Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2023
Ника Батхен (Батхан Вероника Владимировна) — поэт, прозаик, журналист. Родилась в 1974 году в Ленинграде. Училась в Литинституте им. А.М.Горького. Автор 5 книг стихов, среди них «Туман Чембало» (М., 2921) и «Крымская соль» (Таганрог, 2023). Лауреат литературных конкурсов «Заблудившийся Трамвай», Волошинского и других. Живёт в Москве.
Осколки Калки
Пали на поле червоны стяги,
Смяло дружины. Князья, беда!
Войско кольцом окружило лагерь.
С берега валом идёт Орда.
Брошен отряд берестою в розжиг,
Всем на закате под доски лечь.
Тонет в крови богатырь Алёша,
Хрипло смеётся, вздымая меч.
Чувствует шкурой — уходят братья
В звонкую зелень березняка.
Гаснет пожар безнадёжной рати.
Тратятся силы, сдаёт рука.
Рядом Добрыня — ревёт медведем,
Воздух хватает разбитым ртом,
Рубит сплеча, о победе бредит,
Даром что раны легли крестом.
Давит шелом, тяжелеют латы,
Клонится буйная голова,
Пояс сияет и манит златом…
Кукиш вам, жадная татарва!
Вашим коням не догнать Мстислава —
Рвался за славой, повёл полки,
По уши в каше завяз кровавой.
Полноте, князь, не стыдись, беги!
Мы же, дружина, клялись на стали —
Братья на братьев нейдут войной!
Где ты, Добрыня? Глаза устали…
Кто там стоит за моей спиной?
Матушка, холодно… Вдоль по Калке
Волны гуляют, темна вода.
Поздно рядиться, искать подарки —
Мы не увидимся никогда.
Манит на облако ангел дивный…
Чудится войско у белых врат,
Пламя над куполом Десятинной.
Слёзы Софии, немой набат.
Пляшет на крыше княгиня Анна —
Жадным раскосым её не взять.
Жаркая ночь наступает рано.
Ноги Алёши в грязи скользят.
Чёрные кудри осыпал иней.
Губы шевелятся: Отче, ну!
Встану как вкопанный за Добрыню,
Лютого ворога рубану!..
Честным пирком завершая битву,
Пьют тургауды, собой горды.
В поле табиб, бормоча молитвы,
Этим и тем подает воды.
Просит «терпи», обмывает павших,
Шепчет с оглядкой: урус, беги!
…Ходит Алёша по синей пашне,
Небо сверкает из-под руки.
Полонянка
Возвращаться из татарского плена,
Зная, что проклята до тысячного колена,
Зная, что порченая, выжженная, гнилая,
Зная, что дома — ни дымка из трубы, ни лая…
Бесконечно брести, пачкать красным слепую глину.
Бесполезно кричать «прости» и ползти с повинной,
Никому не нужна перекошенная утроба,
Нету денег ни на попа, ни на крышку гроба.
У родни, тех, кто выжил, новые злые жёны.
Из татарского плена — хуже, чем прокажённой…
Всё равно — шаг за шагом, туда, где стоят утёсы.
Вместо туч золотых у них маленькие берёзы.
И куница живёт в дупле, и стрекочет сойка.
И вороны смеются — горько, подруга, горько.
Ты вернулась, не опустилась и не сломалась.
Пусть от целого сердца осталась такая малость.
Звезда Ковыль
Тускнеет снег, как сброшенная кожа.
Звезда Ковыль с рождественской не схожа —
Она уводит прочь от очага.
В седую степь, на зимние стоянки,
Где ждут ягнят измученные ярки,
Вповалку спят щенок и мальчуган.
Баранья голова лежит на блюде.
Несытый дух крадётся к тёплой юрте.
Дымит кизяк. Варганчик дребезжит.
Всё ясно, плотно и вообразимо —
Мука и хлеб. Кочевники и зимы.
Молочной струйкой мимо льётся жизнь.
…С размаху канешь в небо, крикнешь «чей я?»
Смолчат дома, откликнется кочевье.
Ни женщины, ни счастья, ни ножа.
Зато есть степь. Полынь, сурки, цикады.
Звезда Ковыль на лезвии заката.
Последний вздох — и самый первый шаг.
Но под рёбрами бьётся, и руки не опускаются,
И русалка, как будто щука, в реке плескается.
И любимый кается — потерял, мол, не спас, не выкупил.
И уходит в деревню заниматься делишками невеликими.
И на этой ноте идеального одиночества
Ты берёшь и врастаешь в землю,
и уже ничего не хочется:
— Ни столбом замереть,
ни родиться женой Иакова…
Смерть и верность читаются плохо.
А пишутся — одинаково.