Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2023
Елена Безсудова (Козлова) — писатель, журналист, редактор. Родилась в Москве в 1982 году. Окончила Московский государственный университет печати. Автор книги «Всё хорошо, мам» (Городец, 2022). В «Дружбе народов» публикуется впервые.
6, 9, 18
Весной в России закрыли KFC. Осталась единственная точка — на Савёловском вокзале. Сын ест наггетсы только из KFC, и мы специально отправились в город к зубному на электричке, чтобы заскочить туда на обратной дороге.
Я смотрела на жующих в телефоны людей и завидовала им. Они ничего от этой жизни не хотели. А потом вспомнила, что мне скоро сорок. Что у меня была хорошая работа. Карьера. Муж. А потом я пошла на психотерапию.
Этим психотерапевтам лишь бы всё разрушить…
Выяснилось, что я не люблю мужа Дмитрия. Занимаюсь не своим делом, и от этого у меня постоянно болит спина. И вообще живу не своей жизнью.
Я бросила работу — решила делать только то, что нравится. Выставила мужа Дмитрия — захотела жить только с тем, с кем хочу. И теперь сижу. Без работы, без мужика и без денег. Как сказала бы бабушка Нина, кукую.
Ку-ку.
Я дошла до своего Южного полюса. Теперь все дороги ведут только на Север. Других путей нет. С другой стороны, Южный полюс никому не принадлежит. Кроме меня.
Страна замерла в предчувствии настоящей войны. И в этой неловкой тишине было слышно, как жуют наггетсы. Шесть, девять и восемнадцать штук.
На юг уже не получится. Я знала, что никуда не уеду. Не потому, что я патриотка. И не потому, что нет возможности. Я не хочу.
Я впервые ничего не хочу.
666
Бабушка Нина всю жизнь была атеисткой. Папу, правда, она всё же тайно крестила. Возила в деревенскую церковь, а крёстным позвала соседа.
— В Бога веруешь? — спросил соседа поп.
— Нет, — ответил сосед.
— Крёстным будешь?
— Буду, — согласился сосед.
Так и покрестили.
С годами бабушка Нина пришла к Богу. Говорила, что шла-шла куда-то и всё не туда. А тут Бог. Она купила «Библию для детей» и вечерами благочестивым тихим голосом читала мне про Авраама и Исаака, Моисея и Аарона, Лию и Рахиль.
Правда, бабушкино духовное развитие всё же подверглось некоторой дихотомии: она стала суеверной. Однажды на крышу дачного дома упал совёнок. Бабушка Нина сказала, что сова — к покойнику, и приказала дедушке залезть на верхушку ели и пристроить его на ветках, поближе к гипотетической сове. Чтобы в доме не образовался неожиданный покойник.
Вдобавок бабушка Нина стала бояться дьявола. На шкаф она водрузила канистру с освящённой водой и, когда я была не в настроении или шалила, говорила:
— Лена, иди я тебя умою.
Из Израиля мне прислали кроссовки, на которых розовым были выведены цифры «пять пять пять». Бабушка Нина где-то слышала про число дьявола, но её знания о бесовщине оказались весьма поверхностными. Пять, шесть — какая, разница? Она не разрешила мне надеть обновку:
— Лена, это от лукавого.
Но не пропадать же добру. Бабушка Нина подумала и ручкой дорисовала пятёрки до шестёрок. В сатанинских кроссовках я ходила, бегала, сидела и стояла, пока не выросла моя нога.
15
Кроме Бога бабушка Нина верила в воду, заряженную экстрасенсом Аланом Чумаком. По субботам она ставила большую трёхлитровую банку перед телевизором, в котором седовласый мужчина в очках смотрел строго и говорил вкрадчиво:
— Сядьте поудобнее, расслабьтесь, вытяните руки и ноги. Закройте глаза. Дышите спокойно.
Бабушка Нина устраивалась на диване и обмякала. Экстрасенс Алан Чумак делал пассы руками. За ним было интересно наблюдать через банку. В конце сеанса целитель предлагал в следующий раз зарядить ещё и кремы, если они есть. И добавлял:
— Я уверен, что теперь вы будете чувствовать себя хорошо.
Наверное, в целом люди чувствовали себя неважно. Бабушка Нина надеялась, что чудодейственная вода поможет дедушке Грише от радикулита, а меня убережёт от изнасилования и влияния дурных компаний. Для дурных компаний я была слишком мала, но бабушка Нина любила всё делать заранее. После зарядки банка с водой отправлялась на подоконник, где ждала, когда я достигну пубертата и спутаюсь, наконец, с негодяями.
Вполне возможно, что и дождалась, если бы как-то раз бабушка Нина не пошла за продуктами. Точнее, поехала, потому что за продуктами надо было непременно ехать несколько станций в метро — на Выхинскую «оптушку». Там же в палатке союзпечати она обязательно покупала газету. А иногда ездила и за одной газетой.
— Буду к пятнадцати часам, — сообщила бабушка Нина. — В холодильнике винегрет.
Дверь за ней захлопнулась, окно было открыто, и от сквозняка банка с водой Чумака свалилась со своего насеста и разбилась. Я отправилась за тряпкой, а когда подошла к осколкам, обнаружила, что по огромной луже бегают искорки электричества. Вода залила проводку, с которой давно были проблемы, — бабушку Нину и дедушку Гришу иногда замыкало, когда они лезли за тапочками под диван. Я застыла над лужей, подозревая, что, если суну туда руки, могу получить настоящий заряд. Бросила в осколки тряпку и застыла в ожидании взрыва. Его не произошло. Искорки продолжали скакать на тряпичной луже. Я следила, боясь сойти с места, до обещанных пятнадцати часов, которые никак не наступали. Бабушка Нина вернулась с продуктами и газетой ближе к четырём. Она вытерла «это безобразие», засунув в лужу деревянную палку от швабры.
Мне кажется, нас всех тогда всё же чем-то не тем зарядили.
38
Моя вторая бабушка Галя работала на оборонном заводе. В широких вазах пылились её ордена за заслуги перед Отечеством. Выйдя на пенсию, бабушка Галя продолжала, как она говорила, «шуршать» — драила особняки на Рублёвском шоссе, а в свободное от уборки время квасила дома капусту и продавала её у метро.
Мама Таня пыталась забрать бабушку Галю к себе в Канаду, и ей это даже удалось. Три месяца бабушка прожила на чужбине, но стала тосковать и вернулась. К особнякам и капусте. О своей работе она рассказывала много интересного. Так, капуста продавалась по графику, в строго определённые дни и часы, иначе был риск подраться с другими бабушками-капустницами или попасть в лапы ментов.
Рублёвские олигархи время от времени устраивали домашние попойки и ломали жёнам носы за неверность или длинные языки. Одну рублёвскую жену, по рассказам бабушки Гали, в назидание отвезли в лес, привязали к дереву и оставили в чаще на несколько дней. А потом развязали, вернули в дом и купили ей новую машину. Но потом всё же выгнали. Так и сказали — «чтобы духу твоего здесь не было». Освобождая от своего духа особняк, рублёвская жена раздавала вещи. Обувь и одежду. Перепало и бабушке Гале. Она передала кое-что мне. Размер подошёл идеально — тридцать восьмой. Рублёвская жена, вероятно, была высушена фитнесом, безуглеводной диетой и страданиями.
Я ходила в школу в пиджаках Dior и кашемировых водолазках Missoni. Для меня это были просто вещи, я совсем не разбиралась в брендах. На фотографии с последнего звонка я улыбаюсь в довольно скромном на вид костюме YSL.
Много лет спустя я навестила старую квартиру и, разбирая шкаф, обнаружила всё это странное богатство. Пиджаки и блузки давно вышли из моды, и только лейблы намекали, что они не так уж просты. Мне стало жалко эту одежду. И бабушку. И рублёвскую жену из леса. Я сложила вещи аккуратной стопкой на подоконнике в подъезде. Кому-то, должно быть, тоже повезло. Не каждый день в обшарпанном подъезде московской панельки, где с потолка свисают обгоревшие спички и воняет мочой, несмотря на домофон, можно найти «Диор» на подоконнике.
0
В нулевые подруга Ирина пригласила меня делать журнал о стиле жизни. Звучит странно, конечно, но в то время, видимо, у жизни должен был быть стиль, иначе какой в ней смысл. Нет, журнал не являлся печатным органом крупного издательского холдинга. Это был проект мецената Павла. Наш учредитель, по его собственному признанию, «скупил себе все дома и яхты на свете», и его вдруг «отпустило». Он решил вкладываться в искусство. А журнал о стиле жизни — чем не искусство?
Меценат Павел не жалел денег на прекрасное. Планы были невероятные. Предстояло сколотить команду. Но мы с подругой и главредом Ириной решили, что для успешного творческого процесса нам в первую очередь необходим красивый офис. Рабочие выкрасили стены редакции, которая находилась на Рублёвке, в глубокий шоколадный. Главред Ирина заказала белую кожаную мебель.
Разобравшись с ремонтом, мы приступили к набору штата: разных там арт-директоров, дизайнеров, обозревателей и прочих сумасшедших, знающих толк в стиле жизни. Это оказалось делом непростым. Кандидаты до Рублёвки не доезжала — либо терялись по дороге, либо, увидев наш заснеженный домик под сенью корабельных сосен, пугались и обращались в бегство. Разумеется, все они были голодранцами без машин. Кандидатки угнетались детьми, которые ходили, вернее, не ходили в детские сады, потому что постоянно болели. Отчаявшиеся соискательницы умоляли разрешить им работать из дома.
— Какие сады, какие дети, какие сопли, когда речь идёт о работе в журнале о стиле жизни!? — возмущалась главред Ирина.
— Нечего было рожать, — поддакивала я.
Неудивительно, что пилот мы делали вдвоём в компании дизайнера, который потом исчез, украв макет. А когда не делали, то курили на крыльце. Там к нам прибились коты. Мы назвали их Сифон и Борода. Кот Борода вскоре исчез, а кот Сифон поселился в редакции и обзавёлся миской. Однажды утром он приполз на крыльцо со следами страшной кошачьей бойни на морде и потрёпанном тельце. Пришлось возить его в ветклинику на капельницы и делать уколы.
Пока мы выхаживали кота, в шоколадную редакцию приехала мебель. Не вся. Приехал только белый кожаный стул. Главред Ирина забрала его в свой кабинет. На нём, в мазях, бинтах, спёкшейся крови, лимфе и гное, расположился кот Сифон.
Когда мы доделали пилот, то включили его в почётный список «над номером работали», потому что редакции всё ещё не было и пришлось её придумать. Так и написали — Сифон Рублёвский.
12
Какой журнал о стиле жизни без светской хроники, вспомнили мы с главредом Ириной? И решили посвятить ей последние шесть полос из ста двадцати. Светская жизнь в столице была неуёмной, одни и те же львицы и птицы, казалось, только и делали, что порхали с одной презентации на другое открытие. Мы же заглядывали на мероприятия нечасто — было много работы. И кот Сифон. Едва очухавшись от драки, он заболел конъюнктивитом.
Для тусовок в редакционном шкафу висела горжетка из шиншиллы. Если одна из нас всё же намеревалась блеснуть в обществе, то красила губы алым и облачалась в горжетку. А что, очень удобно.
Меценат Павел в творческий процесс не вмешивался. Только однажды заехал посмотреть на истерзанного кота Сифона, спросил, может ли чем помочь. Мазь какую привезти. Хотел было присесть поговорить о делах, но не нашёл места: мебель так и не привезли, а на единственном стуле свернулся клубком наш питомец. Душевный был человек, понимающий. Мы делали что хотели и были не ограничены в идеях и методах их воплощения.
Светская хроника в традиционном формате унылого «могильника» нас с главредом Ириной не вдохновляла. Мы назвали рубрику «До и после полуночи» и увенчали её эпилогом из «Золушки»: «…А после двенадцати твоя карета превратится в тыкву». В первой части раздела размещали фотографии свеженьких гостей у пресс-вола. А во второй — этих же бедолаг, только изрядно набравшихся и творящих бесчинства. Были тут и танцы на столах, и рукопожатия лютых врагов, и распутные объятья с незаконными жёнами. Номер вышел, мы поглумились над несчастными и стали собирать фактуру для следующего в специальную папочку.
В редакцию приехали рекламодатели. Владелицы конного клуба. Мать и дочь. Обе — в золотых сапогах. Мы с главредом Ириной рассыпались в любезностях, нахваливали подачу материала и качество печати, сулили бизнесу посетительниц процветание и лояльную аудиторию. Дамы листали свежий номер и довольно кивали, пока не дошли до «могильника».
— Мама, смотри, это же папа! — воскликнула дочь.
— Действительно, папа! — подтвердила мать. — Где это он так убрался? Ещё и с бабами…
С тех пор светская хроника у нас была скучной.
53
Если спросить пожилого актёра, как он вообще попал в театральный институт, тот обязательно расскажет, что и не собирался туда поступать. Вот ещё, какие глупости. Разве лицедейство — это профессия? Да и зачем ему всё это, господи, — роли, слава, деньги? Так, пошёл за компанию с приятелем. Компаньона приёмная комиссия завернула, а его раз, и приняли! Скучная это штука — интервью с пожилыми актёрами.
Весёлые интервью получаются с отчаянными героями. Взять, к примеру, сатирика Виктора Шендеровича*. Накануне нашей встречи в сети появилось видео, на котором сатирик в компании приятелей, довольно известных людей, между прочим, и нескольких шлюх вёл себя весьма разнузданно: трахал матрас икеа и кричал при этом, как птеродактиль. Мы с главредом Ириной от души похохотали над компроматом и погуглили, сколько же лет нашему проказнику. Оказалось, пятьдесят три. Мы качали головами. Пятьдесят три казались древностью.
Утром на интервью я, едва взглянув на сатирика Виктора Шендеровича[*]*, тоже стала издавать странные сдавленные звуки, боясь рассмеяться в его грустное лицо.
— Что, Елена, посмотрели уже поганенькую плёночку? — вздохнул сатирик Виктор Шендерович*.
Так мы и хихикали весь разговор. А болтали о политической сатире. О том, как она пыталась было разогнуться, но всё же загнулась. Сатирик любезно проводил меня под руку до метро — «на улице, Елена, гололёд». Джентльмен.
36
Снимали сюжет о ресторанах морской кухни для программы о жизни столицы. В ресторане морской кухни не было ничего любопытного, кроме аквариума с омарами. Их усищи раскачивались, как пантографы у троллейбуса, слетевшие с проводов. Оценив обстановку, коллега Катя блеснула профессионализмом: «Не знаешь, как снимать, — надо снять по-тупому». Мы решили, что просто запишем нашу трапезу, а на монтаже разбавим её синхронами с поваром — смуглым обаятельным французом.
Принесли огромное блюдо, в котором на ледяной крошке серыми каменистыми осколками лежала дюжина устриц. Я никогда их раньше не пробовала. Коллега Катя пить устрицы не решилась и заказала рыбу дорадо.
— Пишем, — скомандовал оператор.
Я выпила две — для общего плана. Потом ещё несколько — для среднего. Подсняли руки, приборы, бокалы — для перебивок.
Я выпила оставшиеся — для крупняков. Тут выяснилось, что оператор ничего не записал — заглючила камера. Пришлось делать дубли. Я снова пила и пила устрицы. Для общего плана, для среднего и для крупняков, чтобы было видно, как скользкие моллюски капают в мой молодой плотный рот. Коллега Катя насчитала их тридцать шесть.
С тех пор я не пью устриц.
800
В сложное время хочется простых радостей. Я решила сводить детей в Московский зоопарк.
Впервые я оказалась там в четыре года с папой Алёшей. Он таскал меня на шее, и я не придумала ничего веселее, чем описаться.
Второй раз меня понесло в зоопарк на сносях — посмотреть на только что родившегося слонёнка. Правильнее будет сказать — на слониху. Потому что беременность слона, если вы не в курсе, длится два года.
Третий раз мы отправились туда с маленьким сыном — изучать тюленей.
Четвёртый — в конце непривычно тихого апреля, поглазеть уже с дочкой на розовых фламинго. Билеты недорогие — по восемьсот рублей за штуку.
Народу была тьма. Видимо, не я одна решила нивелировать тупую тревогу, не отпускающую с февраля, обратившись к животной природе. На каждом шагу продавали еду. Люди ели. Сладкую вату, хот-доги, пончики, мороженое, поп-корн, картошку фри, горячую кукурузу. Неинтересно смотреть, как едят люди.
Я давно не была в толпе и поняла, что соскучилась по смешным обрывкам разговоров:
— Ну, выглядит она, конечно, плохо…
— Это ты её ещё не видела, когда она замужем была.
— А там не один кролик. Там много кроликов! Два.
— Масочный режим-то всё, отменили. Идёшь теперь без маски, как без трусов.
— За яйцами дважды пришлось бегать. Первые покрасил, а сварить забыл.
— Ну что вы всё ругаетесь и ругаетесь. Сказали бы уже друг другу что-нибудь хорошее…
— Хорошее — только на похоронах. И то, пока трезвые.
Звери в основном сидели по норам.
По скоплениям шапок и кепок возле вольеров можно было определить, что кто-то всё же вылез и что-то даже, может быть, ест. Интересно смотреть, как ест животное.
У одного вольера толпа была, а внутри — никого. Только дыры в стенах, одну из которых заткнули мочалкой. При ближайшем рассмотрении мочалка оказалась ленивцем двупалым. Надумаете помыться — берите ленивца.
В воздухе пахло весной и любовью. Кроме воздуха слоновника. Интересная, должно быть, жизнь у людей, чьи окна выходят на московский зоопарк.
2х2
Стала встречаться с мужчиной. Респектабельным, крепким, как кирпич. С телеканала «Дважды два». Он пригласил меня поесть суши.
Суши тогда только появились, и это было интересное предложение.
В первом столичном суши-баре их не приносили официанты-узбеки. Суши крутились на ленте, строго говоря, кайтен-конвейере, как чемоданы в аэропорту. Их нужно было хватать оттуда палочками.
— Было бы забавно, если бы в аэропорту на ленте для багажа сидели люди, а чемоданы валялись бы вокруг, — помечтала я.
Мой спутник оказался искушённым. Наловил целую тарелку суши.
Мне же удалось поймать только васаби. Не долго думая я слопала его целиком. Мужчиа с «Дважды два» чуть палки не выронил.
— Тебе нормально? — разволновался. — Он же острый!
— Да нормально, — заверила я. — Я острое люблю.
Мне потребовалось много лет, чтобы научиться говорить:
Нет, мне не нормально.
Нет, я не люблю.
Я никогда не ела суши.
150
В разгар «норковой революции» мы всей редакцией собрались было на Болотную — митинговать. А заодно поснимать стихийное мероприятие для номера о политике. Все номера журнала о стиле жизни были тематические. Мы выбирали острые темы.
Сходка намечалась в субботу. Вечер пятницы был посвящён презентации «номера о душе» про шале «Берёзка» на Рублёвке. Нет. Не о душе. О душе. Мы даже хотели поставить ударение в нужном месте на обложке, но дизайнер отговорил — мол, будет неэстетично. К нашему ужасу и негодованию, в небожительское шале не доехали промоутеры. Потерялись по дороге — не на ту электричку сели. Впрочем, из простых смертных туда мало кто доезжал. Разве что бабушка Галя — драить особняки. Девушки-студентки должны были разносить корзины с печеньем, в котором были спрятаны бумажки с предсказаниями. Так я стала промоутером второй раз в жизни. А чтобы не позориться одной, взяла для поддержки стилиста Джамилю.
— Кошмар, — сокрушалась стилист Джамиля. — Это отвратительно — шататься с корзинками! В юбках от Valentino!
Юбки, к слову, были со съёмки.
— А что делать, — смирялась я. — Не пропадать же спонсорским корзинкам. Спонсоры выделили сто пятьдесят печенек! Ну, просто пройдёмся мимо столиков, раздадим угощение. Одному русскому дворянину большевики предложили почистить клозет. Думали, откажется, а дворянин взял ведро, тряпку и отмыл! Знаешь, как он объяснил свой поступок?
— Как же, — сощурила глаза стилист Джамиля.
— Стыдна не грязь. Стыдно жить в грязи.
Стилист Джамиля посмотрела на меня как на блаженную, молча взяла корзину, и мы, покачивая бёдрами в Valentino, двинулись вдоль столов с захмелевшими гостями. С улыбкой джокера я подошла к почтенному семейству и предложила им выбрать магическое печенье. Добавила, что у нас тут типа презентация журнала. Номера о душе.
— Если ты презентуешь номер о душе, какого хера ты так ярко накрасила губы? — накинулся на меня отец семейства.
Я не успела подумать. Облизнула кровавые губы и вывалила ему на голову печеньки из корзины. Отец вскочил и стал отряхивать крошки. Кричать про проданные души и лицемерие. Его спутница интеллигентно повторяла:
— Миша, успокойся. Миша, это просто губы.
Стилист Джамиля схватила меня за локоток и потащила прочь.
— Я же говорила. Я так и знала, что что-нибудь случится! Ты видела эти рыла?
Мы оказались у бара, где бахнули по шоту из водки с клюквой. Встряхнулись и пошли к столу, где пьянствовала редакция. Стол находился на пьедестале — всё же это была наша вечеринка. Я смотрела на гостей с верхней палубы. И думала о душе. Впрочем, от душа в тот момент я бы тоже не отказалась.
На Болотную в субботу мы не попали — перебрали на пятничной презентации.
5 200
Съёмки сюжета про устриц я помню хорошо в отличие от нашей попытки показать москвичам, где в окрестностях можно покататься на лошадях. Этого я не помню совсем. Мне рассказали, что я сама попросила самую резвую лошадь — издержки имманентного максимализма. Кобылу звали Колбаса. Мы чинно трусили по лесу, как вдруг из кустов прямо под копыта выпрыгнул оператор. Кобыла Колбаса испугалась и понесла. Не совладав с её аллюрами, я совершила кинематографичный кульбит и сотрясла мозг при ударе о землю.
Очнувшись, я не могла вспомнить ни год, ни число, ни коллегу Катю, ни съёмочную группу. Факт работы на телевидении стал для меня откровением.
Пока мы ехали в Склиф, я то и дело спрашивала:
— Что случилось?
— Ты упала с лошади, — терпеливо отвечала коллега Катя.
— Как романтично, — восхищалась я.
В Склиф приехал крупный интересный мужчина с большими руками. Это был будущий бывший муж Дмитрий. Я вспомнила, что мы с ним встречаемся. Он уточнил, что мы не просто встречаемся, а уже год как живём вместе.
Однако одну вещь я помнила отлично. Сумку. Кожаную коричневую сумку с металлической бляшкой. Не забыла я и сколько она стоила — пять тысяч двести рублей. В полной потере ориентиров сумка была единственным, что связывало меня с реальностью.
Два года жизни так и остались тлеть на том месте, где я свалилась с кобылы Колбасы. Кое-какие воспоминания порой проступают, но это, скорее, аберрация памяти.
120
Я живу в Подмосковье, в коттеджном посёлке. Таком, знаете, с красивыми домиками, лужайками и туями, где все друг с другом раскланиваются при встрече и предлагают на досуге зайти на барбекю и бокал вина. Если вы думаете, что будни в подобном месте буржуазны и скучны, это не так. В наших краях опасно даже выйти на прогулку с собакой без целлофанового пакетика — обязательно сфотографируют и выложат в многотысячный чат, где ещё неделю-другую будут перемывать непутёвому хозяину кости. Пока не стрясётся нечто ещё более вопиющее: в чей-то дом не забежит ночью голая негритянка. Или нашкодивший малыш не покажет соседу, решившему снять его проказы на телефон, фак.
Впрочем, рядовая вылазка с барбосом может обернуться целым психологическим триллером, ничуть не уступающим кинодраме Hunt Томаса Винтерберга.
Одна дама вышла было на променад со своим чихуахуа. На него набросился ничейный пёс и основательно потрепал. Дама пожаловалась в местном чате. Жители оживились и разразились сочувствиями и комментариями.
— Бешеную собаку надо отловить, — предлагали первые.
— Это тебя надо отловить, живодёр, — заступались за пса вторые. — Бешеную собаку надо приютить.
— О чём вы спорите?! — усмехались третьи. — Виновата хозяйка! Надо было чиха своего выгуливать на поводке, а то ишь, развели псарню.
Вечером судного дня супруг хозяйки чиха, не абы кто, а фельдшер «скорой» Валерий, который не раз оказывал соседям медицинскую помощь, не выдержал накала страстей и слёз жены. Он напился, отыскал бешеного пса и нанёс ему несколько ударов молотком по голове.
На следующее утро любители ранних моционов обнаружили окровавленного фигуранта дела в ближайшем водоёме. Животное выловили из пруда и отвезли в ветклинику, где стало ясно, что ему понадобится лечение.
— Откуда вы узнали, что это дело рук фельдшера? — интересовались первые.
— Так его видели бегущим за собакой! Вот, пожалуйста, и фото есть, — потирали руки вторые.
— Врача надо уволить с работы! — требовали третьи.
— Нет, надо отмудохать его молотком, — жаждали крови четвёртые.
Одна неравнодушная женщина поделилась этой некрасивой историей в фейсбуке и открыла сбор на реабилитацию пса. Чтобы не быть голословной, она тегнула ещё не проспавшегося фельдшера «скорой» Валерия и прикрепила к посту фотографию забинтованной собачьей морды.
Не успели жители выпить утренний кофе, любуясь на свои туи, как пост разлетелся по фейсбуку.
«Сдохни, мразь!»
«Докторишку на кол!»
«Ничего, на зоне тебя в жопу выдуют, сука».
Далее комментаторы уходили в обсуждение межнационального вопроса — фельдшер «скорой» Валерий носил нерусскую фамилию.
За сутки на лечение ничейной собаки собрали сто двадцать тысяч рублей.
— Это невероятно, — недоумевали местные волонтёры. — Они бы так жертвовали на лечение девочки Саши с ДЦП…
События продолжали разворачиваться с космической скоростью.
Семью фельдшера «скорой» Валерия нашли в фейсбуке и стали присылать её членам угрозы физической и сексуальной расправы. Семья удалилась из цифрового пространства.
Выяснилось, что отец фельдшера «скорой» Валерия — батюшка в местном храме. Его немедленно предали анафеме и потребовали отречься от креста.
На самого фельдшера «скорой» Валерия стали бросаться с кулаками на улице, плевать ему в спину и травить в сельпо. Собрав жену, детей, отца и домашний скарб, он уехал куда глаза глядят.
История попала на страницы местных СМИ. В посёлок приехала корреспондентка «Москва-24», но снимать было уже некого.
— Как там собачка? — поинтересовался чат через пару дней.
Неравнодушная женщина выложила фото спасённой дворняги, с аппетитом грызущей кость.
— Наш герой, — умилились первые. — Давайте назовём его Драко?! Он такой хулиган!
Неравнодушная женщина создала в фейсбуке собачью страничку. Жители и причастные к скандалу полайкали.
— А что-то мы не видели отчёта о потраченных средствах, — задумались вторые.
Неравнодушная женщина выложила чеки и счета от ветеринара.
— Какая вы молодец, — похвалили третьи. — Но где же будет жить Драко? Вы же возьмёте его себе?
— У меня никогда не было собаки! — испугалась неравнодушная женщина. — У меня нет места, чтобы держать такого огромного пса!
— Мы в ответе за тех, кого приручили, дорогая. Или вы хотите выгнать больное беспомощное животное на улицу?
Неравнодушной женщине пришлось усыновить бедолагу Драко и водить его к собачьему психологу.
— Господа, вы звери, — очнулись четвёртые. — Бешеная собака теперь живёт на территории посёлка! Сегодня она покусала чиха, а завтра набросится на вашего ребёнка!
— А «скорая» к нам едет порой два часа, — подначивали пятые. — Кто, случись чего, будет оказывать ребёнку первую помощь? Фельдшера-то у нас больше нет.
— И батюшки нет…
— Ах, мы совсем начихали на чиха!
— А это всё эта, неравнодушная. Зоошиза.
Шестые позвонили в «Пусть говорят» и предложили снять передачу. Говорят, там даже согласились, но никто не решился явиться в студию.
Через неделю все обсуждали, где бы купить сладкий арбуз.
9
У прадеда и прабабки было пятеро детей, один из которых умер в младенчестве, а другие выросли. Двое — для войны. Мишенька и Коленька.
Дед Михаил был участником ещё русско-финской, а погиб в январе 1942-го при обороне Ленинграда. Могила его неизвестна.
Деда Николая в ноябре 1942-го отправили под Сталинград. В феврале 43-го он был тяжело ранен и через три дня скончался в госпитале. Похоронен дед Николай на площади села Бобриково в Луганской области. Раньше там был памятник павшим воинам. Говорят, недавно эту площадь разбомбили.
Прадедовы братья бились за Москву в районе Дмитрова, штурмовали Берлин и воевали до 46-го, а прабабушкина сестра Валентина участвовала в битве на Курской дуге и в Сталинграде.
Все они выжили. «Валечка наша, правда, замуж так и не вышла». К многим женщинам, прошедшим жернова войны, относились без пиетета.
— Неизвестно, чем они на там занимались, с мужиками-то, — поджала как-то губы и многозначительно выпучила глаза одна родственница во время семейного застолья.
Бедная Валечка после того, как несколько месяцев выходила из окружения по пояс в болотах, детей иметь не могла.
Не суждено было продлиться и веткам Мишеньки и Коленьки.
И сколько таких оборванных, обрубленных, отстреленных ветвей.
Девятого мая я вспоминаю своих. Я не хожу на шествия — не люблю толпу и начинаю плакать, когда слышу военные песни. ДНК помнит больше, чем мы думаем.
Пусть они навсегда останутся Мишеньками, Коленьками и Валечками, — детскими, домашними, уютными, блаженными и не знающими того, что их ожидает.
500 000
Если журнал о стиле жизни выходил с неизвестной красоткой на обложке, это означало одно — обложку купили. Мы с главредом Ириной ликовали. Благодетелями нашими были влиятельные господа, желающие показать миру своих жён или подруг и располагающие для этого суммой в полмиллиона рублей. Одной обложки им казалось мало, подавай ещё и пару разворотов с интервью. Ответы на вопросы клиенты обычно готовили сами — чтобы вдруг чего не вышло.
Жёны и подруги влиятельных господ писали о двух вещах: все они увлекались современным искусством и мечтали прыгнуть «с парашюта». Возможно, это был какой-то абсолютный парашют-демиург, сальто с которого сулило приобщение к тайне мироздания. К секрету стиля жизни. Мы даже думали достать уже этот чёртов парашют и скинуть оттуда всех наших незатейливых героинь.
Одна фаворитка, правда, поделилась и сокровенным: надеждой, что скоро забеременеет и будет получать алименты от своего воздыхателя. Но мы разумно вырезали этот искренний пассаж. Женская солидарность, чего уж там.
Особенно сложно было придумать продающие заголовки к интервью с симпатизантками Кунса и парашютного спорта. Но мы с главредом Ириной выкрутились — придумали пять шапок-рыб:
Невозможное — возможно;
Сквозь тернии к звёздам;
Я этого достойна;
Искусство спасёт мир
и, пожалуй, самую продающую:
Мария Иванова: говорит и показывает.
210
Люблю шум пляжа. Детские вопли, крики мамаш, чаек, шёпот волн и обрывки разговоров. Если закрыть глаза и подставить лицо солнцу, кажется, что ты находишься в центре коллективного эгрегора. Вот о чём болтали летом 2022-го на финском заливе, до которого можно добраться от станции метро «Чёрная речка» на автобусе номер двести десять.
Бабка молодой матери с двумя расползающимися детьми:
— А это всё американцы. Взяли и стравили нас. И сидим теперь.
Женщина в чёрном купальнике женщине в жёлтом купальнике:
— Я тебе так скажу. Хочешь, рожай. А не хочешь — не рожай.
Пышная дама в возрасте и панаме дедуле, похожему на Халка Хогана:
— Вот из-за твоих политических взглядов у тебя и друзей-то нет.
Женщина подруге:
— Купила Марку воздушного змея, радужного такого, а он говорит: ты что купила — это ж ЛГБТ!
Девушки с младенцами:
— А у меня живот после родов так и не восстановился. Операцию надо делать. Кожу отрезать. Дорого.
— У, живот! У меня башка никак не восстановится.
Старушка-абьюзер в кнопочный телефон:
— Ну, как ты выглядишь? Хорошо? Или опять похудела?
17
День рождения дочери решила отметить с размахом. Позвала гостей, заказала торт с принцессами и придумала фотосессию с шарами и в нежных платьях.
Шары предусмотрительно заказала накануне. Их привезли уже надутыми. Семнадцать штук. Розовые, белые и серебристые.
Рано утром, нарядив сонную дочь, я отправилась тешить свои родительские амбиции. Захватила и сына, который ненавидит фотографироваться. Заманила перспективой поиграть с дочкой фотографа Риты. Запихала в машину автокресло, именинницу, её брата, сумку с платьями и реквизитом.
С шарами вышла загвоздка. Они скрипели, бились друг о друга, норовили вырваться из салона, но не лезли.
Я пыталась затолкать их в багажник, но там обосновалась коробка с новым радиатором. Пристроить на заднее сиденье — всё тщетно. Шары кое-как расположились на пассажирском переднем, закрыв мне своими круглыми упругими телами весь обзор.
Дети ныли, солнце начало печь, я злилась.
Посовещавшись с сыном, решили взять лишь часть шаров. Отправились домой — отрезать от связки лишние.
— Классные у тебя сиськи, особенно когда ты в футболке без лифчика! — отметил бывший муж Дмитрий, когда я, шурша шарами, появилась на пороге. — Я со второго этажа смотрел, как ты корячишься. Шары, сиськи — это кинематографично. Это надо снимать.
— То есть ты стоял и наблюдал, как я укрощаю эти долбанные шары, и даже не подумал спуститься и помочь?! — уточнила я очевидное.
— Я бы нарушил гармонию, — парировал бывший муж Дмитрий.
Я всё же отделила часть шаров. По дороге к машине сын предложил свою помощь.
— Неси, но только держи крепко, — напутствовала я.
— Ага, — пообещал сын и тут же выпустил их из рук.
Я не знаю, как это получается у детей.
Пришлось возвращаться за остальными.
Остальные живые шары, едва оказавшись в доме фотографа Риты, повели себя разнузданно. Разлетелись в разные стороны, стали скакать по потолку.
Но фотограф Рита, мудрая змея, нашла на них управу и привязала к яблоку. Получилось красиво.
Мы расстелили во дворе плед, усадили на него дочь, инсталлировали декорации. Дочь тут же схватила яблоко и откусила солидный кусок. Бумажная ленточка соскочила…
— Шарыыыы улетеееели! — зарыдали старшие дети.
Розовые, белые и серебристые.
Родительские мои амбиции.
Несостоявшиеся сусальные фото в сторис.
Дочь смеялась.
4
Бабушка Нина была молчалива, но испытывала тягу к эпистолярному жанру. Писала письма, в которых довольно складно с литературной точки зрения излагала свои претензии к людям и миру в целом. Она жаловалась в министерства, общественные организации и государственную думу.
Взывала к совести депутатов, чиновников, губернаторов, президента и моей учительницы по немецкому языку. Письма были длинные — свободного времени у бабушки Нины было много. Если бы в то время существовали жж и социальные сети, она бы точно стала блогершей-миллионщицей.
В письмах, адресованных мне, бабушка Нина отмечала недостатки моего характера и хулила за пристрастие к алкоголю и неправильным людям. Но однажды она вручила мне конверт с письмом, в котором было всего четыре слова:
«Лена, бойся Ксении Собчак».
39
В детстве я боялась покойников, Папа Алёша, узнав об этом, заявил, что бояться надо живых, не мёртвых. И предложил ночью прогуляться с ним по кладбищу.
Я согласилась. На кладбище не произошло ничего экстраординарного.
А потом папа исчез на два года.
Писал мне письма, рассказывал, что он в командировке.
Я тоже ему писала, рассказывала, что учусь в третьем классе. Что у меня есть щенок.
Случайно подралась с одноклассницей. Не помню даже из-за чего. Училка организовала классный час и решила заодно предать меня анафеме:
— А что тут удивляться, ребята. У Козловой же отец сидит в тюрьме. Яблочко от яблони…
Папа Алёша сбил на машине человека. Меня берегли и не рассказывали.
Я возвращалась из изостудии. И у подъезда увидела его. Лысого. Бросилась к нему, обняла. Папа смеялся, у него не было передних зубов. Я нашла его очень красивым.
Он сидел под Семипалатинском, работал с радиоактивными отходами. Подорвал здоровье и не смог восстановиться. Умер в 39.
Он приходит ко мне во сне, мой дружочек, я не боюсь теперь ни мёртвых, ни живых.
3 000
Бывший муж Дмитрий никак не мог съехать от меня навсегда. Пришлось съехать мне. В деревню Щелыково к школьной подруге Лизе. Как же хорошо жить с женщиной!
Домой приходишь, а там — салатик с брынзой, булгур с овощами, дачные цветочки в вазочках.
Баньку истопили, деток разморили веничками — и по люлькам их, по люлечкам.
Тишина. Только слышно, как жирные шершни бьются в окна. Дети утверждали, что их две, нет, три тысячи.
— Три тысячи шершней! — радовались дети.
Вечером можно посмотреть сериал про маньяка или поболтать о разном: скворечнике, в котором поселилось три тысячи шершней или домашнем змее Шпакле, переставшем вдруг жрать. О законах странных, о феминистках-мошенницах, о запрете абортов в США. О том, что надо бы валить, а вроде и не надо. В лом. Но паспорта еврейские всё же сделать стоит. А может, ну их, паспорта эти. Поди ещё докажи, что ты еврей. Вспомнить смешное и странное о родителях. Посплетничать, конечно, про знакомых. Жаль, соседей не обсудишь — в Щелыково один сосед, дядя Боря. Нет конфликта.
А шершни стук-стук, падают на подоконник. Шуршат крыльями и брюшками по дереву и снова взлетают.
В ночи можно найти медитативное занятие — шкурить табуретку. Это довольно утомительно, но ритмичные движения успокаивают. Я думала покрасить её в серый. Школьная подруга Лиза сказала, что серого нет и предложила терракотовый — остался от пола. Я согласилась. Пускай терракотовый.
Пошкурив табуретку, хорошо упасть в прохладную одинокую постель. Когда-то слуги барам специально нагревали бельё своим телом. Это лишнее. Постель должна быть прохладной, как река. Можно спать, раскинувшись, в самой нелепой позе и от бесчувствия этого пустить слюни на подушку. И так до десяти утра. До вечности.
Пока чей-нибудь ребёнок не прыгнет в кровать и не закричит:
— Дядя Боря пришёл! Будет скворечник с шершнями с дерева сшибать!
2
В детстве у нас с подругами по даче Наташей и Иришей было две любимые игры.
Первая — похороны.
Панцирная кровать превращалась в гроб. Мы ложились туда по очереди. Сначала подруга Наташа как самая старшая. Затем я. Наконец, подруга Ириша как самая младшая. Покойница облачалась в белый тюль, изображающий свадебное платье. Складывали руки на груди, а между большими пальцами зажимала свечу — всё как положено. Остальные выступали в роди скорбящих родных. Подходили к гробу и произносили сокровенные слова любви, которые не были сказаны при жизни. После прощания новопреставленную накрывали простынёй и посыпали горстками земли. Клали в гроб и цветы, по две штуки. Пионы, лилии, флоксы или астры — смотря какой месяц лета. Флоксы пахли мертвечиной. Нам нравилось умирать. Это был психотерапевтический косплей.
Вторая игра — война. Нет, не войнушка, в которую резались бессмысленные мальчишки, с этой беготнёй и стрельбой из игрушечных пестиков. Война. Мы играли в женщин, выживающих в тылу. Оборудовали в кустах жасмина шалаш, притащили туда старые стулья из гаража. Соорудили из них кроватки для кукольных детей. Варили военную кашу из песка на кирпичах, изображавших плиту. Повидло из незрелого крыжовника. И делали салат из листьев одуванчиков. А цветами украшали глиняные торты. Нам было трудно. Постоянно хотелось есть. Над головой летали вражеские самолёты и сбрасывали на нас бомбы. Мы укрывались от них в густых кустах, растили детей и ждали своих.
Мне будто снова шесть, и я играю в войну в жасминовом шалаше. Заливаю песок водой и размешиваю. Украшаю прозрачными ягодками красной смородины. Рву траву и режу ею пальцы. Толку палкой крыжовник и ставлю игрушечную кастрюльку на воображаемую плиту. Я готовлю для своих кукол, а где-то там рвутся снаряды и небо озаряют всполохи взрывов.
Я знаю, что скоро меня позовут домой. Я очнусь от игры и побегу из шалаша по остывающей дороге, чувствуя прохладу приближающейся ночи. В траве будут зудеть комары, а под ноги прыгать коричневые лягушата. Закрывшиеся полевые цветы, тёмные лепестки клевера, кружева паутины на стеблях и камни, некоторые с отпечатком древних морских раковин, всё это будет так хорошо и близко видно и так остро чувствоваться, как это бывает только в шесть. Дома меня будут ждать родные и обязательный вечерний преферанс. И собака с бородой, испачканной в супе.
40
Накануне сорокового дня рождения проглотила штырь от зубного импланта. Наконец-то почувствовала себя женщиной со стержнем внутри.
В этом возрасте принято выкладывать в социальные сети фото, которому можно и позавидовать. Именинница стоит или сидит в красивом платье в окружении смеющихся детей. На фоне камина, увенчанного семейными фотографиями, розовых кустов или дубайских небоскрёбов. И надёжного, как шведский холодильник, мужчины. Где-то там, за границами фото, воображение пользователя социальной сети дорисует и нестыдную карьеру, и интерес к духовным практикам, и симпатичные увлечения вроде метафорических карт или плёночной фотографии.
Именинница пишет, что жизнь удалась и вообще «только начинается». Отмечает достижения, делится намерениями и принимает поздравления, присыпая благодарности пульсирующими сердцами.
Именинница состоялась.
У меня не было такого фото. Не было камина и сада. Я не могла полететь в Дубай — мне запретили выезд из-за долгов. Не было мужчины. И даже дома, который мог бы стать приличным фоном для знакового юбилея. Я не могла его доделать.
А как тут доделаешь, утешала я себя, когда в санузле на первом этаже вспух пол?! Рабочие что-то там не так провели и проложили. Зато теперь я знаю всё про гидроизоляцию. Придётся покупать ванну на второй этаж. Сейчас там склад всякого барахла. Где бы я ни жила, у меня непременно появляется комната, куда перекочёвывает хлам… Стол деревянный складной, стулья пластиковые, весы напольные, тренажёр для пресса, степпер, увлажнитель воздуха, качели для младенцев, коляска прогулочная, мультиварка, овощерезка, отпариватель, вафельница, набор для фондю. Шубы. Ковёр. Коробки. Что в них, я даже не помню.
Бежать за ванной надо немедленно. И мыться в ней, пока очередной сантехник будет бубнить «кто ж это вам всё это делал» внизу в клубах цемента… Потому что на днях из слива в душевой на первом этаже вылезла пиявка! Самая настоящая медицинская пиявка. У меня такая жила в баночке. Я цепляла её к больной спине. Пиявка прилежно сосала и раздувалась. Её гусеничное тело отливало сытым блеском. Гирудотерапевт Любка велела выбросить пиявку после нашего с ней соития. Но мне стало её жалко. Кто-то должен пить и твою кровь. Для равновесия. Пиявка вскоре сдохла, и я вылила её с водой в унитаз.
В сорок вся традиционная медицина бессильна.
Пока я над всем этим размышляла и решала, что барахло можно вынести, в общем, не глядя, дети обзывали друг друга какашками. Нет, так-то они дружат и им есть о чём поболтать. Но какашки — беспроигрышная тема. И интересно, и содержательно.
— Ты какашка!
— Нет, ты какашка.
— Нет, это ты какашка!
— Нет, ты!
Я вспомнила, что до сих пор не узнала, какая фамилия учительницы сына. Это было необходимо для срочной регистрации на очередном школьном портале. И надо ещё заскочить в магазин за снеками в школу — в тамошней столовой пахнет хоть святых выноси.
Сын попросил сделать ему бутерброд с колбасой, но отказался его есть. Не той формы хлеб. Он любит квадратный, а этот — овальный.
Я села и разрыдалась. Сорокалетняя женщина со стержнем внутри и овальным хлебом снаружи. Сын тут же принёс пылесос и навёл трубу на диван — собирать крошки от печенья.
Дочь заверила, что я у неё золотая мамочка, а они у меня — золотые дети.
— Где же мы раньше, мама, были друг у друга? — спрашивала дочь.
Я ещё поревела и призналась детям, что мне сорок. И попросила их не тратить жизнь на ерунду, а делать только то, что доставляет радость. Но спохватилась, что через полчаса у них вообще-то танцы, и мы бросились собирать чешки, туфли, юбки и блокнотики для наклеек за прилежание.
В сорок лет мне совсем не о чем торжественно строчить в соцсетях. Да и время не торжественное, впрочем, обнажившее, кто мы есть.
Выложила фото себя, валяющейся на кровати. Когда лежишь, лицо разглаживается. Получается красиво.
54
Сообщение о частичной мобилизации вызвало панику не столько среди военнообязанных мужчин, сколько среди женщин. Местные активистки, которые ещё вчера занимались закупкой детских комбинезонов и реплик нью-балансев, мгновенно переключились на военное снаряжение.
За пару дней, пока военнообязанные сражались с внутренними императивами, выбирали между совестью и разумом да и просто пытались понять, что происходит, эти славные минервы изучили устройство бронежилетов и тепловизоров. На третий день на рынке «Садовод» были сметены все рюкзаки с милитари-принтом, которые остались после нашествия более расторопных оптовиков.
Отчёты о потраченных деньгах и фото покупок выкладывались в стихийную группу в телеграме.
— Что за говно вы купили, — оценил рюкзаки какой-то бывший афганец. — Это же Китай! У них лямки оторвутся!
Женщины расстроились, но взяли себя в руки и решили докупить ещё иголки с нитками. Оторвалась у рюкзака лямочка — а солдат её раз, и пришьёт. Да и в целом полезная вещь. Полезнее разве что бронежилет. На последние, впрочем, взвинтили цены. В чате заплясала картинка с частушкой: «Собирала меня мать на мобилизацию. Взяла броник в ипотеку и в рассрочку рацию».
Дама спросила: «Подскажите, пожалуйста, кто в теме: брат обнаружил повестку в почтовом ящике. Лично не расписывался о получении. Как действовать?»
— По совести, — ответили даме.
Один мужчина хотел было продать в группе охотничий костюм «54 размера цвета хаки, б/у один раз», но был немедленно посрамлён закупщицами. Продать он решил! Когда на фронте такой костюм, 54 размера цвета хаки, пусть и б/у, очень бы пригодился. Вот пусть отдаёт теперь. Совесть надо иметь.
Мужчина подумал и отдал. Написал: «Всё для фронта, всё для победы».
68
Когда я сильно устаю, то заболеваю странным недугом и попадаю в больницу. Врач тогда говорит:
— В принципе, я вас, Елена, могу отпустить домой. Полежите там, таблеточки попьёте…
— У меня дома, доктор, двое маленьких детей, — признаюсь я.
Врач тут же шлёпает себя пятернёй по лицу и сдаётся:
— Понял. У меня тоже двое… Лежите лучше у нас. Мы вам капельницы поставим. С магнезией. И витаминами группы В.
И я лежу.
В больнице отлично спится, легко думается и от тебя никто ничего не требует. В таких местах я испытываю прецессионный катарсис. Прошлое становится неважным и перестаёт вызывать рефлексии, будущее не волнует, время течёт не стремительно, а то и вовсе исчезает. Шум в голове стихает, мысли становятся просто мыслями, действий почти нет. Нет новостей, лишних вещей и ложных эмоций. Кровать, окно, стена, дверь, тумбочка, чашка, ложка, вода. Унылая обстановка не раздражает и напоминает, что перед болезнью и смертью все равны. Еда — диетическая, отношение — приветливое. Больные, правда, разные попадаются.
Взять, к примеру, больных бабу Надю и бабу Люду. Баба Надя выискивала у себя диковинные хвори и огорошивала врачей новыми симптомами, стоило им зайти в палату. То сердце стучит, сейчас выпрыгнет, то затылок ломит, то мурашки по ней бегают, то ноги немеют, то отрыжка, будто яиц поела, а она их не ела, то пальцы на руках сводит, то моча какая-то мутная, то суставы крутит, то живот пучит. Каждый раз она подробно описывала анамнез и где и от чего лечилась, «да всё без толку». Врачи стали обходить нашу палату стороной. Баба Надя не обиделась и стала вещать в меня. Пришлось бегать курить на лестницу, пусть для моего статуса больной это было не комильфо.
Бабу Люду привезли из реанимации, где еле откачали, сгрузили на кровать и велели писать в памперс. Баба Люда лежала молча, видимо, переживая свой трансцендентный опыт.
Медсестра привезла капельницы, к которым подключила нас с бабой Надей. Мне — с магнезией. Бабе Наде полагался физраствор. Для профилактики.
Обещала вернуться через полчасика — «померить температурку».
Баба Надя, обнаружив, что теперь я точно никуда не сбегу, принялась рассказывать про своего мужа Георгия, очень хорошего человека, с которым они намедни купили уголок на кухню, бежевый такой, с отливом. А муж-то рукастый, весь ремонт в доме сам сделал, даже плитку новую положил, только за установку окон пришлось заплатить. Но в ценах не разбирается, на овощи тоже. Поэтому овощи баба Надя покупает сама. Лучок, картошечку можно и в «Магните» взять. А вот за зеленью лучше на рынок. Такой рынок открыли возле дома замечательный — всё есть, и говядина хорошая на кости, цены, правда, бешеные. Раньше-то говядину с завода брали, там сын работал, но потом запил и уволили его. Но это ничего, молодой просто, дурак. Вон у соседки сын, тот вообще наркоман. Но женился хотя бы, девчонку хорошую себе взял, готовит ему, а он её на работу на машине возит. А побаловать-то себя хочется. Фрукты на рынке изумительные. Сырок тоже неплохой костромской и колбаски можно купить. Немного, граммов двести. А муж Георгий сало любит. Они у фермеров берут. Зато огурцы с помидорами свои. На даче выращивают, у них и парник есть. А тыкву с кабачками можно и так, была бы погода. Тыкву, правда, никто у них не ест, и баба Надя соседке отдаёт. А та ей смородину отсыпает. Баба Надя её с сахаром проворачивает и со сметаной ест. Хотя сметана жирная, бабе Наде её нельзя — панкреатит. Да и сахар не рекомендовали — и так повышенный. Она прибор специальный купила — сахар измерять. Ездила за ним в аптеку на автобусе, так нога заболела, еле добралась.
Когда повествование бабы Нади дошло до эпизода, как они с мужем Георгием везли несколько ящиков помидоров с дачи и не смогли подняться на машине в гору, такие те были тяжёлые, в глазах моих потемнело и к горлу подступила тошнота.
— Кажется, я сейчас сблюю, — прервала я бабу Надю.
Баба Надя бросилась было за сестрой. Но вспомнила, что под капельницей.
— Людк, — ты чего лежишь, — гаркнула она в сторону безмолвной бабы Люды, накрытой больничной простынёй с голубым штампиком больницы «шестьдесят восемь». — Чего, не видишь, её сейчас стошнит? Беги за сестрой!
Баба Люда бодро вскочила после комы своей диабетической и рванула в коридор.
— Людк! Ты куда? Ты же без трусов!
Баба Люда вспомнила про памперс, одумалась и снова молча легла, накинув на себя простыню. Я подумала, что она похожа на заснеженную горную вершину.
Так и лежали.
28
Мы затеяли «Голый номер». О правде. Лютовала зима 2011-го года. Люди маршировали по центральным улицам города с белыми лентами. Божена кричала из автозака: «Снимайте, я — Божена». Меценат Павел попросил быть поаккуратнее с правдой и укатил в Испанию.
Концепция предполагала, что все герои номера обнажены и говорят что думают. Герои соглашались. Однако упросить известного человека раздеться для обложки оказалось делом хлопотным. К тому времени голое тело вышло из моды, скандалы и секс больше «не продавались». Кругом говорили про новую искренность, интеллект и бодипозитив. Дизайнеры одежды ушли от гипюра и блёсток и сосредоточились на асексуальных робах. Сняться ню для обложки номера о правде согласилась только актриса Юлия, которая стала популярной благодаря участию в фильме Германики. На интервью она трогательно рассказывала про детство в деревне и корову Мурку. Призналась, что всю жизнь мечтала не играть в театре и кино, а петь. И прекрасно исполняет джаз. Только об этом никто не знает. Но актриса Юлия верила, что ещё немного — и она заявит о себе. Читая интервью, главред Ирина спросила:
— И сколько ей лет?
— Двадцать восемь, — вспомнила я.
— Гм, мне казалось, что двадцать восемь — это возраст, когда пора распрощаться с иллюзиями, — вздохнула главред Ирина.
Других выдающихся ролей у нашей обнажённой героини не было. Не было их и у нас с главредом Ириной. Журнал закрыли. Мы родили. И сами превратились в кандидаток с вечно болеющими детьми, которые умоляют работодателей позволить им трудиться из дома.
Я повела сына на спектакль в «Гоголь-центр». Зал был почти пустой, как это случается на постановках с бесплатными билетами. Первый ряд заняли воспитанники интерната для инвалидов. Мы сели в самом центре. Дети недружно захлопали. Сын спросил, можно ли ему поиграть пока на телефоне. Я возмутилась и не разрешила. Занавес разошёлся. На сцене стояла актриса Юлия в тёмно-синем вечернем платье. Заиграл джаз, и она запела колыбельную Медведицы из мультфильма про Умку. На первом ряду шуршали фантиками. Пахло мандаринами. Больше я никогда не видела актрису Юлию.
С иллюзиями нельзя прощаться.
27
Сын заявил, что, когда вырастет, не станет искать себе жену. Я возразила, что жена вполне и сама может его найти. Сын забеспокоился и пообещал, раз такое дело, организовать себе бункер, спрятаться там и вывесить табличку: «Карантин». О, беззаботное ковидное время.
Через пару лет мне в почту прилетела карта с локациями подмосковных бункеров и убежищ. На случай бомбардировок. Их немного — двадцать семь.
300
Мыть полы в больничной палате приходила уборщица Таня. Она любила поболтать. Рассказывала, что раньше у неё был свой салон красоты, девчонки приходили ногти делать.
— Я тогда одну вещь поняла, — делилась опытом уборщица Таня. — Чем проще женщина, тем сложнее маникюр.
Уборщица Таня ездила на хорошей дорогой машине, а потом попала в аварию. Долго восстанавливалась, салон пришлось закрыть. Машина — вдребезги.
— Хотела новую купить, но у меня рак груди нашли. Отняли грудь. Работаю теперь в больнице и консьержкой ещё устроилась. А ногти дома пилю. На новую грудь коплю. Операция триста тысяч стоит. Муж говорит, зачем, я тебя и такой люблю. А я себя ненавижу. Вату в лифчик пока подкладываю. К такому нельзя привыкнуть. Хочешь посмотреть? — спросила она.
— Покажи, — согласилась я.
Уборщица Таня сняла синий рабочий халат, задрала футболку и нарядное бордовое бра с изящными кружевами. В каталогах белья такие называют фантазийными. Из одной чашки торчала вата, обёрнутая марлей.
Вместо левой груди — длинный красно-синий росчерк.
Я заплакала.
1 000
Galina пригашает вас вступить в группу «Мобилизация».
Вступила.
— Жизнь каждого бойца — в наших руках, — пишет волонтёр Galina.
Как можно спасти жизнь бойца?
Собрать вещи.
Берцы, тепловизор, палатку. Cпальный мешок, балаклаву, газовую горелку. Фонарь, часы, батарейки. Пауэр-банк, дождевик, на рукава наклейки.
И полевую «аптечку».
Обезболивающее, кровоостанавливающее, противовирусное. Бинты, прокладки, жгуты.
Привезти продукты. Есть специальный пункт. Адрес — в закрепе.
Консервы, макароны, крупу. Соленья, варенье, печенье. Конфеты, чай, кофе, сигареты. Лапшу быстрого приготовления.
Перечислить деньги. Хотя бы тысячу рублей. В группе народу пять тысяч.
— Если каждый пожертвует хотя бы тысячу рублей, победа будет за нами, — обещает волонтёр Galina.
Отлить для бойца окопную свечу. В жестяной банке.
Школы и сады уже отдают мешки оставшейся от завтраков и обедов жести. Из Москвы и области везут огарки свечей — на переплавку.
Один завод прислал волонтёру Galina сто килограммов парафина.
А банок не хватает… Но их можно купить вместе с консервированным горошком. И, съев содержимое, сложить в пакет у ближайшего магазина.
— Только чистыми. Грязные привозят свиньи, — напоминает волонтёр Galina.
— Мы свои помыли, — божатся в чате. — Особенно те, что от трески.
— План по банкам выполнен! — сообщает волонтёр Galina.
Или собирать для бойца картонные коробки. Зачем? Из картона добровольцы нарежут фитилей для окопных свечей. Кропотливая работа. Присоединяйтесь.
Чат бережёт картон.
Сплести для бойца защитную сетку. Из ткани oxford 402, поищите на Озоне. Зелёной, но лучше белой — на фронте выпал снег.
Одна женщина проводит мастер-классы по плетению защитных сеток. Вот и фото. Улыбающиеся женщины сидят и плетут. Желающих много, стоит предварительно записаться.
А вообще, плетение защитных сеток обсуждают в группе «Плетение защитных сеток». Напишите, и вас добавят.
— Не забываем про тысячу рублей. Сбор идёт туго. Победа должна быть за нами, — напоминает волонтёр Galina.
Газели, гружённые вещами, свечами, таблетками, сетками едут в Белгородскую область. За «красную ленточку». Там их встречает боец. Закрывая лицо, боец говорит, что только поддержка простых людей, таких как волонтёр Galina, даёт ему веру в победу и силу.
Чат вспыхивает сердцами.
Ловите видео. Оно поднимет дух. Люди в масках и бронежилитах бегут и стреляют. Ползут и стреляют. Ракеты летят. Танки идут. Церковные кресты крестят. Кадило кадит. Женщины ставят перед иконами свечи. Дети машут ручками вслед поездам с бойцами.
С бойцами Господь.
«Мы должны встать и идти, — напоминает волонтёр Galina. — Победа будет за нами. Тот, кто не переведёт хотя бы тысячу рублей, будет удален из группы».
Перевела.
30-30-60
Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Есть подход. Верхний пресс готов. Десять секунд отдыха.
Верх блаженства моей дочери — залезать мне под большие свитера, в которых я хожу дома, проводить рукой по животу, прижиматься к нему и шептать:
— Мамочка, я так люблю твой мягкий животик.
Я, в отличие от дочери, не разделяю восторга по поводу его мягкости.
Один, два, три, четыре. Ладони под ягодицы. Ноги прямо. Отрываю от пола. Прорабатываю нижний пресс. Двадцать девять. Тридцать. Десять секунд лежу.
— Мама, — с укоризной замечает дочь, — куда исчезает твой мягкий животик? Что же я теперь буду гладить?
— Хочу жёсткий! — капризничаю я.
Один, два, три… Шестьдесят секунд в планке. Чувствуется напряжение, дрожат косые мышцы. Минута прошла. Падаю на мат.
— Мама, сначала у тебя исчезли тити, теперь животик… Не уходи, не уходи, мама. Ты пахнешь моим детством.
Ещё два подхода.
25
Я жила во Вьетнаме, и у меня появились слабости. Кальмары с местного рынка. Да и сам рынок. У входа — лавки с корягами. Под ними — похожие на коряги тощие псины. На прилавках — куриные лапы, головы неземных существ, специи, палочки лемон-грасса, готовые рыбины, запечённые в фольге с кружочками чили. Под ногами — потроха, рыбья жижа, креветочный хитин.
Ещё одна слабость — вьетнамское телевидение. Двадцать пятый новостной канал.
Ведущие в фейковых костюмах Chanel рассказывают о том, как прекрасно жить во Вьетнаме.
Вьетнамская рожь колосится и рубится в жерновах азиатских комбайнов.
Заводы стреляют в небо трубами, исторгающими белый выхлоп сытой жизни.
Фабрики производят стопроцентный коттон.
Вьетнамский пионер совершил какой-то подвиг. Вот и папу его показали, и самого пионера. Развевается красный галстук. В кадре скромный, но нестыдный быт семьи. Суровый отец — хорошего сына воспитал. Белые стены, вид на трущобы, рис на столе.
Но вдруг лица ведущих нахмурились.
Не всё спокойно в стране.
Видеокамера стала свидетелем страшного преступления.
Мафия украла пальму вместе с горшком из ресторана в центре столицы.
Огни полицейских байков, протоколы, опрос свидетелей.
Грабителей поймали, пальму вернули. Всё хорошо. Ведущие улыбаются.
Новостные выпуски принято заканчивать чем-то лёгким, смешным и воодушевляющим. В стране инфляция, наводнение, лесные пожары, национальная валюта падает, заболеваемость ковидом растёт, но вот, посмотрите, из канализационного люка спасатели достали живого котёнка. На телевизионном сленге такой сюжет называется «бантик».
«Бантиком» стала история медведя-инвалида Диксона, который чуть не погиб от пуль браконьеров. С не меньшим интересом я слежу за приключениями манула Тимофея из московского зоопарка.
35
В военкомате брату Вове дали два для на сборы. И намекнули, что снаряжение и медикаменты лучше купить самому. Я спросила у брата Вовы, есть ли у него возможность откосить. Его презрение к моему вопросу чувствовалось даже через телефон.
— Я пойду. Это моё решение. Ты — женщина и не разбираешься в войне, — добавил он. — Я не буду бегать и прятаться.
Я не нашлась, что ответить.
Вспомнила про волонтёра Galina.
«Девочки, женщины! Брата мобилизовали», — написала я в чате. Чат оживился и развёл деятельность. Сделать жизнь человека на фронте выносимой помогут 35 вещей. Собрали их за сутки:
- Рюкзак
- Лежак
- Берцы
- Термобельё
- Балаклава на флисе
- Термоноски
- Прокладки
- Дождевик универсальный
- Сапоги (мембрана)
- Жгут (эсмарха)
- Бинты стерильные
- Шприцы, 5 мл
- Фонарь диодный.
- Батарейки типа АА, ААА
- Альпинистский карабин на 100 кг
- Маскирующий халат
- Маскирующая сеть
- Наколенники
- Омепрозол
- Нимесулид
- Стрептоцид (в порошке)
- Вазелин
- Консервы
- Клотримазол
- Лоперамид
- Ибупрофен
- Анальгин
- Антибиотик
- Активированный уголь
- Ср-во от кашля
- Пластырь в рулоне
- Пятиточечник
- Спальный мешок -30°
- Влажные салфетки
- Клей-БФ.
Я еду в такси и везу брату Вове рюкзак на точку сбора. Рюкзак здоровый и неудобный, но поместился на заднем сиденье. Я твержу себе, что все эти вещи в рюкзаке — для защиты, а не для убийства.
Я недоумеваю, почему сбором снаряги и бинтов для военной операции занимаются женщины. А в свободное от сборов время печатают кровоостанавливающие жгуты на домашнем 3D-принтере.
Я понимаю, что не поддерживаю бойню, но и не привезти брату Вове рюкзак на пункт сбора я не могу.
Я будто парю над собой и вижу нас с рюкзаком такими крохотными на заднем сиденье машины, которая мчит между заснеженных елей и придорожных кустов. Я сижу ссутулившись и набираю в заметках телефона этот текст. Я держу телефон близко к лицу. Надо, наконец, найти время и сделать операцию по коррекции зрения…
Я хочу зафиксировать этот момент. Потому что завтра, через месяц, через год всё это уже будет неважно.
Я думаю, пригодится ли брату Вове рюкзак.
Где и в каких полях он будет месить землю новенькими тяжёлыми берцами?
Спасут ли кого-то жгуты, напечатанные на 3D-принтере?
Согреет ли китайский спальный мешок?
Сколько из этих вещей сгинет бесследно в разверзнувшейся хтони вместе с людьми.
Историю последних лет легко можно проследить по истории покупок на Озоне.
Шпатлёвка — обои рулонные — телевизор плазменный — памперсы ноль плюс — бассейн для сада — электрогриль — тетради в клетку — колготки детские — жгут эсмарха — бронежилет.
В любой ситуации убаюкивай себя покупками. Кликай кнопку «оформить заказ», взмахивай картой на кассе — и наркотик, зависимость от которого росла со временем пропорционально толерантности к нему, в твоей крови. Пустоты нелюбви заполнены. Вчера — кофемашина, сегодня — бронежилет.
С точи зрения оголтелого потребления разница невелика. Это эпоха без декаданса.
О своих переживаниях насчёт брата Вовы я рассказала другу Алексею.
— Ты не волнуешься за него. Раньше ты никогда не вспоминала о брате Вове и вдруг он возник. Ты просто хочешь внимания.
Я задумалась.
Брат Вова написал, что у него всё хорошо. Государство его укомплектовало. Но мой рюкзак тоже пригодится.
33
Да, я живу в недостроенном доме. Кто бы ни приходил в гости или так, из любопытства, обязательно говорит:
— Ну, ничего. Всё постепенно.
Постепенно я доделывала ремонт и покупала мебель. Ванную угловую, стеллажи книжные, стол обеденный, шкафы детские, диван кожаный, тумбы прикроватные.
В марте я осталась без работы. Телеканал приостановил выпуск развлекательного контента. Издательство, где я редактировала литературу, переориентировалось на психологический контент по самопомощи.
Постепенно таял банковский счёт. Летом я стала продавать свои трофеи — сумки луи виттон. Оставила себе самую маленькую — на память. Вырученные за них деньги ушли на оплату долгов, а вот на коммуналку не хватило — сумки закончились.
Осенью в доме отключили свет. Электрик по требованию управляющей компании повесил в общем щитке на улице хитрый замочек, который ограничивал количество потребляемой энергии. Я взмолилась, и электрик научил меня его снимать, снабдив специальным ключиком. Мы с электриком перемигивались, когда встречали друг друга на улице.
В декабре крыльцо завалило снегом. Неожиданно. Я не смогла открыть входную дверь. Пришлось вылезать на улицу в окно и лопатой раскапывать себе путь. Крыльцо необходимо было остеклить. Каждое утро я просыпалась в шесть с пульсирующей в районе пупка тревогой и думала, где найти деньги на крыльцо. Оно поглотило меня. Мне нравилось думать о крыльце. О том, как я сделаю его тёплым и какую положу плитку на пол. Мне хотелось серую. Широкоформатную. Шероховатую. Я придумала, что подвешу на своём остеклённом крыльце
диван-качели. И мои дети будут на нём качаться.
Неожиданно вышел приказ оборудовать подвалы многоквартирных домов в московской области под бомбоубежища. В нашем посёлке есть такие. Жители коттеджей и таунхаусов презрительно называют их МКД. Соседи нашли годный подвал и стали собирать туда вещи первой необходимости. Постепенно. Разосланный всем неравнодушным к собственной судьбе список включал тридцать пять пунктов:
-
- Вода в пятилитровых бадьях
- Чай в пакетиках
- Молоко долгого срока хранения
- Средства дезинфекции
- Антибиотики
- Средства от расстройства желудка
- Антигистаминные
- Препараты психиатрические и от эпилепсии
- Инсулин
- Аппараты для измерения давления
- Пульсоксиметры
- Термометры электронные и спиртовые
- Перевязочные материалы, шприцы одноразовые 1—5 мл
- Консервы со сроком годности не менее года
- Детское питание
- Памперсы
- Средства личной гигиены
- Биотуалеты
- Пледы флисовые
- Термоодеяла
- Коврики туристические фольгированные
- Носки
- Резиновые сапоги любых размеров
- Молотки, топоры
- Отвёртки, ключи, шурупы, гвозди
- Ножницы средние и большие
- Скотч
- Пищевая плёнка
- Фольга
- Спички
- Макароны, крупы, сахар
- Кастрюли, вёдра, столовые приборы, ножи, тарелки, чашки, одноразовые или из нержавейки.
- Огнетушители, пожодеяла, самоспасы
- Окопные свечи
- Газовые горелки.
Я засомневалась насчёт крыльца. Стоит ли закатывать его в стекло, если на дом может упасть снаряд или ракета. Впрочем, даже фрагменты сбитого беспилотника могут уничтожить моё остеклённое крыльцо. И широкоформатную плитку. И подвесные качели-диван. Да и нас с детьми они вполне могут уничтожить.
Я настолько устала от пируэтов с лопатой, борьбы с электроэнергией и мыслей о крыльце, что была уже не против такого исхода.
975
Приехала с детьми в строительный гипермаркет за лиловой краской, артикул 275. Тон краски — важная штука, когда нужно закрасить загогулины от чёрного маркера в недавно отремонтированной детской.
Другие, приличные, дети, придавленные перфораторами, шуруповёртами, кашпо и половичками для входной двери с надписью welcome home, тихо втыкали в телефоны в тележках.
Мои же, едва оказавшись в магазине, отвергли планшет, вывалились из телеги и пошли крушить стройматериалы. Особенно детей впечатлил отдел «Мир унитазов». Они стали пихать в их фаянсовое нутро разноцветные мочалки и разгромили стенд с говнотёрками.
Я всё же взяла себя в руки и велела сыну следить за сестрой, пока буду искать нужную лиловую краску. Сжимая в руках бумажку с артикулом, заглянула и в отдел скобяных изделий, в очередной раз поразившись парадоксальной аксиоме ремонта: несмотря на изобилие товара, никогда ничего ни к чему не подходит.
Мои размышления прервал страшный детский крик. Оказалось, что сын, который, к моему стыду и восхищению, ещё и отличная нянька, развлекал дочь тем, что подкидывал в воздух игрушечную собачку. И забросил её на крышу экспозиционной душевой кабины. На помощь ему бросился консультант. Он был загнал сыном на крышу кабинки — искать плюшевую безделушку. Сын давал указания. Дочь кричала на весь магазин — «собааакаааа».
Проходящие мимо тётушки качали головами.
Консультант предложил мне тоже залезть между кабин — посмотреть чёртову собаку там.
Я взяла орущую дочь на руки и раскорячилась в кабинах. Сверху сыпалась пыль — эмпатичный консультант копошился на верхотуре в поисках игрушки. Дочь по привычке запустила руки под мою футболку в поисках утешения. Сын притащил откуда-то крестики для плитки и сказал, что хочет их купить — «для опытов».
Раздался телефонный звонок. Это была девяностолетняя бабушка Галя. Не отвечать девяностолетней бабушке Гале нельзя. Я с трудом нажала пальцем на зелёный кружок приёма.
— Леночка, добрый день, — поздоровалась бабушка Галя. — Я волнуюсь. Как у тебя дела в институте?
60
Все кругом — в шубах-чебурашках.
Первая шуба-чебурашка настигла меня в семь лет. Тогда всё покупали впрок. Особенно тревожные москвичи брели домой с ожерельем из туалетной бумаги на шее. Интеллигентная бабушка Нина комментировала это жёстко: «Обосрались».
Одним звонким от морозца ноябрьским днём меня поставили перед фактом: «Лена. Мы достали тебе шубу». Пока я раздумывала, как отнестись к этой новости, меня засунули в трамвай и повезли куда-то на Павелецкую. Мерить шубу. Она принадлежала подруге подруги внучки бабушкиной подруги и не подошла.
Подруга подруги внучки бабушкиной подруги жила зажиточно. В гостиной стоял бежевый рояль, из крышки которого торчали хрустальные вазы. Каждую вазу венчала меховая шапка.
Шуба торжественно висела на железных плечиках и была настолько страшной, что, едва увидев её, я чуть не рухнула в обморок. И было отчего. Бежевая чебурашка с вставками из тусклого искусственно меха, вероятно, медведя, вложившего все деньги в акции МММ. Я, конечно, закатила истерику. И заявила, что никогда это не надену. Меня увезли, сказав, что подумают. Через неделю прихожу домой — висит. Два года в ней форсила.
Вторая чебурашка сыграла злую шутку с моей школьной подругой Лизой. В пятом классе уроки физической культуры у нас проходили в бассейне. Мы ездили туда на автобусе. Рядом располагалась Курьяновская станция аэрации. И как-то зимой после плавания мы с подругой Лизой решили туда проникнуть. Посмотреть, как… плавает говно. Ну, это, правда, интересно, вы б разве не пошли? Дымящуюся от пара станцию окружал забор. Я была в утлом китайском пуховике и змейкой проскользнула в прутья. Подруга Лиза пыхтела рядом в добротной коричневой чебурашке. И застряла. Пришлось сначала вытаскивать её из шубы, а затем вынимать и саму шубу из забора.
Много лет спустя я оказалась в Греции на шубной фабрике. В вольерах на улице толкали друг друга симпатичные норки: голубые, чёрные, палевые. Внутри было огромное помещение, до самого потолка заваленное звериными шкурками. Отдельно лежали голубые, отдельно — чёрные, отдельно — палевые. Экскурсовод сообщила, что на одну шубу уходит примерно шестьдесят норок.
Вернувшись домой, я отделалась от своих натуральных шуб на авито и купила третью чебурашку.
30х40
Приятель Александр — художник. Я купила у него великолепную картину. Тридцать на сорок. На ней была изображена статуя, которая выпрыгивает в окно. Рядом на стульчике сидит старушка и дремлет. Картина называлась «Спящая смотрительница».
Бывший муж Дмитрий не оценил картину художника Александра. Ему не нравилось, что статуя была обнажена. И вздумала куда-то сбежать. Во время одного из скандалов, которые сопровождали крах наших отношений, он схватил картину и попытался её уничтожить — разорвать руками. Но картон оказался на удивление крепким — работа сильно помялась, кое-где сломалась, но не сдалась.
Я снова повесила её на законное место. Покорёженная, она даже обрела некий исторический флёр. Однако, собирая остатки вещей, бывший муж Дмитрий снова сбил её со стены и растоптал ногами. Это не первый случай, когда произведения искусства вызывают в людях агрессию. Суфражистка Мэри Ричардсон порезала ножом картину «Венера с зеркалом», когда та была выставлена в Национальной галерее в Лондоне. «Падение Проклятых» Рубенса облили кислотой. На автопортрете Ван Гога вандал вырезал огромную букву «Х». А на «Гернике» Пикассо один сумасшедший, вооружившись баллончиком с краской, написал Kill Lies All.
Мне было лестно, что выбранная мною картина вызывала в человеке такие деструктивные эмоции.
О приключениях удивительной работы художника Александра узнала одна коллекционерка и предложила выкупить её за сумму, в два раза больше той, что я за неё заплатила. Я поломалась и согласилась. Мне было жаль расставаться с каменным человеком. Но я опасалась, что следующей атаки бывшего мужа Дмитрия он не выдержит. Коллекционерка попросила на прощание написать что-нибудь на изломанном обороте.
Я написала. Что статуя думала сбежать. От воспоминаний, чувств, ненужных людей, глупых вещей, от любви и нелюбви, от самой себя, но застряла в оконном проёме. Во время землетрясений стоит вставать в проёмы… Я пожелала белому человеку бежать дальше — искусство должно путешествовать.
Я так и чувствую себя — где-то между. В проёме.
В переходах, весне и осени, рождении ребёнка и угасании старика, в процессе загорания лампочки есть колоссальная энергия созидания и разрушения. Между жизнью и смертью. Эросом и тонатосом — в гипносе.
Во сне.
А во сне можно всё.
109
На Крещение собралась в церковь — набрать святой воды. В сорок лет начинаешь верить в её колдовские свойства. Знакомый профессор Константин Олегович утверждает, что вода запоминает любую информацию, и её можно заговорить. Проклятьем или молитвой. По сути молитва — это набор кодов. Только не цифр, а слов. И вода, заряженная словами-кодами, исцеляет тело и душу. Профессор Константин Олегович посоветовал принести в дом воду, начинённую молитвами, непременно из серебряной купели. «Вот увидишь, она никогда не испортится», — обещал он.
Я надела длинную юбку, накинула на голову аскетичный платок. Взяла в правую руку пятилитровую пустую баклажку из-под шишкиного леса. На ней остался ценник — 109 руб. Взглянула на себя в зеркало. Мелькнула мысль: вот я и стала тёткой.
В церкви отец Алексий встретил меня радушно и, орудуя красивым черпалом, щедро наполнил голубоватую тару святой водой из купели.
— Приходите вечером на службу с мужем, — пригласил он.
Я сообщила, что мужа у меня больше нет, мы разошлись.
— Почему, — расстроился отец Алексий.
— Я его разлюбила, — призналась я.
— С чего вы взяли, что разлюбили? — спросил он.
Я поняла, что разлюбила бывшего мужа Дмитрия, когда его рука, положенная на меня во сне, стала казаться бетонной плитой.
Но не произнесла этого вслух.
— Легко любить, когда любишь, — вздохнул батюшка. — А ты попробуй любить, когда не любишь.
— Кто это сказал? Христос?
— Нет. Это Камиль сказал. Смотрели фильм «Разговоры мужчин»? Вот они там в последней части сидят в питерском ресторане на крыше, а Камиль и говорит: «Легко любить, когда любишь. А вот когда не любишь…»
Обсудили с отцом Алексием современное кино. Интересная вышла беседа. Её прервала женщина в коричневом зипуне. Она случайно опустила в ящик с записками об упокоении записку о здравии. Отец Алексий извинился и побежал разбираться.
Я взяла святую воду и побрела любить дальше.
[*] Включеён в список иноагентов Минъюстом РФ (Ред.).