Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2023
Ольга Липко — журналист, прозаик. Родилась в 1979 году в подмосковных Люберцах. Окончила факультет тележурналистики ИСИ, где писательское мастерство преподавала Марина Москвина. Работала журналистом на центральном ТВ (каналы ОРТ, «Культура» и ТВЦ). Печаталась в газетах «Аргументы и Факты», «Вечерний клуб» и других. Автор путеводителей по Исландии и Словении. Переводит с английского. С 2020 года живет в горном селе Биельске Крушевице в Черногории.
Этим летом в Черногории одна из моих любимых учениц Ольга Липко позвала к себе в горную деревню, где обрела дом и любовь — красавца Серджана, чьи предки, можно сказать, былинные герои, — бабушка с дедушкой — обитали в средневековой деревушке Биельске Крушевице. Еще меня встретили четыре спасенные Ольгой собаки, две кошки, кот, четыре курицы, петух и супружеская пара кучерявых свинтусов с потомством, чьи права никто не собирается ущемлять. И все это под сенью древних олив и двух белых шелковиц, хранящих не первое поколение обитателей дома. Встреча во Вселенной — абсолютное чудо, хоть мне для этого надо было перелететь в другую страну, переехать в другой город, пересечь на пароме моря. И, петляя по горной дороге с цветущим лиловым шалфеем по обочинам (клянусь, мы ехали с закрытыми глазами!), Серджан вознес нас на вершину горы. Уж крышу его дома, сколоченную своими руками, — точно можно считать вершиной! Выше — только храм Святой Теклы, а по-нашему Феклы, творительницы чудес. Грех был бы не описать это и не воспеть в самых возвышенных тонах, тем более моему семинаристу, приученному каждый день встречать изумлением и восторгом. Я потребовала рукопись, и она прислала. Чёрт побери, я смеялась и плакала, читая, — это такая свежесть, всё движется, живет, благоухает морем, травами. Столько любви и печали. И бесконечной доброты. Фактически это ее первая солидная публикация. Надеюсь, она вдохновит мою Ольгу на новые подвиги…
Марина Москвина
День Святой Теклы
Я ждала этой встречи больше года. Прошлым летом мы познакомились шапочно, я даже не знала ее имени, но чувствовала умиротворение и радость каждый раз, когда приходила просто постоять рядом. Потому ли, что эта церковь выше всех и Богу оттуда слышнее молитвы, или потому, что редкому посетителю отводится больше внимания, — как бы то ни было, мое обращение к Всевышнему возле церкви Святой Теклы было рассмотрено и одобрено. А иначе как бы я оказалась в самом прекрасном месте на Земле рядом с красавчиком Серджаном?
Всего в нашем селе четыре церкви: Святого Архангела Михаила, Святого Иоанна Крестителя, Святого пророка Иеремии, Святой Первомученицы Равноапостольной Теклы (по-нашему Феклы) — и эта крошечная церковь мне милее всех. Она высится на самом пике холма и оттого, что мала и проста, а вокруг исполинские горы и вся Боко-Которская бухта как на ладони, — предивна! (Так говорят в Черногории о чем-то необычайно красивом).
На днях сосед Благо — он работает смотрителем всех четырех церквей — провел для меня экскурсию: рассказал о старом кладбище иллирийцев (первых славян, прикочевавших сюда в железном веке), оно за церковью тянется нагромождением каменных обломков. А еще поведал историю чужестранки вроде меня. В XVII веке местный мореход, капитан, отправился в очередное плавание и вернулся домой с большой партией ценного груза и с женщиной из Монголии. Они жили в нашей деревне. Никто не знает, хорошо или плохо, никто не знает даже ее имени. Известно только, что, когда она умерла, похоронить иноверку на христианском кладбище у храма Архангела Михаила не разрешили. Останки предали земле рядом с иллирийским могильником. Так надгробный камень безымянной буддистки и православная церковь Святой Теклы расположились бок о бок, и эта компания мне очень импонирует. Чуть что — тревога, сумятица на сердце — я иду на холм. «Привет, Текла! Привет, Монголка!» Посижу на церковной скамейке, поплачусь, и как-то все налаживается. Даже удивляюсь потом, чего это я тогда так сильно распереживалась.
Поскольку в селе живет полтора человека, службы здесь проводят редко, как, впрочем, и в трех других церквях. Если только случается свадьба, похороны или крещение, — тогда приезжают священники из города и собирается с десяток прихожан. А еще в День поминовения святой — 7 октября — ранним утром окрестности оглашает колокольный звон.
Первый звон — недолгий — раздается в семь часов. Это проверка, в рабочем ли состоянии колокол. В восемь Благо оповещает население о предстоящей службе, и через час — как третий финальный звонок в театре — колокол настойчиво бьет перед самым богослужением: представление начинается!
Велика позитивна энергия!
«Велика позитивна энергия!» — сказал он и подарил розовую резинку для волос.
Дело было в старом баре возле паромной переправы между Каменари и Лепетани, где мы с Серджаном договорились встретиться. А дальше — выше, в его село на экскурсию. Таков был план нашего первого свидания. В бар я забежала в поисках вайфая, чтобы сообщить о своем приезде.
Пожилой бармен указал на столик в углу зала и предложил сесть. «Я только на минутку…» Снова жест в сторону стола. Ладно. Села, осмотрелась. Ряды бутылок, вареные яйца с хлебом на стойке, мужские портреты на стенах, у одного седая борода как у Чайковского. Из посетителей — только я. Бармен принес листок с паролем и взглянул поверх очков. Что-нибудь еще? В шерстяном жилете на рубаху, брюках со стрелками и кроссовках типа «Адидас», только полосочек больше, — почему-то захотелось разговорить этого не слишком приветливого господина.
Я попросила бокал вина и похвалила бар, миксуя русский с болгарским: «Много приятно место!» Мужчина кивнул и добавил, похлопывая по обшарпанной деревянной стойке, что место к тому же «старо» и, если я правильно поняла смесь сербского с английским, история его такова: в XIX веке сюда приехал военный австриец на корабле — вот его портрет (с бородой Чайковского), открыл заведение и сам тут обосновался. Бар передавался по наследству из поколения в поколение, и так до наших дней. Вот портрет нынешнего владельца. «Обратите внимание на джук-бокс. Не работает, зато это один из первых музыкальных автоматов». У моего визави повеселели глаза, распушились усы, ему явно хотелось рассказать больше про заведение, в котором служит, но не хватало знания английского, а мне — сербского, тогда он достал из-под стойки увесистую книгу. Это была настоящая энциклопедия бара: все причастные к его истории и множество фотографий. На одном из разворотов — нынешний владелец; он сидит в кресле, а на подлокотнике — блондинка в красном платье с декольте — мне пояснили, супруга его. И так они нежно держались за руки, голубки.
Я взяла ещё бокальчик белого и отправила Серджану сообщение, чтобы не торопился: вино и вареные яйца есть — всё в порядке!
Когда мы прощались, бармен объявил Серджану, что я «велика позитивна энергия!». Потом догнал на улице и вручил розовую резинку для волос. Она была не новая, и я попыталась объяснить, что это не моя вещь. В ответ последовала пантомима «как девочки заплетают косички». Мол, нужная штука, бери. И до меня дошло, что оброненная кем-то вещь — ничего другого просто не было в наличии — это подарок. Я положила резинку в карман и поблагодарила своего нового друга.
Получите, распишитесь!
Не знаю, чем заслужила удачу встретить однажды своего человека, а вместе с ним обрести свое место на Земле. Может, это было воздаяние за долгие годы жизни без собственного дома и семьи. К моменту нашей встречи я уже перестала задаваться вопросом: как так случилось, что у всех знакомых есть какие-то достижения, свое дело, мужья, жены, дети, кто-то пошел замуж по второму кругу, а у моей лучшей подруги четыре ребенка! — все получили свои посылки счастья, и только мне ничего не досталось. В то время я подрабатывала международным логистом, и почтовые метафоры вовсе не случайны. Где застряла моя бандероль?
Родители — и те перестали уговаривать меня обзавестись ребенком «для себя». Папа подвёл черту: «Риск родить дауна после тридцати слишком велик», — и зачем-то перевёл на мой счёт свои сбережения. Мама решила, что я невезучая. Имя несчастливое, или кто-то сглазил. Но это неправда! Я, например, много путешествовала по миру и постоянно подбирала бездомных животных — на них мне точно везет! То и другое стало смыслом моей жизни, держало в тонусе и не давало раскиснуть. И если задуматься, именно путешествия и животные доставили мне, в конце концов, мою посылку счастья. Странствия привели к Серджану — в его село в Черногории. А куча подобранных животных, окружавших одинокого симпатичного фермера, указала на родственную душу. Серджан тоже с одобрением отметил припасенные в рюкзаке сосиски для бездомных собак, которыми я угощала Маку, Сами и Мао. А когда я улетела в Москву, стал заваливать меня эсэмэсками: «Please come home!» Пожалуйста, приезжай домой. Домой, слышите?!
Сила компоста
Что это на меня нашло вчера: тесто дрожжевое поставила, плюшки налепила с корицей, «хреновки» (сосиски тут так называют) накрутила. И как мы налупились на ночь глядя! Ладно, — гнала я прочь угрызения совести, — один раз можно. Тем более, как оказалось, в годовщину нашей первой встречи, когда я приехала в село на мастер-класс «Сила компоста», который устраивал Серджан. Он заехал за мной на переправу в Каменари, и пока мы поднимались по серпантину в гору, пестрящую желтым метельником, рассказывал, как во время Югославских войн подростком эмигрировал вместе с семьей в Испанию, потом в Австралию. Прожил много лет в Мельбурне, но всегда мечтал вернуться на Балканы, в черногорский дом своих предков, в село с четырьмя церквями, школами, домами, лесом — эта обширная территория зовется Целиной Матовичи по фамилии Серджана и его прапрадедов. Отучившись в знаменитой австралийской школе пермакультуры (кто не в курсе — это такой экологичный способ землевладения, когда экосистемы природы взаимодействуют друг с другом, а пестициды и химические удобрения полностью исключены), вернулся в Черногорию и организовал Исследовательский институт пермакультуры Монтенегро. Теперь восстанавливает заброшенный дом, участок, оливковый сад, выращивает фрукты и овощи. Помогают ему заезжие волонтеры из разных стран и Весо — соседский паренек. Серджан сказал, это счастливейшее время его жизни!
«Что сделать? — спрашиваю. — Может, еду приготовить?» «Нет, — говорит, — друг-полицейский будет варить фасоль на костре».
Прибыли человек пятьдесят: пенсионеры из клуба любителей пеших прогулок Тивата, жители городка Биелы, фотограф и известный балканский певец Рамбо Амадеус. Принесли выпечку, домашние вина, морсы, ракию, накрыли общий стол в старой школе. Одна женщина, глядя на меня, крикнула: «Это твоя волонтерка, Серджан?» Я говорю: «Волонтерка, волонтерка». Как знала, что буду тут годами волонтерить.
Загребая лопатой овощные обрезки, сухие листья, траву и опилки, Серджан показывал всем, как готовить компост, и увлеченно рассказывал что-то на сербском. Из его речи я поняла только два слова: «снага компоста». Снага — это сила.
Статный, высокий, в резиновых сапогах, — он широко улыбался, ерошил свою шевелюру, и постоянно у него штаны сползали, то и дело он их подтягивал. Ну, прелесть!
Глубокой ночью, когда гости разъехались, а фасоль полицейского, наконец-то, доварилась, пришла чудаковатая соседка Боса, похожая на ведьму, мы сели у костра, махнули по ракии с кофе, и такая благодать на меня снизошла!
Вернувшись в свой маленький арендованный домик в рыбацкой деревне, я кинулась молиться, чего раньше никогда не делала после первого свидания, максимум, после десятого, — просила соединить меня с этим мужчиной узами любви и брака. Чтоб жили мы вместе в его селе долго и счастливо, и да пребудет с нами навеки великая сила компоста!
Мака собака
До сих пор не могу поверить, что я здесь. Кажется, вот-вот откроются глаза и все исчезнет.
Нагретые солнцем каменные ступени ведут вдоль горы от дома к дому. С рассветом соседи сверху спускаются по ним: «Добро йютро!» Следом под грохот копыт и звон колокольчиков проносятся бараны с великолепными рогами и лохматые козы.
На деревьях поспевают гранаты, пока маленькие и зеленые, — когда-то их попробуешь? — а слюнки уже текут. Зато инжир разбух и трескается. Осы обезумели от такого пиршества, да и я немного не в себе. Мимо дерева не пройти. Нащупаешь самый мягкий мешочек на ветке, теплый от солнца, и сразу в рот.
Кипарисовые столбы у храма святого Михаила с кладбищем, а на холме — крошечная церковь Святой Теклы. Руины старого дома, поросшие плющом и дикими травами. На полуразрушенной каменной стене, словно скульптура льва, возлежит собака Мака. Здесь ее наблюдательный пункт. Не для охраны — для блаженного созерцания.
Когда-нибудь я научусь у Маки, не заботясь ни о чем, смотреть вдаль и тихо любоваться совершенством мироздания.
Праздник
Семья пастухов живет выше всех в нашей деревне. У них большое хозяйство: под сотню овец и коз, пасека, куры. Несколько раз в день братья Милан и Любо гонят свои стада к водопою мимо нашего дома, а потом идут обратно. Как табуны диких скакунов, трезвоня колокольцами на лохматых шеях, поднимая клубы пыли и оставляя после себя стойкий мускусный шлейф, скачут их козлы по каменной лестнице, что ведёт вдоль горы от одной калитки к другой. Следом несутся бараны. Каждый раз наши собаки лают на них как сумасшедшие, и те с испугу бросаются врассыпную. Пастухи орут на козлов, мы на собак — творится нечто невообразимое! И так четыре раза в день.
Время от времени, когда напуганные козлы проникают в наш огород и тут же начинают жевать все, что попадается им на пути: мини-томаты или поникшие от жары листья монгольда, — Серджан особенно сильно волнуется и вспоминает всякий раз, что эти животные своими копытами разрушают старинную лестницу — одну из достопримечательностей нашей деревни, основанной не то в XI, не то в XIV веке. Пастухи, в свою очередь, злятся на нас из-за собак. А на днях мой Филипок подлил масла в огонь, цапнув за ногу Весо — восемнадцатилетнего отпрыска Любо. На следующее утро Милан — дядя Весо, — прогоняя мимо нашего дома стадо, не здороваясь, коротко сообщил Серджану самое важное: «Твоя собака кусает людей!» И растворился в клубах пыли. Так русский пес весом восемь килограммов, перевезенный из Москвы в Черногорию в качестве ручной клади, превратился в собаку-убийцу рода Баскервилей и грозу всего Балканского полуострова.
Первое мое впечатление от встречи со стадом пугливых парнокопытных с маленькими кирпичиками в глазах («So beautifull animals», — чуть ли не хлопая в ладоши сообщила я Серджану) претерпело значительные изменения и превратилось в ежедневный кошмар.
Иногда к схождению лавины — то есть горных козлов — удается заранее подготовиться. «Beautiful animals are coming! — сообщает Серджан, заслышав пастушьи оклики, и мы тут же кидаемся перекрывать садовой тачкой проход на мост к огороду, запираем собак, закидываем в окна котов. Что и говорить, козлы у нас сидят в печенках.
Но сегодня всё сложилось не как обычно.
Утром Весо гордо прошагал мимо нашего дома, неся на плече вертел с целым освежеванным бараном. Оказалось, соседи готовились отмечать Славу. По здешним традициям каждая семья особенно тяготеет к одному из святых, считая его своим покровителем, и раз в год празднует на широкую ногу связанную с ним дату, приглашая на угощения родных и соседей. Ныне — 21 сентября — славили Богородицу и Ее рождение.
С девяти часов возле старой школы, что чуть ниже по лестнице от нашего дома, на вертеле крутился баран, рядом мужики пили ракию, женщины готовили еду. «Иди к нам, — зазывали Любо и Милан Серджана. — Ты наш самый близкий сосед!» — уговаривали. «Ваш ближайший сосед — Боса», — отшучивался Серджан. И это так, ее дом с полуразрушенной крышей стоит чуть выше нашего, и только потом — еще выше — начинается участок пастухов. Но сумасшедшую Босу не приглашают, она сама, если пожелает, приходит в гости.
Мы закрыли собак дома. В знак солидарности с местными обычаями Серджан присоединился к мужикам распивать (в 10 утра) ракию. В знак солидарности с местными женщинами я предложила Софии — жене Любо — помочь по хозяйству. Мы сходили за продуктами в их дом на вершине горы. Вместо работы мне выдали второй завтрак в виде тонких ломтиков солоноватого прошута, вяленого, присыпанного мукой, инжира и огромного куска домашнего хлеба, испеченного Милкой — звонкой, прекрасно-голубоглазой дочерью Софии и Любо. А позже был праздничный обед с супом, салатами, пивом и бараниной, которая оказалась козлятиной. «Одним меньше», — злорадно процедил Серджан.
Приехали родственники пастухов — братья, племянники, их жены и дети, подарили Милану специальный пастуший комбинезон из ярко-оранжевой прорезиненной ткани. Милан прикладывал его к себе, щупал материю, и, кажется, под его усами была улыбка.
В старой школе за длинными столами, накрытыми клеенкой, мы сидели как одна большая семья. Ели, смеялись, поднимали бокалы «на здравле!». Никто и не думал о том, что завтра стадо опять пойдёт к водопою.
Домашний водопад
Такой грозы, как сегодняшней ночью, я ещё не видела. Грохот и вспышки молний до самого утра, потоки воды прорвались через крышу, лились через второй этаж на первый — только успевай менять кастрюльки. Серджан шутит: ни у кого дома нет своего водопада, а у нас есть! Мой папа, узнав про потоп, радостно вклинился в разговор с мамой по вотсапу:
— Что, крыша дырявая?
Да, папа, имеются прорехи, потек один уголок. Но все не так страшно. Есть люди в наших окрестностях, их вообще затопило. А мы продолжаем быть на плаву — оплот безопасности, Ноев ковчег, и всякой твари аж по три штуки.
Боса
Намедни к соседке Босе приезжали представители Красного креста. Работникам благотворительной организации дважды пришлось подняться по нашей прекрасной и вместе с тем крутой длинной лестнице. Это я их дезориентировала. Решила, что врачи «неотложки» приехали, и поскольку искали они «стару болезну жену», отправила к пенсионерке Снежане. Слово «стара» у меня почему-то не ассоциируется с Босой.
Когда запыхавшаяся троица ушла обратно вниз по лестнице, я начала мыть посуду и, намыливая тарелки, размышляла: какая в Черногории необычная — ярко-красная — униформа у врачей. И еще думала, что у Снежаны, наверное, «корона». Эх, надо было пойти с ними, показать дорогу.
Пока я рефлексировала, «люди в алых халатах» вернулись. Снова «добар дан» и снова объясняют, что им нужна женщина, которая где-то тут живет, и добавляют, что она «церна» — черненькая. А я им в ответ: не та ли это женщина, которая «люда» — сумасшедшая? Она, она! Обрадовались, сердечные. Так бы сразу и сказали, политкорректные мои. «Идемо», — говорю.
Не будет преувеличением сказать, что ближе нас — в буквальном и фигуральном смысле — у соседки Босы никого нет. В отличие от ее многочисленных братьев и сестер, которым до родственницы с приветом нет дела, мы приглядываем за ней. Пока я вела «медиков» к ее дому, проинформировала их, что Боса последнее время жалуется на диарею. Точнее, это Серджан жаловался на то, что Боса ему во всех деталях рассказывала о своем стуле.
«Босе», — стучу в ее пристройку-кухню. Никто не отвечает. Вообще, она любит гулять в городе, но в тот день — я видела из окна — ходила по селу без своей сумки, а значит, гуляла где-то неподалеку. Должна быть дома. «Боса, это я, Ольга», — стучу настойчивее, опасаясь, что врачи не станут ждать и уедут. Наконец-то послышалось: «Кто там?» — и Боса развязала веревки, которыми запирает дверь. Вышла, что-то жуя, и как-то не слишком обрадовалась нашему визиту.
Я говорю: «Вот, врачи приехали. Как твой стул?» Медицинское название говна — «столица», и его производные — «мягка столица» и «тверда столица» — я усвоила, когда у нас гостила старенькая бабушка Серджана. Мы ежедневно обсуждали ее походы в туалет. И теперь я, конечно, рассчитывала произвести неизгладимое впечатление на местных докторов глубоким знанием сербского языка. «А мы и не врачи, мы из организации Красный Крест, — прояснили они ситуацию. — Здравствуйте, Боса, мы привезли вам гуманитарную помощь». И попросили ее принести «личну карту» — местный аналог нашего паспорта. Я обрадовалась, что Боса не болеет, а та что-то пробубнила и с места не сдвинулась. «Боса, — говорю ей, — тебе подарки привезли! Давай личну карту!» «Не треба ништа», — отвечает. Ничего ей не нужно, видите ли. А сама все время голодная ходит, денег у нее хватает только на сигареты, хлеб и кофе.
«Масло, макароны, конфеты…» — уговаривали ее волонтеры. Все занервничали, что она не получит свои гостинцы. «Теплая одежда», — продолжали они. Тут Боса слегка оживилась. «А платье есть?» — спрашивает. «Есть!» — как один ответили волонтеры. Боса застенчиво улыбнулась и скрылась за дверью. Вернулась на крыльцо с документами, завернутыми в целлофановый пакет. «А сигареты есть?»
Пока симпатичная волонтерка отсыпала ей из своей пачки тонких дамских сигарет, я решила все-таки прояснить ситуацию: «А как твой стул?» «Добро», — спокойно ответила Боса. И на этой оптимистичной ноте мы все попрощались.
Я живу, радый морю
На Балканах знают и почитают Пушкина, но больше любят Маяковского. То по радио передача прозвучит, то кто-то упомянет «певца пролетариата» в разговоре: ну читали, знаем! А в Хорватии даже проводится ежегодный фестиваль имени В.Маяковского. Я в курсе, потому что организует и ведет его дядя Серджана — Горан Матович. Известный деятель культуры: актёр, чтец, конферансье.
Однажды Горан приехал в село навестить свою маму, бабушку Серджана, она тогда жила у нас. Конечно, если бы не столь серьезное обстоятельство как мать, вряд ли бы дядю Серджана и его девушку занесло из аккуратного европейского Загреба на наше аутентичное ранчо с уличным сортиром, летним душем и вольно гуляющими курами.
Горан в белой шляпе-панаме, цепкий взгляд из чёрных кругляшей очков. Элегантный, как рояль. Ирина в дизайнерском наряде, алый маникюр в цвет губной помады. Ее шляпа с огромными полями и ультрамариновая туника смотрелись бы гармонично на пляже в Монако. В селе приезд столь изысканной пары походил на приземление НЛО, окутанного вуалью дорогих Ирининых духов.
Мы с Серджаном, хоть и выросли в больших городах, но рядом с Гораном и Ириной чувствовали себя деревенщиной в седьмом поколении. Как пришельцы из разных галактик, мы пытались контактировать, но оставались каждый в своем непроницаемом скафандре натужных улыбок и рассуждений ни о чем. Мой сербско-хорватский язык, вернее, его отсутствие, тоже не способствовал налаживанию отношений, поэтому с особой рьяностью я принялась кашеварить, чистить и подавать. Простая, но работящая, — пусть думают родные Серджана.
Все нервничали. Бабушка Серджана еще не адаптировалась на новом месте, путала сына с внуком и не могла понять, где она, просилась обратно в Мостар.
Только вечером, после ужина, уложив Наду спать, все гости — у нас тогда еще остановились туристы из Польши и пара уличных музыкантов из Франции — выпили, немного расслабились и, непонятно как в этом Вавилоне, разговорились. Ирина повеселела, оживилась, вспоминая светскую жизнь, встречи с известными людьми, рассказала о фестивале Маяковского, спросив, между прочим, знаю ли я про футуристов, движение обэриутов. Я тоже расслабилась, немного отошла от образа крестьянки и в каком-то алкогольно-ностальгическом припадке стала читать Хлебникова, Северянина, Маяковского.
Знаю ли я обэриутов? А знаешь ли, Ирина, что «бобэоби пелись губы, вээоми пелись взоры, пиээо пелись брови… гзи-гзи-гзэо пелась цепь!» «В деревушке у моря, утопающей весною в незабвенной сирени, аромат чей несравним, вот в такой деревушке, над отвесной крутизною, я живу, радый морю, гордый выбором своим!» Любите Маяковского? А «я люблю зверье. Увидишь собачонку — тут у булочной одна, сплошная плешь, из себя и то готов достать печенку. Мне не жалко, дорогая, ешь!»
Ирина обалдела, Ирина замахала руками: «Подожди, подожди, я позову Горана!» Тот как раз куда-то отлучился. «Горан, скорее, тут читают Маяковского в оригинале!»
Но меня уже было не остановить.
Как меня стыршлен уел
Хорошо бы съездить куда-нибудь вечером, — предложила я Серджану, и вскоре забыла о своем пожелании. Дела, хлопоты, то да се… Доползти бы до постели в конце дня. Но в двенадцатом часу ночи мы мчались в Херцег-Нови, в хитну помощь — так здесь называют станцию скорой помощи. Недаром говорят, будьте осторожнее со своими желаниями…
Наверное, он сидел на дверной ручке — большой азиатский шершень. По-научному, веспа мандариния, но сербское имя ему подходит куда больше — Стыршлен! Серджан предупреждал, три укуса насекомого приравниваются к укусу ядовитой змеи или нападению пятидесяти ос. И если «повезло» быть ужаленным этой зверюгой, — ноги в руки и бежать в больницу. Но я, признаться, думала, не так страшен стыршлен, как его малюют. Эти товарищи часто залетают в дом с громким размеренным гулом и, не проявляя ни малейшего интереса к человеку, с надменным видом удаляются восвояси. Стоит ли волноваться и гоняться за ним с тапком, как это делает Серджан? Нужно было познакомиться с шершнем поближе, чтобы стала понятна тактика превентивной защиты.
Я хотела открыть дверь, взялась за ручку, и тут мою ладонь будто пронзил горячий нож. В первые секунды подумалось, что это оса, — у нас настоящее нашествие этим летом, то и дело наступаешь или прихватываешь нечаянно насекомое, одну осу я даже чуть не проглотила вместе с йогуртом и за свою невнимательность была наказана уколом жала в десну. А у Серджана после атаки осы сильно распух палец, так, что кольцо — старинное, дедово — пришлось разрезать у автомехаников.
Осмотрев руку, я не нашла ни жала, ни точки укуса, только кожа побелела в одном месте невыносимо — невидимый нож плотно засел в ладони.
Сначала я разозлилась: сколько можно?! Жара, осы, пожары повсюду, который день дышим смогом. Бабушка Серджана недавно переехала к нам. В ее девяносто с лишним физическое здоровье пошатнулось, а вслед за ним и ментальное. Настроение Нады менялось, как погода на побережье Черногории поздней осенью: то солнце ласкает теплом, то гроза и дождь с градом обрушиваются на голову. В тот день в нашем доме «дождило»: бабушка просила посадить ее в ближайший автобус до Мостара, чтобы уехать из нашей дыры в свою квартиру, при этом совершенно упуская из внимания тот факт, что самостоятельно передвигаться и существовать она уже не может. Мы забрали Наду из реабилитационного центра, но явно недооценили масштаба ее личности, прихваченной деменцией.
«Серджчо, во сколько отходит автобус?» … «Серджан, подойти, нужно что-то спросить. Во сколько автобус до Мостара?» … «Сержане, а автобус до Мостара во сколько?» И так весь день. Серджан каждый раз терпеливо отвечал: «В 8.20». И обещал, что отвезет ее на автостанцию. Утром она все равно забудет и про автобус, и про Мостар. Главное, дождаться, чтобы бабушка заснула, а утром снова будет солнце.
Только мы вздохнули свободно, уложив бабулю спать, и вот, пожалуйста, новая порция адреналина!
Бедная ты, бедная, — думала я, — некому тебя пожалеть, — Серджан полоскается в душе, а бабушка видит во сне, как садится в свой долгожданный автобус и едет на все четыре стороны! И я зарыдала в голос! О, с каким наслаждением я принялась оплакивать свою нелегкую долю городского человека, все еще молодой и привлекательной женщины с высшим образованием и несколькими дополнительными, которая застряла в богом забытой деревне. С утра до ночи хлопоты по хозяйству, бесконечные гости, туристы и бабушка, настроение которой как чертов маятник! Бывают дни, когда не успеваешь посмотреться в зеркало. «Зачто косу не чешешь? Нема времени?» — спрашивает бабушка, вбивая подушечками пальцев крем в свои пергаментные щеки. Черт побери, в свои 92 или 93 года (никто точно не знает, а сама бабуля уже не помнит) она — по-прежнему истинная женщина, а я — селянка нечесаная! При этом соседи по деревне меня за свою не считают. Я для них «рускиня» и не более того. Только недавно — не прошло и года — стали по имени звать, а то кричали: «Захарова! Ало, Захарова!» «Захарова — Мария! А я Ольга!» — пыталась я им втолковать, что никакой связи между мной и министерской дамой нет, кроме того, что мы обе русские. «Учи сербский! — говорит Милан. — Ништа не разумеешь!» — И, махнув рукой, удаляется со своим козьим стадом в горы.
Вместе со своей нелегкой долей, я оплакивала зайцев. Вернее, кроликов. Мамаша их родила, а кормить не сподобилась. Пришлось забрать у соседей крольчат, поить из пипетки, делать массаж живота и заворачивать в тёплую тряпочку, а они все равно каждый день один за другим слабеют и умирают. Из семи нежнейших розовых существ остались только два.
Когда появился свежевымытый Серджан, я голосила как белуга, вспоминая родных и друзей, которых не видела почти год. Никого тут у меня нет, кроме бойфренда, да и тот последнее время носится со своей бабушкой как с писаной торбой. «Наша принцесса проснулась!» — радуется утром Серджан и целует свою ненаглядную. Потом бежит варить ей кофе. А та, как царица Савская на троне, восседает в инвалидном кресле. Ложечку сахара ей положат в напиток, она сделает глоток и комментирует: «Права кава!» Настоящий, мол, кофе, правильный. «Наша баба-беба!» — смеется Сердж, когда купает ее, поливая из садовой лейки. «Расти, бака, большая!» С приездом любимой женщины Серджана мне стало не хватать его внимания. А тут такая удача! Рыдать — так рыдать!
Серджан слегка растерялся, видок у него был испуганный! Потом подсобрался, как истинный защитник, прихлопнул моего обидчика — тот не думал скрываться с места преступления и как ни в чем не бывало ползал по буфету. Потом достал из морозильника пачку зеленого горошка для компресса. Наконец-то и мне заботы перепало!
Пока я рыдала, рука моя стала не просто болеть, но и дико чесаться. Зуд и крапивница быстро поднимались к плечу и перекинулись на шею. Уши загорелись. Зудела даже голова. Серджан предложил поехать в больницу. Я подумала: если и не задохнусь от удушья, хотя отек Квинке вполне возможен, боль настолько сильная, что поспать не удастся.
Левой рукой кое-как написала на форуме русских в Черногории: «Ехать за 20 км в ночь до ближайшего травмпункта или обойдется?» Большинство соотечественников советовало поторопиться с визитом к врачу, меньшинство предлагало смазать место укуса уксусом и делать содовые примочки, а один мужчина предложил «поцеловать, и все пройдет».
К приезду в хитну помощь рука раздулась как боксерская перчатка. Не стыдно было показать врачам. Никто не сказал: подумаешь, стыршлен уел! Но посетовали, мол, у них по пятьдесят детей в день с ротовирусом поступает, а тут я.
Капельница, укол. Второй — обезболивающий — я выпросила у врача после того, как тот заверил: пять часов — и все пройдет!
Спустя сорок минут нас отпустили. Еще через сорок минут мы с Серджаном самозабвенно спали дома. Утром лишь легкий отек руки напоминал о вчерашнем происшествии. Да еще соседи, которые откуда-то все узнали, — и каждый при встрече спрашивал: «Како си? Стыршлен уел?»
В ответ я трясла здоровой рукой ужаленную и при помощи пантомимы показывала, как чесалось все тело, а уши горели огнем. А Милан, и София, и Благо рассказывали, как их тоже когда-то стыршлен уел.
Наконец я почувствовала, что прошла боевое крещение и теперь, как ни крути, своя тут в доску, права церногорка!
Грецкие орехи
Собираем вовсю грецкие орехи. Вкус у них особенный, когда только с дерева снимешь, зелёную кожуру отколупнешь, молотком треснешь. Орех пахнет йодом и окрашивает пальцы в стойкий коричневый цвет. Мы много насобирали, и теперь сами белые, а руки как у эфиопов. В продуктовом кассир часто-часто заморгала, когда я расплачивалась.
А вчера — вот удача! — нашли дерево с гигантскими орехами. Но соседка Любица увидала из окна, что мы с пакетами идём, — тут же вылетела из дома со здоровенным ведром и резиновыми перчатками. Шустрая, востроносая, с коротко стриженными медными волосами. «Вы, — говорит, — с веток берите, а я — что нападало». И давай загребать с земли горстями. Вот что значит, настоящая селянка! Собрала быстрее нас двоих и ушла с чистыми ручками.
Рождество
Если ранним рождественским утром к вам домой завалился мужик, — не надо пугаться, падать в обморок или звать полицию. Радуйтесь! Это «полазник» пришёл! Принёс счастье и благополучие.
На Балканах в Божич дан — Рождество — у первого гостя особая миссия: объявить о рождении Христа. Он считается посланником Бога и по совместительству посредником между живыми и их ушедшими предками.
Что делает серб или черногорец, когда к нему приходит первый гость? Вот, например, завтра к нашим соседям Стевовичам в пять утра «долазит» полазник Ротко, их родственник. Они его накормят, вручат подарки: носки и рубашку. Тот в свою очередь задаст вопросы: как много коз у вас? Много ли овец? Пожелает хозяевам дома побольше скота и деньжат.
Есть ещё много всяких ритуальных моментов во время визита «посланника». Мне очень нравится старая добрая традиция, когда гостя сажают на табурет, но в последний момент его отодвигают, и полазник валится на пол!
Говорят, если уронить гостя, — он своим падением хищных птиц распугает. По другой версии, счастье принесёт. А мне кажется, такой обычай и веселье приносит. Не знаю, практикуют ли Стевовичи трюк с табуреткой. Я бы сходила — проверила, но, боюсь, в пять утра не дойду, усну по дороге. Мне бы на рождественскую службу в наш храм не проспать. Начало-то в 7.00.
Рождественский бадняк
«Христос се родити!» — «Воистину се родити!» — поздравляли мы друг друга в храме. На Рождественскую службу, на Божич, как здесь называют день рождения Христа, собрались четыре прихожанина, два священника и Благо — церковный смотритель, он же наш сосед и, как шутит Серджан, мой «церковный бойфренд».
Богослужение началось в 7 утра, а первые колокола возвестили о празднике в 5.30! И первые мои слова были совсем не подобающими святому дню.
Весь вечер накануне и всю ночь — невиданное дело! — наш храм Архангела Михаила был подсвечен уличным фонарём и красиво желтел в темноте, будто невесомый.
И если дальше пролистывать события в обратном порядке, накануне праздника — в бадни дан — местные жители волокли из леса ветви дубов — бадняк, набивали им до отказа свои машины. На Божич принято поджигать бадняк и точно ладаном окуривать свое жилище от всякой скверны, чтобы только благополучие в нем пребывало. Или жечь ветки на всенощной на общем кострище возле храма.
А еще из дуба и лавра делают венички — привязывают их к автомобилям и над входными дверями. Языческие, конечно, пережитки прошлого, но даже церкви так украшают. Я вот тоже, не будь дурой, нарвала проклюнувшихся молодых дубков, наломала лавровишни, оливковых веточек — добыла волшебный букет!
Сладкий автобус
Из Белграда в Херцег-Нови приехал сладкий автобус. Мама Серджана — Виолета — телеграфировала накануне вечером: «Встречайте зеленый автобус с табличкой «Цетинье»». С утра Серджан поехал на автовокзал заранее, чтобы не пропустить гостинцы. Не дай бог уедут обратно в Сербию! Но зелёный автобус по расписанию не пришел. И когда Серджан уже начал волноваться, кто-то крикнул: «Есть тут Серджан Матович?!» Водитель белого автобуса с табличкой «Подгорица» держал в руках большие дорожные сумки.
Автобусное приключение продуктов навсегда останется для нас загадкой. Но о содержимом сумок поведаем во всех деталях! Домашняя выпечка, аккуратно обернутая серебристой фольгой: пахлава — здесь ее называют «баклава», герцеговинский специалитет «смоквара» — кругляшки, пропитанные сиропом из инжира, шоколадный и карамельный вафельные торты «обланде», рулет «Античный» с белым сливочным завитком на срезе, рулет с инжиром, орехами и цукатами, печенья-ракушки «шапицы», ромовые шарики «бомбицы» типа наших пирожных-картошек, с кокосовой стружкой и без… Шестнадцать видов сластей! Все свежее, сочное, ароматное! Отдельным гастрономическим набором — колбасные изделия: пршут, сырокопченые сосиски, вяленая говядина. Индейка к приготовлению на праздничный стол. Каймак, похожий на подсоленное сливочное масло. Маринованные перчики, фаршированные фетой. Пара бутылок вина «Вранац».
Мы угощаем гостей и соседей, но понимаем, что они не спасут нас от прибавления в весе. Серджан уже дразнится: «Дебела!» — «толстая», когда я сооружаю очередную сладкую тарелку с горочкой, и сам же почти все съедает. У меня второй день чешется левый глаз, и, судя по всему, скоро что-то слипнется. Новогоднее обжорство началось! Ура, товарищи!
Сельский от-кутюр
В нашей деревне пора проводить Неделю моды, я считаю. Имеются, знаете ли, яркие фактуры и запоминающиеся образы. Взять хотя бы нас с Серджаном. Постоянно живя в селе, трудно сохранить приличный человеческий облик. Голову моешь все реже, треники меняешь, когда они растягиваются на коленках до огромных пузырей, а тапочки незаметно становятся лучшими друзьями. В них и по дому шаркаешь, и в огороде копаешься, и по горам карабкаешься, гуляя с собаками.
А ещё такой вариант практикуем: вьетнамки на носки. Причём, когда у Серджана заканчиваются свежие носки, он умудряется натягивать мои тридцать восьмого размера на свои «лыжи» сорок седьмого. Может, мстит мне за то, что ношу его футболки и свитера? Оверсайз же ещё актуален?
Когда дел невпроворот, куча животных и большую часть времени проводишь на улице — не до красоты, знаете ли, — было бы удобно и тепло. Городской лоск слетает примерно на вторую неделю. Ему на смену приходит стиль «бомжи на выселках».
Местные как-то умудряются выглядеть прилично. Взять Босу — она всегда в юбке, полусапожках (как вариант — розовых ботинках) и с дамской сумкой — гуляет по округе. Брюки, не говоря уже о трениках, презирает и плевать хотела на достижения Коко Шанель.
Но главный стиляга деревни — пастух Милан. Сухопарый с роскошными белыми усами, — в любом одеянии он выглядит эффектно. Его вельветовые брюки, заправленные в резиновые сапоги, — возможно, новое слово в мире моды. А в красной кепке и пиджаке, — точно из Вашингтона приехал сосед наш, прямиком из штаба Трампа.
А знаете, какой в деревне самый популярный предмет гардероба? Пиджак. Любо пасет овец в свитере и пиджаке, у Софии — клетчатый пиджак в рубчик, про Милана я упоминала, Боса ближе к лету скидывает куртку, а под ней — пиджак! Любица в церковь приходит в пиджаке и блестящих лакированных луферах. Молодежь — не считается, им еще дорасти надо до высокой сельской моды. А больше на нашем хуторе и нет никого.
Весо, София, Милка — всегда чистенькие, аккуратно одетые. Как им это удаётся? У них, как и у нас, нет стиралки. Но у нас хотя бы вода есть. А им за водой приходится долго спускаться к роднику. И старая каменная лестница ежедневно превращается в подиум. На модном параде Милан дефилирует с козами, Любо с овцами, София с баклажками для воды и Боса с сумкой. А Филипок — наш пёс — на всех полаивает. Он, когда холодно, в свитере ручной вязки гуляет — тот ещё щёголь.
Пермакультура
Слой почвы, немного навоза, сверху мокрый картон, потом сена погуще — и можно сажать. Разрываешь лунку руками в сене, картоне и земле и ставишь растение. Ни тебе сорняков, ни пересыхания почвы. Знай только поливай и урожай собирай.
Серджан возделывает землю, как его учили в школе пермакультуры в Австралии. Теперь он учит меня. Так, недавно я узнала, как добывать картон.
Пообедали мы вчера на берегу моря в тени огромной сосны. И домашний сыр — слабосоленый сливочный, и сладкие розовые помидоры, и хлеб с семечками — всё было так вкусно, особенно в виде пикника с бликующией бирюзой перед глазами, разноцветными лодочками, шлепающими о берег, и легким бризом в лицо. Сытые и довольные поехали домой, и тут на обочине дороги Серджан заприметил мусорные баки, набитые картонными коробками.
Зарулили мы к ним и давай эти коробки доставать, разрывать, ногами приминать. Мимо машины проезжают, а мы суетимся вокруг мусорки, лица на солнце краснющие. Набили до отказа салон, Сами пришлось брать на переднее сиденье, и с песнями: «Ромалэ, чавалэ, джелем джелем», — вернулись в село.
Вот так, друзья мои, ромалэ-чавалэ: хочешь жить с пермакультуристом, — будь готов не только к романтичным пикникам, но и к сбору макулатуры по помойкам.
Апостол Пётр
Апостол Пётр — покровитель рыбаков, землепашцев и семьи Серджана — всего рода Матовичей. И хоть Матовичи — православные, в доме у нас висит католический портрет Святого. Апостол Пётр на нем изображен вполне реалистично. Не в том смысле, что похож на Петра — кто ж знает, как он выглядел, — а вид у святого вполне человеческий. Светлые кудри, залысинки, губы чуть выпячены, как у капризного ребенка. Бледно-желтый нимб похож на осеннее тусклое солнышко. Воротник синего плаща скреплен на груди пуговкой с цветком. В руках — ключи от рая.
Никакой материальной ценности картина не представляет — печать на холсте, в нижнем углу, если приглядеться, написано Made in italy, но есть у этого полотна своя история.
Во время Второй мировой войны итальянские фашисты пришли в село, разграбили и сожгли все, что можно. Только уничтожить портрет Святого не поднялась рука. Его бросили в канаву, по которой во время дождей и таянья снега сбегает горный поток. Когда все улеглось и в село вернулись уцелевшие жители, Петра нашли под мостком у школы. Привели в порядок, вставили в раму и вернули на почетное место в доме.
Недавно я нашла за изображением Святого, на картонной подпорке для холста, десятки глиняных кувшинчиков. Оса-гончар строит такой дом для своего потомства, размещает в нем личинку и провизию — парализованных насекомых, запечатывает все это дело крышкой. Весной сытая и повзрослевшая личинка, поднатужась, открывает крышку — и летит на божий свет.
Разорять гнезда у меня рука не поднялась, сколько труда вложено! Чтобы осы по комнате не летали, вынесла картонку на балкон. Поставила в тени, чтобы летнее солнце не раскаляло глиняные кибитки и личинкам было комфортно. Будем считать, программа реновации осиного жилья прошла успешно.
А портрет в рамке за стеклом — и так держится. Время от времени я протираю его влажной тряпочкой, читаю Made in Italy и рассматриваю Апостола Петра — покровителя рыбаков, семьи Серджана — рода Матовичей — и гончарных ос.
Праздник первого хлеба
Закваска для хлеба, которую я раз за разом пыталась завести, и все безуспешно, наконец-то получилась! Теперь можно печь хлеба разные, пиццу, фокаччу и все-все что хочется! Весь день смотрела уроки пекарей. Выбирала рецепт попроще. Хотя таких не бывает. Есть более или менее мудрёные. Любой хлеб на закваске также требует немало времени на приготовление. Записывала, прикидывала что к чему, мотала на ус. Ближе к ночи поставила опару. Причём сразу в двойном объеме, чтобы получилась буханка — не кирпичик какой-нибудь, а крупногабаритный керамический блок. Мой папа говорил, когда строил домик в саду: зачем возиться с кирпичом? Поставил блоки, цементом промазал — и не битый, не клятый!
Перед сном, лёжа в кровати, снова просматривала видеоролики, готовилась к будущему замесу, формовке и выпечке, то и дело вставала, трогала опару, проверяла: поднимается или нет?
Наконец-то уснула, но проснулась среди ночи и принялась представлять, как замешиваю, растягиваю, складываю. Все рецепты в один смешались. Вот уж и петух за стенкой заголосил…
Встала, чувствую, не голова у меня, а таз с опарой. Ага, и крышка съехала. И тут же вспомнила, что месить-то давно пора. С замершим сердцем глянула в миску — поднялось? Поднялось! Племянница Сашка в детстве нарисовала картину «Бабушка в ванной». Там маленькая корявенькая ванна, а из нее через края растеклась розовая бесформенная масса — это Саша мою полненькую маму изобразила. Вот и опара — как «бабушка в ванной» — разомлела-раздобрела.
Серджан, уезжая по делам, спросил: «Что купить? Хлеба?» Ничего, шуточки закончатся, когда я набью руку и буду выпекать буханки и батоны, булочки сдобные, круассаны и панеттоне. Будет выпрашивать кусочек слёзно, а я скажу: иди ты… в «пекару»!
Сегодня все знакомые отправились на Праздник Мимозы — там, на побережье, горы жареной рыбы и вино льётся рекой, оркестр играет, а мне ждать, когда тесто подойдёт, месить и формовать.
Подруга Света прислала фото с фестиваля: жареная уклейка, красное вино. Разноцветные гирлянды, и солнце сияет. А я ей в ответ тесто, прикрытое пленкой у батареи. Она мне оркестр — я ей тесто. Она — всех наших из Каменари с поднятыми стаканами, я — тесто, так его и растак!
Когда все вернулись с праздника, я поставила тесто в духовку. Прощай, Праздник Мимозы! Здравствуй, праздник первого хлеба!
Пишу заметки начинающего хлебопекаря и поглядываю в печь. Бледноват, но подрос. А запах стоит! Когда я на Преображенке жила, временами ветер приносил ароматы то с местного хлебобулочного комбината, то с шоколадной фабрики. Гуляешь с собакой, и слюнки текут — и у меня, и у собаки.
18 февраля 2023 года в 12.35 он появился на свет — мой первенец. Хлеб пшеничный из цельнозерновой и белой муки. 50/50. 1 кг 50 граммов. Румяный, хрустящая корка, мелкие дырочки, кисловатый вкус. Бока только потрескались, и все равно он самый красивый и вкусный — мой первый хлеб.
Ходячие снопы
Время от времени в селе встречаются необычные существа: снопы сена на ножках. Идут — переговариваются. Бубубу. Поздороваешься, они закрутятся, и одна копна шлёп на землю, а под нею — Любо в женской вязаной шапочке. В селе своя мода — это надо понимать. Из второй копны выныривает Милан — усы торчком.
Любо приветствует нарочито громко: «Ооооолга!! Добро ййййутро!» Милан — ему сто лет в обед, и вредный! — сразу ехидничает: опять с собачками гуляешь? Пошла бы лучше с козами. Я говорю: будут козы — пойду. Потом он мне строго выговаривает: «Не мой шетать со бранковой кучкой!» Не смей гулять с собакой Бранко. «Лют он на тебе!» Это я пса их третьего брата вожу гулять — бедное животное всю жизнь на цепи, да ещё хозяин теперь живет с детьми в городе, только изредка приезжает. А Любо меня как-то поймал за этим делом и растрезвонил на всю округу. Село и село!
«С Бранко я поговорю», — отвечаю. Про себя думаю: «Он милый, не чета тебе». Хотя немного тревожно стало. Вдруг запретят выводить Тишо. Он так радуется всегда!
А Милан уже раздухарился, трясет усами: «Срамота! С собаками гуляет! Тьфу!» И тут уже я стала люта: срамота — животное всю жизнь на цепи держать! Но Милан и слышать не хочет. Он повторяет своё: срам, срам! И плюётся.
Ох, люди, если будете в наших краях и увидите сено на ножках, мой вам совет: поздоровайтесь вежливо и быстро-быстро проходите мимо.
Гранатовый месяц
Октябрь по-хорватски называется listopad. Но у нас пока никакого листопада нет. У нас созрели гранаты, и в деревне настоящий гранатовый переполох.
Зайдёшь к кому-нибудь в гости — тебя тут же угостят гранатом. Сосед идёт мимо — жуёт гранат. Гранаты повсюду: на столе, под столом, на буфете и в сумке. Дикие маленькие гранаты пестреют на деревьях. Их тоже собирают, хоть они и кислющие. Выжимают сок, добавляют много сахару, и этот сироп потом пьют с водой.
Я предпочитаю гранаты в чистом виде. Разглядывать и есть. Иногда три дня разглядываю, потом только ем.
Хороший месяц октябрь — тёплый, солнечный, гранатовый.
Витаем в облаках
Черногория постоянно опровергает мои представления о законах природы. То дождь льёт три часа кряду при ослепительном солнце. Ну откуда, скажите, берётся вода, если ни тучки, ни облачка на небе?
А туман и ливень? Я думала, сильный дождь и густой туман несовместны. Или то, или это. Нет, они рука об руку гуляют по нашему селу.
Есть ещё тут растение — аронник. Во время цветения оно нагревается до + 40 градусов — насекомые к нему так и липнут. Только живя здесь я узнала про это диво. А на днях у меня возле дома вымахали мясистые уши Иуды — они же грибы муэр. Я думала, этот деликатес растет в Китае — там его среда обитания, к нам он попадает в засушенном виде в коробочках с иероглифами. Дитя города, как я была наивна!
Сегодня пошла гулять с собаками в лес, ожидая встретить маслята или сухие грузди, — а вышла на огромные поляны подснежников. В середине декабря! Тут и снега-то не было! Какие же они после этого подснежники?
Так и ныряем из распахнутой двери в гущу облаков и плывем по нашей местной музейной экспозиции. Кругом одни подлинники, сплошные оригиналы. Каждый куст, изгородь или коряга обрамлены, подсвечены, приподняты над землей. Камни отлакированы до блеска, деревья умыты, цвета приглушены, детали очерчены, границы реальности стёрты. А то покажется, что ты в старом кино, звучит сюита Нино Роты, и где-то плачет и улыбается Кабирия.
В царстве грибов
Дорога к церкви Святого Иоанна пролегает через грибное царство. Их и искать не надо — сами шляпками помахивают, только сгребай в охапку и неси. Я и понесла, размечтавшись уже, что суп сварю грибной, лучок туда поджарю на сливочном маслице… Один гриб — его бы хватило на всю кастрюлю — огромный, мясистый с багровой круглой ножкой и оранжевой губкой под широкополой бежевой шляпой. Ну очень благородный на вид. Маме отправила фото. Эх, позавидует! Какие шикарные грибы, скажет. Она так любит их собирать.
Спотыкаясь, принесла все богатство домой и выяснила в интернете, что это сатанинские грибы. Вот чертяки, какие красивые и коварные! В компост пошли. А мама строго наказала никогда ей больше не высылать снимки грибов, подтверждать их съедобность по фото она не собирается. «Вам там что, есть нечего?!»
Вечером сосед Весо принёс пучок травы. Пахнет обалденно. «Манжурана», — говорит. Майоран, по-нашему. Ладно, думаю, супа грибного не будет — хоть чаю ароматного напьемся.
Спасибо, что живой
В том году я твердо решила завязать с эукариотами. А в этом вступила в группу на фейсбуке «Что за гриб?». Каждый день отправляю им запросы с фотографиями найденных грибов и учусь их распознавать. И так это увлекательно! Одни названия чего стоят: Свинушка Толстая, Млечник Мэра, Говорушка Дымчатая, Головач Продолговатый, Иудины Уши, Белонавозник Бирнбаума и т.д.
С утра, едва глаза продравши, прямиком на горные террасы иду, где мелкая травка, а в ней шампиньоны. Ближе к обеду — в лес за сыроежками. В машине едем: «Стой! — кричу Серджану, — зонтик!»
Теперь я знаю, что благородный на вид Сатанинский гриб — условно-съедобный, то есть, отведав его, умереть — не умрешь, но с унитазом обнимешься. А зонтик, похожий на гибрид мухомора с поганкой, съедобный и очень вкусный. Если его пожарить в подсолнечном масле, — у гриба будет вкус рыбы, а если в сливочном, — курицы. «Ты что на ужин хочешь: рыбу или мясо?» — спрашиваю я и готовлю, согласно пожеланиям. Серджан не очень рад моему новому хобби, крестится каждый раз перед тем, как съесть очередное грибное блюдо. Утром просыпается и говорит: «Спасибо, Боже, что живой».
Кто-то в комментариях написал: «Купите лучше шампиньоны в магазине, грибы бывают смертельно опасны. Не в грибах счастье». Не понимают некоторые нас, заядлых грибников. Прогуляться по осеннему лесу, найти пару огромных зонтиков или россыпь серых говорушек, сожрать и выжить — это ли не счастье!
Безобразна
Странное ощущение, когда ты планировал оказаться в одном месте, а проснулся в другом.
Вчера нас с Филипком не пустили в автобус до Белграда, причём дважды. Сначала кассир вместо того, чтобы выдать билет, да поскорее, автобус уже попыхивал выхлопной трубой, готовясь отчалить со станции Херцег-Нови, сказал: «Собака?! А водитель не против?» «Не против», — ответила я. Честно, я не понимаю, как можно быть против восьми килограммов чистейшего обаяния, помещенного к тому же в сумку-переноску. Пса по имени-фамилии Филипок Липко с большими вечно печальными глазами и короткими лапками. Посмотри внимательнее — и увидишь: там только видимость собаки, на самом деле это человек: умный, преданный, всепонимающий. Но в Черногории на животных смотрят, в лучшем случае, как на средство для охоты или охраны дома, сажают на цепь и кормят сухим хлебом. Куда чаще их — тощих, плешивых, напуганных — целые полчища бездомных тварей! — вовсе не замечают.
Утром Филипок продемонстрировал все признаки межпозвоночной грыжи. Я вспомнила, какой это был ужас в прошлый раз: крики, боль, МРТ, операция, парализация, первые шаги, — и запаниковала. Желудок сжался, в голове завертелась воронка мыслей, из которой, захлёбываясь, пытаешься выбраться и не можешь.
Кассир побежал спрашивать водителя — тот в ответ уехал. Запись на чуть ли не единственное на Балканах МРТ для животных (Виолета полдня звонила, договаривалась, чтобы ее добыть) пропала. Что с Филипком и его спиной — не выясним, и даже чудо-хирург, которого мне рекомендовали, не возьмётся оперировать.
Автобус ушел, Филипок стоял рядом, переминаясь с лапы на лапу. Из меня вдруг, как из пробитой скважины, хлынули эмоции. Ударил такой столб — не заглушить! Помню смутно, гнев застил разум, раз десять я сказала: Fuck you! Мешая английский с сербским, поливала всех, кто твердил: «Не можно! Не можно!» — и так возмущённо, будто я медведя пыталась впихнуть в автобус. Всех, кто уверял, что я не ездила с собакой раньше. Фак ю! Мы ездили три раза!
Особенно одному пузатому мужику досталось, он увереннее всего заявлял, что собаке место в багажнике. Я ему самому предложила проехаться в багажнике и многое рассказала о соотечественниках-черногорцах, которые выбрасывают больных, старых, беременных животных. Что эти недолюди только жрать, пить и веселиться умеют. А совести ноль!
Мужик долго пятился от меня в сторону своего авто, часто моргал, и перед тем, как погрузить свои округлости в квадратный «каблучок» «Фольсваген», сказал вдруг: «Ебиси!» Такого сербского выражения я ещё не встречала, но сообразила, конечно, что он имеет в виду. «Сам ебиси!» — парировала «оставайся такой же светлой, Оля» и «велика позитивна энергия!».
«Срам на вас!» — завершила я свой полёт валькирий и дала рёва — не там, конечно, на станции, а в машине. Несправедливость к себе я могу стерпеть, а за Филипка обидно. Обидно и за всех «рождённых, чтобы сидеть на цепи», — как сказал сосед Милан о собаках, пытаясь научить меня уму-разуму. Обидно за почти бестелесных невидимых призраков, которые бродят повсюду: голодные, больные, отверженные. Сколько раз я молча выслушивала, сжимаясь внутри, как люди выбрасывают новорождённых котят, обыденно, словно объедки с тарелок, своих старых больных животных. «Любимцы» — называют они домашних питомцев и оставляют их подальше от жилых районов на долгую верную смерть. Сколько я подбирала сбитых, истощённых, мумифицированных — когда уже иссохшая кость торчит вместо лапы — животных! Как они благодарны за это! И сколько осуждения от людей — зачем? Мало вам своих? Выброси! «То е зло!»
Хорошо, что Серджан и его семья — другие, и разделяют мое отношение к животным. Виолета вчера меня так поддержала! Она всегда поддерживает.
Утром я проснулась не в Белграде, странно. Что это было вчера? Как теперь ездить на визараны? «Вон та рускиня, которая устроила скандал, — скажут, — безобразна!» О, это ужасное слово. Его применяют, когда хотят качественно кого-то оскорбить. Значит оно что-то вроде «аморальной личности». Как жаль, что я забыла вчера это слово!
Нема струи
Частенько в Черногории по утрам отключают свет. Оно и понятно, придет ветер Бора или Юго — и все электростолбы вповалку. И вот, изо дня в день их «полако» — неспеша, обстоятельно — поправляют.
Можно, конечно, наловчиться, заранее в интернете проверять график ремонтных и профилактических работ, но обычно не до этого, и уже по факту выясняешь, что тебя жестоко обесточили.
Что ж, чертыхнёшься и идёшь костёр собирать. Ищешь щепочки, солому, терпеливо раздуваешь огонь… Приходит взволнованная соседка Боса, констатирует: «Нема струи!» Ждет, пока ты ловишь туркой языки пламени, когда вода забурлит. Кофе получается дымным, подкопченным, с пепельной пенкой. Не пьёшь его, а почтительно вкушаешь.
Живу в раю
Когда говорят: «Ты живешь в раю!» или «Вы с Серджаном будто из сказки!» — у меня начинается истерический смех и дергается левый глаз. Места тут и правда сказочные, и иногда я думаю, как же мне повезло. Но иногда проблем и хлопот наваливается так много, что хочется бежать не оглядываясь.
В августе жара стояла под сорок градусов. От засухи и молний в одночасье загорелись наша гора и соседняя. Пожарных и оборудования не хватало, чтобы потушить весь огонь. Тяжелая завеса смога навевала мрачные воспоминания о московском лете 2010-го. Мы со страхом поглядывали на светящуюся в ночи кромку пожара, которая опускалась все ниже, приближаясь к селу и домам.
Несмотря на эти малоприятные обстоятельства, наш дом был полон гостей — кто-то жил на втором этаже, кто-то спал в недостроенной конобе в палатке, — и каждый вечер приходили на посиделки друзья. Все наши собаки вместе с подобранными щенками возбуждались и лаяли на всяк приходящего гостя, мимо проходящего соседа и с визгом гоняли местных котов — до тех пор, пока все гости до последнего не расходились восвояси. Щенки — Томат и Майя — еще и гадили в невероятных — поистине сказочных — количествах в доме и вокруг него. Нужно было в любое время дня и ночи быстренько за ними убрать, пока кто-то из гостей не вляпался.
А тут еще для полноты счастья перегорела проводка. Пытаясь приготовить скоренько на десяток человек, я врубила сразу две плиты с духовкой. В результате моего неосмотрительного поступка в рабочем состоянии осталась одна розетка, но и она недолго продержалась. Ночью Майя пописала прямо на провода, прозвучал мощный хлопок, и электричества в доме не стало. От электрика приходили только короткие послания «сутра» — завтра — и так каждый день. Кто живет в Черногории, — знает, что здешние электрики, сантехники, курьеры неуловимы, и никакими коврижками их не заставишь прийти по первому зову.
Вишенкой на торте в это, мягко говоря, непростое время стали выступления одного из наших четырех петухов. Он начинал горланить задолго до рассвета прямо возле открытых окон — а мы и так толком не спали, изнывая от жары, комаров и бесконечно срущих щенков.
Полный концерт длился несколько часов кряду с небольшими антрактами. Для информации: крик петуха оценивается в 130 децибел — мощность как у реактивного двигателя. Почему-то никого особенно не беспокоила эта ракета в перьях. Я же не могла спать даже с берушами, и мучилась, и проклинала все на свете. Когда же, наконец, отчаявшись уловить хоть немного сна, сползала с кровати — разбитая и злая, — петух учтиво кланялся и уходил гулять с подружками.
Браво!
День Архангела Михаила
День вчера выдался что надо. Уже в восемь утра я бежала под звон колоколов с морковным тортом на подносе в церковь Архангела Михаила. Собралось человек пятнадцать прихожан — настоящий аншлаг для нашего села. Молились, совершали крестный ход. Звон колоколов не смолкал! Вертели в руках славски калач — круглый как солнце хлеб, а кто рукой не дотягивался, держался за плечо вертящего. И настоящее солнце светило ярко и тепло!
Потом, как обычно, все, включая священников, общались, пили ракийку и закусывали. Такая тут традиция, и она мне очень нравится, поэтому накануне я испекла морковный торт и героически защищала его от котов и Серджана, хранила для церковной афтепати.
Позже мы с Серджаном поехали в горы над Херцег-Нови. Восходили к церкви Святого Илии. Шли полем, лесом, взбирались по усыпанной терракотовыми листьями горе, карабкались по белым скалам, и вот мы на тысяча сотом метре над Боко-Которской бухтой, и перед нами миниатюрная церквушка с небесного цвета дверью. И вокруг — такая же бирюза, а облака — кажется, только руку протяни, можно их коснуться.
Спустившись с небесей, уже изрядно проголодавшиеся, отправились в ближайшее село Жилиеби. Каменные стены, каменные крыши, в центре деревни — гумно — круглая площадка из камня. Важное и многоцелевое место, тут молодежь хороводы — оро — водила, тут и собрания устраивали, молотили рожь и пшеницу. Теперь здесь коноба — сельский ресторан. Только мы расстроились, что все закрыто, не сезон, как нам кто-то стал махать с дальнего гумна: Where are you from? Come here! Сначала мы решили, что это местная Боса, но оказалось, это жена хозяина конобы под хмельком. Отмечает в одиночестве День Архангела Михаила. Муж с дочерью в город уехали, а она осталась смотреть за хозяйством. Ну и привечать залетных путешественников. Пока мы рассказывали, кто откуда, массивные деревянные лавочки утеплились овечьими шкурками, на стол опустились бутыли с домашним вином и ракией, мешковой сыр. «Пойду нажарю вам прыганиц». Через пять минут перед нами возникла горка горячих пончиков, присыпанных сахарной пудрой. Прыганицы — символ веселья, — их всегда готовят на праздник, — объяснила хозяйка.
Долго мы сидели, разговаривали о том о сем. К закату решили пойти к соседке — там посидеть, но приехали новые гости. Пришлось прощаться. И как мы ни старались оставить деньги за угощения — нам не дали этого сделать. Праздник! Слава Архангелу Михаилу!
Николай
«Человек-ложь» — зовут Николая в лицо и за глаза. Когда-то он был политиком, потом вышел на пенсию, но навыков и умений своих не позабыл. Полный сил и амбиций, продолжил активную деятельность. И хотя сам давно уже перебрался в город, все норовит что-то изменить в нашем селе. И ладно бы в лучшую сторону, ан нет… Так, заполучив кругленькую сумму у государства якобы на восстановление села, вырубил десяток здоровых 70-летних деревьев в саду возле школы, а саму школу обнес забором. С какой целью — непонятно, всем эта уродливая конструкция из бетона с железками мозолит глаза и мешает пройти. А Николай, довольно потирая руки, взялся за храм Архангела Михаила и прилегающее к нему кладбище. Удумал ставить среди могил ограды. Закупил дешевый желтый камень из Албании, который совершенно не вписывался в архитектурный стиль красивейшего храмового комплекса из местного розового камня. К счастью, Серджан вовремя обратился в комитет по охране архитектурного наследия Черногории, и строительство кладбищенских оград завершилось, так и не начавшись.
Тогда Николай решил — чем черт не шутит — церковь возвести! Святой источник он уже организовал, заточив один из родников в тот албанский камень, и мемориальную надпись сделал: мол, пейте, люди дорогие, воду во имя Господа из сего источника, а построили его Николай Костич, сын его Петко и внук Илия. К слову, внуку на тот момент было три года. О камне и рабочей силе за деньги из госбюджета — ни слова.
Молва о том, что Николай хочет строить церковь Святого Николая, быстро разлетелась по округе. Сам он стал часто приезжать из города на своем стареньком мерседесе. Привозил каких-то людей. Крашенная иссиня-черная шевелюра мелькала то тут, то там. Зычный голос слышался отовсюду.
На горе Николая, патриархия отказала ему в строительстве. И оно понятно, уж чего-чего, а церквей тут хватает!
Что ж, отчаянный делец не растерялся, поставил у дороги маленький, будто игрушечный, храм. Периодически прикрывает его полиэтиленом от дождя. Только в ясный солнечный день можно увидеть этот шедевр невоплощенных амбиций. И пусть голубая мечта бизнесмена не реализовалась в полной мере, хоть прозвище изменилось, теперь его зовут просто Святой Николай.
Да здравствует Визаран!
Внимание! Каминг аут! Кажется, я люблю визаран.
Я визараню третий год подряд. Одна русская пара очень удивилась: «Каждый месяц? Да у вас, наверное, весь паспорт в штампах. Почему не сделаете вид на жительство?» Я не знаю, как им объяснить, что для меня это безупречная возможность на денёк слинять из села. В смысле, никто не упрекнёт, что забросила хозяйство, Серджана, собак и поехала лентяйничать в Хорватию или Боснию. Надо — значит, надо. Всегда, в любой поездке я чувствую эту «лёгкость бытия».
Визаран — праздник, который приходит каждый месяц. Я стряхиваю пыль с рюкзака, наряжаюсь в самое красивое и удобное, и вот, не знаю, любовь ли это к путешествиям в целом или к Балканам в частности, но когда я смотрю из окна автобуса, то мысленно обнимаю верхушки гор, зелёные террасы вдоль склонов, крохотные придорожные церкви, кипарисовые рощи, каждое деревце-игрушку с лимонами или хурмой — и думаю, как же мне повезло здесь жить!
Водитель автобуса в Дубровник меня уже знает. Один раз пассажирами были только я и его подруга. Это зимой, когда туристов мало и в Дубровнике прекрасно пустынно. Только тихие кошки гуляют, и голоса доносятся откуда-то, а самих людей не видно. Но если нырнёшь в один из баров, — там, в полумраке, сидят местные, потягивают каву и «Пелинковац».
Однажды я чуть не опоздала на обратный рейс, Дубровник коварный — не отпускает, гипнотизирует своими улочками, водит по лестницам вверх-вниз. Прибежала за минуту до отправления, и водитель — его зовут Горан — всплеснул руками: «Вот она!» Мы покатили обратно, на границе перешучиваясь с таможенниками. Те все выведают: где живу, с кем, как зовут парня — «момака»? Просроченные боровак (временный вид на жительство) и вакцинация им не очень интересны, а мне того и надо.
Когда едешь в Боснию — много русских в автобусе: сонные, закрытые, — сразу видно соотечественников. Я и сама такая. «А ну, улыбнулась!» — командую себе.
Каждый раз по дороге в Мостар или Требинье я думаю о том, что это родина Серджана. «Увидишь, как тут красиво!» — говорил он мне в нашу первую поездку в Боснию. И сразу же за пограничным переходом я вижу: строгие горы вперемежку с фривольными лугами, даже свалка органично вписывается в природный ландшафт, и суетливые чайки над ней оживляют застывший Леонардовский пейзаж. Узенькая речка Требишница на подъезде к Требинье намекает на скорую встречу со стремительными полноводными реками Боснии. Господь не пожалел бирюзовых и изумрудных красок, расщедрился, когда их создавал.
Однажды я решила уехать насовсем, попрощалась с Серджаном, Макой и Сами, с церковью Святой Теклы и поехала в аэропорт Дубровника. Только Филипка забрала с собой. По дороге смотрю из окна, а там кипарисовые рощи и оливковые сады. Деревца апельсиновые — то тут, то там — выскакивают. И горы в белоснежных облаках. Выходило, это был последний визаран. И тут дошло до меня, осознала я, что теряю. И как вообще додумалась семью свою оставить: Серджана, Сами, Маку, котов-засранцев? В общем, приехала я в Дубровник и следующим же рейсом поехала обратно. И когда поднялась по лестнице нашей сельской «старинской» и мы обнялись с Серджаном, из Дубровника вылетел самолёт на Москву без одного пассажира с собакой.
Люблю Визаран — да здравствует Визаран! — коротенькое путешествие из одной страны в другую. И, как в любом путешествии, лучшая его часть — это возвращение домой.
Крестный ход
В тот день мы немного опоздали к началу. На полпути нас догнал Сами — выбрался из дома через плохо затворенное окно, пришлось возвращаться, чтобы снова закрыть пса дома, да понадежнее. Когда мы забрались на гору, у входа в церковь Святой Теклы уже полукругом стояли шестеро мужчин, и внутри было примерно столько же прихожан, два священника.
Пришлось остаться снаружи, соблюдая карантинные правила, хотя очень хотелось попасть наконец-то внутрь. Когда из церкви вышел один человек, я только успела подумать, не зайти ли вместо него, как какой-то старичок, опередив меня, юркнул в темноту помещения. Через пару минут он так же спешно вышел, при каждом шаге тоненько попукивая. Тут уж я не растерялась. Вошла в церковь, зажгла свечу из монастыря в Остроге, припасенную для особого случая, и постояла среди тускло освещенных икон, и поплыла в дынном мареве ладана, расплавилась как воск в молитвенном песнопении.
После службы во главе со священниками под знаменем Черногории, с библией и крестом совершили крестный ход. В первых рядах шел Святой Николай. Хоругвь с ликом Теклы нес Джемо. Вообще-то он Славко, но почему-то все его называют другим, нездешним именем. Он работает на каменоломне, мимо которой проезжаем всякий раз, когда спускаемся к морю. Встречала я его и в деревне, гуляя с собаками. Небольшого роста, в широких джинсах, закрученных многократно снизу, и вязаном жилете поверх рубашки, — Джемо больше похож не на черногорца, те, как известно, отличаются высоким ростом, а на маленького грека. Черная борода, лысинка и по краям волнистые волосы — ни дать ни взять Демис Руссос, только менее объемный. Выйдя из церкви, он подошел и пожал обеими руками мою руку, хотя мы даже не знакомы. С Серджаном он побеседовал о чем-то в сторонке. Как выяснилось, этот на вид положительный — от жилета до печальных очей — человек напился и устроил стрельбу, представляя, что охотится, чуть не ранил человека. И это еще что! Год назад в доме у Джемо нашли и изъяли пять гранат, три автомата, две бомбы, пистолет, пулемет, пару килограммов динамита, два револьвера системы наган и четыре ружья. За незаконное хранение оружия ему дали условный срок. Обо всем этом писали в местных газетах и показывали по телевизору. Так что в некотором смысле Джемо — местная звезда.
На втором кругу я заметила мельтешение возле дома пастухов. София, как всегда, хлопотала по хозяйству. Стевовичи никогда не появляются на службах. Они исправно славят святых, празднуют религиозные праздники, но в церковь не ходят. Только если на отпевание. Любо тогда облачается в свой свадебный костюм и кроссовки. София распускает волосы. У Милана «на выход» голубые джинсы с пиджаком, белые остроносые туфли. Братья эти ужасно симпатичные, пока не начнут нести какую-нибудь чушь. Тогда на них и смотреть не хочется.
Не было и Боро с Босилькой — наших самых близких соседей. Они хоть и не любят друг друга, особенно Боса — в буквальном смысле она бросает камни в огород Боро, — оба не от мира сего и на особом счету у Бога.
В завершении крестного хода, все обступили откуда-то появившийся огромный каравай — «славски колач» — желтый и круглый как солнце, с тщательно вылепленным по центру крестом. «У нас как раз хлеб закончился», — шепнул Серджан. Всю литургию он отвлекал меня своими шуточками.
Священник поднял каравай над головой, что-то провозгласил, и прихожане по кругу взялись за хлебные края. А тот, кто не дотягивался, положил руку на плечо впереди стоящего. Возле меня оказалась наша соседка Любица — конкурент по сбору орехов. Как и в случае с Джемо, за ней числилось криминальное прошлое. По трагическому стечению обстоятельств она сбила на машине человека. Меня удивило и то, что соседка сидела в тюрьме, и то, что она водила автомобиль. Стало понятно, почему Любица всегда кричит истошно на своего тихого мужа Бранко — какая нервная система выдержит такие испытания?
Я положила ей руку на плечо и удивилась, до чего же она маленькая. Я-то высоким ростом не отличаюсь, но Любица — прямо малышка. Одета нарядно — в драповом клетчатом пиджаке, юбке-трапеции и лаковых начищенных туфлях. Я тоже принарядилась. И сосед Благо, и стрелок Джемо, и Святой Николай, и пукающий старичок.
Молодые и старые, больные и здоровые, гневливые, сквернословящие, алчные, сластолюбивые, завистливые, ревнивые, грешные, одному Богу известно, зачем пришедшие в этот мир, мы все были как один и, держась друг за друга, составляли одно целое.
«Едиными устами и единым сердцем». И такая теплая энергия пошла от одного к другому и закрутилась в невидимую воронку, устремляясь к самому небу. И оттуда, сквозь тучи, вдруг пробились лучи солнца, и коснулись благословенно каждого из нас, озарили село чистым божественным светом.
Уходя, я заглянула в церковь с маленькими прорезями вместо окон. Там горела одна свеча. Моя.
Пока, Текла. Пока, Монголка.