимания.
На следующее утро Алия поднялась в 5.30, а в 6.15 уже шла на Южный автовокзал. Потом ждала десятый трамвай, который бы довёз её до остановки «Парк Калинина». Там она, зевая и подпрыгивая от холода, ждала нужный троллейбус. Ноги у неё насквозь промокли в тонких ботинках.
Татарской гимназией эта школа стала совсем недавно, и от всех остальных школ отличалась только тем, что там были уроки татарского. А большинство учеников достались этой гимназии по наследству от прежней школы.
Алия сошла с троллейбуса и, хлюпая по лужам, побежала в школу. Там её встретил дежурный мальчик:
— Меня зовут Тимур, я тоже учусь в седьмом классе. Так что мы с тобой одноклассники.
И Тимур отвёл Алию в класс…
Но как мы помним, эта наша с Айсылу повесть вовсе не об уроках Алии, а поэтому оставим Алию в её новом классе и посмотрим, чем там занимается Айсылу.
А Айсылу играла с куклой, которую смастерила для неё нәнәй, — крошкой Фатихой. Азат ещё спал. Айсылу водила куклу по подоконнику взад-вперёд. Крошка Фатиха потерялась и пошла в милицию, чтобы ей там помогли найти дом под высокой ёлкой.
— Это не простая кукла! — сказала вдруг нәнәй, оторвавшись от недовязанного носка. — Она может исполнять желания.
— Правда-правда? — глаза у Айсылу от удивления и радости стали круглыми, как плошки. — Любые желания? Конфеты, куклы, паровая машина, киндер-сюрприз…
Но нәнәй оборвала её:
— Может быть, и конфеты может. Но разве о пустяках просят у волшебной куклы? Она может помочь тогда, когда больше никто помочь не сможет.
— А у тебя была такая в детстве?
— Была.
— И что ты просила у неё?
— Просила, чтобы она помогла нам вернуться домой, — ответила нәнәй.
— Откуда вернуться?
— А вот послушай, я тебе сейчас расскажу.
Нәнәй была младшим, девятым, ребёнком у своих родителей. Жили они в Кармаскалинском районе, в селе Липовка. В 1931 году всех, у кого на деревне была скотина, стали раскулачивать. У нәнәйкиных папы и мамы были корова и лошадь. Скотину забрали, а всю семью посадили в товарный поезд, словно бы и сами они были только коровы и овцы. В поезде таких вот «кулаков» было много. Поезд помчался в Сибирь, высадил всех на голом месте и уехал дальше. Была зима, люди стояли посреди степи. Не было поблизости ни городов, ни деревень. Не было и еды, не было и тёплых шалей с валенками. И вот нәнәй просила у куколки, чтобы та помогла найти еду. Нәнәй уже и не вспомнила, когда и что им удалось поесть. Помнит, как рыли землянки на первое время, чтобы не замёрзнуть. «Кулаки» должны были отмечаться на станции, тут куколка и помогла. Нәнәй это знает, потому что отцу удалось договориться, и он всех детей и мать по одному отправил обратно в Башкирию. Правда, сам уехать не смог. Нәнәй его больше не видела.
А потом она просила у куклы, чтобы немцы не дошли до Башкирии, и ведь не дошли!
Нәнәй снова взялась за носок. Айсылу глядела на неё с открытым ртом.
— А потом? Что было потом с куклой?
— Да потеряла я её, балам, потеряла. Времена были такие, за куклой ли смотреть, — ответила нәнәй.
Айсылу впала в задумчивость.
— Значит, конфет ты у неё не просила никогда? — уточнила Айсылу.
— Нет, балам, не просила, не для пустяков она.
Айсылу отправилась будить Азата: она хотела поиграть в кулаков и Сибирь и ей нужен был напарник.
Напарник будился туго, а когда проснулся, ушёл завтракать и хихикать с нәнәй. Айсылу всё‑таки дождалась его в комнате и тут же заставила рыть землянку. Сама oна сделала поезд из перевёрнутых табуреток и, переполненная ужасом, спускалась из вагона прямо в степь. Азат не слушался, он ничего рыть не хотел, хотел быть машинистом.
— А ну, рой! Я кому говорю. Уф-фф, с тобой невозможно играть, дурацкий мальчишка!
— Сам дурацкий масиска! — возразил Азат. — Я поеду в поеде один, сам, уходи, дурацкий масиска!
— Никуда ты не поедешь! И я не мальчишка! Вылезь из моего поезда. Вот я тебе, противный мальчик! — Айсылу замахнулась на Азата кулаком и стукнула его по голове. Тот расплакался, пнул поезд, кинул в Айсылу попавшийся под ноги тапок и побежал к нәнәй.
А Айсылу стояла посреди комнаты и сжимала кулаки.
— Ох как я злюсь, как я злюсь! — сердито шептала она, потом тоже пнула поезд, и из него выпала крошка Фатиха. Айсылу брала её с собой в Сибирь. Она подняла куклу и сказала тихонько: — Хочу, чтобы у меня была подружка. Хорошая, которая умеет играть, как мне надо. Можно мне подружку?
Она долго и внимательно смотрела на Фатиху, но та своим видом ровным счётом ничего не выражала.
— Прямо сейчас!
Айсылу снова стала усаживать Фатиху в поезд, и тут взгляд её упал на окно, а в окне она увидела девочку лет пяти в голубой шапочке. Айсылу поцеловала Фатиху, схватила пальтишко и выбежала из дома, боясь, что девочка сейчас исчезнет. Но девочка так и стояла у окна в их дворе.
— Ты кто такая? — спросила Айсылу, запыхавшись от бега.
— Я Могжиза [12], — ответила та.
— А что ты делаешь у нас во дворе?
— Прошла через дырку, — Могжиза показала рукой на дыру в покосившемся заборе. — Я живу за забором.
— Это очень хорошо! — обрадовалась Айсылу. — Ты умеешь играть?
— Конечно, — с готовностью согласилась Могжиза.
Айсылу снова бросилась в дом, крича на бегу:
— Я сейчас, подожди немного.
Влетев на кухню, она спросила у нәнәй, можно ли Могжизе зайти к ним и поиграть с Айсылу. Нәнәй разрешила. И вот они уже строили новый поезд.
— Да не так надо! — поправила Айсылу вагон Могжизы. Могжиза промолчала. — Ну всё, теперь мы выходим из поезда, вокруг Сибирская степь, нам нужно рыть землянки, — сообщила Айсылу Могжизе. Та стала покорно рыть.
— А сейчас иди отмечаться на станцию, — велела Айсылу.
И Могжиза пошла к окну, будто бы там станция, но Айсылу сказала возмущённо:
— Ну куда ты идёшь!? Станция же не там, а вон там, где тумбочка!
Могжиза повернулась и пошла к тумбочке. А Айсылу подумала, что Могжиза скучная, хоть и послушная.
Потом они ещё долго играли, увозили по очереди все тапочки из Сибири, искали еду и мёрзли. Могжиза молчала и делала всё, о чём просила Айсылу.
— Теперь выкапывай корешки! — сказала Айсылу. Она уставилась на Могжизу, подперев подбородок кулачками.
— Вот, выкопала, — скучно сказала Могжиза и достала из-под понарошечной земли понарошечные корешки.
— Спасибо, — так же скучно ответила Айсылу, прислушиваясь, как хохочет Азат на кухне у нәнәй.
— Что теперь? — спросила Могжиза.
— Теперь ты можешь идти домой, — ответила Айсылу и пошла на кухню. Там она попросила чаю и села за стол, Могжиза тенью прошла за ней и застыла на пороге. Её заметил Азат:
— Пивееет! Идём пить сяй! — позвал он её за стол. Тут Могжизу заметила и нәнәй, она налила ей полную чашку чая с молоком и усадила за стол. За столом Могжиза и Азат перемигивались и шептались о чём‑то, чего Айсылу не могла расслышать. Да Айсылу и не пыталась, допив свой чай, она отправилась листать книги.
Но как же она удивилась, когда зашла в комнату, где недавно играла в сосланных кулаков, и увидела игру Азата с Могжизой.
Они весело чух-чухали на своём поезде, слезали на станциях, а потом снова шумно запрыгивали в вагоны. Азат, конечно же, был машинистом, а Могжиза делала что хотела. Например, брала и притворялась лисой, которая пробегает через железнодорожные пути, а машинист резко останавливает поезд и журит её. А лиса, представьте себе, зовёт машиниста в гости, в лес. И машинист идёт.
«Удивительно», — подумала Айсылу и притворилась медведем, который напал на машиниста. Когда машинист был низвержен на пол, медведь стал учить лису, как той надо дальше себя повести:
— Ну ты ж убегай, тебе же должно быть страшно! Ты же лиса!
Но лиса неожиданно взяла тапок и стукнула медведя по голове, потом помогла подняться машинисту и увела его во двор — гулять. Медведю ясно дали понять, что с ним играть никто не хочет.
Айсылу печально прижала к себе Фатиху и пошла на кухню к нәнәй.
— Можно мне научиться вязать, как ты? — спросила она.
И нәнәй дала ей спицы и клубок, а потом долго учила набирать петли. Айсылу пыхтела над спицами, искоса поглядывая в окно, там играли Азат и Могжиза. Играли тихо-тихо, почти неслышно. Разве что иногда весело над чем‑то смеялись.
Глава 4, в которой мы узнаём про «Тропиканку»
Однажды национальное движение приняло на вокзале вагон книг «На стыке континентов…» Поезд прибыл из Москвы, а в книгах была написана ранее неизвестная история татарского народа. Это было так прекрасно, правда, выгружать книги было некуда. И тогда папа с мамой предложили свою помощь в общем татарском деле.
И вот к дому на Большой Гражданской подъехал весёлый грузовик. И весёлые активисты весело превратили нәнәйкин дом в склад, заставленный книгами. А что? У нәнәй было мало мебели, а теперь стало очень даже семейно. Аккуратно связанные серые пачки смотрелись лучше обоев.
Когда все весело уехали из нәнәйкиного дома вместе с мамой и папой, нәнәй вдруг увидела таракана. Рыжего, усатого, огромного таракана!
— Пәрәмәч [13]! Таракан! — вскрикнула нәнәй на весь дом.
Айсылу с Азатом как по команде бросили свои занятия и бросились к нәнәй:
— Где таракан??
— Тааакан!!!!!!!!!!!
Около нәнәй они опустились на колени, но нәнәй уже прихлопнула его тапком.
— Котю тааакана! Не надо тапанцем!!! — заплакал Азат.
Но вдруг нәнәй обессиленно опустилась на стул:
— Алла сакласын! [14]
Азат и Айсылу посмотрели туда, куда смотрела нәнәй, там ровным строем шла цепь тараканов. Один за другим они выбирались из красивой серенькой упаковки с книгами и так же по очереди пропадали в щели между половицами.
Как бы ни хотел Азат таракана, но и он испугался. Он вцепился в локоть нәнәй.
— А тараканы не едят людей? — спросила Айсылу.
Когда последний таракан скрылся в щёлке, нәнәй вскочила на ноги, накинула на себя плащ и сказала:
— Посидите-ка одни минут двадцать. Я сейчас. — И убежала из дому.
— Тааакан, таакан, — запел Азат как ни в чём не бывало.
Их никто не съел. Нәнәй вернулась с упаковкой отравы «Машенька». Добела изрисовала им все углы и все серые упаковки.
— Нәнәй, откуда они взялись? — спросила Айсылу.
— Из Москвы приехали, надо полагать.
Вечером, когда все собрались за столом, нәнәй потребовала увезти отсюда эти книги, и тут повисла неловкая тишина.
— Понимаете, мама! — начал папа Мансур. — Мы эти книги купили!
Нәнәй всплеснула руками:
— Как купили? На какие деньги купили???
— Ну, мы как бы ещё не расплатились за них, мы в счёт зарплаты их купили.
— Зачем?!
— Ну как это «зачем»? Это же наша история, я хочу нести её людям и миру! И потом нам их продали дёшево, потому что много, а мы их будем продавать в три раза дороже! — торжествующе сказал папа.
— Кому вы будете их продавать?
— Как кому? Людям!
Нәнәй молча ушла на кухню всплакнуть. Остальные, так же молча, доедали кашу.
Когда нәнәй вернулась к столу, Азат размазывал кашу по клеёнке, но мама с папой не обращали на него внимания.
— Ты что делаешь, негодник! — погрозила ему нәнәй. — Я тебе!
— Ох, ну разве можно так с детьми, — очнулась вдруг мама. — С детьми нужно так же, как и с посторонними людьми. Вот Вы же постороннему человеку не скажете таких слов?
Нәнәй удивлённо посмотрела на сноху:
— Так посторонний человек и не будет, поди, мою кашу на моём же столе размазывать. А если будет, я его взашей выгоню!
Мама вздохнула, Азат подбежал к нәнәй, поймал её за руку и сказал торопливо:
— Нанай, я тя люлю, я тя люлю!
— Ох, спасибо, внучок, спасибо. И я тебя люблю! — она крепко поцеловала Азата в макушку.
Есть ей расхотелось.
Хоть зиму все и ждали с нетерпеним, она всё же пришла незаметно, устроив на улицах страшную гололедицу с авариями и переломами.
Каждый вечер встречали Айсылу с нәнәй свою замороженную Алию. Ноги её подолгу оттаивали от мороза — за пару часов, что она добиралась из школы домой в промёрзшем трамвае, ноги превращались в лёд. Алия плакала от боли, а Айсылу тёрла их снегом, пока нәнәй подавала Алие чашку с горячим молоком. Азат сидел рядом и повторял без конца:
— Аия, я тя люлю, я тя люлю.
Несмотря на все страдания, Алия не жаловалась ни на что, и всё больше замыкалась в своём мире ледяных трамваев и татарских слов.
Татарские слова Алия ненавидела так же, как ненавидела зиму и трамваи…
Вначале она записалась в кружок народных танцев, собиралась сыграть мать Габдуллы Тукая [15] на уроке литературы. Но накануне отказалась от роли, а после отказалась и от танцев, и как её ни расспрашивали, не говорила, почему передумала. И в татарском языке Алия не продвигалась, что очень печалило папу и маму. Они хотели говорить с ней на равных и по-татарски, но она то ли не понимала, то ли понимать не хотела.
Мама грустила, что всё у Алии не так. Её грызла мысль, что она плохая мать, что с детства не научила детей родному языку. Но тут же вспоминала: садик был русский, школа русская, да и с татарами не общались… Но потом маму отвлекали каким‑нибудь заданием из национального движения, и она забывала про Алию.
Канула в небытие треть зимы, и однажды в феврале случилось вот что. Утром нәнәй затеяла стряпать бялиши [16]. Дети возились с тестом. На столе стояла стеклянная банка с подсолнечным маслом. Масла в ней оставалось совсем немного, и она пропускала сквозь себя солнечные лучи. Азат и Айсылу хотели взять один и тот же кусочек теста со стола, а так как это невозможно, стали тузить друг друга и отнимать.
— Ну сейчас, сейчас, — примирительно сказала нәнәй. — Ещё сделаем тесто, не деритесь только.
Нәнәй отвернулась к плите — перевернуть бялиши. Тут же Азат случайно ткнул локтем банку с маслом, отчего та свалилась со стола и разбилась вдребезги.
Нәнәй всплеснула руками!
— Аллах! Как же теперь жарить бялиши??? — Она посмотрела на Айсылу: — Одевайся! Беги в магазин! Помнишь, где он?
— Помню! — обрадовалась Айсылу и бросилась натягивать шапку с валенками. Нәнәй сунула ей в варежку деньги и прочла молитву Аллаху, чтобы всё с этим ребёнком было хорошо.
И ребёнок бросился в магазин. С важным видом Айсылу купила в супермаркете масло. Супермаркетов в Уфе было немного, а такой, как этот, и вовсе был один. С красивой оранжевой вывеской и самообслуживанием. Слово‑то какое!
Айсылу вприпрыжку бежала домой, размахивая авоськой с маслом. Бежала мимо автовокзала и любовалась, как утреннее солнце разгорается в стёклах верхнего этажа. Это было так красиво, что она совсем не обратила внимание на Алию, стоявшую у большого панорамного окна. Как это бывает, ты уже ушёл на несколько шагов вперёд, и мысли твои тебя всё несут, не останавливаясь, и вдруг! Ба, да там ведь стояла Алия! Айсылу попятилась на несколько шагов и снова увидела Алию у окна!
Она бросилась в здание автовокзала, взбежала по широкой лестнице на второй этаж. Там был просторный зал с мраморными полами и деревянными лавками вдоль стен — зал ожидания. В центре его с потолка свешивался гигантский телевизор, а под ним стояли ряды стульев.
У окна сидела Алия, уставившись в голубой экран.
— Алия! Алия! — закричала Айсылу на весь автовокзал. Алия вздрогнула, стала испуганно озираться. — Алия! Что ты тут делаешь? — шумела Айсылу.
— Не кричи! Тихо! — Алия подошла к сестрёнке. — Ты сама что тут делаешь? Одна?!
— За маслом ходила! — сказала Айсылу, приподнимая авоську с маслом, чтобы Алия могла её увидеть.
— Сядь, посиди со мной молча или уходи. Не мешай мне смотреть «Тропиканку».
Алия снова села на лавку и уставилась в телевизор. Айсылу удивлённо посмотрела туда же. Она помолчала, разглядывая, как разукрашенная женщина льёт слёзы под жалостливую музыку, а потом спросила некстати:
— Что такое «Тропиканка»?
— Сериал, — не глядя на неё, ответила Алия.
— А где твоя школа? Нәнәй говорила, что ты так рано встаёшь, потому что тебе нужно ехать в школу, но ведь автовокзал — это же не школа, правда?
Алия раздражённо покосилась на Айсылу:
— Ты можешь просто сесть и посмотреть со мной? Сейчас реклама будет, вот и спросишь! И вообще, фильм скоро закончится, мне потом негде будет эту серию посмотреть. «Тропиканку» же не весь день показывают! Дома телевизора нет…
Да, здесь у них телевизора не было, он остался в Казахстане. Айсылу села рядом и стала внимательно следить за событиями в сериале.
— Почему тётя называет папу — папой Гаспаром? — спросила Айсылу. Алия не ответила. — Почему этот дядя заставляет другого дядю? Это его сын? Кто такой «лангуст»? — вопросы, как мелкий горох, сыпались на Алию. Она очень сердито посмотрела на сестру, застегнула пуховик и натянула шапку, взяла Айсылу за руку и повела к выходу.
— А как же «Тропиканка»? И кто такой «лангуст»?
— Не знаю я, рыба, может, такая.
— Смотри-смотри, он взял ножницы!! Он отрежет штаны! — закричала Айсылу, упираясь ногами.
— Пусть режет, идём, кому говорю!
Они вышли на улицу. Было морозно. Сияло солнце. Алия и Айсылу зашагали к дому. Айсылу ничего не спрашивала, но Алия сама заговорила:
— Понимаешь, я лохушка! — сказала она Айсылу доверительно.
— Нет, не понимаю. Лохушка? Это от слова «лохань» или от слова «хушка»?
— Нет, это, скорее, от слова «неудачница».
— Это значит, что тебе не везёт?
— Ну да…
— А в чём тебе не везёт? В том, что «Тропиканку» не весь день показывают?
— Да нет, с этим‑то мне как раз повезло, а вот со всем остальным не очень.
Айсылу посмотрела на Алию, пытаясь понять, что хочет сказать ей сестра. И вдруг она вспомнила свой главный вопрос:
— А почему ты не в школе?
— Я туда редко хожу, — сказала Алия безразлично. Она помолчала немного, а потом достала из сумки настоящий батончик сникерса.
— Где ты взяла?! — Айсылу уронила авоську с маслом на дорогу, глаза её загорелись.
— На дороге сэкономила две с половиной тысячи рублей и купила, мне нәнәй на всякий случай на маршрутку давала.
— Вот это да!!! А ты угостишь меня? — с сомнением спросила Айсылу.
— Если бы угощать не собиралась, то и не доставала бы при тебе.
И она разломила батончик примерно посередине, Айсылу откусила и закрыла глаза от удовольствия — солоноватый вкус карамели, нежный шоколад и большущие ядра арахиса… мммм.
Как ни было ей вкусно, как ни хотелось проглотить всё за раз, Айсылу помнила про Азата и малюсенький кусочек завернула в рваную обёртку.
— Не надо нести Азату! — сказала Алия. — Меня нәнәй отругает за этот сникерс. Мне вообще домой идти нельзя, я должна вернуться только в пять вечера, не раньше. Ладно, отведу тебя и вернусь на автовокзал.
— Я не могу Азату не оставить! На меня же Аллах смотрит, он же видел, что я ела, а Азату не принесла. Харам! 1
— Какой же это грех!? Ты же ничего не украла!
— А разве Аллах не расскажет обо всём папе и нәнәй? — Айсылу решила, что шоколадку всё же снесёт Азату. Алия безнадёжно махнула рукой, подняла её авоську, и они пошли дальше.
Возле дома Алия спряталась за деревом:
— Ну, иди, стучись, только о том, что меня видела — никому ни слова! Слышишь?
Тут к ним подошла Могжиза:
— А твоя нәнәй с Азатом ушли тебя искать! — сказала она Айсылу, и тут взгляд её упал на завёрнутый кусочек сникерса.
— Как ушли? — в голос спросили Айсылу с Алиёй.
— Да, сказали: «Что за ребёнок!» — и ушли. А ты сникерс ела, да?
— В какую сторону они ушли? — спросила Алия.
Могжиза махнула рукой в сторону автовокзала.
— Мой папа привёз десять таких коробок, — Могжиза показала руками внушительные размеры коробки. — Полные батончиков! Хотел торговать начать, там ещё и «Твиксы» были, «Марсы»…
— Правда?! — удивилась Айсылу.
Алия же металась около калитки, бормоча себе под нос: «Вот влипла‑то! Как теперь уйдёшь?»
— Правда, — заверила Айсылу Могжиза. — Но мама торговать не дала, сказала, что убьют его за эти десять коробок…
— Так и сказала? — засомневалась Айсылу.
— Ага.
— Куда же вы дели своё богатство? — спросила Алия.
— Съели, — вздохнула Могжиза.
Пришлось им сесть рядком на скамеечке возле дома Могжизы, потому что около нәнәйкиного дома никакой скамеечки не было. Сидели они, пока не услышали, как гремят нәнәйкины ворота.
Дома обеим девочкам как следует попало от нәнәй, в том числе и за сникерс. Однако нәнәй не удивилась, узнав, что Алия прогуливает школу. Она усадила их за стол, налила чаю, поставила перед детьми остывшие бялиши.
— Рассказывай, почему «Тропиканка»? — спросила нәнәй и отвернулась к плите жарить последнюю партию уже растёкшихся по доске бялишей.
Алия начала мямлить, что ей там не нравится, что её обижают. А классная руководительница насмехается над ней из-за прогулов. Устала она ездить и мёрзнуть, а на автовокзале так тепло и «Тропиканку» показывают.
Алию как‑то сразу не приняли в классе. Поначалу ей очень хотелось «обтатариться» как следует. Но после участия в народных танцах дети в классе стали смеяться над ней. Почти все! То ли смеялись из-за её желания стать татаркой, то ли это был просто повод. Вот сразу не понравились они друг другу. Алия классу, а класс Алие. Поэтому «Тропиканка» лучше, чем потратить четыре часа на дорогу туда-обратно и провести в школе семь ужасных часов.
— Ну неужели в гимназии нет совершенно ничего хорошего? — удивлялась нәнәй.
— Любовь Андреевна есть. Учительница по рисованию. Вот бы занять призовое место на республиканском конкурсе рисунка, тогда бы эти противные дети прикусили бы языки! — сказала Алия.
— Сложно победить на конкурсе, когда ты не ходишь в школу, — заметила нәнәй.
— Это да, — вздохнула Алия.
— Я скажу отцу, они заберут твои документы.
— Нәнәй, не говори пока ничего, попробую с конкурсом, — попросила Алия.
Нәнәй согласилась молчать. А Айсылу увела Алию в комнату и зашептала ей на ухо, разбрызгивая слюни, так что Алия невольно пыталась отодвинуться подальше:
— Я попрошу Фатиху, чтобы ты заняла первое место в конкурсе! Вот увидишь, так и будет!
— Фатиха? Твоя кукла? — удивилась Алия. — Чем она может помочь? Это же просто кукла…
— Нет, не просто кукла, мне нәнәй говорила, она исполняет желания. Ну, помогает. У неё только игрушки с конфетами просить не нужно…
— Уф, лучше бы она только конфеты давала, чего ещё от неё желать? — спросила Алия.
— Как чего? Победы на конкурсе!
— Ну попроси, если веришь в это. Вдруг поможет.
Айсылу посадила крошку Фатиху повыше, встала на колени и горячо зашептала:
— Милая Фатиха! Помоги моей сестре Алие победить в республиканском конкурсе рисунка! Пожалуйста-пожалуйста!
Алия усмехнулась и ушла в комнату. Айсылу, оставшись одна, пошла искать Азата. А когда увидела, как он мило играет с Магжизой на улице, даже не удивилась.
Глава 5, в которой Айсылу начинает видеть сны
Мама пела колыбельную Айсылу и Азату. Зашла нәнәй пожелать малышам спокойной ночи. Но Айсылу вдруг стала просить нәнәй рассказать сказку. И мама попросила:
— Да, расскажите, пожалуйста, бәйет [17] о Соке и Саке!
— Хорошо, — согласилась нәнәй. — Хорошо, расскажу сейчас. Жили-были два мальчика Сок и Сак, и однажды они провинились перед матерью: ослушались её, заигрались и порвали рубашки. И мать в сердцах их прокляла. И обернулись они в птиц, в птиц, которые будут век летать по свету, а между собой не свидятся. Не увидят их больше ни мать, ни отец. Как же пожалела мать о своём проклятии! Как ни плакала она, но сказанного не вернуть. Горит очаг, готов суп, детей только нет — тихо в доме.
Нәнәй замолчала, встала и пошла к двери:
— Как? Это всё? — удивилась Айсылу. — Но расскажи ещё, нәнәй! Расскажи о проклятии!
— А что про него расскажешь‑то? — нәнәй в свою очередь тоже удивилась. — Проклятие — оно, как и благословение, — работает само по себе. С умом, не спеша, благословляют и, сто раз подумав, проклинают. Так‑то…
— А что такое «благословение», нәнәй?
— Да вот, благословение может быть и куклой. При благословении возвращаешь ребёнку его силу и жизнь, что он при рождении взрослым отдаёт, чтобы у взрослых силы были заботиться о нём.
Тут нәнәй погасила свет и ушла спать на диван, что стоял у обеденного стола в зале.
Скоро в доме стало совсем тихо — все уснули. Уснула и Айсылу в обнимку с Фатихой. И ей приснился сон, который она долго не могла потом забыть.
Приснилось, будто бы они с Алиёй оказались в маленьком домике, на кухне. Там работал круглый и высокий сепаратор — он монотонно гудел. Красивая женщина заливала молоко в молокоприёмник, из одной трубки текла быстрая струя сыворотки, а из другой — тоненькая и густая струйка сливок.
— Здравствуйте, — поздоровались девочки с женщиной, но та не обратила на них внимания.
Они пошли дальше, в комнату. Там спал мальчик примерно одного с Алиёй возраста, а рядом на столе лежали красивые пейзажи. Осень так и искрилась на одном из них. Айсылу залюбовалась вначале, но совершенно неожиданно для себя взяла и залила картину жидкой чёрной гуашью. А потом и вторую, через пару минут все картины на столе были безнадёжно испорчены. На этом месте сон оборвался. Айсылу стала вдруг Саком, а Алия Соком. Они взмахнули крыльями и всё улетали и улетали ввысь, а на земле стояла нәнәй и звала их назад, домой.
Утром Алия собрала свои картины, на лучшей из них была нарисована бабушка за вечерней дойкой коровы, а на заборе сидели дети и грызли яблоки.
Алия оделась и отправилась в гимназию. Первым делом она зашла к Любови Андреевне и отдала ей свои работы.
Мама большую часть времени проводила в издательстве вместе с папой, в воскресенье вела уроки, а ближе к вечеру шла убираться в институт. Но в этот день у неё разболелась голова, и она осталась дома.
Азат радовался и прыгал возле неё. Айсылу строила домик из табуретов — собиралась играть в Сак и Сок. Нәнәй пекла пироги.
— Мама, идём играть со мной, — звала её Айсылу.
— Играйте с Азатом, у меня раскалывается голова, — ответила мама.
И дети поселились в своём доме, через минуту послышался крик Айсылу:
— Что ты делаешь, Азат!!! Ты же должен рвать рубашку! Бестолочь.
Мама устало закрыла глаза:
— Теперь я понимаю, почему Азату больше нравится играть с Могжизой.
— Почему? — спросила Айсылу.
— Потому что ты на него кричишь. Попробуй не кричать, — предложила мама.
— Да как же не кричать, если он не понимает? — возмутилась Айсылу.
— А ты попробуй, доченька.
— Хорошо. Азат, я не буду кричать, но ты сейчас должен пойти и порвать рубашку понарошку.
— Не котю, — отрезал Азат. — Котю сидеть в домике.
Айсылу вопросительно посмотрела на маму, ну, что, мол, скажешь?
— Пусть сидит, сама порви понарошку рубашку. Разреши ему играть, как он хочет.
Айсылу стала изображать расшалившихся мальчишек, а потом их маму, которая гневно проклинает сыновей.
— Ах, как это было бы прекрасно, если бы вы играли на татарском языке. Как обучить вас, милые мои дети? — спросила мама у пустоты, потому что милые дети её не слушали, а дрались. Мама потеряла нить их ссоры и уставилась с непониманием. Тут зашла нәнәй в комнату позвать пить чай, но, услышав мамин риторический вопрос, сказала:
— Ты бы сначала их на русском научила говорить! Ребёнку четвёртый год, а говорит, как лялька!
Мама проглотила обидные слова. Нәнәй позвала к столу, и все, кроме Айсылу, отправились пить чай.
А Айсылу усадила свою Фатиху перед собой и зашептала с жаром:
— Милая моя Фатиха, сделай так, чтобы мы с Азатом заговорили на татарском языке, а Азат ещё и на русском заговорил хорошо. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!!
После этого она с довольным видом отправилась к остальным.
За столом мама не притронулась к еде, только пила маленькими глоточками воду. Нәнәй долго молчала, а потом всё же спросила, почему мама не ест.
— Ах, вы знаете, мы с Мансуром решили поголодать. Мансур прочёл книгу Малахова, говорит, что если чистить организм раз в полгода, то можно дожить до ста лет.
— В старину люди ели целых баранов за один раз и жили до ста. Не вижу никакой связи, — ответила нәнәй.
— Ну вот, а если бы они не ели баранов, то жили бы до двухсот, понимаете?
— Нет, — отрезала нәнәй и всем своим видом показала, что и не желает этого понимать.
Разговор не клеился.
Ночью Айсылу снова приснился странный сон. Словно бы она вместе с Азатом идёт мимо папиного и маминого издательства. Красиво падает снег. У Азата в руках коробок с настоящими спичками, а у Айсылу в руках пучок соломы. Вот они около окна в кабинет, в котором помещается всё издательство «Татарские новости». Азат зажигает солому, а Айсылу разбивает окно палкой и бросает внутрь горящую солому. Через несколько минут окно полыхает. Айсылу проснулась.
За окном действительно падал снег. Азат ещё спал, нәнәй в комнате не было. Айсылу поднялась и пошла на кухню, но в зале она увидела, что нәнәй ещё не вставала с дивана. Айсылу никогда в жизни не видела, как спит нәнәй, поэтому очень удивилась.
— Нәнәй, — позвала Айсылу.
— Плохо мне дочка, встать что‑то не могу. Сходить бы до телефонной будки — «скорую помощь» позвать. Справишься?
Айсылу охватил ужас. Она кое‑как оделась и бросилась к телефонной будке, та была далеко. Нужно было спуститься с Собачьей горы, и там, за остановкой, на улице Саши Чекалина стоит она — красная телефонная будка. С бешено клокочущим сердцем Айсылу подошла к будке. Но это было бесполезно. Айсылу не дотягивалась ни до телефона, ни до циферблата, не знала номера и вовсе звонить не умела. Она горько расплакалась и побежала обратно.
Задыхаясь от собственных слёз и не слыша ничего, кроме стука своего сердца в ушах, Айсылу подошла к дому. Но тут её ждало спасение: папа и мама спускались с пригорка.
Втроём они вбежали в дом и бросились к нәнәй. Мама накапала капель, отчего нәнәй стало чуть лучше.
— Вы почему не на работе? — удивилась она.
— У нас больше нет работы, — мрачно ответил папа. — Недоброжелатели подожгли нашу редакцию. Главный редактор сказал, что не может так рисковать, в следующий раз они могут сжечь и его дом.
Нәнәй снова схватилась за сердце, мама рассердилась на папу, — как можно говорить такое человеку, которому и так плохо!
— Мама, мы тебя вылечим! — снова заговорил Мансур. — Уринотерапия лечит от всех болезней, вот увидишь. Она творит чудеса.
— Ой, нет, сынок, пришло, видно, время моё. Лучше уж умереть, ты за своим здоровьем следи.
Айсылу дёрнула маму за рукав:
— Мама, что такое «уринотерапия»?
— Долго объяснять, милая. В двух словах, это когда мочу кипятят, а потом кипячёную пьют.
Айсылу перепугалась ещё сильнее, минуту она колебалась, а потом закричала:
— Фу, какой ужас, нәнәюшка! Не пей мочу! Лучше уж и вправду помереть!
— Айсылу! Замолчи! — осадили её мама и папа.
Тут проснулся Азат и вышел ко всем в зал — счастливый и довольный.
— Пивет! — сказал он всем сразу. Ему все улыбнулись в ответ.
— Что же ты стоишь, беги вызывай «скорую помощь»! — опомнилась вдруг мама.
Папа побежал к будке. Через час дом осиротел без хозяйки — нәнәй увезли в больницу.
Глава 6, в которой исполняются ещё два желания Айсылу
В этот день было особенно холодно, метель бушевала, снег царапал лицо. Ноги, как всегда, окоченели. Алию грела только мысль о нәнәйкином чае с пирожками — нестерпимо хотелось есть.
Но дома нәнәй не оказалось, а на столе вместо привычной еды стояли три тарелки с постной кашей. Вместо молока в центре стола появилась баночка с лимонной кислотой к чаю. Алия долго ковырялась в каше, а потом спросила:
— У нас что, и на еду денег нет?
— Алия, как тебе не стыдно? — мама и папа ничего не ели, они голодали по Малахову. Мама из экономии, а папа ради долголетия. — Мы решили перейти на правильное питание. А пирожки, молоко, мясо — это ужасно вредная еда. От этой еды все болезни. Посмотри, папа у парка Якутова в булочной купил хлеб с отрубями! Ну, понюхай, как пахнет, — лучше любого пирожка.
Дети были голодны, поэтому готовы были съесть и невкусный хлеб с отрубями, и даже сухую кашу. Но после еды чувство голода никуда не делось.
— Мама, я голодная! — сказала Айсылу.
— Из-за стола нужно вставать с полупустым животом. Животы у нас растянулись оттого, что мы много едим, — ответил ей папа.
— Сяя котю, — попросил Азат.
Мама принесла им чашки с чаем. Они насыпали по щепотке лимонной кислоты в чашки и сахар. Алия отхлебнула:
— Фу, гадость какая!
— Алия! Вон из-за стола! — папа рассердился на детей: знают же, что нет ничего, зачем просят!
Алия встала и молча ушла в комнату.
Азат отхлебнул и тоже заметил, что невкусно, и Айсылу отказалась это пить. Папа всех их отправил с глаз долой и стал читать Малахова.
— Мансур, на что мы теперь будем жить? В школе мне платят всего тысячу за одно воскресенье. В университете тоже немного! — сказала мама, когда дети ушли.
— Завтра же пойдём с Айсылу книги продавать, — не отрываясь от Малахова, ответил папа Мансур.
В доме пело АГВ, снег шуршал по стёклам, весь дом и все дети в нём нестерпимо тосковали по своей нәнәй.
Утром Алия не хотела встречаться с папой, поэтому встала пораньше и тенью выскользнула из дома. Около гимназии она тоже оказалась на полчаса раньше. Она села на остановке и прикрыла глаза. Тут кто‑то ткнулся в неё мокрым носом.
— Собака, — удивилась Алия. — Фух, вот от тебя воняет.
Алия поморщилась от стойкого запаха псины, но всё же потрепала собаку за ухом. Собака села рядом, и Алия прижалась к тёплой шерсти и стала гладить её и изливать свою душу.
— Посмотрел бы ты на этих самодовольных семиклассниц! Губы накрашенные, серьги во всех ушах. На каблуках ходят, и каблуки эти так скрипят на морозе. В дублёнках, ты понимаешь? Расфуфыренные донельзя. И только и разговоры у них, кто с кем гулял, кто кому записку передал. Вот скажи, когда они успевают всё учить? Они знают так много, а я даже не знаю, что нам задавали, потому что прошлый урок прогуляла! — Алия вздохнула и покрепче обняла свою лохматую приятельницу. Та смотрела на неё понимающими глазами.
— И ведь одна отрада была — дом и нәнәй. А теперь и нәнәй в больнице… Папа со своим Малаховым совсем с ума сошёл… Ну ладно, собака! Бывай, мне пора.
Собака вильнула хвостом, спрыгнула с лавки и убежала, а Алия устало пошла в школу.
Сразу же с порога она увидела на стене свою фотографию и надпись: «Хусаинова Алия — I место».
Все показывали на неё пальцем и говорили: «Это она, она!» Но если вдруг кто‑то подходил ближе, то тут же шарахался от неё, как от прокажённой, и зажимал нос. Алия не придала этому значения и пошла в класс. Там её встретили очень приветливо:
— А вот и наша героиня! Поздравляем тебя с победой! Это большая честь для нашей школы, — начала свою речь Лиля Маратовна, но вдруг остановилась и зажала нос, её примеру последовали и все остальные.
— Господи, Алия, чем от тебя воняет? — спросила Лиля Маратовна, не разжимая носа.
— Не знаю, я собаку гладила перед школой, — тихо ответила Алия.
Класс начал хихикать и выкрикивать с мест:
— Иди дальше свою вонючую собаку гладь!
— Выйди вон, нам нужно чем‑то дышать!
— Мерзкая вонючка!
— Алия, ступай-ка ты в самом деле домой, тебе нужно сменить одежду! — сказала в конце концов Лиля Маратовна.
Алия развернулась и пошла на остановку, обливаясь слезами. Слёзы застывали на морозе, Алия этого даже не чувствовала.
— Алия! Постой! — Тимур бежал за Алиёй в одном пиджаке. — Поздравляю тебя с победой!
Алия замерла. Сначала всё в ней оборвалось от радости — кто‑то за неё рад, — а потом от страха: сейчас и Тимур начнёт над ней издеваться. Хотя раньше он этого не делал.
— Не подходи близко, а то задохнёшься… — сказала Алия не оглядываясь.
Тимур растерянно остановился. Распахнулось окно на втором этаже, и Лиля Маратовна закричала на всю Кольцевую улицу:
— Тимур! Ты простынешь! Быстро в класс!
Алия запрыгнула в автобус…
Как раз в то самое время, когда Тимур понуро плёлся назад, а Алия давилась слезами в автобусе, папа с Айсылу загрузили клетчатый баул книгами «На стыке континентов…» и отправились их продавать.
Они долго думали, где же будет лучше их продавать, и папа решил поехать в санаторий «Зелёная Роща». Говорили, что там и зимой бывают отдыхающие.
Ворота в санаторий были не заперты, но сам он не походил на сильно людное и оживлённое место. В парке папе и Айсылу попался только один пожилой господин. Ему‑то папа и начал рекламировать книгу. Полчаса они вместе с пожилым господином сидели на лавке, обсуждая татарскую историю.
— Ну так что, берёте? — спросил папа, но господин покачал головой.
— Нет, знаете ли, у меня нет денег — здесь негде тратить. Всё уже оплачено, вот жена и не дала мне денег, чтобы я сигареты не покупал, — пожилой господин рассмеялся, а папа нахмурился.
— До свидания, — сказал папа.
И они с Айсылу пошли в корпус. Видимо, здесь находилась и столовая, пахло из которой просто изумительно. У Айсылу потекли слюнки: она сегодня съела на завтрак проростки пшеницы и мерзкий чай с лимонной кислотой, даже хлеба с отрубями не было.
Двери не были заперты. Папа с Айсылу вошли и вызвали лифт. Они поднялись на пятый этаж, чтобы оттуда, проходя номер за номером, этаж за этажом, предлагать книги.
Они подошли к первой двери и постучали, но никто не отозвался. Тогда они подошли ко второй двери, но и тут тишина. Третья дверь — тихо. На всём этаже ни в одном из номеров никого не было.
— Ну ничего, на четвёртом, может, будут. Работает же для кого‑то столовая, — подбодрил Айсылу папа.
Они подошли к двери, чтобы выйти на лестничную клетку, но дверь оказалась запертой, тогда они пошли к другой двери, что на противоположном конце коридора, но и там оказалось закрыто. Тогда папа нажал кнопку лифта, и они стали ждать. Лифт не приезжал. Они ждали и ждали, а он всё не ехал и не ехал. Папа стал лихорадочно тыкать в злосчастную кнопку, но лифт не приехал. Тихо. Папа стал метаться, как тигр в клетке, по этажу, оставив Айсылу с баулом возле лифта. От окна к лифту, от лифта к одной двери, потом к другой и так раз пять или шесть. Было очевидно, что двери открывались только снаружи, а лифт приезжал только снизу.
Папа устало сел на диванчик, что стоял тут же в холле и закрыл лицо руками. Айсылу села рядом и заплакала: она хотела домой, к нәнәй и Азату.
Наконец, папа поднялся. Подошёл к стеклянной двери и попытался её разбить кулаком, но та не поддалась. Тогда папа замахнулся со всей силы ногой, стекло треснуло и рассыпалось. Папа просунул руку в дыру и повернул ручку двери, схватил в одну руку баул, в другую Айсылу и опрометью бросился вниз.
Там он отдышался:
— Иди так, словно ничего не случилось, поняла? — попросил он Айсылу.
— Угу.
— Не беги, считай ворон, хорошо?
— Угу.
Папа взял Айсылу за руку и как ни в чём не бывало пошёл к выходу, не глядя по сторонам. Выйдя из корпуса, они немного ускорились, а подходя к воротам, припустили вовсю.
Айсылу стало спокойно, только когда они оказались дома.
— Привет, Айсылу! — сказал ей Азат.
Айсылу уставилась на него.
— Когда ты успел научиться так разговаривать?
— Мама учит! — ответил довольный Азат.
— А ну-ка, скажи «птиптя», — попросила Айсылу.
— Птица! — ответил Азат.
Айсылу стала прыгать и радостно кричать:
— Заговорил, заговорил!!!
Тут к ним вышла и мама:
— Привет, продали что‑нибудь? — спросила она.
Но папа на разговор настроен не был. Мама помолчала немного, потом сказала, чтобы папа никуда не уходил, ей вечером полы мыть — нужно посидеть с детьми.
— Айсылу, пойдём заниматься. Я буду учить тебя говорить по-татарски, — обратилась мама к Айсылу.
— Я есть хочу, мам!
Мама дала ей горстку арахиса на дне креманки.
— Когда вернётся нәнәй? — захныкала Айсылу, глядя на орехи.
Мама вздохнула.
— Не знаю. Ешь! И пойдём заниматься! — сказала она.
Глава 7, в которой всё становится как прежде
На следующий день была суббота — банный день.
С самого утра в дом со двора доносился стук топора: папа рубил дрова.
Айсылу, сонная, со спутанными волосами, поднялась с постели и сразу к окну:
— Почему папа без меня баню топит? — возмутилась она.
Быстро-быстро Айсылу оделась, натянула калоши поверх валенок и вышла во двор. Частый-частый хруст снега под ногами проник в дом одновременно с холодным воздухом.
Алия лежала в постели и не хотела вставать. Нәнәй всегда по субботам пекла что‑нибудь. Сегодня можно было не ждать — нәнәй всё ещё в больнице.
Мама ходила по кухне и готовила что‑то невероятно полезное. По пути она принялась протирать полки, потом спустилась за тумбочку. Стала выгребать пыль оттуда. Вошла в такой азарт с этой уборкой, что вскоре у неё заблестели глаза, а вместе с ними заблестела люстра на кухне и пол под шкафами. Мама выгребла горы дохлых тараканов и всё бормотала про то, что никто ещё не наводил в этом доме нормального порядка!
Люди вообще склонны, попадая в чужой дом, думать, что лучше них никто и никогда здесь прибрать не может, но, пожив в своём порядке с месяц-другой, они вдруг понимают, что дом вновь оброс грязью, а желания драить люстры и потолок больше нет.
Алия наконец выбралась из постели:
— Мама, давай испечём манник? — попросила она.
— Манник? Но что скажет папа? — испугалась мама.
— Мам, сегодня суббота, нәнәй всегда что‑нибудь пекла, давай испечём, а завтра отвезём и ей пару кусочков.
— Да, завтра поедем навестить нәнәй. Нужно сварить для неё шурпу [18], иначе она расстроится. Хорошо, Алия, я испеку бялиш и сварю шурпу, — согласилась мама.
Со вздохом она достала единственный кусочек мяса из морозильника и замесила тесто.
На следующий день они поехали в больницу. Денег едва хватало на дорогу туда-обратно.
Нәнәй лежала на подушках и тяжело дышала. Азат лёг к нәнәй на кровать с одной стороны, а Айсылу с другой.
— Нәнәюшка, когда же ты вернёшься домой? Я хочу остаться тут с тобой! — сказала Айсылу.
— Ну, со мной нельзя, — ответила нәнәй. — Ты же не одна дома! С сестрой, с братом, с мамой, с папой!
— Я тоже с тобой останусь! — подхватил Азат.
— А можно мне завести котёнка? — спросила вдруг Айсылу.
Мама закатила глаза:
— Котёнка нам ещё не хватало!
— Ну, я‑то кошек не люблю, но ты заведи, если мама разрешит. Я, может, и вовсе домой не ворочусь. Я умираю потихоньку. Лучше мне не становится, — совершенно буднично ответила нәнәй. Айсылу завыла в голос, но нәнәй её остановила: — Ну, чего же тут плакать? Одни приходят, другие уходят. Всему своё время. Я всегда буду с вами, ведь я буду в сердце, буду на небе. Ты каждую минуту сможешь со мной говаривать! Да не реви же ты, дочка! К Аллаху иду, не куда‑нибудь.
И нәнәй закрыла глаза.
Мама, папа и Алия стояли как на похоронах и молчали. Десять минут, пятнадцать…
— Ну, мы пойдём, мама… — сказал папа.
— Ты уже нашёл работу, сынок? — очнулась нәнәй.
Папа работу не нашёл. При устройстве у него спрашивали национальность, и он отвечал, что он татарин. А они хотели башкир. Папа пытается продавать книги о татарской истории, и их даже иногда покупают.
— И что, хватает вам этого? — спросила нәнәй.
Папа Мансур покраснел и не стал отвечать.
— Ему семью кормить надо, а он всё о татарах печётся, — вздохнула нәнәй.
Домой ехали подавленные, без капли надежды. Доктор сказал, что нәнәй умирает. А отчего, он не знает. Анализы у нәнәй хорошие, а состояние ухудшается с каждым днём.
Перед самым домом от ботинка Алии оторвалась подмётка. И Алия вдруг стянула с ноги развалившийся ботинок и запустила его в кусты, проводив его громким «аааааааа».
Папа с мамой переглянулись молча.
— Как ты до дома дойдёшь? — спросила Айсылу.
— Босиком! Всё равно никакой разницы нет! — крикнула Алия и пошла прямо в носке по снегу. Папа виновато опустил голову и пошёл следом. Мама хотела найти ботинок, но потом передумала — разве его починишь?
Айсылу, как только зашла в дом, сразу же усадила Фатиху на подоконник и попросила:
— Миленькая Фатиха, дай нам немного, а лучше много денежек, чтобы купить Алие сапожки! Пожалуйста, Фатиха.
Алия позвала Айсылу в свою комнату, достала из нәнәйкиных запасов высохший крекер. Они укрылись одеялом, и там, под одеялом, хрустели старым крекером. И всё вспоминали, как хорошо жить, когда нәнәй дома. А потом они так и уснули на крошках, словно на гвоздях.
Наутро Алия стряхнула крошки со своей половины и подумала, что она вовсе не принцесса, раз смогла на таком спать.
Мама дала Алие свои ботинки, и Алия взяла. Лучше уж в страшных маминых, чем босиком.
Алия долго стояла на остановке, думала, в школу ехать или «Тропиканку» идти смотреть. Она уже совсем было выбрала «Тропиканку» и хотела перейти трамвайные пути, но тут подъехал её трамвай. «Судьба», — подумала Алия и поехала в гимназию.
У крыльца стоял Тимур. Алия обычно ни с кем не здоровалась в классе. Зачем? Любое сказанное ею слово будет использовано против неё же. Лучше молчать. Поэтому она прошла мимо Тимура молча, но тот сам подошёл и взял Алию за руку:
— Привет!
Алия руку выдернула, достала чистый носовой платок из кармана и протянула Тимуру:
— Протрись, вдруг я не только воняю, но ещё и заразная?
— Дура, что ли? — разозлился Тимур. — Тебе что, трудно поздороваться? Лично я тебя ни разу не обидел. Я просто хотел сказать, что ты здорово рисуешь. Мне нравится. Любовь Андреевна просила меня отвезти твои работы в РОНО. Они там в восторге все.
— Зачем? — удивилась Алия.
— Ну, а я почём знаю. Любовь Андреевна говорила, что хотят повесить их куда‑то…
Алия промолчала, и Тимур снова заговорил:
— Слушай… Алия… Можно мне сидеть с тобой за одной партой?
Тимур был крут, а для Алии он был необыкновенно крут. Она испугалась, что ничем, кроме насмешек, это не закончится, и сказала:
— Я уже одна привыкла… Спасибо, что хотел меня спасти.
— Я не хотел тебя спасать, я просто хотел сидеть с тобой… Потому что… мне… нрави… Потому что мне надоело сидеть одному, вот.
Хоть Алия и отказалась, чувствовала она себя после разговора с Тимуром воздушным шариком, которому только привязанная к стулу ниточка не даёт взлететь…
А Айсылу в это время досматривала свой сон.
Стоит лето, жужжат пчёлы. Алия и Айсылу идут по залитой солнцем дороге к Насиме апе, старшей сестре нәнәй. Они в деревне, в Ихтисаде. Ах, как вкусно пахнет повсюду. Они заходят в знакомый двор и прямиком бегут в сад — наесться малины и крыжовника, а когда наелись, пошли в дом. В доме Насима апа лепит пельмени. Но она их не видит. Поэтому Алия и Айсылу идут обратно на улицу. К ним вдруг подходят люди:
— Девочки, вы не знаете, где можно купить мёда?
— Знаем! — в голос отвечают девочки. — Насима апа продаёт!
— А почём? — спрашивают люди.
— Да мы не знаем, — отвечают девочки.
— За пять миллионов рублей отдадите? Между нами? Насиме апа можно об этом и не рассказывать.
— Пойдёмте с нами! — девочки соглашаются. Айсылу холодеет от мысли, что сейчас они украдут у тёти мёд! Но вдруг она понимает, что это просто сон, а во сне можно всё.
Они ведут людей в гараж, где хранится мёд. В гараже прохладно, бетонный пол холодит ноги, пахнет воском и мёдом, в сотах жужжат пчёлы. Около центрифуги в ряд стоят фляги:
— Вот, берите! — говорят девочки и получают деньги. Люди берут две фляги и утаскивают их к машине. Алия с удовольствием пересчитывает деньги.
Айсылу проснулась и сунула руку под подушку. Там хрустели купюры.
— Мама, — спросила она, — а можно получить деньги во сне, а потом окажется, что деньги у тебя и наяву есть?
Мама покачала головой, сказала, что так не бывает. Вещие сны просто предсказывают, что случится в жизни, но вещи и деньги из снов выпасть не могут никак…
Айсылу с Азатом играли в больницу. Азат лежал в постели, а Айсылу сидела рядом на табурете с книжкой Малахова:
— Так-так-так, больной! Чем же тебя лечить? Голодом или кипячёной мочой?
Азат очень натурально играл: лежал, закрыв глаза, и молчал.
— Эй, больной! Ты переигрываешь уже! Ты ж не покойник ещё! Или хочешь в похороны играть?
Но Азат молчал и тяжело дышал, совсем как нәнәй вчера. Айсылу потрясла его, он приоткрыл глаза на секунду и снова закрыл.
— Мама! Что случилось с Азатом???
Мама подошла к Азату:
— У него жар! — сказала она и побежала на кухню — готовить отвар.
Айсылу гладила Азата по голове и причитала:
— Братик, ты поправишься! Ты поправишься! Ты же поправишься? Правда? И когда ты только успел заболеть? Пять минут назад нормальным был!
Потом она вспомнила про Фатиху — надо срочно просить Азату здоровья! Но куда же она её засунула? Айсылу стала ползать по полу и высматривать, куда завалилась Фатиха. Она так доползла до входной двери и наткнулась на Алию.
Айсылу тут же забыла про куклу и бросилась в комнату, показать Алие деньги.
— Иди скорее со мной, — шипела Айсылу, брызгаясь слюнями.
Они зашли в комнату, и Айсылу сунула ей в руки купюры.
— Откуда они?! — Алия не раздеваясь села на кровать и начала считать деньги. — Айсылу, тут пять миллионов!!!
— Эти деньги нам дала Фатиха! — серьёзно сказала Айсылу.
Алие очень хотелось этих денег, и она поверила в Фатиху. Ведь бывают же в жизни чудеса? Вот и в конкурсе Алия выиграла же!
— Никому не говори, а то опять найдутся дела поважнее сапог.
— Хорошо… но ведь мама и так узнает… от Аллаха, лучше самим сказать.
— Да как ты не поймёшь, глупая, мы купим на эти деньги сапоги, сникерсы и киндер-сюрприз!
— Настоящий киндер-сюрприз? — не поверила своим ушам Айсылу.
— Да! Только потерпи до утра! Потом расскажем!
Потом Айсылу снова поползла на поиски Фатихи. Но та как будто нарочно спряталась.
Утром Алия собрала Айсылу и сказала маме, что они погуляют немного. Соврала, что уроков нет. Мама лежала возле Азата и знала, что Алия врёт, но вслух сказала:
— Идите.
Алия с Айсылу отправились на Колхозный рынок, в торговые ряды.
Алия не глядя схватила ботинки, потом джинсы и кроссовки… Ей нравилось платить не торгуясь. Она чувствовала себя дочерью «новых русских». В киоске она купила Айсылу десять киндер-сюрпризов.
Айсылу присела на корточки и стала разворачивать одно яйцо.
— Идём, в автобусе откроешь, — тянула её Алия.
Но Айсылу только махнула ладошкой, мол, не мешай. Она с трепетом стала разворачивать фольгу. Запах шоколада защекотал нос, и весь трепет вдруг как рукой сняло. Айсылу вонзилась зубами в шоколадное яйцо. Оно рассыпалось, а в зубах осталась жёлтая пластмассовая коробочка.
— Тьфу ты! — выругалась Айсылу.
Алия рассмеялась. Взяла жёлтое яичко и открыла его. Там сидел Смурфик с биноклем. Очаровательный Смурфик. Айсылу гладила его пальчиком по голове, а сама поднимала кусочки шоколадки с колен, с асфальта… Поднимала и съедала. Шоколад таял во рту, Айсылу облокотилась на чугунный забор и закрыла глаза. Она крепко сжимала в руке Смурфика. Алия смотрела на неё и думала, что не умеет так радоваться даже новым сапогам…
Дома Айсылу в первую очередь побежала к Азату. Ему было плохо.
Айсылу положила около подушки киндер-сюрприз и его тут же увидела мама.
— Откуда у вас деньги??? — испугалась она.
— Нәнәй дала, — соврала Алия. — Мы к ней заходили.
— Нәнәй? Как она себя чувствует?
— Так же… — как бы Алие хотелось сказать, что нәнәй идёт на поправку, но она не была в больнице и не знала. Алия только радовалась, что их не слышит Айсылу, а то бы она не дала ей нормально соврать.
Айсылу искала куклу. Ходила по дому, открывала дверцы шкафов, лазила под диваны и кровати.
— Айсылу, что ты ищешь второй день? — спросила мама.
— Фатиху.
Мама Фатиху нашла в два счёта, — оказалось, та была на полке с обувью. Айсылу схватила куклу и зашептала:
— Милая Фатиха! Сделай так, чтобы нәнәй поправилась! Пожалуйста! Сделай так, чтобы Азат поправился!!! Пожалуйста!
Алия стала примерять обновки. Мама увидела и спросила:
— Это всё на деньги нәнәй?
— Да, — как можно безразличнее ответила Алия.
— Хороши сапоги! Они расползутся после первого же дождя. Почему ты не попросила меня подобрать тебе одежду? — мама в ужасе смотрела на вещи — джинсы на пару размеров больше, одноразовые сапоги из самого дешёвого кожзама и бумажные кроссовки… Мама покачала головой и поджала губы. — Да уж…
А потом ушла на кухню. Айсылу не могла нарадоваться:
— Ну какие сапоги! Красота, а не сапоги! Ты такая красивая, я тебя даже не узнаю в них.
Айсылу щебетала и щебетала, но её щебет не мог заглушить мамино «да уж», и Алия прекрасно понимала, что была не права. И до сих пор не права. Во всём. Надо было до копейки отдать маме, мама бы купила ей всё сама…
Вечером папа принёс хорошую новость: его взяли на работу в седьмую школу. Седьмая школа была совсем рядом с Южным автовокзалом, поэтому Алия решилась:
— Я хочу учиться в той же школе, где ты будешь работать. Я устала ездить, больше не хочу.
Папу будто водой ледяной облили. Он подпрыгнул на месте, затопал ногами:
— Это же татарская гимназия!!! Гимназия! Понимаешь ты или нет? Не какая‑то там среднеобразовательная школа, а гимназия! Ты дочь татарского народа! Ты должна учиться родному языку…
Мама оборвала папину речь:
— Я звонила директрисе, она сказала, что Алия очень редко ходит в школу и очень плохо учится. Не мучь ребёнка, пусть переходит, если хочет.
Алия стояла, опустив голову. Она чувствовала себя предательницей. Айсылу прижималась к Алие:
— Я тебя люблю, в какую бы ты школу ни пошла.
Мама сказала тихонько, чтобы папа не слышал:
— Папа тоже любит Алию, просто он расстроен.
А папу словно каменной глыбой придавили, он сел у стола, уткнулся в книгу и отказался ужинать.
Он так и сидел, пока мама с девочками ели кашу. Сидел и молчал. Но когда Алия пошла спать, он сказал:
— Хорошо, переведём тебя в седьмую школу.
А ночью Айсылу снова снился сон.
Будто бы она и нәнәй сидят у костра и нәнәй говорит Айсылу:
— Что‑то я, балам, намудрила с этой куклой, не принесла она добра…
— Что же делать, нәнәй? — спрашивает Айсылу.
— Дай-ка её сюда, — просит у неё нәнәй. Айсылу отдаёт крошку Фатиху нәнәй, и та бросает её в огонь. Фатиха горит, и от неё идёт чёрный дым узкой струйкой.
— Нәнәй, а можно ещё сжечь книжки Малахова?
Глаза у нәнәй сверкают огоньками:
— Неси скорее эти книжки! — говорит она и кидает обе в костёр.
Горят книги, валит от них дым столбом…
И вот уже Айсылу снова птица Сак, а навстречу к ней летит Алия, и вместе они падают камнем к ногам нәнәй, и та гладит их по головам…
А ранним утром случилось счастье. Через полчаса после того, как папа ушёл на работу, отворилась дверь, и в дом вошла нәнәй. Айсылу со всех ног бросилась к ней:
— Нәнәй, как хорошо, что ты вернулась! Ты передумала умирать? — с надеждой спросила она.
— Поживу пока, дочка, поживу.
— А Азат в постели… болеет…
Но Азат был совершенно здоров. Он выскочил из комнаты и бросился к нәнәй.
— Нәнәй, я тебя люблю!
Айсылу потрепала его за щёчки:
— Вот это ты хорошо больного играл!
Азат рассмеялся и полез обниматься к Айсылу. Они сцепились, как два брёвнышка, и покатились по дивану, хохоча…
— Спасибо вам за деньги, что вы дали Алие, — вспомнила вдруг мама.
— Какие деньги? — не поняла нәнәй, но тут же что‑то смекнула про себя. — Ах, деньги. Да не за что.
— Я надеюсь, вы поправились? — мама очень боялась, что нәнәй исчезнет снова, как мираж.
— Я здорова, никто и не понял, что со мной было.
— Нәнәй, нәнәй, смотри, — вспомнила вдруг Айсылу. Они расцепились с Азатом, и Айсылу бросилась в комнату. — Смотри, какие у Алии сапоги!
Алия потупила глаза, но вдруг все услышали, как Айсылу кричит:
— А куда вы их подевали, мама, Алия?
— Там всё лежало, — ответила Алия и тоже пошла в комнату, но в комнате ничего не было: ни сапог, ни джинсов, ни кроссовок. Алия посмотрела в кармане — денег тоже не было.
— Да что же это такое! — испугалась Алия и стала шарить в сумке, в пакете.
— Мама, ты забрала деньги?
— Какие деньги?
— А вещи ты убрала?
— Какие вещи? — удивлённо спросила мама.
— Мам, ты чего? Были же вещи, ну! Кроссовки, сапоги, джинсы? Мама?
— Хватит, Алия! Я обещаю — мы с папой купим тебе сапоги. Мне вот-вот дадут зарплату. Должно хватить.
Тут нәнәй сказала, что есть у неё деньги, пойдём да и купим.
Алия подошла тихонько к Айсылу:
— Были же деньги, ты помнишь?
— Были, мы их у Насимы апы взяли, то есть мёд её продали, а деньги забрали, помнишь? А потом под подушку положили!
— Я схожу с ума, — Алия закрыла лицо руками.
— Это всё Фатиха, — успокаивала её Айсылу.
— Где она? Фатиха твоя?
— Да сожгли мы её с нәнәй.
— Когда вы только успели…
Вечером, когда папа пришёл с работы, Алия спросила, как первый день в школе, но папа ответил совершенно чудное:
— Алия, что с тобой, какая школа? Разве ты не знаешь, что я работаю в «Татарских новостях»?
— Но они же сгорели, новости эти?! — Алия чуть не закричала от расстройства.
— Доченька, да у тебя температура? — папа потрогал лоб Алии, и тут все, как по команде, засуетились, уложили её в постель, напоили чаем с малиной, и Алия уснула.
А когда она проснулась, то, как и все, хорошо знала, что никакого пожара не было, и денег не было, и она не занимала первого места в конкурсе, потому что его занял осенний искрящийся пейзаж…
Утром Айсылу с Азатом вышли во двор, чтобы позвать Могжизу на улицу, но в дырку в заборе выглянул толстый лысый дядька с усами:
— Какую-такую Могжизу? — спросил он. — У нас отродясь никакой Могжизы не бывало.
«Вот тебе и раз», — подумала Айсылу. Они вернулись в дом.
— Нәнәй, а ты помнишь Могжизу из соседнего дома, она всё с Азатом играла?
— Какая ещё Могжиза? У соседей никогда не было детей, и внуков нет, что ты, балам, — нәнәй жарила чак-чак.
— Какая ещё Могжиза? — эхом повторил Азат.
Айсылу посмотрела на Азата удивлённо — чего же он тогда ходил с ней за Могжизой?
— Нәнәй, это всё Фатиха виновата? — спросила Айсылу. — Кукла, что ты мне сделала?
— Ох, бедный ребёнок, ты всё ждёшь свою куклу. А я ведь тебе прикупила, ну, погляди-ка! — и нәнәй достала большую красивую куклу с кудрями.
— Нәнәй, а ты помнишь Фатиху? — осторожно спросила Айсылу. И ей показалось, что нәнәй подмигнула ей одним глазом, однако, отвернулась к плите и больше ничего не сказала.
Алия не пошла в школу. Наотрез отказалась. Вместо этого они с мамой сходили на рынок за сапогами. Маме пришлось обуть нәнәйкины валенки. После рынка мама ушла в институт — мыть полы.
А Айсылу с Азатом играли в школу. Айсылу заставляла Азата прогуливать и смотреть «Тропиканку». Алия читала книгу на кухне, нәнәй пекла пироги, когда в дверь постучали. Это было очень странно, ведь чтобы добраться до двери, нужно пройти в ворота. И нәнәй, и Алия подпрыгнули от неожиданности.
Нәнәй пошла открывать. Это пришёл Тимур. Пришёл с дипломом и цветами.
— Здравствуйте, а Алия здесь живёт?
— Как ты прошёл, сынок? — нәнәй выглянула во двор, чтобы посмотреть на ворота.
— Ворота были не заперты, — пожал плечами Тимур.
— Значит, Алия не закрыла. А ты, говоришь, к Алие пришёл?
Тимур кивнул и протянул нәнәй цветы с дипломом:
— Вот, мне велели передать Алие…
Нәнәй уставилась на Тимура:
— Велели?
— Ну да, ну нет… я сам захотел отвезти.
Нәнәй пригласила Тимура в дом и ушла из кухни в зал, к малышам.
Алия и так удивилась, что к ним кто‑то пришёл, но увидев Тимура, даже книжку уронила от неожиданности.
А Тимур сходу стал рассказывать, что Алиюшкины работы случайно отправили на всероссийский конкурс, поэтому она не победила в республиканском.
— Вот, — Тимур снова протянул диплом и цветы. — Это тебе. Цветы от школы. Ещё бы, первое место в таком конкурсе!
Тимур заулыбался, стал рассматривать свои носки, а Алия так и стояла с цветами и дипломом в руках. Перечитывала и перечитывала, что написано в дипломе. Неизвестно, долго бы они ещё так простояли или нет, но к ним пришла Айсылу:
— Идите за стол, нәнәй вас чаем поить будет!
Эпилог
Наступила весна. Алия перешла учиться в седьмую школу. Тимур приезжал по субботам, чтобы погулять с Алиёй по проспекту.
Папа ушёл из «Татарских новостей» и устроился на работу учителем в ту же школу. В эту же школу должна будет пойти и Айсылу осенью. Мама оставила татарское движение и занималась с детьми, так что к лету они заговорили на татарском.
В июле они всей семьёй поехали навестить старшую сестру нәнәй.
Алия, Айсылу и Азат бежали по залитой солнцем дороге к Насиме апе. Пробежали мимо таблички с надписью «Ихтисад» и прямиком в знакомый двор. Взрослые шли следом. Ах, как вкусно пахло повсюду, пели птицы, жужжали пчёлы, журчал ручей. В саду созрела малина и клубника, а в доме Насима апа лепила пельмени — ждала гостей.
— Исәнмесез! [19] — закричала Айсылу с порога.
Насима апа отряхнула руки и вышла встречать гостей. Пока все обнимались да целовались, Айсылу увидела те самые фляги с мёдом.
— Ой! Знакомые фляги! — воскликнула Айсылу и с головой полезла внутрь фляги. А Азат зачерпнул мёд прямо ладошкой.
— Балалар! Балны алай итеп ашарга ярамый! [20] — сказала нәнәй, увидев, что они делают около фляги.
Азат засмеялся: «Ярый, ярый, ярый».
Айсылу вся стала липкой: лоб, волосы, руки и нос. Она бросилась к нәнәй, крепко её обняла:
— Шулай да, бар теләкләремне синең Фатихаң дә үтәде дияргә мөмкин! [21]
И нәнәй не стала объяснять Айсылу, что желания могут не только куклы исполнять, но и сами люди. Нәнәй знала, что та скоро поймёт и сама…
А Насима апа сказала, что пусть едят как хотят, на то оно и детство — мёд прямо из фляги есть…
[1] Хусаин — позитивизм (тюрк.).
[2] Айсылу — девочка с луны (тюрк.).
[3] Алия — величие, интеллект (тюрк.).
[4] Азат — свободный, независимый (тюрк.).
[5] Волосы Сююмбике не могли развиваться на ветру, так как татарки всегда ходят с покрытой головой.
[6] Как ты осталась тут одна, деточка, где твои родители (тат.).
[7] Я не говорю по-татарски (тат.).
[8] Нәнәй — производное от нәни — маленький. Одно из обращений к бабушке (тат.).
[9] Благословение (тат.).
[10] Национальное татарское лакомство.
[11] Мансур — осознанный (тюрк.).
[12] Та, что привиделась (татар.).
[13] Пирожок; нәнәй употребляет это слово, чтобы не говорить нецензурного «баташ» (татар.).
[14] Господи, помоги! (татар.)
[15] Известный татарский поэт.
[16] То же, что беляши.
[17] Сказание, предание (татар.).
[18] Традиционный татарский суп с лапшой.
[19] Здравствуйте! (татар.)
[20] Дети! Так мёд есть нельзя! (татар.)
[21] И всё‑таки твоя Фатиха исполнила почти все мои желания! (татар.)