Главы из романа
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2023
Белецкий Родион Андреевич — прозаик, сценарист, драматург. Родился в 1970 году в Москве. Окончил ВГИК (мастерская Н.Н.Фигуровского). Пьесы ставились во всех крупных городах России и за рубежом. Автор сценариев 30 сериалов. Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Иностранная литература» и др. Живёт в Москве.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2019, № 8.
Роман «Чужой ребёнок» выходит в «Редакции Елены Шубиной» (издательство АСТ) осенью 2023 года.
Глава 1
И был большой город. И жила в нём пара, которая промышляла тем, что вырывала сумки из рук прохожих. То есть совершала открытое хищение чужого имущества — иными словами, грабёж. 161-ая статья Уголовного кодекса Российской Федерации.
И звали молодых людей Ирина и Михаил. Были они поджарыми, одного роста и вечно голодными. До секса тоже.
Хоть воровство вошло у них в привычку, волнение перед очередным делом их не оставляло. Они подолгу сидели в машине и собирались с духом.
— Как я выгляжу? — спросила Ира, наблюдая за прохожими через лобовое стекло.
— Ты будешь в маске, — ответил Миша, не глядя на неё.
— И что мне теперь, как уродке, бегать, да?
Миша повернулся и посмотрел на Иру внимательным образом.
— Ты — богиня! — сказал он.
— Если крепко держать будет, сразу отпускай, — сказала Ира, за пять минут до преступления она не верила комплиментам.
— Нет, я, блин, встану и буду сумку из рук выдёргивать!
— Ты так делал.
— Не делал я так ни разу, — сказал Миша.
Он знал, что Ира была права. Совсем недавно, на Проспекте Мира он вцепился в поддельную сумку «Гуччи», дёрнул и потащил на себя хозяйку, квадратную женщину за пятьдесят, которая сражалась за сумку, словной там лежал приказ о её помиловании.
Так они и стояли на фоне мечети и тянули сумку в разные стороны, пока Миша не сообразил и не отпустил порядком растянутые дерматиновые ручки.
— И не надо ко мне близко бежать, — сказал Миша. — Так сразу видно, что мы вместе.
— Боишься, что меня примут? — спросила Ира.
— Да кому ты нужна.
— Подонок, — сказала Ира и притянула Мишу к себе.
Целовался Миша лучше всех в Москве. А может быть, и в России. Ира была в этом точно уверена. У неё был опыт.
— Осторожно. Помада, — сказала Ира, и они поцеловались ещё раз.
— И чего? Ты же в маске будешь? — спросил Миша, расстёгивая ширинку.
Ира сделала круглые глаза.
— Застегни обратно! — приказала она
Обычно её приказов Миша не слушался.
— Ир, давай, а? — он потянул к ней свои ручищи.
Прохожие за окнами его не смущали. Её, впрочем, тоже.
— Мы на работе, — сказала Ира строго.
— Мы быстро.
— Нам за квартиру платить! — она знала его слабые места.
Впрочем, ничего оригинального: чувство вины, синдром мужика, «слабо» и ещё две-три болевых точки. И чувство ответственности, кстати. Несмотря на судимость.
Миша глубоко вздохнул, застегнул молнию на брюках и насупился:
— Короче, ты мне нужна просто для страховки. На рожон не лезешь. Сбоку всегда. Что бы ни случилось, сам разберусь.
— Может, я тебе вообще не нужна?
— Ир, я тебя прошу, не лезь в бутылку. Послушай. Я сумку дёргаю — и по Петровке. Просто будь рядом.
Миша полез в карман за сигаретами. Ира подождала, когда он открыл пачку, после нескольких попыток сорвав с неё целлофановую рубашку.
— Не кури. Тебе бегать, — сказала она.
Миша сделал гримасу, убрал. Посидели ещё.
— Ладно, выходим, — сказал Миша.
Пошли против людского потока. Старый жигуль остался у них за спиной. На номер Миша налепил бумажку от сигарет.
Шли плечо к плечу, обходя прохожих. Ира вытащила белую с тесёмками маску, но надевать её не торопилась. Миша это заметил.
— Надевай, — сказал Миша. — Скажи спасибо, что не такая, как зимой мы носили.
— Ненавижу эти гондоны, — Иру аж передёрнуло.
— Балаклавы они назывались.
— Знаю, — сказала Ира и добавила: — пожалуйста, дёргай лучше у баб.
— Ага, — Миша нервно зевнул. — Помнишь, как та тётка? За собой её тащил километр!
— Я помню, как тебе мужик зуб выбил, — сказала Ира.
— Ладно, проехали.
Миша остановился. Остановилась вслед за ним и Ира.
— Вон та, — Миша кивнул.
— Где?
Пришлось показать рукой:
— Вон.
Далеко впереди стояла женщина в джинсах, с сумкой в руке. Держала сумку за ручки. Прямо на их глазах женщина поменяла позу.
— Теперь двумя руками держит, — сказала Ира.
— Не слепой, вижу, — сказал Миша. — Сейчас отпустит.
— Кого отпустит?
— Руку вторую отпустит.
Говоря, Миша разминал ноги. Бывший спортсмен без разминки не бегал.
И, действительно, женщина поменяла руку. Стояла, разглядывая витрину, в которой одна пара туфель стоила как весь Кузнецкий мост.
— Всё, — сказал Миша. Это был сигнал.
— С Богом, — сказала атеистка Ира и натянула маску. — Я рядом.
— Не лезь, главное!
И Миша побежал. Уверенно, красиво, быстро, хоть сейчас в сборную. На бегу склонил корпус вправо и резким движением вырвал сумку у женщины. Та взмахнула крашеной чёлкой и раздался мощный, тренированный вой:
— А-а-а! Ты чего?! А-а-а! Украли!!! Держи! Украл! Сумку украл!!
Тёткин крик перекрыл все уличные шумы. Люди стали поворачивать головы, но Миша под визг тормозов уже перебегал Петровку. Он поймал дыхание, прибавил скорость, резво свернул в Столешников переулок, потом через Дмитровку в Камергерский. А там он знал одну незаметную арку.
* * *
Я никак не могла найти работу. Сидела на очередном собеседовании и читала вслух только что написанное тестовое задание. По мере чтения у заказчицы округлялись глаза. Хотя, к слову сказать, они и так у неё были навыкате.
— Если человек ни разу в жизни не принимал решения, — Юля читает с выражением, — если он до сих пор живёт с мамой, если он продолжает перекладывать ответственность на всех, кроме себя, и чистит зубы пальцем, если ему в принципе некуда пойти и, тем более, не в чем, — мы готовы принять его на наших курсах…
— Подождите, подождите, — заказчица не выдержала и перебила, подавшись вперёд. — Это вы написали в качестве?..
— Да, — сказала я. — Это реклама ваших Курсов Европейского Успеха. Тестовое задание.
Заказчица сложила губы в куриную гузку.
— Понятно, — прошипела она. — Юлия, мы вам перезвоним.
Надо ли говорить, что звонка от неё я могла ждать до второго пришествия? Почему меня не хотят брать в дружные, сплочённые коллективы? С дисциплиной у меня всё нормально. Внешность — терпимая. Три с двумя плюсами. Характер только плохой. Не такой, как у отца, но тоже плохой.
В тот день у меня было ещё одно собеседование. Менеджер с толстой шеей сказал:
— Расскажите о себе.
— Закончила МГУ, — говорю, — факультет журналистики. На последнем курсе мне пришлось…
Но продолжить он не дал:
— График работы у нас ненормированный.
Я на него посмотрела, как на врага народа, и спрашиваю:
— Мне дальше рассказывать?
— Да, — говорит, — конечно, прошу вас.
Сбил с мысли, но я продолжила:
— На последнем курсе устроилась в рекламную фирму…
И опять он перебивает. Встревает такой на позитиве:
— И в целом мы даже приветствуем, когда люди начинают жить интересами фирмы.
— Это в смысле? — спрашиваю.
— Когда готовим проект, для нас обычное дело, если сотрудники задерживаются. Не ради денег — ради общей цели!
Тут я начинаю всё понимать:
— А вы деньги вообще платите?
А он мне такой:
— Юлия, вы из тех, кого прежде всего интересуют деньги?
— Интересуют, да.
Мой ответ менеджеру не понравился.
— Первый месяц испытательный. Мы смотрим на вас, вы — на нас. Оплата не производится.
Ну я встала и ушла. Не помню, дверью хлопнула или нет. Хотя надо было, по-хорошему. Ушла, короче, с максимально высоко поднятой головой.
Мне нравилась старая работа. Но главный не понимал, почему меня постоянно нет на месте. Пыталась объяснить, что мне отец мозг выносит, говорила, что я в няньку давно превратилась. А он такой:
— Найми сиделку.
— Не хочет он сиделку, — говорю.
Главный аж поперхнулся и говорит:
— Даже я хочу сиделку! Все хотят сиделку! Выйди на улицу и спроси любого! Каждый хочет сиделку!
— Это каждый, — говорю, — а он упёрся.
— Я не знаю тогда, что делать, — сказал главный. — Ты дурная, конечно, но меня всё устраивает, если ты нормально работаешь.
В спину мне дышала жирная Настя. Она и заняла моё место.
Надо было собраться с силами и поговорить с отцом. Но в этот раз я не смогла. Вернулась домой, только дверь открыла, а он уже голосит:
— Юля! Юля! Юленька!!!
И всё это голосом умирающего праведника. Перед ним стоял обед, который я приготовила, встав в шесть утра.
— Что, пап? — спрашиваю.
А он тычет в тарелку пальцем и верещит:
— Это мясо?!
— Не кричи, пап.
А он ещё громче:
— Ты же знаешь, что я не ем мяса!!!
Я его чуть не прибила.
— Это — тунец, — говорю.
— Это точно тунец?
— Да, это тунец. Мясо тунца.
— Значит, это мясо?! Я не ем мяса, ты же знаешь!!! — Руки ко мне протянул, как герой из греческой трагедии.
А я ему:
— Это рыба, папа!
Но Царя Эдипа было уже не остановить.
Я сама была, как рыба тунец. Меня поймали, бросили на палубу и я, выгибаясь всем телом, выпучив глаза, хлопала ртом, а сказать толком ничего не могла. И я задыхалась.
— Принеси мне судно, — орал мой папенька.
И я несла.
* * *
В тишине открылась и хлопнула дверь, притянутая ржавой, но мощной пружиной. Миша с сумкой в руке проскользнул в тёмный подъезд.
— Котик, ты здесь? — спросил он негромко.
Ира вышла из темноты.
— Перестань назвать меня котиком!
В подъезде откликнулось эхо. Оба заметили это, и оба, не сговариваясь, стали говорить тише.
— Это было бомбически! — объявил Миша. — Ты видела, как я рванул?! Ты видела?! Просто в точку ушёл!
— Я подвернула ногу, — сказала Ира.
Миша убрал улыбку с лица:
— Когда ты успела?
— За тобой бежала, под ноги не смотрела. На тебя смотрела. И подвернула, прямо под себя. Больно.
Миша нагнулся:
— Покажи.
Ира отступила назад:
— Лучше сумку мне покажи.
— Давай отойдём, — сказал Миша.
Они поднялись на площадку между первым и вторым этажом. Ира преодолела ступеньки не хромая. Миша поставил сумку на подоконник и расстегнул молнию.
— Ноутбук!!! — вскрикнули они одновременно, несмотря на конспирацию.
«Бук- бук- бук», — сказало эхо.
— Жизнь продолжается! — сказал Миша.
— Я заказала кофточку, забыла тебе сказать, — Ира очаровательно пожала плечами.
Миша нахмурился:
— Мы за квартиру ещё не заплатили.
— На всё хватит, — сказала Ира. — Что там ещё?
Переложив аккуратно ноутбук на подоконник, они начали потрошить сумку.
— Не пойму… — сказал Миша, — Игрушки. Соска, смотри.
Жёлтая резиновая белочка для купания пискнула у Миши в руке.
— Кошелька нет? — строго спросила Ира.
Сдвинув игрушки в сторону, Миша порылся в сумке основательно.
— Нет, — ответил он, поднимая голову.
— Блин, — Ира расстроилась. — Ничего больше брать не будем. Сумка дишманская.
— А игрушки? Они новые.
— У тебя есть дети?
— Нет, — сказал Миша, подумав.
— И у меня нет, — сказала Ира. — Кроме тебя.
* * *
Я ощущала себя подушкой. Большой, со складками, потрёпанными углами. Меня сминали, встряхивали, взбивали сильными ударами, прежде чем положить себе под голову. Повернуться, уткнуться в меня слюнявым лицом — вот тут я была кстати. А ночь прошла — запулили подушку в угол и забыли. Не нужна, чего о ней думать? Пусть валяется до следующей надобности.
Всё изменилось, когда я вернулась домой, не дойдя до метро. Забыла телефон. Вошла вся в своих мыслях. В основном, мысли были о том, насколько я ничтожная личность. Осторожно прикрыла дверь, чтобы отец не разорался и, забрав телефон с подставки для обуви, заглянула в комнату. Просто проверить больного. Заглянула и окаменела.
Мой папа, который третий год не вставал с кровати, инвалид моего сердца, стоял на своих двоих перед включённым телевизором и, переминаясь с ноги на ногу, ел зефир.
Сначала я не могла поверить своим глазам. Говорят, чудеса встречаются не только в кино, но чтобы у меня в гостиной! Отче мой тем временем спокойно подошёл к столу, взял две зефирины из раскрытой пачки, одну надкусил и, вразвалочку, вернулся к телевизионному ящику.
— Папа… — сказала я тихо.
Он обернулся, испугался и тут же закачался, словно собирался упасть. Но не упал.
— Ты что, ты… ходишь?! — спросила я.
— Это… я случайно, — сказал папа. — Сейчас…
И он на моих глазах, словно я ничего не вижу, поковылял к кровати и рухнул на неё с театральным стоном.
На экране телевизора тем временем весело плясала зебра в клеточку.
— Я не стою, Юлечка, — сказал он мне после того как лёг.
Но я хоть и была в глубоком шоке, способности соображать не утратила.
— Ты, — говорю, — не просто ходишь, ты ещё и подпрыгиваешь!
— Разве? Я случайно!
И тут меня прорвало. Я прямо заорала:
— Перестань морочить мне голову! Ты притворялся?! Ты всё это время притворялся?!
Я так громко это выкрикнула, что у меня у самой зазвенело в ушах, а в глазах пронеслись многочисленные ночные горшки, скандалы на пустом месте, как я тысячи раз отпрашивалась с работы и ползала возле кровати, собирая тряпкой разлитый суп.
— Нет, Юлечка, я не притворялся! — упорствовал папочка.
— Всё! — сказала я. — Нанимаю тебе сиделку.
Папа закатил глаза. Артист погорелого театра!
— Юлия, мне плохо. Кружится голова. Принеси коробку.
Так он называл аптечку.
— Да фиг тебе! — вырвалось у меня.
В тот момент это было сказано в проброс, словно вырвалось. Это ведь и на самом деле вырвалось. Но прозвучать это должно было следующим образом: «Да фиг тебе!!!»
И даже, знаете, ещё грубее. И я сказала грубее.
Папочка заверещал:
— Доча, ты ругаешься?
Но через горькую обиду я уже чувствовала свою власть и всемогущество.
— Ругаюсь? Нет! Это я ещё только начала. Это я только разминаюсь, ясно?! И только слово мне поперёк скажи!
Он пытался, конечно, оправдаться, что-то лепетал, но я сказала, что он симулянт и врун!
А он:
— Юля, я запутался.
И это вот «запутался» опять вывело меня из себя.
— Хочешь я тебе, папа, судно принесу?! Я сейчас принесу!
Пошла, вернулась с уткой в руке, которую я после него мыла бессчётное количество раз. А он не на шутку испугался:
— Положи судно.
— А что смущает?
Он прытко пополз по кровати к стене:
— Не маши им передо мной!
— Уже не нужно, судно, да?
Тут папа даже взвизгнул:
— Положи судно, немедленно!
Ну положила я судно. На тумбочку. Прямо перед его носом грохнула.
— Пропала нужда, я смотрю! Пять лет! Пять лет! Как рабыня Изаура! Как у тебя совести-то хватило притворяться?! Так вот куда халва по ночам пропадала!
Папочка пытался оправдаться:
— Тот обморок год назад был правдой.
Железное судно снова оказалось в моей руке. Подумала, двину ему от души, по-родственному. Суд меня оправдает. Удержалась только потому, что отец заорал на весь дом:
— Положи немедленно судно! Люди! Помогите! Меня сейчас будут убивать! Спасите!!!
В итоге я его не убила. Хотя желание было сильное. Но я гуманист. Сдержала себя. Провела над собой стремительную мощную работу.
Сели за стол переговоров. Разделили обязанности. Чудесно исцелённый даже согласился сам себя мыть. А я получила свободу. Отмена крепостного права и всё такое.
Своими руками вышвырнула судно на помойку. Потом тщательно пересмотрела свой скудный гардероб. Кое-что ещё можно было надеть. Я была готова к новому собеседованию. В самом широком смысле этого слова.
Жизнь словно открылась передо мной, как тяжёлые ворота старого замка.
Дурацкий образ. Но смысл, надеюсь, понятен.
* * *
Воры-грабители отдыхали лёжа на кровати. Миша полежал, заложив руки за голову, немного подумал о том, какой он ловкий и какой он молодец, и потянулся к Ире. Заскрипела кровать.
— Не трогай меня! — сказала Ира строго.
— Хорошо-хорошо, — Миша вернулся в прежнюю позицию.
Ира подняла и показала Мише голую ногу.
— Видишь, как опухла?
Тот снова потянул к ней руки:
— Всё равно нога красивая.
— Я знаю, — Ира убрала ногу. — Не сворачивай с темы. Нельзя было больше попросить?
— Ты же знаешь Пранкера. Ноут, говорит, юзаный.
— А ты что ему сказал?
— Я говорю, нормальный, не старый, сам посмотри.
— Ничего ты такого не сказал. Не трогай мою ногу! Взял копейки и ушёл.
Миша поджал губы. Он и сам понимал, что сдал компьютер задёшево.
— Да ещё надёргаем.
— Как я надёргаю? — спросила Ира. — Как? Еле хожу.
— Я сам пойду.
Ира замотала головой:
— Одного не отпущу!
— Будешь за мной на такси ездить?
— Как-нибудь найду способ, — сказала Ира. — Буду осуществлять общий контроль, ясно?
— Конечно, — ответил Миша и полез к ней с упорством бывшего спортсмена.
— У меня нога, — сказала Ира.
— Я знаю, — ответил Миша
Заскрипела, застонала кровать.
* * *
Чтобы попасть на следующее собеседование, мне нужно было пройти собеседование и только после этого получить драгоценный адрес. И, как ни странно, эту наводку дал мне отец. Действительно, не знаешь, где найдёшь.
Я пришла в дом напротив Красной площади. Входя, оглянулась на зубчатые стены и успела удивиться, как они могли хоть от чего-то защитить?
Поздоровалась с охранником. Кажется, от этого он стал ещё злее:
— Документы.
— Я на собеседование.
— Ваши документы!
Разглядывая мой паспорт, охранник приказал:
— Бахилы надевайте.
Я послушно надела бахилы. Предчувствие было нехорошим.
— Третий этаж, по лестнице, — сказал охранник.
Я пошла. Белая мраморная лестница, как в Большом театре.
Лифт не предложили. Спасибо, что бахилы не заставили покупать. Единственный плюс — из окон видно Кремль. Чем выше поднималась, тем лучше становился виден.
Тайный кастинг в логове олигарха Филимонова. Только для своих. Мне уже хотелось сбежать. Однако заставила себя добраться до нужного этажа.
В коридоре сидели, как бы это сказать, девушки. Повернулись на меня все разом. Как динозавры в фильме «Парк Юрского Периода». Думала, на конкурс красоты попала. Все на каблуках, в мини. Тощие. А меня словно кофе им приносить наняли. Каблуков нет, эпиляции тоже. Я, похоже, в пролёте.
— Кто последний? — спрашиваю.
Думаете, мне кто-нибудь ответил? Тишина, как на Ваганьковском кладбище. Ещё и отвернулись, золушки грёбанные, словно по команде. Села на стул с краю. Все уткнулись в огромные смартфоны. Ну, и я тоже.
* * *
В спальне у воров тихо играло радио. Джаз. По идее он должен был способствовать расслаблению. Но Ира, напротив, напрягалась всё больше и больше. Окончательно она вышла из себя, когда Миша залез в постель с тарелкой, поставил её себе не колени и начал есть. Точнее, чавкать. На всю комнату.
— Какое у нас будущее? — спросила Ира.
— Светлое, — сказал Миша спокойно.
— Я просила тебя не есть в кровати!
— Я в последний раз.
— Что нас ждёт? — спросила Ира. — До пенсии вот так бегать будем?
— Блин! — сказал Миша. — Я котлету уронил.
— А если тебя поймают? — продолжала Ира. — Меня не будет, а тебя поймают? Если я останусь? Одна? С этой ногой драной? Что со мной будет?
— Ир, я — спортсмен. Нет у меня воображения. Не мучай меня.
— Всё плохо! — сказала Ира драматическим голосом. — Нас ничего не связывает вообще.
Миша внимательно посмотрел на Иру, отложил тарелку с недоеденной котлетой, вытер рот рукой и сказал:
— Ладно. Выходи за меня.
Ира от возмущения даже взвизгнула:
— Заткнись! С этим не шутят, Мишенька. Может, у тебя в Тушино шутят, а у нас на Арбате — нет!
— Я не шучу. Дёрнем что-нибудь ценное — я тебе кольцо куплю.
— Всё, я спать.
Ира легла и демонстративно отвернулась к стене. Долго устраивалась, но всё попой к Мише. Скрипела кровать.
— Ир, я два куплю. Кольца, — сказал Миша за её спиной. — Тебе и мне. Ир…
Ира заплакала. Тихо, как в детстве. Миша подумал и положил ей руку на плечо. Гладил нежно, неуверенно.
* * *
Очередь претенденток двигалась медленно. Сидели мы долго. Кое-кто из моделей заснул. Понятное дело, красиво заснул. Было одиннадцать вечера, когда до меня дошла очередь. Появился дядя с внешностью Колчака, в дорогом костюме и с розовым галстуком. Он сказал:
— Дайте мне ваш смартфон.
— Это что-то новое, — говорю. — А если не дам?
— Пойдёте домой, — сказал дядя.
Короче, смартфон я отдала. Дядя развернулся на каблуках и бодро зашагал по коридору. Остановился и сказал, не оборачиваясь, командным голосом:
— А что вы сидите? Вам отдельное приглашение нужно?
Пошли по коридору вместе. Судя по всему, в этом здании попытались восстановить бывшую купеческую роскошь, но получился китайский чайный дом. Беременные амуры смотрели из-под потолка, искренне не понимая, как у такого человека, как я, вообще может быть смартфон.
Вошли в комнату-аппендикс. Адмирал Колчак тут же уселся на свой личный стул. Я без приглашения села напротив. Дядя катнул по гранитной столешнице ручку, положил листок бумаги.
— Пишите, — сказал.
— Что писать?
Дядя захотел прожечь меня взглядом, но кишка у него тонка.
— Вы в какой области специалист?
— По связям с общественностью.
Дядя не сводил с меня бесцветных глаз.
— Напишите правду.
Словно меня в разведчики принимали.
— В смысле, правду? — спрашиваю.
— Ваше первое впечатление! — дядя начал раздражаться.
— Я не понимаю, — сказала я спокойно.
— Об этом месте.
Дядя встал и ушёл. А я задумалась. Может ли лживый отзыв помочь получить долгожданную работу? Прислушалась к себе. Решения не пришло. Заурчало в животе от голода. Подумала, я вам напишу! Я вам сейчас напишу!
Из всех виденных мной на девичьем веку богаделен эта — самая жалкая. Похоже, строителям, которые делали здесь ремонт, выкололи глаза ещё до начала работ. За слова «пожалуйста» и «спасибо» местный персонал нещадно штрафуют. Стулья для посетителей закупали в кунсткамере. Не буду говорить за прекрасных соискательниц, но меня заставили ждать семь часов. За это время я прочитала весь Интернет до последнего блога и не смогла добиться ни глотка воды. Всей женской бригадой мы кланяемся в пол за работающий туалет. Пили воду оттуда. Можно сделать поспешный вывод о хозяине этого офиса. Этот человек слишком занят, чтобы думать о людях, или ему на них наплевать. Не могу выбрать, первое или второе. Я слишком занята. Да и мне наплевать, если честно. Из хорошего — бахилы. Цвет морской волны, бесплатные и не порвались при первом же шаге…
Дописав, я встала, открыла дверь в коридор и громко крикнула:
— Эй! Я всё! Верните мне смартфон! Эй!!!
* * *
И снова сидели воры в машине, собираясь, настраиваясь перед очередным делом. Миша сказал:
— Не надо сейчас за мной ходить. Сразу в подъезд иди или в машине жди.
— Я с тобой не разговариваю, — сказала Ира.
— Значит, будешь здесь ждать?
— Ты никуда не пойдёшь. Я передумала. И я не пойду, и ты не пойдёшь тоже!
— Ир, не выноси мне мозг сейчас. Мне работать, понимаешь?
— Одного не пущу! Ты один всё напутаешь.
— Что можно напутать при ограблении?! Что?! — зарычал Миша, — Вырвал, побежал! Всё!
Против своего обыкновения, Ира не стала отвечать агрессией на агрессию.
— Ты мог бы работать курьером, — сказала она. — Ты был бы самый быстрый курьер.
— Всё. Надоело, — сказал Миша и открыл дверь машины.
— Стой. Я тебя поцелую.
Миша нагнулся и позволил себя поцеловать.
— Будь осторожен, — сказала Ира.
— Не-а.
— Дурак! — крикнула она.
Но дверь захлопнулась, и Миша её уже не услышал.
Ира еле дошла до условленного подъезда. С трудом открыла дверь на толстой дореволюционной пружине. Миша её ждал. Гордый, словно только что в одиночку занял Константинополь.
— Еле доковыляла, — сказала Ира, и тут увидела сумку. — Ого!
Спортивная, объёмная сумка, стоявшая на подоконнике, была набита под завязку.
— Как ты её дотащил?
— Ты спроси, как я её дёрнул!
— Как? — спросила Ира.
— Она вообще не кричала! — сказал Миша.
— Кто? — не поняла Ира.
— Цыганка эта. Не побежала за мной, ничего. Это было легко.
— Тяжёлая сумка? — спросила Ира, глядя на добычу.
— Очень, — кивнул довольный собой Миша.
— Если цыганка, значит, вещи ворованные.
— Может, золото. Она вся в золоте была.
— Стоп. Давай не говорить раньше времени. Можно сглазить.
Ира подошла к сумке и сказала серьёзно:
— С Богом!
Миша как по команде расстегнул молнию.
Через мгновение тишину подъезда разорвал детский плач.
— Что?! Это?! Такое?! — спросила Ира, губы её дрожали.
Миша не ответил. Но всё было и так понятно. Миша украл младенца. В сумке был живой ребёнок, в шапочке и комбинезоне.
Младенец щурился от яркого света, искренне не понимая, почему его разбудили таким варварским способом. У ребёнка были разные глаза: один голубой, другой — карий.
— Сколько ему? — почему-то спросил остолбеневший Миша.
Ира повернулась к нему с желанием убить:
— Откуда?! Я?! Знаю?!!!
* * *
Мой папочка не просто изменился. Он изменился кардинальным образом. Натянув спортивный костюм, он пылесосил или, я могу предположить, специально принял к моему приходу рабочую позу.
— Юлечка, я пылесошу, — крикнул он мне, как только я вошла.
— Я вижу, папа. Более того, я искренне это ценю!
Он порозовел, расправил плечи, ожидая слушать похвалы дальше, но у меня зазвонил мобильный.
— Папа. Выключи пылесос.
Он сразу обиделся, как человек, который работал в первый раз в своей жизни:
— Ну, вот…
Ушёл, волоча мёртвый пылесос за собой, ухватив его за гусиную шею.
— Назовите номер вашей карты, — сказал мне голос в трубке.
— Ага, щас, — ответила я весело.
— Ваша карта привязана к телефону? — голос показался мне знакомым. — Так, здесь мне подсказывают, привязана.
Мой телефон звякнул. Голос в трубке продолжил:
— Только что мы перечислили вам компенсацию.
— За что? — спросила я, до конца не понимая, что происходит.
— За ожидание.
— Какое ожидание? — я всё ещё ничего не понимала.
Голос в трубке стал нервным:
— Накануне. Собеседование. Соображайте быстрее! Это уже начинает раздражать!
И тут я поняла. Они решили заплатить за ожидание у олигарха. Как мило с их стороны.
— Спасибо, — говорю. — Я вспомнила. А остальным?
— Только вам. Возмутились только вы.
На том конце положили трубку. Тут же крутился папочка, картинно перекладывая трубу пылесоса из руки в руку.
А я посмотрела на сумму и офигела. За такие деньги я бы согласилась ждать собеседования каждый день.
И потом, кто-нибудь из вас слышал о том, чтобы у олигархов просыпалась совесть?
* * *
Младенец надрывался как перед концом света. Заставить замолчать его было невозможно.
Когда из квартир начали выглядывать люди, Миша решил перенести ребёнка в машину.
— Только не в сумке! — закричала Ира.
— Что ж я, дурак, что ли? — сказал Миша.
Он на руках перенёс ребёнка в автомобиль. Закрыл дверь. В салоне сразу не осталось места. Крик заполнил собой всё пространство.
— Он плачет! Плачет! — Ира задыхалась от волнения.
— А то я не вижу! — сказал Миша раздражённо.
— Так сделай что-нибудь!
— Что мне сделать?!
— Я не знаю! — почти прокричала Ира. — Верни его цыганке!
— Ты дура, что ли?! Где я её найду? — Миша выразительно посмотрел на сожительницу.
— Я не знаю, — Ира выходила из себя. — Мне плевать! Убери его!
— Может, это девочка.
— Мне всё равно! — казалось, Ира сейчас взорвётся. — Чего она хочет?!
— Она орёт. Я не знаю. Ей что-то не нравится.
— Что не нравится?
Лицо ребёнка было красным и сморщенным. Слёзы стояли в глазах, как в маленьких лужах.
— Знаю, что ей не нравится, — сказал Миша.
— Что? — спросила Ира.
— Ты!
Миша, торопясь, расстегнул кнопки на конверте и комбинезоне. Ребёнок продолжал надрываться.
— Опа! — сказал Миша.
— Что там? — Ира вытянула шею.
— Сама посмотри.
— Я не хочу смотреть, — Ира втянула голову, как черепаха. — Ты мне так скажи.
— Ну, во-первых, это мальчик, — объявил Миша с чувством превосходства. — А во-вторых…
— Что? Ну что там?
— Мальчик обкакался, — сказал Миша торжественно.
— Точно, — кивнула Ира. — До меня дошёл запах. Буэээ. Ты сделаешь что-нибудь?
— Не, — сказал Миша. — Это женское дело.
— Ну нет! — Ира умудрилась в тесном салоне автомобиля упереться руками в бока. — Убираться — женское дело! Извращённый секс — женское дело, ясно! А чужой ребёнок — это вообще не женское дело!!!
Миша выразительно посмотрел на Иру:
— Ты можешь успокоиться?
Детский крик вынимал душу.
— Не могу. Я не могу успокоиться. Не буду. У меня нога!
Миша откинулся на водительском кресле и сказал:
— Тогда он будет орать.
В окно машины постучали. Ира и Миша повернулись на стук одновременно и одновременно похолодели.
— Менты! — сказала Ира тихо. — Нам конец!
Полицейский постучал в окно ещё раз. Младенец затих, словно осознал создавшуюся ситуацию.
А вот Ира от страха принялась скулить. Тоненько, как новая собака в питомнике.
— Откройте дверь, — сказал глухим голосом полицейский за стеклом.
— Давай, уезжай, уезжай! — зашипела Ира Мише.
— Куда я поеду?! — Миша говорил, стараясь не двигать губами. — Машина его перед нами стоит!
Ира откинулась в кресле и закрыла глаза:
— Тогда открывай. Я не знаю, что делать. Нас посадят.
Полицейский снова постучал в дверь.
— Откройте, пожалуйста! — сказал он.
«Козёл», — подумал Миша и открыл дверь. В салоне стало слышно улицу. Полицейский козырнул, пригнувшись:
— Здравствуйте. Старший сержант Власов. Ваши документы.
Краденый ребёнок подал голос. Словно ответил, что документов у него нет.
— Здрасте, — сказал Миша полицейскому. — Секунду.
Открыл бардачок.
— Вот.
Полицейский пролистал паспорт, взглянул на права.
— Почему здесь остановились?
Миша собирался ответить менту, но краденый младенец вдруг взорвался криком, и это сбило Мишу с мысли. Он промычал что-то невнятное. Но Ира спасла положение:
— Нам нужно было переодеть ребёнка.
Полицейский посмотрел на младенца в сумке. К счастью, в полумраке салона сумку можно было принять за переноску.
— Ребёнка? — переспросил полицейский с подозрением.
— Да, — включился Миша. — Наш ребёнок. Общий. Наш сын. Кирилл.
— Кирилл Михайлович, — сказала Ира.
— В паспорте у вас ребёнок не вписан, — сказал полицейский.
— Пока не вписан, — ответила Ира за Мишу. — Не успели ещё.
— В отделении была очередь, — подхватил Миша.
— Сейчас это делается в службе одного окна, — глядя Мише в глаза и не отдавая документы, сказал полицейский.
— Точно, — сказала Ира. — Туда не дошли ещё. Да, Миш?
— Да, — сказал Миша.
Младенец в сумке закашлялся от крика.
— Прикройте его, — неожиданно сказал полицейский. — Простудится.
— Да, конечно, — кивнул Миша.
— И ещё… — начал тот.
— Что? — спросила Ира испуганно.
— Здесь стоянка запрещена, — сказал полицейский, вернул Мише документы и, закрыв дверь автомобиля, исчез из их жизни.
— Уезжаем! — зашипела Ира. — Быстрей! Быстрей!
Миша нажал на газ.
* * *
Меня позвали во дворец олигарха Филимонова во второй раз. Я шла и понимала, что я лучше всех. Просто так не позвали бы. В этот раз приняли гораздо лучше. Сочинение моё подействовало. Дядя с внешностью Колчака побежал за чаем. И главное, мне разрешили не надевать бахилы. Уселась в кабинете Шальная Императрица, осмотрелась.
Когда Колчак вернулся с заварочным чайником и двумя чашками, я спросила:
— Какие интересные шахматы. Это слоновая кость?
— Нет, — сказал дядя. — Человеческая.
Он вообще был не самым приятным собеседником. Я надеялась, что с олигархом Филимоновым общаться будет проще. Дядя тем временем сказал:
— Всё приходится делать самому.
— Вы случайно не в курсе, меня берут на работу?
— С чего вы взяли? — спросил дядя.
— Иначе бы меня сюда не позвали.
Дядя пристально посмотрел на меня и придвинул стул ближе.
— Так, — сказал он. — Вы замужем?
— Нет.
И тут дядя начал наглеть:
— Мог бы и не спрашивать. Вы — девушка некрасивая, в общении мало приятная. Вряд ли у вас кто-то есть. Значит, работе будете отдаваться на все сто. Правильно я понимаю?
— Хамить не надо.
— Сама дура.
Мне это надоело. Я оглянулась на дверь:
— А можно поговорить непосредственно с работодателем?
— Можно, — сказал дядя и не двинулся с места. Прошла тяжёлая минута.
— Он придёт?
— Кто?
— Филимонов.
— Он уже здесь.
Я отказывалась в это верить:
— Вы не Филимонов. Я видела фотографию в Интернете.
— Такая большая, а Интернету верит, — хмыкнул дядя.
Тут я, признаюсь, немного потеряла лицо:
— То есть вы… Но…
— Что?
— Вы просто сами встретили. Сами — чай…
Филимонов пожал плечами:
— Хожу в народ. Как Толстой. Что смущает?
— Ничего. Извините меня, что я…
— Ещё раз извинишься — вылетишь как пробка! Ясно?!
— Ясно.
— Теперь твои обязанности. — Филимонов хрустнул костяшками пальцев и устроился в кресле удобнее: — Будешь отвечать за мой светлый образ в СМИ и Сети.
— Моя задача сделать его ещё светлее?
— Ты должна сделать, чтобы меня все ненавидели.
Я удивилась:
— Что?
— Ещё раз переспросишь — вылетишь как пробка! — сказал олигарх Филимонов.
* * *
Ира сидела одна и смотрела, как уставший младенец сучит маленькими красными кулачками с зажатыми большими пальцами. Ребёнок всё ещё плакал, но видно было, что он, бедный, почти надорвался. Плач вырывался всплесками, через большие паузы.
Ира говорила с младенцем, как со сверстником:
— Ну, что ты хочешь? Что ты как дурак? Да перестань уже! Ну, слушать это невозможно! Я прошу тебя…
Ребёнок уже хрипел, как Высоцкий. Ире было жалко его, но ещё сильнее было жалко себя.
— Замолчи! Сейчас придёт Миша. Ты понимаешь? Сейчас вернётся, и всё будет. Да хватит уже!!!
Последнюю фразу Ира прокричала в сердцах. Ребёнок, удивившись, замолк, но после начал плакать с новой силой.
Хрипота прошла, и прорезался у младенца поразительной звонкости голос. Ира вспомнила рассказ Чехова «Спать хочется».
Хлопнула дверь. Миша принёс с собой покупки в пакете мутного целлофана.
— Ребёнок краденый, — сказала ему Ира.
— Я знаю, — согласился Миша. — Я сам его украл.
— Нет. Он уже краденый был, когда ты его украл.
Миша посмотрел на свою подругу с осуждением:
— Потому что он у цыганки был? Ты из этого такой вывод сделала? Так это расизм.
— В сумке закрытой он был, — сказала Ира. — Конечно, краденый.
— Я против расизма. Вот памперсы купил, — Миша зашуршал пакетом, показал упаковку. — Надо переодеть.
Миша достал пачку подгузников.
— Я не буду, — скривилась Ира. — Меня вырвет.
— А тебе самой поменять памперсы не надо? — спросил Миша.
— Да пошёл ты!
— Тихо ты! Нельзя ругаться при ребёнке!
Совместными усилиями они вытащили младенца из конверта и положили на заднее сиденье. Мальчик плакал, но уже негромко. Устал. Огромные, мокрые от слёз глаза смотрели в потолок.
— Иди сюда, Кирюха, — сказал Миша громко. — Будем трусы тебе менять.
— Почему Кирилл сразу? — возмутилась Ира. — Это не точно ещё.
— Как назвали, так назвали, — сказал Миша, расстёгивая липучки старого подгузника.
— Он на Антона больше похож. — Ира с фальшивой улыбкой потянулась к младенцу: — Антоша!
— Убери руки немытые от Кирилла! — сказал Миша резко.
Ира отдёрнула руку, посмотрела на сожителя с обидой. Тот не заметил Ириного взгляда, отогнул край старого подгузника и присвистнул:
— Опа! Ещё больше навалил. Салфетки там были где-то.
— Они для смартфона.
— Давай. Деваться некуда.
Ира зажала нос, потянулась за салфетками и передала их Мише. У того защипало глаза, и тошнота накатила тяжёлой волной.
— Господи, я не могу! — выдохнул Миша.
— Ладно. Уйди оттуда! — сказала Ира раздражённо.
Они снова поменялись местами. В голосе Иры появились незнакомые нотки. Словно в ней заговорила бабушка по материнской линии:
— Всё сама! Ну всё сама! Пакет дай сюда — грязное складывать!
Делала Ира всё крайне неумело. Брала младенца за ногу двумя пальцами, испачкала себе руку, при этом старалась быть ласковой, и тоже неумело.
— Потерпи, Антоша, — говорила она, безбожно сюсюкая. — Потерпи, дорогой.
— Кирилл, — поправил Миша.
— Молчи, слабак, — сказала она Мише, достала салфетки, сразу несколько штук. — Вот, сейчас всё-всё вытрем, — говорила она ласково. Потом повернулась к Мише: — Памперс давай.
— Вот.
— Они огромные! — поразилась Ира. — Ты на себя подгузники покупал?
— Откуда я знал, какого они размера? — Миша обиделся.
— На телефон бы его сфотографировал.
— Ага, — кивнул Миша, — ворованного ребёнка. И продавщице бы показал.
— Не мы первые его украли! — сказала Ира со значением.
— Это, конечно, меняет дело.
Вопреки ожиданиям, младенец в чистом подгузнике плакать не перестал. Он теперь делал это не так громко, хныкал не переставая.
— Теперь-то он чем недоволен? — спросила Ира, принюхиваясь. Запах в салоне стоял ещё тот.
— Он есть хочет, — пояснил Миша торжественно. — Но я и это предусмотрел!
— Ага, и купил ему орешков!
— Фруктовое пюре, — сказал Миша.
Ира внимательно посмотрела на младенца:
— Такого грудью кормят, скорее всего.
— Ну, и чего ты ждёшь?
— Ты дурак совсем?! Давай пюре.
Миша передал Ире пюре. Ира открыла, свернув колпачок. Миша взял младенца на руки.
— В следующий раз надо смесь купить. Давай, Антон, покажи себя! — сказала Ира.
— Да, Кирилл, — сказал Миша, — пора переходить на нормальное питание.
Младенец удивлённо посмотрел на тюбик, притянул его ко рту и с аппетитом зачмокал. Ира и Миша одновременно улыбнулись.
— Ест, смотри, ест! — сказал Миша радостно.
— Ты бы тоже ел. Голодный совсем. Выдавливай понемножку, а то подавится.
— Сколько ему лет, интересно?
— Лет? Дурак, что ли? Года нет, — сказала Ира уверенно. А после подумала и добавила: — Или год.
Миша с улыбкой смотрел на ребёнка:
— Ему год, скорее всего. А нам, знаешь, сколько дадут? За похищение человека?
— Сколько? — спросила Ира, продолжая кормление.
С этой статьёй воры ещё не сталкивались. Уголовный кодекс Российской Федерации, статья 126. Похищение человека, совершённое в отношении заведомо несовершеннолетнего группой лиц по предварительному сговору, наказывается лишением свободы на срок от пяти до двенадцати лет.
Глава 2
Пообедав, а может, даже поужинав, краденый младенец начал говорить на своём языке. Так говорят уличные голуби, когда они в хорошем настроении.
Миша, глядя на пацана улыбался:
— Он так разговаривает! Смотри, Ир.
— Может, выпьем в честь этого? — сказала подельница раздражённо.
— А чего, давай.
— Ты чего, идиот?!
— Обзываться не надо. Я этого не люблю: — Ничто не могло сбить Мишин благостный настрой. — Гляди, палец взял! Держит! Ир, чего ты на меня так смотришь? Я руки помыл.
Младенец сосал Мишин палец, но Ира насильно вынула палец у ребёнка изо рта.
— А когда за тобой придут, ты им что скажешь? Смотрите, у меня руки чистые!
— Ну, придут не только за мной, — Миша вытер мокрый палец о штаны.
— А вот сейчас легче сразу стало, — сказала Ира. — Спасибо тебе от всего сердца!
Миша не ответил. Помолчали. Малыш гулил, а после начал тихо щёлкать языком.
— Мы можем отдать его в детский дом, — сказал Миша, подумав.
— А может, сразу на органы?
— Ты дура, что ли?! — Миша был по-настоящему возмущён. — Совсем?
— Видимо, да. Раз с тобой связалась.
— Да ты сама его вернуть цыганке предлагала!
— Я была в состоянии эффекта, — сказала Ира.
— Аффекта, — поправил Миша.
— Да, вот я в нём была, представь себе.
Теперь она любовалась младенцем. Пухлые щёчки, да такие нежные, как пирожные в «Волконском».
— Это нормальное твоё состояние, — сказал Миша. — Быть не в себе! — Он словно задался целью вывести Иру из себя. И он этого добился.
— Ты — тупой спортсмен! — взорвалась Ира.
Он кивнул:
— Ес, ай эм.
— Я просто жалею, что потратила на тебя лучшие годы! Жалею, что выбрала тебя!..
Увлечённые обычным для них разговором, Ира и Миша не заметили, что ребёнок тем временем перестал гулить и начал тихо захлёбываться, резко вдыхая воздух.
— …Выбрала? — продолжал разорялся Миша. — Ты меня выбрала?! Да ты пыталась стащить у меня бумажник!
— Это не важно, — сказала Ира. Она не любила говорить о прошлом.
— А я тебя поймал! — Миша ясно помнил, какой у неё был в тот момент испуганный вид.
— Я просто не захотела уходить.
— Я тебя крепко держал.
— Я поддалась специально, — Ира не собиралась сдаваться.
Но Миша уже превратился в мачо-засранца, поняв, что уровень накала подходящий.
— В тот раз ты звала на помощь, — сказал он тоном ниже.
— Не помню такого вообще, — Ира облизнула губы, подхватив игру.
— Напомнить тебе? — и он наклонился над Ирой. Поцеловал её долгим поцелуем.
— Раньше ты целовался лучше, — сказала Ира, когда он позволил ей вздохнуть.
— Была большая практика, — улыбнулся Миша. — До тебя.
— Да кому ты был нужен!
— Тихо! — сказал Миша.
Ира возмутилась:
— Почему это?
— Смотри, Кирилл какой-то красный стал.
— Антон?
— Кирилл!
Ира посмотрела на малыша и переменилась в лице. Весь красный, напряжённый, ребёнок дёргал ручками и дышал через раз.
— Господи!
— Он задыхается!
— Звони в «скорую»! — крикнула Ира, — Миша! Срочно! Срочно!..
* * *
Кто спит стоя? Слоны. Возможно, лошади. Надо посмотреть в Википедии. Стоя спят киты — видела ролик. Но они это делают в воде. Воды вокруг меня не было. Был враждебный офис. «Враждебный офис» — название сериала на Нетфликсе. Тут тебе всё: и коллеги, которые тебя не замечают, ксерокс в пятнах крови и отравленная вода в кулере. Это я сейчас фантазирую. Вода была вполне себе. Коллеги были сдержанны, молчаливы, вежливы. Но не было мне места, «где голову приклонити». Шаталась я по офису олигарха Филимонова, как зомби. Иногда заходила в кабинеты, спрашивала разрешения посидеть немного. Чтобы с людьми хоть побыть.
«У нас здесь сейчас будет встреча», — говорили мне. И я вставала, извинялась и тащила свою тоскливую задницу дальше. Бродила по коридорам, как тень отца Гамлета.
Познакомилась с Генычем, правой рукой олигарха Филимонова. Геныч был человек, который дважды повторял особенно важные слова. При первой встрече он мне сказал:
— Очень рад тебя здесь видеть. Очень рад!
— А можно мне встретиться с Александром Александровичем? — спрашиваю.
— Записаться к нему на приём хочешь?
— Хочу.
— Посмотрим, — сказал Геныч и торжественно достал планшет палеозойского периода, потыкал в него пальцем, который более был приспособлен нажимать на курок. При этом Геныч жевал ус. — Посмотрим свободное время. Посмотрим. Есть! Суббота, двадцать седьмое.
Я ужаснулась:
— Через две недели?!
Но Геныч меня поправил:
— Тринадцать дней. — И повторил: — Да, тринадцать.
Попробовала ему объяснить:
— Понимаете, в чём дело… — начала я.
— В чём?
— Я просто не знаю, что мне делать. В смысле, как мне эти дни провести?
— С пользой провести. С пользой, — сказал Геныч и ушёл.
Так я стала офисным призраком. Юлька — унылый дух безделья. Меня перестали замечать вовсе. Мне перестали отвечать. Через три дня я выпила из бутылочки принесённый с собой йогурт и сказала:
— Ау, есть здесь кто-нибудь?
Сказала в пустую бутылку! Я сходила с ума.
* * *
Врач, невысокий, очень серьёзный, собирал свою сумку, похожую на футляр от аккордеона. Аккуратно разобрал на две половинки шприц, предварительно закрыв иголку колпачком, положил в маленький пакетик, протянул его Ире:
— Вот. Выбросьте, пожалуйста.
— Хорошо, — сказала Ира, принимая осторожно пакетик.
— Вколол ему дексаметазон, — сказал врач. — Хорошо, что мальчик заснул. Проснётся — покормите. Но ни в коем случае не фруктовым пюре. Ребёнок у вас аллергик. Рекомендую вам записаться на приём к аллергологу и не вводить пока новых продуктов.
— Спасибо вам, доктор, — сказал Миша, стоявший тут же, и тяжело вздохнул. Ему было стыдно. Это он купил фруктовое пюре.
Врач закрыл сумку, застегнул, потом расстегнул её снова:
— Можно полис ребёнка?
И установилась в квартире тишина. И посмотрели Ира и Миша друг на друга не сговариваясь. И, конечно, врач заметил это. Он был очень внимательный.
— Полис был, — сказала Ира, улыбаясь одними губами, — но его сейчас нет… Потеряли.
Врач сел в коридоре на подставку для обуви, положил на колени сумку-футляр. В руке у него появилась ручка, словно из рукава достал. Начал он заполнять форму, углубившись в это занятие. Делал он каждое дело на сто двадцать процентов, полностью сосредоточивался на нём.
— Плохо, что потеряли, — сказал он, не поднимая головы. — Как зовут ребёнка?
Тут воры сделали ещё одну ошибку. Ответили одновременно. Миша сказал «Кирилл», Ира назвала младенца Антоном.
— Ему шесть месяцев, — зачем-то добавил Миша.
Врач перестал писать.
— Так Кирилл или Антон?
— Доктор, — начала Ира, — мы с Михаилом…
Врач удивился ещё больше:
— С Михаилом?
— Это моё имя, — отозвался Миша.
— Да, — сказал Ира. — И он мой муж. Мы с мужем Михаилом с самого начала хотели назвать ребёнка по-разному.
— И назвали! — поддакнул Миша, не подумав.
Врач отложил ручку:
— В смысле, назвали? Двумя именами?
— Нет. Ванечкой, — сказала Ира быстро.
Теперь уже удивился Миша:
— Ванечкой?
Врач сцепил руки над сумкой и переводил взгляд с Миши на Иру, как следователь:
— Так, это ещё одно имя?
— Нет-нет, — замахала Ира руками. — Оно окончательное.
— Да, последнее, — сказал Миша.
— Чтобы нам с мужем не ссориться, — подхватила Ира, — мы назвали ребёнка Ванечкой.
— Да. Так в документах, — продолжил Миша. Теперь они снова врали вместе, как профессионалы.
Врач снова взял ручку:
— Можно, кстати, свидетельство о рождении?
— Свидетельства, к сожалению, тоже нет, — сказала Ира. А Миша в стороне сделал грустное лицо.
— Тоже потеряли? — спросил врач.
Ира мелко-мелко закивала, а Миша ответил:
— Все документы бабушка увезла. Случайно.
— Да, — Ира показала на Мишу. — Его тёща. Моя мама родная. Она как клептоманка, знаете? Всё хватает, и папку с документами тоже схватила.
— Понятно. Сколько Ване месяцев? — спросил врач.
— Семь, — сказала Ира.
— Говорили шесть до этого, — напомнил доктор.
Ира широко распахнула глаза:
— Разве?
— У меня хорошая память. Ваш муж и сказал.
В разговоре наступила пауза. «Сука, — подумал Миша про врача, и ещё подумал: — воровать легче».
— Да, — выдавила из себя Ира. — Ему шесть, но…
Она просто не знала, что сказать дальше. Может быть, в первый раз в жизни. Вид беззащитного младенца лишал её сил. Но Миша спас ситуацию.
— Ему шесть и две недели. То есть почти семь. Тут с какой стороны посмотреть, понимаете?
Прозвучало это неубедительно. И вообще всё это походило на плохой театр, артисты которого играли пьесу, текст которой прочитали в первый раз только перед выходом на сцену.
Врач дописал что-то на одной бумаге, поменял листы и снова начал писать.
— Повторяю, — сказал он, поднимаясь, — у вашего Ванечки аллергия. Запомните, фруктовое пюре отменяется. Только смеси.
— Я запрещу мужу его покупать, — сказала Ира.
Её охватила такая слабость, что была бы её воля, она улеглась бы спать тут же, прямо на полу.
Врач полез в карман и вытащил визитку:
— Вот моя карточка, пришлите мне на этот адрес скан полиса и свидетельство о рождении. Когда бабушка… ваша мама вернётся.
Ира некрепкой рукой приняла визитку:
— Пришлём обязательно. Спасибо вам, доктор.
Врач повернулся, уже дошёл до входной двери, но возле неё остановился, чтобы высказаться ещё:
— Я понимаю, вы — молодые родители. У вас, может быть, другое на уме. Но я вас очень прошу быть внимательнее. Вы несёте ответственность за эту жизнь. Извините за пафос.
Врач открыл дверь, неожиданно легко справившись с замком, и вышел.
Ира повернулась к Мише и зашипела как змея:
— Ты видел, как он на нас смотрел?
— Как?
— С подозрением, вот как! Мы путались! Выкручивались! Он обо всём догадался.
— Да ему плевать. Нет, спасибо ему, конечно. Помог. Но он — доктор. Это его профессия.
Миша положил руку Ире на плечо, но та руку немедленно скинула.
— Он настучит.
— Да перестань.
— Настучит точно!
— Спорим — нет? — Миша улыбнулся: — Спорим на секс?
— Ты просто клинический идиот!
— Ага, — кивнул Миша. — А ты живёшь с идиотом.
— Вынуждена жить, — сказала она. — Из-за ребёнка.
И тут же заплакал младенец. Горько и громко.
— Видишь, — сказал Миша, — ты Ванечку сейчас своими словами обидела!
* * *
Я — девушка не наглая и не храбрая. Меня сложно вывести из себя. Но, видит Бог, я долго терпела, прежде чем пойти на хитрость. Если меня не пускают к Филимонову, я прорвусь к нему без разрешения. И не через тринадцать дней! А сегодня! Сейчас! Я решила зайти в его кабинет, словно по ошибке. Выгонят — нестрашно. Зато напомню о себе.
Подходя к кабинету, живо себе представила, как я открываю дверь. А там за мраморным столом сидят Филимонов, Илон Маск, Билл Гейтс и российский министр экономического развития. В глубоком шоке я останавливаюсь на пороге, и Маск глубоким баритоном произносит:
— Good day! Lady, what are you doing here?
А я ему, такая, на чистом английском, без акцента:
— Я, Илон, здесь работаю. В отличие от вас.
И тут Илон Маск делает такое лицо, словно все его спутники разом упали с неба на землю.
Открыв дверь в кабинет, я не увидела никого и ничего, кроме затылка олигарха Филимонова, который сидел в кресле ко мне спиной.
Лицом он обратился к высокому окну, разглядывая, судя по всему, кирпичные башни Кремля. Я потопталась на пороге, как Конёк-Горбунок, и шагнула в кабинет.
— Александр Александрович… Можно войти?
Олигарх Филимонов не ответил. Я повторила:
— Александр Александрович…
Во второй раз мне не ответили тоже. Обойдя кресло, я увидела, что олигарх Филимонов смотрит на Кремль не мигая. Смесь удивления, испуга и ненависти была в этом взгляде.
— Александр Александрович… — сказала я в третий раз.
Олигарх неожиданно дёрнулся всем телом и заморгал, зашевелился.
— А! Что? Ты что здесь делаешь?!
— Вы спали? — говорю.
— Ненавижу, когда меня будят.
— Я не знала… У вас просто глаза были открыты.
— И? — Филимонов смотрел на меня не мигая. В этот раз смотрел, не спал. И от его пронзительного взгляда у меня начали завиваться волосы на затылке. Я промямлила:
— Ничего… Спали с открытыми глазами. Я всё поняла… Извините. Я пойду. Спасибо… До свидания.
Короче, Гарун бежал быстрее лани. Пулей вылетела и дверь за собой аккуратно затворила. А чувство такое осталось, словно чужую тайну узнала, какую и не следовало вовсе знать.
Юля, Юлия, дева жестоковыйная! Ты хочешь всё испортить? В тот момент, когда у тебя только начала налаживаться жизнь? Когда ты нашла, наконец, приличную работёнку? Когда отец, притворявшийся больным, встал с кровати? Когда он каждое утро нарезает тебе кривые бутерброды?
«Они не кривые!» — сказал отец у меня в голове.
Юля, Юля, Юлия, ты хочешь всё разрушить только из-за того, что не можешь подождать жалкие две недели?
«Тринадцать дней»,— сказал у меня в голове усатый Геныч, и последнее его слово несколько раз повторило эхо.
Юля, Юля, Юля. Тем более тринадцать дней! Всего тринадцать! Потерпеть не в силах? Ты что, дура неразумная?!
* * *
Когда Ира вернулась из аптеки, Миши дома не было. Она один раз позвала, а после, не разуваясь, вошла в комнату.
Ванечка спал на кровати, обложенный со всех сторон подушками, чтобы не упал. Вид у него был очень довольный. Он улыбался, глазки непрерывно двигались под тонкими веками.
Самое прекрасное будет, когда он проснётся. Ира это живо представила. Откроет глаза, увидит её и улыбнётся ещё шире, потянется к ней ручками и сделает губами вот так.
Ира сложила губы в полутрубочку, а после сама улыбнулась от ожидания и неожиданного счастья.
В этот момент хлопнула входная дверь, и от улыбки на лице Иры не осталась и следа. Миша, тихо ступая, вошёл в комнату.
— О, ты уже вернулась? — удивился он.
Если бы не ребёнок, она бы немедленно разоралась.
— Ты ушёл и оставил Ванечку одного! — сказала она тихо, но с таким напором, что Миша остановился, словно наткнулся на невидимую стену.
— Да он спал. Я на пять минут! — прошептал Миша.
— Хватит орать. Разбудишь! — обвинение и манипуляция одновременно, Ира это умела. — Пошли на кухню.
На кухне Миша осмелел, расправил плечи:
— Да в чём проблема, я не понимаю?
Ира буквально проткнула сожителя взглядом:
— А если он задохнётся? Опять! Как в прошлый раз!
— Да перестань, почему? С чего? Нормально всё сейчас. Тыковку ест, водичку пьёт. И щёки не красные.
— А если он задохнётся от собственной рвоты? — сказала Ира.
Миша улыбнулся:
— Как Бон Скотт из «Иси Диси»?
Била Ира Мишу редко. В исключительных случаях. А тут он даже сообразить ничего не успел, как получил сильную, глухую пощёчину.
Миша схватился за щёку:
— Ай. Ты чего?
— Ничего! Я тебе покажу, Бон Скотт!
Ира нанесла ещё несколько быстрых и несильных ударов по корпусу.
— Больно! — сказал Миша.
— Это я ещё разминаюсь! — она тяжело дышала. Но скорее не от физической нагрузки — от возмущения.
— Устала? — спросил Миша с сочувствием.
— Да, — ответила Ира.
— Иди ко мне, я тебя обниму.
— Не пойду.
Тогда Миша сам сделал несколько шагов и обнял Иру. В его руках она начала тихо плакать.
— Я так боюсь за него, — говорила она, всхлипывая. — Каждый день. Каждую ночь!
— Ты просто устала, — он поцеловал её в мокрую щёку.
— Нет! Не просто, — Ира выбралась из объятий. — А очень. Я очень устала.
— Ну, если так… — начал Миша. — Мы можем…
— Чтобы в детдом его? Никогда!
— Да я этого не говорил. Только не бей!
— Я знаю, что ты хочешь от него избавиться!
Миша крепче прижал её к себе.
— И не обнимай меня! — Ира отступила назад.
Мише всё это надоело.
— Ладно, — сказал он. — Пойду Ванечку разбужу. Пора уже.
— Не трогай его! Моя очередь его будить! — сказала Ира твёрдо. — Моя!
Это было невероятное удовольствие целовать Ванечку в тёплую щёчку и видеть, как глаза его раскрываются, словно бутоны, и как он быстро находит тебя сонным ещё взглядом и сразу улыбается, расцветает улыбкой, начинает сиять, как будто внутри него включили свет, и тянется к тебе ручками, пытаясь обнять.
* * *
Я спала без снов. Точно водолаз висела в воде над тёмной впадиной, думая, опускаться мне ниже или нет.
Сквозь сон услышала папин голос:
— Юлечка. Юлечка, вставай! Юлечка!
Надо сказать, что я ненавижу, когда на меня смотрят во сне. Пришлось открыть глаза.
— На работу пора, — сказал папа. — Опоздаешь.
— Я спала с открытыми глазами?
— Нет. С закрытыми. Ты спала как ангел.
— Пап, только не начинай, — ответила я и сбросила с себя одеяло.
Когда живешь в одной квартире с отцом, приходится спать в пижаме. Я это ненавижу. Хотелось бы спать голой, как мать-покойница говорила, «чтобы тело дышало», но это, наверное, в другой жизни.
Отец каждое утро будил меня, кормил, провожал на работу. И всё это под треск радиоточки, последней в городе Москве. С полупоклоном он протягивал мне свёрток с бутербродами. Смотрел, как я надеваю пальто.
— Ты такая худенькая. Ножки тоненькие, — говорил он мне.
— Пап, ножки у меня — как колонны Большого театра!
Но он упрямился:
— Ты худенькая.
Я с ним не спорила. Ведь в кого он превратился с того памятного дня. Моя большая еврейская папа!
Я решила ждать терпеливо, не дёргаясь. Привыкла к шуму офиса, слушала, как булькает вода в кулере. По этому звуку научилась, не глядя, определять сколько в нём осталось воды.
Амуры под потолком в офисе, даже они перестали смотреть на меня. Я и моя бледная тень чаще всего зависали в переговорной с кофемашиной.
Сидела с прямой спиной, дополнение к стулу, блуждала в Интернете до опупения. И однажды при мне с верхней полки шкафа упала целая стопка жёстких папок с договорами.
Прямо у меня за спиной. Ни с того, ни с сего. Разом несколько увесистых папок, а следом договора — водопадом. Я так испугалась, чуть пароль от смартфона не забыла!
На полу небольшой курган из писчей бумаги, а я думаю, что за мистика?! Решили сами свалиться? Почему? Это какой-то знак! Думала, что это за знак? Ничего не придумала и стала собирать бумаги с пола. Заодно и привела почти весь шкаф в порядок. А когда пыталась открыть застеклённую его часть, в переговорную вошёл энергичный Геныч.
— Что ты делаешь? — спросил он с порога. С подозрением спросил.
— Да вот. Документы упали. Я всё по местам расставила.
— Это правильно. Очень правильно, — повторил Геныч. — Но только зачем сидеть в тех местах, где документы в полном порядке находятся? Ты ведь шкаф стулом задела.
— Я… как-то автоматически, — ответила я и подумала: а как он понял?
— Автоматически не надо, — сказал Геныч. — Надо вдумчиво. Вдумчиво надо.
После бессмысленного наставления я вдруг поняла, что за мной следили. Всё это время! И сейчас следят! Медленно подняла взгляд к потолку. Вот тебе и амуры. Камера в каждом глазу!
А я вела себя с ними так неуважительно.
* * *
Дело было перед сном. Ира сидела со смартфоном. Миша подсел рядом и начал расстёгивать пуговицы на её кофточке, одну за другой. Но не быстро, с паузами, как бы случайно. И она, в другие моменты, как бы этого не замечала, но сейчас сказала:
— Не надо.
Миша искренне удивился:
— Почему?
— Вообще секса не хочется, — Ира пожала плечами.
— Это на тебя не похоже, — улыбнулся Миша. И не только улыбнулся. Но Ира демонстративно отсела подальше:
— Руки убери.
— Да что случилось-то?
— Я мать теперь.
Миша усмехнулся, приняв это за шутку:
— Да какая ты мать!
— Временная, — она говорила со всей серьёзностью. — А ты отец, между прочим. Временный.
— Никакой я не отец! — Миша встал. — Ни временный, никакой!
— Во-о-от! Пока ты не поймёшь, как всё серьёзно, секса не будет.
Говорила она это Мише даже не материнским тоном, а тоном Ангелы Меркель. Миша настолько удивился, что поначалу не понял, что ответить. Помолчал, а после сказал:
— Серьёзно?
— Да. Всё очень серьёзно, — сказала Ира.
— Нет, я спрашиваю, ты серьёзно про секс?
Она кивнула:
— Абсолютно.
— А мне и не нужно было ничего, — Миша высоко поднял подбородок.
— Ну и отлично.
— Ну и пожалуйста.
Помолчали, не зная, как выйти из тупика. Потом Миша спросил:
— Заметила, у Вани разные глаза?
— Ага. Красивый мальчик.
— Отличительный знак, — сказал Миша. — Как у Дэвида Боуи. Правда он умер уже.
Хлоп. И на второй щеке у Миши появилось красное пятно. Ира дотянулась как-то до его лица, не вставая с кровати.
— Хватит меня уже бить! Взяла моду!
— Я хотела секса, — сказала Ира, — но сейчас тебе точно не дам!
— Ты что, правда хотела?! — искренне удивился Миша.
— Не скажу. Вот мучайся теперь!
* * *
Мучения мои закончились неожиданно быстро, как обеденный перерыв на тяжёлой работе.
Геныч вызвал к себе. Хлопотал и лицом, и руками, словно был мне чем-то обязан:
— Короче, Юля, Юленька… Да ты присаживайся.
Я села, конечно. Он передвигал что-то за моей спиной, а мне казалось, что Геныч вот-вот хватит меня по затылку тяжёлым пресс-папье. Но ничего такого, к счастью, не случилось. Геныч поставил стул напротив, сел и зашевелил усами, как говорящий таракан:
— Значит так, доставай блокнот, смартфон, что там у тебя, и записывай. Первое задание… — Геныч сделал торжественную паузу. — У Александра Александровича есть дочь! Знаешь про это?
— Нет.
— Записывай. Анна Александровна Филимонова. Место жительства: город-герой Нью-Йорк. Живёт в огромных апартаментах. Точка.
Я записала. Подождала. Посмотрела на Геныча, который был вполне доволен собой:
— Чего ждёшь? — спросил Геныч.
— Я не поняла. Что я должна сделать?
— Ты кто?
На этот вопрос я смогла бы ответить только после сеанса спа: массаж, пиллинг, обёртывания. А так — нет.
— По связям с общественностью, — ответил за меня Геныч. — Вот и свяжись с общественностью и сообщи всем максимально широко: дочь Филимонова с жиру бесится. Шикует. Одна на королевской жилплощади.
Я не поняла:
— Просто написать, что она живёт в Нью-Йорке?
— Не просто, а с завистью.
Никогда в жизни не получала я такого странного ТЗ.
— Это же…
— Что? — насторожился Геныч.
— Это же будет всех раздражать.
Геныч радостно хлопнул себя по ляжкам двумя руками.
— Схватываешь на лету.
— А можно увидеть квартиру? — спросила я, не до конца понимая, что происходит. — Фото есть?
Геныч скривил мину.
— А зачем тебе её видеть? Что ты, квартир в Нью-Йорке не видела? Напиши, чтобы всем завидно было. Всё. Иди.
И я набросала.
Трёхэтажные апартаменты с видом на Центральный парк поражают своей роскошью и претенциозностью! Единственная квартира в столице США, где уместился теннисный корт в натуральную величину. Манговые деревья в зимнем саду дают три урожая в год, и проворные слуги бросают лепестки роз в фонтаны с шампанским. Сама хозяйка — дочь миллиардера Филимонова — по два часа каждое утро проводит в комнате для бюстгальтеров и бра.
После прочтения Геныч какое-то время думал. Если можно назвать мыслительным процессом кряхтение, жевание своих усов и почёсывание подмышек.
— Комната для бюстгальтеров? — спросил он, глядя на текст.
— И бра, — подсказала я.
— Неплохо. Неплохо, — он повернулся ко мне. — Веером статью. По всем закоулкам!
— Я сделаю, — сказала я. — Только не понимаю, зачем?
— Ты в армии служила? — спросил Геныч.
— Нет.
— Жаль, — огорчился он и повторил: — Жаль. Вопросов много задаёшь. Слишком много.
* * *
Стоя между седьмым и восьмым этажом, Миша пытался кусачками перекусить железный тросик. Кусачки срывались со скользкой пластиковой обмотки.
— Блин, да чтоб тебя! — говорил Миша тихо.
Удивительно, Ира совсем почти отучила его от мата. Сама не ругалась при Ванечке и ему не давала. Миша приноровился, ухватил тросик. На восьмом этаже приоткрылась железная дверь. В щели показалось плоское ненакрашенное лицо.
— Эй… — сказало лицо.
Миша с его огромным опытом сразу услышал в оклике неуверенность, даже страх, и вообще не среагировал. Он ещё раз нажал на кусачки.
Женщина в квартире набралась смелости, приоткрыла шире дверь и шагнула на лестничную клетку.
— Эй, парень! Я с тобой разговариваю.
Миша на мгновение остановился:
— Чего?
Глядя на него, невозможно было заподозрить что-то плохое. Честнейший Михаил.
— Ты чего делаешь? — спросила женщина, переступив с ноги на ногу.
— Ключ потерял.
Миша кивнул на коляску, как на свою собственность.
— А. Ладно, — сказала женщина с облегчением. Она получила объяснение и убралась обратно в квартиру, затворив за собой дверь.
Обмотка была перекушена. Тросик под пластиком оказался из титана, не иначе.
— Давай! Давай! — говорил Миша тихо.
Открылась всё та же дверь на восьмом этаже. Женщина успела поменять халат, и смелости у неё вместе с халатом прибавилось. Может быть, потому, что новый халат был чище.
— Это коляска из двадцатой, я вспомнила, — сказала она.
Кусачки в Мишиной руке делали своё дело. Он кивнул, продолжая перекусывать ими тросик:
— Ага.
Женщина была сбита с толку Мишиной уверенностью.
— Это их коляска! Уходи отсюда! — сказала она неуверенно и так же тихо добавила: — Люди!..
В этот момент, наконец-то, тросик поддался.
— Слава тебе, Господи! — сказал на выдохе и начал спускать коляску вниз по лестнице.
— Стоять! — заголосила женщина. — Куда повёз! Чужая!
Миша заторопился, колёса коляски прыгали по ступеням, а сама она норовила выскочить из рук.
Голос женщины, кричавшей ему вслед, эхом разносился по всему подъезду:
— Люди! Воруют! Люди! Вор!..
Бежал Миша и думал, сколько раз он слышал «вор» себе вслед. Много раз. Очень много раз. Споткнулся на повороте и полетел вместе с коляской вниз по лестнице. В этот момент он вспомнил все проклятия, которые старался не употреблять при Ире.
— Что это? — спросила она, когда он втащил коляску домой. Согнутую при падении ручку смог выправить по дороге, а вот синяк на боку, с ним сделать ничего уже было нельзя.
— Классная, правда?
— Ты украл коляску?
— Не, — сказал Миша, глядя на подругу-воровку ясным взглядом. — Купил на сайте. Подержанную.
Но Ира знала, о чём говорила:
— Украл!
— Ир…
— Ты никогда ничего не покупал! С чего бы сейчас?! Ты украл? Признайся, украл?!
Миша понял, что ему не отвертеться. Да и врать он не любил. Опустил голову:
— Я…
— Ну? — сказала Ира.
— Ну, украл.
— И это в тот момент, когда мы с ребёнком начинаем новую жизнь?!
Миша ощутил непривычное для него чувство. Ему стало стыдно. Зашипело внутри, словно кусок льда положили на раскалённый камень.
— Извини, — сказал он и заставил себя посмотреть Ире в глаза.
Но подруга его широко улыбалась:
— Да ты же молодец! — крикнула она. — Красавчик!
— Правда? — удивился Миша её реакции.
— Конечно! Взялся за ум! Как взрослый человек! Ответственность почувствовал! Понял сам, что нужна коляска, пошёл и украл её! Вот какой мне мужчина нужен! Не зря я тебя выбрала!
Ира крепко обняла Мишу и даже положила руки ему на попу.
— Там немножко по-другому было… — сказал Миша, разомлев.
— Неважно!
* * *
Статья моя большого ажиотажа не вызвала. С новостного портала её перепечатали пять новостных и две бумажные газеты. Я честно отчиталась об этом Генычу. Усы его поехали вниз:
— И всё?
— Активно обсуждали в блогах. У меня есть распечатки, — я открыла папку.
Но Геныч деревянной ладонью меня остановил.
— Пойдём-ка, — сказал он.
— Куда ещё?
— Шеф зовёт.
Как говорила моя подруга в школе: «Тебе кабздец, Юлька». Не понимаю только, как так получилось, что я начала бояться олигарха Филимонова? Это ожидание. Точно! Так бывает в кабинете у следователя, который вдруг уходит надолго, а подозреваемый к его приходу уже готов сам себя оговорить.
Дошли до филимоновского кабинета, Геныч втолкнул меня:
— Вот, Сан Саныч, привёл.
Привёл он. Ах ты, Геныч, бывший вертухай!
— Здравствуйте, Александр Александрович, — говорю.
В кабинете сильно пахло ароматическими палочками. Дешёвые благовония Таиланда. Олигарх Филимонов смотрел на меня без выражения, а я вспомнила, что в Интернете писали про его роман с балериной. Вряд ли, подумала я. Он ведь и в кровать ложится в костюме.
— Садись, — сказал Филимонов.
Села.
— Спасибо, — говорю.
— Читай, что пишут.
Я крепко сжала папку:
— Здесь только распечатки нескольких чатов.
— Их и читай.
Углы папки врезались мне в пальцы.
— Вы уверены? — спрашиваю. — Там хейтеры надрываются.
— Читай, говорят. — Филимонов удобно устроился в кресле.
— Ок, — говорю.
Еле прокашлялась и начала:
— «Лысый урод уже срёт деньгами». Они думают, что вы лысый.
— Что делает лысый урод? — заинтересованно переспросил олигарх Филимонов.
— Вы слышали, — отвечаю.
— Дальше, — приказал он.
— «Дочка его пусть…» Я дальше не буду читать.
— Ты почему меня жалеешь?
— Да это просто мазохизм какой-то.
Судя по выражению лица, Филимонов из последних сил терпел мою тупость.
— Нет! Я спрашиваю, ты зачем меня в статье жалеешь? Почему не приложила?
Я что-то проблеяла. А он поругал меня и отпустил.
Зачем он хочет испортить себе репутацию? Чтобы что? Может быть, это как-то связано с акциями на бирже? Бред. Не скажут же на бирже… Плохой олигарх Филимонов! Гадкий! Не продадим ему акции! Мы — брокеры, и мы не продадим ему акции! Не продадим, потому что он плохой! Фиг ему! Пошёл он подальше!
Ведь если я правильно понимаю, в мире чистогана чем хуже, тем лучше. Другое дело, если бы он просил бы написать гадости про конкурента.
Одно можно было сказать точно — мой шеф любит пожёстче.
Завтра был новый день. И я, как безродная цапля, измеряла коридор околокремлёвского офиса шагами, представляя, что я — охранник Сталина. Вот-вот войдёт начальник охраны и дрожащим голосом скажет:
— Товарищ Сталин умер!
А я, такая:
— Блин! Да что ж такое! Опять новое место себе искать!
Короче, хожу я по коридору и вижу… что дверь в кабинет Геныча приоткрыта, из щели рука выглядывает. Кисть видна, лежащая на полу. Безвольная кисть с золотыми часами. Подхожу ближе, заглядываю в кабинет и вижу Геныча, который на пол упал, но полностью в коридор не вывалился. Только рука до локтя.
Села на корточки перед ним:
— Виктор Геннадиевич, вы живой?! Виктор Геннадиевич.
Тяжёлое тело не шелохнулось. А когда я потрясла его за плечо, тело ответило:
— Жё мапелль Клод.
— Очень приятно, — отвечаю. И вижу, что собирает бесчувственный Геныч внутренние силы и говорит:
— Ч-ч-ч.
— Что вы говорите, я не понимаю.
— Ч-ч-ч. Чеши.
— В смысле? Куда чесать?
На мой вопрос Геныч ничего не ответил. Только грустно лежал. Я его руку подняла и в локте согнула, чтобы тело из коридора никто не увидел. Дверь, однако, не закрывалась. Голова мешала. Да, вопрос с загадочным «ч-ч-ч». Может быть, Геныч хотел, чтобы я ему что-то почесала? Если это так, то я точно ему не помощница. Геныч захрапел, тоненько и жалобно. Посмотрела я на него. Дурак дураком. Как все мужчины, когда спят. Громкий храп был лишним звуком в офисе.
Геныча ничто не волновало. Он спал. Пахло от него так, словно он искупался в коньяке. Тут я подумала, его же до сих пор из коридора видно. И ещё я подумала, что мы — команда. И эти две простые мысли, соединившись, дали мне импульс к действию. Кряхтя, затащила его в кабинет полностью. Вышла и прикрыла за собой дверь.
И что вы думаете? Этот простой поступок имел для меня самые позитивные последствия. На следующее утро ко мне прямо подошёл свежий Геныч, жующий мятную жвачку:
— Никто меня не видел вчера?
— Нет. Только камеры вас наверняка сняли.
— Это ерунда. Я — повелитель камер, дорогая моя. — И повторил с удовольствием: — Да, повелитель.
— Ах, вот как? — сказала я.
У меня было право на небольшой реванш.
— Прощаю тебе сарказм, потому как ты меня выручила. Хотя и не должна была, — добавил Геныч. — Пошли ко мне, покалякаем.
Калякал Геныч преимущественно один, отвечая на заданные самим собой вопросы. Прикрыл дверь, начал с Древней Руси, перешёл, по привычке бывших особистов, через Вещего Олега к недостатку дисциплины в современном обществе:
— …А если так получается, что это твоя обязанность, что тогда? Значит, ты свою обязанность выполнять должен!..
Говорил он всякую ерунду. А когда я уже его слушать перестала, сообщил мне тайну.
— А дочери-то у Сан Саныча нет.
— Как нет? — удивилась я.
— То есть она есть, — сказал Геныч, довольный произведённым эффектом, — но сбежала, мерзавка. Год назад.
— Почему?
— Себя вспомни в семнадцать. Что ты там о себе думала?
— Думала, что я самое уродливое существо во Вселенной.
Геныч был озадачен моим откровенным ответом, начал меня успокаивать:
— Ну, это ничего, ничего. Бывает и хуже. Вот дочь Сан Саныча взбрыкнула, на отца наорала, дверью хлопнула — и всё! Как в воду канула. Такие деньги на поиски потратили! Второй Крымский мост можно было на них построить.
— Нашли?
— Если бы. Сан Саныч очень переживал. Помягчел даже. Здороваться начал.
— С кем? — спросила я.
— В принципе начал.
И тут дверь открылась и вошёл олигарх Филимонов, как говорят в театре, «на реплику». Вошёл не поздоровавшись и без стука. Не знаю, что он слышал из нашего разговора, но обратился сразу ко мне:
— Тебе задание новое.
— Я слушаю.
— Сделай подборку многодетных семей, которым нужна материальная помощь. А ты, Геныч, потом по списку её пройдись, проверь, жуликов вычеркни.
— Хорошо, Сан Саныч, — Геныч привстал и изобразил полупоклон.
Только Филимонов уже ушёл, ушёл и дверью хлопнул.
— А. Я поняла, — сказала я, — помощь детям — это своего рода компенсация. Боль уходит, когда заботишься о чужих детях.
Но Генычу не понравился мой глубокий вывод:
— Ты, вообще, кем себя возомнила, девка?! «Компенсация!» Ну-ка, шагом марш список делать!
* * *
Младенец уснул у Миши на руках, сразу отяжелел, стал ещё теплее. И осознание того, что ребёнок ему полностью доверяет, так доверяет, что готов видеть сны на его грубых руках, растрогало вора.
Он смотрел на Ванечку, играя желваками. Со стороны Миша выглядел страшно, но всё это из-за напряжения и нежелания заплакать.
— Ир, — позвал Миша шёпотом.
Ира не ответила. Со своего места Миша видел, что и она вроде бы уснула. Лежала к нему спиной, не двигалась. Тогда Миша позвал ещё раз:
— Ира!
Ира не шевелилась.
— Глухомань.
Она тут же обернулась:
— Что ты сказал?!
— Тише.
— Да знаю я. Чего?
— Смотри, — показал Миша на младенца. — Заснул у меня на руках.
— Конечно. Потому что я его полдня до тебя укачивала.
Миша пропустил её слова мимо ушей:
— Улыбается мне.
Ира фыркнула, но тихо:
— Он мне первой начал улыбаться. Я тебе его уже с улыбкой передала.
— Не было у него улыбки!
— Была! — сказала Ира, повышая голос.
— Тихо-тихо, — Миша неожиданно быстро сдался. — Хорошо. Была, хорошо, была. Классный он, правда?
Миша смотрел, как маленькие глаза двигались под тонкими розовыми веками.
— Он не классный, — сказала Ира очень серьёзно. — Он — самый лучший!
Раздался резкий, оглушающий дверной звонок. Особенно неприятный в тишине, которую Ира и Миша пытались сохранить.
— Кто это? — Ира приподнялась на локте. Вид у неё был испуганный.
Ванечка тут же проснулся, мелко заморгал, начал тихо скулить — верный признак того, что скоро перейдёт на громкий плач. Миша положил ребёнка рядом с Ирой.
— Сейчас. Посмотри за ним…
Миша подошёл к входной двери и прислушался.
— Кто там?
Ответил из-за двери тот самый доктор.
— Это я, врач. Я у вас был, помните?
Миша зачем-то обернулся и сказал Ире шёпотом.
— Это — доктор.
— Я слышу, — прошептала Ира в ответ.
Миша потоптался у двери и громко сказал:
— Мы заняты.
— Может быть, вы откроете? — сказал доктор за дверью.
— А что вы хотели?
— Я хотел посмотреть на ребёнка. И на его документы. Вы мне копию не прислали.
Ира в панике зашептала:
— Скажи, никого нет!
— Никого нет, — сказал Миша громко, — ни жены, ни ребёнка. Все ушли!
Доктор не унимался:
— А кто плачет тогда?
— Это телевизор, — сказал Миша, помолчав.
— Перестаньте, — сказал доктор. — Я слышал голос вашей жены. У вас тонкая дверь. Отройте, пожалуйста.
Миша с Ирой смотрели друг на друга, не зная, что делать. Миша пожал плечами. В этот момент упорный доктор нажал на дверной звонок, а после ещё и постучал в дверь.
— Я требую, — сказал он, повысив голос. — Откройте дверь!
Словно отвечая, заплакал громче ребёнок, а обитатели съёмной квартиры застыли, не понимая, что им делать в этой ситуации.
Глава 3
И пустили мошенники, не подумав, врача, который заподозрил неладное. И вошёл тот в их квартиру, как хозяин положения, не меньше.
— Проходите, пожалуйста, — сказала Ира.
Врач и так уже прошёл, огляделся. Без халата он выглядел несерьёзно, слишком молодым.
— А почему вы так долго не открывали? — спросил врач.
— Мы спали, — сказала Ира, чтобы хоть что-то сказать.
— Я, вообще-то, слышал, как вы переговаривались за дверью.
Врач строго посмотрел на Иру. Та немного потеряла присущую ей уверенность. Но тут вступил в разговор Миша. Они с Ирой всегда работали парой. И если один давал слабину, второй брал инициативу на себя:
— И? — спросил Миша грубо. — Ты всё слышал? И?! — он наступал на доктора, словно танк. — Ты чего от нас хочешь, ты?!
Ира взяла Мишу за руку, чтобы остановить, но Миша уже завёлся:
— Ты чего нас достаёшь?!
Доктор не ожидал такого напора, отступил к двери, начал что-то говорить, но Миша его перебил:
— Ты чего нас прессуешь? У тебя дел других нету, доктор?!
— Миша, не трогай его! — сказала Ира высоким голосом.
— Уберите руки, — потребовал врач.
— Да я только разминаюсь! — Миша ещё крепче схватил его за ворот куртки и кулаком этим уткнулся доктору в челюсть.
— Я просто пришёл за документами… — врач потерял всю уверенность и вес. — Свидетельство о рождении…
— Я тебе свидетельство о рождении сейчас в пасть затолкаю!
Ира схватила Мишу за руку:
— Миша! Тебя посадят!!!
— Не трогайте меня, — сказал доктор тихо, — я ухожу.
Миша разжал пальцы. Доктор развернулся, нырнул под его рукой, выбежал, протолкнувшись в едва открытую дверь.
После паузы Ира сказала:
— Нормально я тебе подыграла?
— Ага. «Миша, не трогай его! Тебя посадят!»
Оба прыснули. И тут из-за двери раздался глухой голос:
— Я всё слышу! У вас тонкая дверь!
— Всё! Я его сейчас грохну! — заорал Миша. Но, когда распахнул входную дверь, никого на лестничной площадке уже не было.
* * *
Приходили древние греки к алтарю богини Афродиты, и приносили они богине Афродите и мирты, и розы, и маки, и яблоки, и вставали они на колени, и просили: «О дочь Урана, сына Гемеры! О мать Гермеса, наполни наши сады плодами тучными и дай нам любви и страсти на ложе!» А богиня Афродита такая: «Фиг вам, древние греки! Ничего я вам не дам: ни плодов, ни страсти! Не нужны мне ваши яблоки! Тем более что они червивые!»
Я теперь была как Афродита, как Афина Паллада. Я могла выбирать, кому помогать, а чью просьбу оставить без внимания. Нехорошее ощущение власти волнами расходилось по телу. Я листала странички на сайтах благотворительных фондов и понимала, что в моей власти буквально подарить жизнь. Мне даже на мгновение показалось, что в руке у меня волшебная палочка размером с вековую сосну…
Но тут меня позвали к Филимонову.
Геныч навис надо мной, как плакучая ива мужского рода.
— К шефу! — рявкнул он, почти коснувшись меня усами.
— А что он хочет? — спросила я.
— Что он хочет, он тебе сам скажет! — Геныч так широко открывал рот, словно хотел проглотить меня. — Пошла быстрей! Быстрее!
Афина Паллада так быстро никогда не бегала по коридорам. Никогда.
* * *
В общественных местах Ира была настороже. Хотя крали они в разных районах, Ира боялась случайно встретить свою предыдущую жертву. Несмотря на преступную свою сущность, боялась она некрасивых сцен. Может, не боялась, просто не любила. Вот и сейчас сидела за столиком в кафе, лицом к посетителям, укачивала Ванечку, а сама сканировала зал. Чтобы, в случае чего, сработать на опережение.
Но девушки в модном кафе — а это были сплошь девушки, — не смотрели на них. Они вообще никуда не смотрели. Глаза стеклянные, немигающие. Не глядя, ложечками точно находили они розетки с йогуртом и мимо ртов не промахивались. О чём они думали? Если б знать.
— А-а-а, — тихо напевала Ира первую букву русского алфавита, то и дело склоняясь над ворованным ребёнком. Продолжала она петь, и когда мальчик уже уснул. Дрожали ресницы у младенца длинные, тонкие, мягкие.
Миша тем временем продолжал говорить по телефону. Он развернулся в зал, чтобы не разбудить Ванечку:
— …Алло, нет… наш ребёнок очень тихий. Нет, то есть да, он спит ночью, нет, не плачет…
И в этот момент Ванечка распахнул глаза и разрыдался так горько, словно оплакивал все грехи этого странного мира.
— Это ваш ребёнок? — спросили в трубке после паузы.
— Да, — попытался объяснить Миша. — Это он… Но сейчас не ночь… И он…
Но трубку уже бросили. Миша покачал головой:
— Сволочь.
— Перестань ругаться при ребёнке! — сказала Ира.
Миша положил перед ней смартфон:
— Сама звони тогда.
— Ты взялся, ты и звони. А я — с ребёнком.
— Ага. Хитрая. С ребёнком — самое лёгкое! Давай я с ним.
— Если бы не любила, убила бы дебила великовозрастного! Звони! — зашипела она на всё кафе. — Нам ночевать негде. Доктор уже ментов привёл, наверное. Зачем ты на него наехал?
— Так ты вроде «за» была.
— Ещё чего! Я спасала ситуацию.
— Ты ему глазки строила!
От злости Ира стала сильнее качать ребёнка, и тот от удивления перестал плакать.
— Не помню такого. Звони давай. Подожди. Не звони. Видишь, он телефон твой хочет. Дай ему телефон.
Ванечка действительно тянулся ручкой к смартфону, ну, или просто вытянул ручку в сторону Миши.
— Телефон ему? Ага, сейчас. Чтобы он мне там окна все понаоткрывал.
— Как откроет, так и закроем. Дай ребёнку телефон.
— А когда комнату искать? — спросил Миша недовольно. — Мы сегодня где ночевать будем? На вокзале?
— Успеешь ещё позвонить.
Ира сама взяла смартфон и воткнула его в руки малышу. Но тут раздался звонок. Резкий, неожиданный. Смартфон завибрировал у младенца в руках, и тот снова ударился в плач, без перехода и подготовки.
— Ну вот, — сказала Ира с осуждением. — Только его успокоила. Звук надо было убирать!
— Да кто знал, что он с ним играть захочет. Не бойся, Иван, давай трубу сюда…
Миша ответил на звонок:
— Да, алло… Да, звонил… Ищу с семьёй комнату… Я, жена, ребёнок маленький. Нет. Собак-кошек нет…
Продолжая отвечать, Миша повернулся к Ире и сделал круглые глаза. Это означало: есть надежда.
* * *
Я приготовила доклад. Филимонов сидел в кресле и смотрел на Кремль. При моём появлении повернулся. Чуть слышно заскрипело кресло.
— Нашла? — спросил Филимонов. Он не тратил времени на приветствия.
— Там много, — сказала я.
— В смысле?
— Много кому можно помочь, — сказала я.
— Например? Словами.
Я растерялась:
— Ну-у-у… Сейчас.
Листая распечатанные бумаги, вспомнила, как ночью плакала перед экраном компьютера. Одна история горше другой. Я не из плакс, экзальтация мне чужда. Но набираешь в поисковике «помочь ребёнку» и льёшь слёзы от бессилия и жалости.
— Ну, вот, — говорю. — Семья Аскольдовых, например. Дочка у них. Нужна операция. В очереди, но денег нет. Но тут…
— Что?
— Ещё один ребёнок. Другой. Другая семья уже. Тоже операция, и тоже срочно. И я вот думаю…
Но олигарх Филимонов быстро меня заткнул:
— Что? Ты «думаешь»? Ты себе ещё и «думать» позволила?! Очень интересно! А кто ты такая, чтобы думать? Софья Ковалевская? Роза Люксембург? Дети умирают! Родители с ума сходят, а она тут думает!!! — от его напора у меня даже волосы назад отбросило. — Фамилию! Одну! Мне! На почту! В среду!
Отчитал меня так, что я забыла имя первого человека, полетевшего в космос. Вышла в коридор, хватая ртом воздух, как дренажная помпа. Отдышалась, огляделась, показала амурам на потолке фак и пошла домой. Раньше времени. Уволят, так уволят. Плевать. Но бумаги зачем-то захватила с собой.
* * *
В комнате у бабушки работал телевизор. НТВ. Криминальный сериал с плохо выбритыми мужиками. Сама бабушка напоминала следователя из этого сериала, смотрела на Мишу с Ирой не мигая, ловя реакции, следила за языком тел. Паспорта их держала в руках, не выпускала.
— Зовут меня баба Таня Свечникова. А почему у вас фамилии разные?
— Мы в гражданском браке живём, — ответила Ира.
— Во грехе, значит?
— Да, во грехе, — сказала Ира с вызовом.
— Да не тряси ты ребёнка так, от злости мотыляешь его, — сказала бабушка.
Мишу, кстати, бабушка совсем не раздражала. Чувствовал, что добрая, только поначалу строгой прикидывается. Ира этого явно не понимала.
— Пойдём, Миш. Бабушка не в адеквате.
— Погоди, — баба Таня перегородила Ире дорогу. — Ребёнок шумный?
— Нет, — сказал Миша. — Он по ночам просыпается, но не плачет.
Баба Таня обратилась к Ире:
— Правду он говорит?
— Да, — подтвердила Ира сквозь зубы. — Он правду говорит. Ванечка не плачет. Ванечка хнычет только, максимум.
Баба Таня нахмурилась:
— Что ж он хнычет? Сиську, наверное, просит?
— Что вы на меня смотрите? — Ира уже оправдывалась. — Я его смесями кормлю. Нет у меня молока. Я виновата, что ли?
— Смесью она кормит! — баба Таня осуждала. — Курила с детского сада, энергетики пила, шаурму ела, вот и нет молока. А кто виноват? Ты и виновата.
— А в чём проблема-то? — нахмурился Миша.
Баба Таня его быстро заткнула:
— Молчи, я с тобой вообще не разговариваю. Влез в беседу, как рыжий в баню! Он у тебя всегда такой?
— Нет, — ответила Ира с вызовом. — Представьте себе, он у меня хороший.
— Все они хорошие, когда в постель к тебе просятся, — баба Таня поправила фартук. — Ладно. Приму вас. Но правил несколько: кошек-собак не заводить. Сексуетесь без криков, а то у меня сон очень чуткий. Продукты мои не трогать, однако, соль общая. Как ты сказала, ребёночка звать?
— Иваном.
Ваня спокойно сидел на руках у Иры и, кажется, тоже разглядывал бабу Таню.
— Хороший, — сказала домовладелица Ире. — На тебя больше похож. От матери красу, от отца — колбасу. Прости меня, Господи.
* * *
Упала богиня с постамента белым мраморным лицом в чёрную грязь. Рассыпалась на мелкие осколки. Или не рассыпалась, а просто грохнулась всем телом, запачкалась. Как в детстве бывает, вытрешь грязные штаны перед квартирой, только хуже сделаешь. Ещё и руки грязные. Отец, между прочим, сразу заметил воображаемую грязь на моём условно античном лице.
— Кто тебя обидел, Юлечка?
— Жизнь, папа.
Посерьёзнел мой Папаша-Кураж, голову склонил и организовал, как бы это приличней назвать, проницательный взгляд.
— Твои ответы, Юлечка, зачастую не несут никакой полезной информации. Они просто говорят о твоём непростом состоянии.
Решила в этот раз не беречь его:
— Да, меня обидели, папа.
— Кто? Твой олигарх?
Не хотела я поначалу вдаваться в подробности, просто сказала:
— Я туда больше не пойду! Хватит!..
А потом всё-таки пришлось рассказать, что случилось. Реакция папы была неожиданной.
— Уволиться, потому что на тебя слегка повысили голос?! Уволиться, когда тебе указали на объективные просчёты в твоей работе?!
— Он хамло, пап.
— Он болеет за детишек! И делает, что может! И ничего мне не говори! Разве не он первый предложил тебе идею помощи тяжело больным?
Он. Всё верно. Я была вынуждена согласиться. Но отца уже было не остановить:
— Пусть я тебя неправильно воспитал, но есть ещё время исправить свои ошибки! Привить дереву дичок — и пусть исправит то, что не смогла исправить природа!
Я за голову схватилась:
— Пап, какому дереву? Какой дичок? Какая природа? Ты вообще о чём?
— Сложно сказать. Но это от души, доча.
Позже, купив себе чипсов, я поедала их со стеклянным взглядом, а мысли текли, словно тёмные воды реки Неглинки глубоко под Москвой. Я подумала, что отец прав. Я заигралась в спасительницу. И получила жёлтую карточку. Хорошо, что не удаление. Ломались чипсы, и сыпались крошки мне на колени.
* * *
— Баб Таня? — спросил Миша. — Войти можно?
— Так вошёл уже, — баба Таня сидела с планшетом на коленях. — Чего тебе?
— Хотел до зарплаты несколько тысяч перехватить у вас.
— То есть комнату вам сдай без предоплаты и потом ещё взаймы дай?
— На пару дней, баб Тань, — Миша заметил, что бабушка играла в «Доту 2».
— Что, «баб Тань»? Паразитов, чувствую, к себе запустила, как в известном фильме! Кто сыр мой из холодильника взял?!
— Мы не брали.
— А кто взял? Рабиндранат Тагор? И ребёнок по ночам надрывается. И за комнату обещали сегодня заплатить.
— Мы заплатим.
— Когда?
Этот вопрос никогда Мише не нравился:
— Сегодня вечером.
— Так вечер уже!
— Ещё не вечер. Четыре часа всего.
Продолжать разговор было бесполезно.
Миша вышел от квартирной хозяйки, вернулся в их комнату.
— Не дала? — спросила Ира.
— А я тебя предупреждал. Зажала. Про какой-то сыр предъявила.
Ира отвела взгляд:
— Сыр?
— Ты, что ли, взяла?
— Нет.
Но Миша знал её как облупленную.
— На хрена было на её полку лезть?
— Чего орать-то? Захотелось. Я — кормящая мать. И нечего на меня так смотреть! Взяла и взяла. И мы с тобой воры, между прочим, забыл?
— Нас выпрут, ясно! Из-за этого вонючего сыра!
— Он был не вонючий!
Но Миша не слушал, стал одеваться, застегнул молнию на куртке, присел завязать шнурки.
— Ты куда? — спросила Ира как можно равнодушнее.
— Воровать. Мы же воры! Забыла?
Хлопнул дверью комнаты, потом входной дверью и ушёл. Равноправие, равноправие, подумала Ира, а всё как было, так и есть: мужчины уходят, а женщины остаются.
* * *
Прежде, чем вернуться на работу, мне нужно было пережить выходные. Мы с отцом вышли погулять. Он подставил руку колечком и вёл меня, словно к алтарю. Постоянно спрашивал, не жарко ли мне. Жарко мне стало от его непривычной заботы и неожиданной церемонности.
Мы пришли в парк, сели на лавочку. Перед этим папочка захотел подстелить мне под попу свой плащ. Отказалась категорически.
— Тебе не холодно?
— Пап, в третий раз спрашиваешь.
— Я беспокоюсь.
— Не надо. Я в полном порядке.
Сидели, болтали с огромными паузами, как в стародавние времена, когда не надо было никому никого развлекать.
Потом разговор и вовсе прекратился. Я щурилась от солнца и думала о том, что сотруднице (любимой сотруднице) олигарха Филимонова стыдно не иметь дорогущие солнцезащитные очки. Тут папа о чём-то меня спросил. Я не расслышала, попросила повторить. Он сказал негромко:
— Как ты думаешь, вон та женщина…
— Вон та?
— Что ты! — зашипел на меня отец, — Не показывай пальцем! Это неприлично!
— В плаще которая? — спросила я.
— Да, — кивнул папа. — Она ждёт кого-то конкретно или просто сидит?
— Вряд ли она ждёт.
— Почему ты так думаешь?
— Ну, у неё шапочка дурацкая, — сказала я. — Вряд ли она кого-то заинтересует. В смысле, женщина. Не шапочка.
— Ты полагаешь? — сказал отец задумчиво.
И тут меня осенило:
— Подожди… Ты… Она тебе нравится?!
— Тише, Юля, тише! — отец закачался всем телом на лавочке.
— Она тебе понравилась, я угадала?
Папуля ответил уклончиво:
— Ну, скажем так, она интересная. И шапочка… нормальная шапочка…
Я прямо развеселилась:
— Это же классно!
— Что именно?
Я уже подталкивала его локтем:
— Папа, тебе нужно к ней подойти!
— Никогда! — отец вцепился в лавку. — Тем более она читает.
Женщина в плаще и шапочке была на излёте своих лучших лет. Но и лучшие годы, думаю, прошли для неё под знаком одиночества. Ну и вкус у моего папы был отточен неважно. Однако в нём ожил мужчина, и это уже было прекрасно. Вдовец-молодец выходит на тропу войны.
— Ты плохо знаешь женщин, — сказала я папе. — Она на охоте. Смотри, глазами над книжкой зыркает. Почему ты такой несмелый? Она тебе вполне подойдёт.
— Мне не кажется приличным обсуждать это с тобой.
— А с кем ещё тебе это обсуждать? Мамы больше нет. Я у тебя единственный друг и союзник.
Помолчали.
— Мне неловко, — сказал папочка.
— Что неловко? Поговорить об этом со мной? Или подойти к той, в шапочке?
— И то и другое.
Он был такой смешной, когда смущался, а не пытался делать из себя всезнайку и всеумейку.
— Папа, вперёд! — вскричала я как можно тише. — И не сомневайся! Это путь от затхлого мира закоренелого интроверта к цветущим садам любви, радости и общения! Когда я обнимаю тебя, папа, я утыкаюсь в панцирь! Пора его сбросить.
— Ты красиво сейчас сказала.
— Иди немедленно, — я несильно толкнула его в бок.
— Хорошо! — в словах его слышалась вся неуверенность этого мира. Однако он себя приподнял, вздохнул и отправился навстречу приключениям.
Минуты две он потоптался возле законченной феи с книжкой и вернулся с лицом в высшей степени озадаченным. Уселся на скамейку на старое место.
— Она сказала: «Уходите». Отказала?
Папочка кивнул:
— Сказала: «Вы мне чужой».
Я его обняла:
— Зато ты подошёл!
Отец слабо улыбнулся:
— Этого не отнять.
— Ты сделал всё, что мог! Победил себя!
— Правда? — папочка оживился.
— Конечно! Ты просто молодчина!
Отец после моих слов чуть снова не бросился в объятия к Вялой Шапочке. Но я его остановила:
— Я думаю, не стоит. Это — пройденный этап. Пойдём, поищем ещё кого-нибудь.
И мы пошли. И солнце вышло из-за туч, и прохожие повеселели, и птицы запели громче.
* * *
Ах, если бы ворам с детьми давали скидки в магазинах, бесплатный проезд и молочную кухню, краж на улицах стало бы гораздо меньше. А так пришлось Мише действовать по проверенной схеме.
Он подкараулил на Кутузовском парня, который сначала вошёл в магазин модной одежды, а после вышел из него. Парень был доходяга, без слёз не взглянешь, но модный и с кожаной сумкой в руке, маленькой, как большой кошелёк. В эту сумку и вцепился Миша. А парень с неожиданной силой вцепился Мише в ухо и заорал на весь проспект.
— Барсетку отпусти, сука!
— А ты ухо отпусти! — прокричал ему Миша.
— Барсетку отпустил, быро! — рычал противник.
— Отпусти ухо! — Миша чувствовал, что он готов уже отступить. И если бы парень отпустил ухо, Миша бы не стал брать барсетку, нашёл бы что-то другое. Но парень с железной хваткой тянул ухо вниз, и Миша передумал сдаваться, рванул сумку на себя, но тут же почувствовал режущую боль. Вскрикнул высоко, по-женски, на весь Кутузовский, сильно толкнул парня в грудь и побежал, держа сумку в правой руке, а левой рукой зажимая ухо.
— Барсетку отдай! — кричал ему вслед парень. — Ловите! Вон того! Барсетку украл!!! Полиция! Полиция!..
* * *
Я сразу услышала стон. Тихий и страшный. Он не прекращался, как тиканье часов, повторялся через равные промежутки времени. Больной ребёнок в соседней комнате стонал на выдохе. Каждый выдох причинял ему боль. Сейчас я говорила с его матерью и помнила об этом всякую секунду.
— Спасибо, что вы приехали, — первая мать, которую я посетила, не казалась несчастной. Лёгкий макияж и стрижка каре.
— Я хотела пообщаться…
— Понимаю, — кивнула мать. — Посмотреть, убедиться… Из других фондов тоже приезжают, смотрят. Но никто не помог пока.
Стон ребёнка словно стал громче.
— А он… — я кивнула в сторону комнаты.
— Он спит, — сказала мать.
Помолчали. Мне было жутко неудобно.
— Простите, — сказала я.
— Ничего. Я знаю, много обманщиков.
Стон прекратился. Мать тут же поднялась.
— Извините… — сказала она и вышла.
Я слышала всё через стену. Всё, до единого слова.
— Что такое, любимый мой? Андрюша?
Ребёнок за стеной начал бормотать, прибавляя к стонам бормотание. Ничего разобрать было нельзя, и вряд ли больной мог произносить слова. Но он явно тщился что-то сказать, и мать его понимала.
Она вывезла сына ко мне в кресле-каталке. Мальчик был ужасно худым. Казалось, голова его едва держится на перекрученной шее.
— Это Юля, — сказала мать сыну. Тот перевёл на меня взгляд. Мать добавила: — Нет, милый. Юля ещё не решила, помочь нам или нет.
И в этот момент я всё решила.
* * *
Вор Миша вошёл в комнату, держась за ухо. Между пальцами — струйки засохшей крови. В другой руке — упаковка банок с детским питанием.
— Стой там! — сказала Ира с кровати.
Миша остановился. Его мутило. Хотелось пить. Хотелось запить огромным стаканом воды таблетку анальгина.
— Ты в тапочках?
— А ты не видишь? — сказал Миша.
— Стой там. Руки помыл?
— Нет.
— Ванечка на пузике ползает. Полчаса уже. Такой молодец! Хорошо, что ковер здесь есть.
Ванечка уже устал ползать, лежал на животе и пытался удержать голову на весу.
— У меня проблема, — сказал Миша с порога.
Но Ира, похоже, не слушала Мишу. Ребёнок занимал всё её внимание:
— Он почти перевернулся один раз, представляешь!
— Мне ухо один дебил порвал!
Только сейчас Ира посмотрела на сожителя:
— В смысле.
— Я — за барсетку, а он — за мою серёжку. Ещё быстро так схватил! Порвал мне ухо!
— Покажи…
Миша перешагнул через младенца, подошёл к кровати, отнял от уха окровавленную руку.
— Ой, меня сейчас вырвет! — сказала Ира.
— Только не на кровать!
— Надо доктора вызвать, — Ира погладила Мишу по ноге.
— Был у нас уже один! Хватит!
Миша обошёл кровать и со стуком поставил на стол упаковку банок.
— Вот. Украл.
Миша сел на кровать, с шумом выдохнул.
— Детское питание красть нехорошо!
— Почему это?
— Карма плохая будет.
Миша повернулся к Ире.
— А ты знаешь, вообще, что такое карма?
— Карма — это… — Начала Ира уверенно, но продолжить не смогла. — Не путай меня. Ты же говоришь, барсетку украл.
— Там одни ключи были.
— От чего ключи?
— Не знаю я. Полная барсетка ключей. Выкинул их.
— Ясно. — Ира нагнулась к младенцу и сказала не своим голосом: — Ну, что, Ванечка, если папа не может нам денежек на жизнь заработать, мама сама пойдёт и заработает. А папа с тобой посидит.
Миша насторожился:
— В смысле?
— Трусы свисли, — сказала Ира. — Посидишь с ребёнком.
— Нет, я про «заработать». Ты как зарабатывать собираешься?
— Есть мысли.
Миша посмотрел на подругу тяжёлым взглядом:
— Я тебя убью!
— Видишь, Ванечка, у папы твоего подавленная агрессия лезет наружу.
— Грохну тебя, ясно! Мысли у неё! Заработает она! Сама! Знаю, как ты сама зарабатывала!
Ира поджала губы:
— Это было до встречи с тобой.
— Ещё бы это было при мне!
— Я шлюхой никогда не была!
— Ага, дружила за деньги.
Как ни далеко Ира сидела от сожителя, но всё-таки умудрилась дотянуться и влепила тому пощёчину.
— А-а-а. Дура! У меня же ухо порвано!
— Я по уху ещё не попала.
Она размахнулась, чтобы ударить второй раз, но Миша перехватил её руку.
— Ты рехнулась?..
Она попыталась вырваться. Обычно так начиналась у них прелюдия к сексу. Но теперь всё было серьёзно.
— Отпусти меня!
Пока они боролись, Ванечка перевернулся на спину. Но этого никто не заметил, не похвалил. И он начал хныкать, чтобы привлечь к себе внимание.
— Ну вот, — сказала Ира Мише, который крепко держал её за обе руки. — Ванечку расстроил.
— Я расстроил?! Я?! Да пошла ты…
В этот момент открылась дверь комнаты и без церемоний, без стука вошла к ним суровая баба Таня. Остановилась на входе, уперев руки в бока.
Младенец лежал на полу, как перевёрнутая на панцирь черепаха. Пара воров сидела на кровати. Миша цепко держал Ирины руки. Немая сцена.
— Тихо, успокоились все! У меня в квартире скандалам не бывать!
— Он первый начал! — сказала Ира.
— Кто, я?! — Миша отпустил Ирины руки.
Ванечка на ковре начал тоненько плакать.
— Так, разошлись по разным углам! — сказала баба Таня командным голосом. — Ребёнок надрывается, а они портянку делят. Иди ко мне, мой хороший. Иди к бабушке Тане.
Она подняла Ванечку с пола, и тот замурлыкал, словно котёнок.
Миша и Ира расползлись по разным сторонам кровати.
Баба Таня с Ванечкой на руках подошла ближе к Мише. Тот смотрел на домохозяйку снизу вверх, как провинившийся учитель на учительницу.
— А ты кем работаешь, милый?
— Я? — переспросил Миша.
— Ты-ты. Другого мужика здесь нету. Смотрю, всё дома сидишь. Наследство получил?
Миша попал в затруднительное положение.
— Нет. Я работаю.
— Кем? — спросила баба Таня.
* * *
На следующий день, ровно в десять ноль-ноль я стояла в кабинете олигарха Филимонова. Я нарушила его указание, не прислала одну фамилию на почту, а принесла документы на ребёнка лично. И я готова была, если надо, бороться за него, доказать Филимонову, как важно помочь именно Андрею, Андрюше. Ему было больно. И я сама всю ночь накануне не могла уснуть от этой боли.
Филимонов читал внимательно. Он был похож на начавшего лысеть коршуна, склонившегося над убитым кроликом. Одним уверенным движением он протянул мне бумаги обратно.
— Готовь перевод, — сказал олигарх Филимонов.
Вот так, просто пробежал по документам глазами и «готовь перевод». Я даже поблагодарить его не сообразила. Выбежала в коридор и сразу набрала номер Андрюшиной матери. Трубку долго не брали. В итоге женский голос ответил:
— Да, алло.
— Добрый день, — меня, кажется, раздуло вдвое от радости и гордости. — Это Юля, из фонда!
— Да. Я поняла, — сказала мама Андрюши.
— Помощь вам одобрена, — я задыхалась от счастья. — Готовлю срочно перевод в клинику!
— Андрюша умер ночью, — сказала женщина после паузы. — Извините.
Карусель, карусель! Унеси меня на хер с этой перенаселённой планеты! Покажи мне миры яркие, простые, где нет ни горя, ни печали. Остановись там навсегда, карусель моей грёбаной жизни. Мы опоздали. Я опоздала.
* * *
Наврал Миша бабе Тане что-то насчёт удалённой работы. А на следующий день поступил так, что Ира поначалу не поверила в реальность происходящего.
— Ир! Поди сюда. Ира!! — закричал он с порога.
— Ну, чего тебе… — она вышла и застыла в изумлении. — Бог ты мой! Это что?
— Вот. На работу устроился, — Миша стоял перед ней в яркой униформе, скрестив руки на груди.
— Курьером?!
— Ну, да. Видишь, и форму дали.
— Вижу. Оранжевый. Как апельсин.
Ира искренне улыбалась.
— Не нравится? — спросил Миша, нахмурившись.
— Очень заметная.
Миша шагнул к ней и заговорил шёпотом:
— Так я ж воровать в ней не собираюсь.
— Ну, ясное дело. Будешь теперь просто бегать.
— Да ну тебя….
Новоиспечённый курьер вздохнул, снял обувь и направился в комнату.
— Ребёнка грязными руками не трогай! — сказала Ира ему вслед.
Она постояла в коридоре, переживая новость. Теперь будет жить с курьером. Что же. Некоторые и с маньяками живут.
Ира хотела закрыть дверь, но врач, тот самый настойчивый детский доктор, не дал ей это сделать. Сунул ногу в щель. Ира от неожиданности даже не сказала ничего.
— Стойте! — детский врач и сам очень волновался, судя по лицу, пошедшему красными пятнами.
— Боже, как ты напугал меня!
— Простите, простите. Не закрывайте дверь. Не пугайтесь. Меня зовут Денис Николаевич! Денис…
— Я сейчас мужа позову, — к Ире вернулась привычная наглость.
— Он вам не муж, я проверил. Вы не замужем, — он начал торопиться, видя, что сейчас его заткнут. — Пожалуйста, выслушайте…
— Ты чего, следил за нами?
— Немножко. Но мне не нужен ваш ребёнок!
— А что тебе нужно? — Ира приоткрыла дверь, сделала шаг навстречу навязчивому доктору и повторила: — Чего тебе нужно?
— Мне нужны вы!
Ира очень удивилась:
— Я?!
Глава 4
Ира врала лучше всех в центральном округе, а может, даже лучше всех в городе Москве. Но близкое присутствие младенца лишало её необходимой силы.
— Я сейчас мужу скажу, он тебе башку открутит! — только и смогла она пообещать пришельцу. Но доктор, судя по всему, принял таблетку смелости.
— Поговорите со мной, — сказал он Ире.
— Тебе чего от меня надо?
— Просто видеть. Вы мне нравитесь.
— Ты больной?
— Я не больной. Наоборот, я — доктор.
Ира смотрела на несчастного, который сам, по своей воле, лез в жерло вулкана. Есть же безумцы на свете!
— Хочешь меня видеть?
— Да.
— Ну чего, увидел? Теперь пошёл вон.
Она всем телом навалилась на дверь. Врач заторопился:
— Я вам позвоню, у меня есть номер!..
Но Ира закрыла дверь, повернула два раза замок. И вовремя. Из глубины квартиры появился Миша. Он жевал и по ходу трогал ухо, заклеенное пластырем.
— Кто там был?
— Никто.
— Я слышал. Ты с кем-то говорила.
— Ошиблись квартирой.
— А ты зачем дверь каждому открываешь?
— Миш, ты за меня боишься? — спросила она кокетливо.
Он нахмурился:
— Я за ребёнка боюсь.
— Было время, когда ты вообще ничего не боялся!
Зря она это сказала. Мишу понесло:
— Ну, когда это было. Я — курьер теперь! — он сделал специальное курьерское лицо. — Спасибо за покупку!
После Миша сел прямо на пол и начал завязывать кроссовки.
— Ты куда? — спросила Ира.
— Работать, Ирочка. Как все нормальные люди! — раздражение кипело внутри него, словно гороховый суп. — Прощай, криминальное прошлое! Ухо заживёт! Буду бегать хорошо, стараться, стану бригадиром курьеров. Жопа отрастёт! Тачку новую с кондишеном купим. Или ипотеку возьмём, представляешь?!
Ира за словом в карман не полезла:
— Я тебя на работу идти не заставляла.
— Правильно, — сказал Миша. — Я сам пошёл. Это, как в Интернете пишут, полностью моё решение!
— Можно было бы и другой выход найти.
— Какой? Тебя на панель послать?
Миша, рванув, застегнул молнию на куртке.
— Сумку не забудь, — сказала Ира.
— Не забуду. А то как пиццу без неё доставлять?! Она же остынет!
Хлопнула дверь. Миша ушёл. Ира постояла перед закрытой дверью. И этот ушёл, подумала Ира.
— Блин! — сказала она. И ещё добавила: — Блин.
* * *
Может ли простая девушка Юля выпить бутылку рома в одиночку? Всю бутылку? Пусть и с помощью бутылки с колой и сопровождая небольшой шоколадкой с орехами. В помощь ей пачка сигарет с ментолом и комедия «Тупой и ещё тупее», идущая на компьютере без звука.
Оказалось, может. Но с трудом. И не до конца.
— Юлия! — сказал папа с порога, — Юлия, ты дома?
— Юлий — это Цезарь, папа. Можно меня звать просто Юля?
Папочка подошёл ко мне, посмотрел внимательно и сказал:
— Безусловно. — А потом: — У меня к тебе один пикантный разговор.
— Непросто день начинается.
— Могу говорить?
Ему не терпелось. Я и пьяная это понимала.
— Ready — Steady — Go! — махнула рукой без флажка.
— Я кое с кем познакомился! — сказал он мне торжественно.
— Женщина?
Он искренне удивился:
— Как ты догадалась?
— Ты сияешь, как Алмаз Раджи, — смотреть больно!
Широко улыбающегося папу слегка покачивало. Надышался разреженным воздухом счастья.
— Она исключительная! До шестидесяти, между прочим.
— Кого-то потянуло на малолеток?
— Не пойму, Юля. Ты радуешься за меня или осуждаешь?
— Пап, ты помнишь, я говорила, что ты можешь обращаться ко мне по этим деликатным вопросам?
— Пикантным, — поправил меня папа. — Да, ты говорила.
— Так вот, забудь, что я говорила! Я не могу тебе советовать. Я не могу ничего советовать. Я вообще должна заткнуться навсегда. Заткнуться, залезть в музыкальную шкатулку, и чтобы молоточки стучали мне по голове.
Папа с трудом убрал улыбку с лица. Задумался. Когда она вернулась, я всё ему рассказала.
— Ты переживаешь из-за этого ребёнка?
— Бинго! — сказала я.
— Прости, а я тут о своём.
Папа погладил меня по руке. Посидели молча.
— Я умерла вместе с ним, пап. Как бы пафосно это ни звучало.
— Не говори мне ничего такого. Это неправильно. Ты сделала всё, что могла.
— Его жизнь была в моих руках! И я её просрала!
Бутылка с остатками рома стояла в моих ногах. Я решила больше её не прятать, подняла и отхлебнула из горлышка.
— Юля! Ты пьёшь?!
Но пока не допила, я не ответила. Будь как Юля. Юля допила и ответила:
— Нет. Я не пью. Я на велосипеде катаюсь.
— Дай сюда бутылку.
— Фиг тебе.
Папа, мой любимый папа, стал твёрдым, как мезозойская ископаемая смола Северной Евразии:
— Бутылку сюда! Немедленно!
Я, честно сказать, опешила от такого напора и отдала ему пустую бутылку.
— Значит, так, — сказал мой папочка. — Про того ребёнка. Не ты решила его судьбу, а Господь Бог Вседержитель. А ты слишком много на себя взяла, Юля. Столько взяла, что унести не можешь. Поэтому сбрось с себя груз, который не унести тебе, и помоги человеку, который всё ещё жив и нуждается в твоей помощи!
Зело изумилась я разумным словам своего сродника. А он, помолчав, вернулся к теме, его интересующей, и начал робко, словно пробуя ногой холодную воду:
— Понимаешь… Не могу решить, вести её домой или нет?
— Ты про женщину ту?
— Ну конечно, Юля, конечно, я про неё.
— А вы сколько раз встречались?
— Два раза. Один — в кафе. Другой — в зоопарке.
Я почесала нос:
— Чего это вас в зоопарк понесло?
— Она любит птиц. Ну как птиц… — поправился папа, — пингвинов.
— Зови, — сказала я.
— Думаешь?
— Если она пингвинов любит, у тебя точно есть шанс!
* * *
— Миша, Мишенька! Миша… — она трясла Мишу, но тот был как бревно бесчувственное. Храпел, и всё ему было по барабану. Тогда Ира ударила его по лбу ладонью. Миша открыл глаза сразу широко, словно кукла, которую ставят на ноги.
— А! Ты чего?!
— Просыпайся!
— Я — уже.
— Там Ванечка, — прошептала Ира.
Интонация ему сразу не понравилась.
— Что Ванечка?
— Не дышит.
Миша резко сел.
— Чего он?
— Не дышит! Вообще! И не двигается! Я только что проверила! Миша!
Ира вцепилась в сожителя.
— Да не тряси меня, — сказал он. — Ща…
Миша слез с кровати. Ира осталась сидеть, поджав под себя ноги и грызя ногти.
— Ты видишь? Видишь!
Миша нагнулся над коляской и сказал:
— Ваня, друг. Эй.
Миша вздрогнул, потому что Ира начала плакать. Негромко вскрикивая, она повторяла:
— Он умер! Ванечка умер! Он умер…
— Заткнись ты! — рявкнул Миша и ещё ниже нагнулся над ребёнком, и тут его обдало теплом маленького тела, и тут же увидел он, как протянул к нему Ванечка ручки и заговорил на понятном только ему самому языке.
— Ну видишь, — сказал Миша, выныривая из коляски. — Заснул просто крепко.
Ира, соскочив с кровати, метнулась к младенцу, торопясь, вытащила его из коляски. Коляска при этом упала, и Ванечка начал хныкать. Ира же, покрывая младенца поцелуями, заговорила:
— Милый мой, Ванечка, хороший мой, как же я испугалась!..
— Ты коляску опрокинула, — сказал Миша, ставя коляску на колёса.
— А то, что ты, Ванечка, спишь в коляске уличной, это вообще не дело. Тем более она — что? Правильно, она краденая.
Миша возмутился:
— Зачем вообще ему это рассказывать?
— А затем, что ребёнок должен знать правду!
— Он маленький ещё такое знать!
— Ничего, в самый раз. — И она обратилась к ребёнку: — Правда, Ванечка?
Миша тяжело опустился на край кровати:
— Значит так, Вань, я тебе расскажу про человека, который тебя сейчас на руках держит! Мало того, что она в истерике постоянно, она меня обокрасть пыталась, когда мы познакомились. И это, Ваня, ещё не всё! Она…
— Стоп! Хватит.
— А ты ребёнку уши не зажимай!
— Хватит, я сказала! Всё. Спать! Ваня с нами ляжет… — И снова она обратилась к младенцу: — Да, мой хороший?
— У нас места на кровати нет.
— Ничего, правдоруб, повернёшься на бок.
Как-то устроились. Миша лежал и боялся повернуться, боялся придавить Ванечку. Боялся-боялся и уснул.
* * *
Я ходила на работу, как робот. «Робот-бобот», как говорил мой маленький племянник.
Шла по коридору, провода искрили, садилась в переговорной за неимением своего кабинета и начинала моргать, часто-часто. Из-за слёз не могла разглядеть фотографии детей в анкетах. Надо было что-то делать. И я записалась к Филимонову на приём. Он вызвал меня в этот же день.
— Среда близко! — сказал олигарх Филимонов.
— Я знаю. Александр Александрович…
— Ты давай не тяни. Фамилию мне на почту.
— Я хотела попросить освободить меня от этого задания.
— Тряпка! — сказал мне олигарх Филимонов.
— Что? — очень это было неприятно.
— Я в тебе ошибся, — добавил он. — Можешь идти.
Я не дошла до двери, остановилась. Нельзя было всё это оставлять вот так.
— Ты ещё здесь? — спросил он.
Не хотела я ему хамить. Видит Бог. Само собой как-то вышло:
— А вы бы, такой сдержанный и умный, как бы поступили в этой ситуации?
— Я бы в ней не оказался. До свидания.
И голову опустил, словно договора перечитывает.
— «До свидания!» — передразниваю. — О как! Сказал как отрезал! Медный конь, железные бубенцы! Продолжаем мерить всех по себе. Верная тактика! При встрече скажите рыбе: «Я никогда бы не начал метать икру!» Всего хорошего.
И тут он как закричит. Как дикий зверь:
— Стоять!
Я замерла. Перепугалась, честно говоря. А он:
— Никуда не пойдёшь! Каждое сказанное слово отработаешь!
Плевать, думаю, на него и на его угрозы.
— Захочу уйти — вы меня не остановите!
— Уверена? У меня длинные руки.
А сам, смотрю, улыбается.
— Вижу, только руки.
Он ещё шире улыбается. Извращенец. Любит, когда его посылают.
— Мне есть, чем тебя удивить, — говорит олигарх Филимонов.
— Я устала с вами препираться.
— Так иди работай. В среду фамилию мне на почту. И не звони! Слышать тебя не хочу!
* * *
Миша проснулся посреди ночи, повернулся к Ире и увидел, что та смотрит на экран смартфона в беззвучном режиме.
— Ты чего не спишь? — спросил Миша.
— В Интернете кто-то не прав.
— Это старая шутка, — сказал Миша.
— А я тоже старая, Миш, разве ты не замечаешь?
Миша окончательно проснулся:
— Это что за настроение, а? Да убери ты смартфон это драный! На меня посмотри!
Ира подчинилась:
— Ну? И что?
Он решил не давить:
— Что происходит, а? Ну, девочка моя?
И в ответ на нежность Иру словно прорвало. Она заплакала, не в силах больше сдерживать напряжение, которое копилось очень долго.
— Мне страшно, — сказала она, всхлипывая.
Миша обнял её, начал гладить по голове. Говорил с ней, как с маленькой:
— А почему страшно? Что случилось?
— Мне страшно, потому что Ванечка… — сказала Ира и зарылась к нему под мышку.
— Ванечка — что?
— Я боюсь, что он не проснётся. Каждую ночь боюсь. Заснуть не могу!
И она крепче прижалась к нему лицом, всем телом.
— Ты почему мне об этом раньше не сказала?
— А чем ты поможешь?
Миша подумал, пожал голыми плечами:
— Ну, я бы… с тобой посидел.
— И что? Не выспался бы. А тебе утром на работу.
Миша посветил фонарём на смартфоне:
— Ну, посмотри, спит он. Всё хорошо.
— Я знаю, — сказала Ира. — А вдруг…
— Да перестань. Это вообще классно, что он ночью спит. Нам с ребёнком повезло, между прочим. Я правильного ребёнка украл.
Ира несильно ударила Мишу по руке.
— Глупости не говори.
— Давай так. Ты поспишь, а я подежурю.
Ира слабо улыбнулась:
— Тебе не трудно?
— Не-а. Ложись.
Ира свернулась калачиком. Миша заботливо укрыл её одеялом. Она смотрела на него с благодарностью.
— Спасибо. Я тебя сменю. Потом.
— Ага, сменишь, — сказал он. — Спи, дурочка моя.
Он погладил её по голове и вдруг еле слышно запел:
— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…
Прежде чем уснуть, Ира очень удивилась.
* * *
Стоит однажды наорать на олигарха, и в твоей жизни обязательно что-то меняется. Слава Богу, у меня изменилось в лучшую сторону. Мне дали кабинет. Наконец-то.
Геныч провёл меня по коридору, открыл дверь и пропустил вперёд.
— Ну вот, скандалистка, твоё новое место работы. Довольна?
Я огляделась, но не ответила. Геныч нахмурился:
— А ты не думай. Сразу скажи: «Довольна. Спасибо вам большое. Спасибо».
— Спасибо, — сказала я и ещё раз огляделась.
— Ты когда «спасибо» говоришь, мне тебя убить хочется.
— Это вам в очередь надо встать.
Мы стояли в небольшом гробу с голой лампочкой над головой.
— Для тебя, дурной, кладовку разобрали.
— А у вас кладовки с окном не было?
— У нас только сортиры с окном. Да, с окном, — повторил Геныч.
— Хорошо, что не в сортире. Мне, значит, ещё повезло.
Геныч не уловил иронии:
— А я о чём говорю! Ты — везучая! И ещё…
Геныч приблизил ко мне своё большое усатое лицо, и я приготовилась дать отпор. Думала, начнёт ко мне приставать. Всё-таки мы одни. Размечталась.
— По секрету скажу, кабинет — это доверие. Сан Саныч кабинетами не разбрасывается.
Геныч пошевелил усами и ушёл, оставив меня в плохо освещённом гробу.
Доверие! Странно это здесь работает. Кабинет дали за хамство. Может, мне Филимонова ещё пнуть надо было?
* * *
Миша нашёл в Интернете подержанную кроватку из ИКЕА. Купил, привёз и, чертыхаясь, собрал, прикрутив отвёрткой-ключом подержанные части друг к другу.
Ира сидела на кровати, смотрела за работой и комментировала:
— Бортик низкий, мне кажется. Ванечка может упасть.
— Чтобы ему упасть, — сказал Миша, — ему надо сначала научиться стоять.
— Это происходит с детьми неожиданно, — сказал Ира рассудительно. — Раз — и уже стоят.
— Даже если он встанет, ему нужно будет научиться прыгать с шестом. Бортик в два раза выше.
Миша пододвинул кроватку ближе, чтобы показать. Впрочем, всё и так было видно.
— Ты бабке насколько Ванечку отдал? — спросила Ира, меняя тему.
— Она сказала: «Когда освободитесь, — заберёте».
— Мне не нравится, что мы надолго ей ребёнка отдаём. Тем более он кашляет.
Миша махнул рукой, мол, нормально. Ира возмутилась:
— Что «нормально»? Что? А тебя не беспокоит, что ребёнок привыкнет к чужому человеку и перестанет на нас реагировать?
Миша не ответил, только внимательно посмотрел на неё.
— Ты чего?
— Ничего, — сказал Миша.
— Секса не будет.
— Почему? — спросил Миша, не отводя взгляда.
— Ты кроватку не доделал.
— Там немного осталось, — бархат и тёплое море были в его голосе.
— Убери отвёртку, — сказала Ира.
И упала отвёртка на пол со стуком, покатилась под кровать. И расстегнулись пуговицы, и упали два тела на кровать.
* * *
Геныч пришёл совершенно не вовремя.
— Вторник! — сказал он.
— Знаю.
Я сидела перед включённым компьютером, и буквы на экране расплывались у меня в глазах.
— Готова?
— Виктор Геннадьевич, я в растерянности.
— Так я и понял.
Геныч поставил стул и уселся рядом. Я не сдвинулась с места.
— У меня несколько кандидатов, — сказала я. — Они все в критическом положении.
— А кому хуже?
Сука! Словно прочитал мои мысли. Сама об этом сидела и думала. Ненавижу его, всех и себя!
— Они все в равном положении, — говорю. — Для меня.
Геныч нагнулся к экрану.
— Это они?
Два маленьких тела, которых изогнула проклятая болезнь. Катетеры и мятые подушки.
— Они, — сказала я.
— Вот этого выбирай, — ткнул Геныч пальцем.
Я захотела двинуть ему в нос локтем. Но сдержалась.
— Почему этого? — спрашиваю.
— Потому что всем не поможешь, — сказал Геныч. — Пусть будет этот.
Я резко повернулась к Генычу, едва носом не задела прокуренные усы.
— Этот? Да? А вы возьмёте на себя такую ответственность?
Но Геныч не дрогнул:
— Милая моя, и не такую брал. Теперь ещё вот что: тебе бюджет выделили до конца года. Я там тебе на почту письмо послал.
— Бюджет? Это что значит? — спросила я с опаской.
— Это значит, больше ответственности на тебе. А ты что думала? Кабинеты просто так не раздают. Хочешь помочь нескольким — сама выбирай. Влезут несколько в бюджет за месяц, пожалуйста. Но так, чтобы расходы не превышали утверждённую смету. Сан Саныч в отъезде. Так что напрямую к бухгалтеру. Знакома с ней?
— Нет.
Геныч широко улыбнулся:
— Исключительная женщина!
* * *
— Давай ещё раз? — сказал Миша.
Но Ира отвалилась в сторону.
— Всё, не могу больше.
— Я в ванную, — Миша в два движения вскочил с кровати. — Тебе что-нибудь принести?
Почему мужики такие бодрые после этого? — подумала Ира.
— Я сыра хочу, — сказала она. — И к бабке загляни, как они там?
— Они спят, наверное, — Миша надевал джинсы. — Рано ложатся.
— Всё равно загляни аккуратно. Что ж мы за родители такие? Весь день протрахались.
Миша довольно улыбнулся:
— И нам хорошо, и бабушке радость.
— Заткнись и иди за сыром.
— За сыром или за сыном?
Она бросила в сожителя тапок. Миша усмехнулся и вышел, победитель победителем.
У Иры задрожал смартфон. Звонил доктор.
— Хватит мне названивать! — сказала она в трубку.
— Вы весь день не брали трубку.
— Я трахалась, — сказала Ира.
Доктор замолчал, переживая полученную информацию.
— И как всё прошло? — спросил он в итоге.
— Неплохо. Что ты от меня хочешь?
— Мы можем встретиться?
Ира не успела ответить, хлопнула дверь, и в комнату вошёл энергичный Миша.
— Сыра нет! — почти крикнул он с порога. — Посмотрел, есть бананы.
— Я перезвоню, — сказала Ира и сбросила звонок.
— Это кто был?
— До диспетчерской дозвонилась. Чтобы дверь внизу починили.
Миша слишком хорошо её знал. До диспетчерской? Чтобы дверь починили?
— Так поздно? — спросил он.
— Так они — круглосуточно, — Ира отвернулась, чтобы не смотреть Мише в глаза.
— А зачем ты им будешь перезванивать?
Похоже, он загнал её в угол.
— Ну… чтобы узнать, сделали или нет, — она торопилась закончить этот разговор. — Короче, сыра нет, неси бананы.
Миша ушёл, унося с собой подозрение, про которое он, вопреки обыкновению, почему то решил пока не говорить.
* * *
Бухгалтерия. Как и полагается: цветы в горшках, на стенах прошлогодние календари.
Исключительная женщина оказалась высокой, как Александрийская колонна. Накладные ресницы уж точно могли бы помочь ей взлететь, если бы не задница, формой походившая на концертный рояль фирмы «Якоб Беккер». Да, забыла сказать, природа одарила бухгалтера голосом, похожим на звук сломанной флейты.
— Ко мне только по записи, — сказала она очень высоким голосом. При этом цифровая нимфа продолжала печатать десятипальцевым методом.
Я сказала:
— Не могу ждать, простите. Речь идёт о жизни детей.
— Я в курсе, — сказала бухгалтер, продолжая печатать.
— У меня есть несколько кандидатов. И кандидаток, так что…
Она меня перебила:
— Остановитесь, пожалуйста. Мне обязательно в это вникать?
Мымра старая.
— Я просто хотела объяснить ситуацию.
Она перестала стучать по клавишам.
— Александр Александрович мне всё уже объяснил. Делайте своё дело, а я буду делать своё. Платёжки буду присылать ему, а вы — в копии.
И снова принялась долбить по клавиатуре, только в два раза быстрее.
Хорошо, что бухгалтеру было всё равно. А мне — нет. Короче, я вернулась в свою собачью конуру и сделала это! На свой страх и риск… хотелось бы мне сказать. Но я в тот момент вообще ничего не соображала. Что мной двигало, не знаю. Возможно, материнский инстинкт.
* * *
Ира встретилась с врачом в кафе, подальше от дома. Даже деньги взяла, чтобы платить за себя. Какой в этом был смысл, она не понимала. Что-то такое, чтобы от шантажиста не зависеть. Хотя она уже от него зависела.
— Ты — маньяк? — спросила она доктора.
Звякали ложечки. Громко заработала кофемашина за стойкой.
— Нет, — сказал тот. — Я — обычный. Мне бы только вас видеть.
Ира разглядывала доктора. Правда, обычный. Здесь он не соврал. Она хотела почему-то понять, правда ли она ему нравится. Но в глазах доктора была чистая пустота. Ира же настолько не доверяла мужчинам, что даже Миша не был исключением. Дева в глухой защите, вот кем она была.
— У тебя девушка есть? — спросила Ира.
— Была, — ответил доктор.
— Всё ясно. Тебе надо кого-то найти. Хронический недотрах на лицо.
— Вы мне нравитесь, — сказал врач, глядя на неё не мигая. — И сейчас я смотрю, нравитесь всё больше и больше.
— Ты — больной, — сказала Ира. — Это последняя встреча.
Он ответил спокойно, уверено:
— С этим я не согласен.
— Решил меня шантажировать?
— Нет. Если сейчас скажете, я уйду.
— Так уходи! — крикнула на него Ира. — Давай, иди!
Она не хотела так громко. Само собой вышло. Посетители кафе повернулись разом и посмотрели на неё. Ира выдержала общее внимание. И не такое выдерживала.
— Ты почему не уходишь? — повернувшись к доктору, сказала она тише.
— А почему вы пришли на эту встречу?
— Потому что достал ты меня.
Он, оказалось, не боялся скандала, был уверен в себе. Да и в своей любви был уверен тоже. Как она ненавидела слово «любовь»! Больше слова «диспансеризация».
Шум кафе вернулся на прежний уровень. Перемалывала старательно зёрна кофемашина.
— Да, и почему вы продолжаете отвечать на мои звонки?
Ира не знала, что сказать. Вернее, она знала, но не хотела отвечать. Или так: не знала и не хотела отвечать. Она решила поменять тему:
— Ты доктор?
— Да. Терапевт.
— Ванечка кашляет, — сказала Ира.
Что-то изменилось в выражении лица человека, сидящего напротив Иры. Можно было бы сказать, что на месте шантажиста появился врач. Специалист, который хотел помочь.
— Когда началось? — спросил он.
— Позавчера, после гуляния, — сказала Ира. — И не знаю, что делать.
— Так, — сказал доктор деловым тоном. — Сухой кашель?
— Сухой, он как бы сильно заходится.
— А ночью?
— Ночью реже, — Ира сосредоточилась, вспоминая. — Но сильнее. Прямо заходится.
— И что вы ему уже давали?..
Ира отвечала на вопросы. Говорить с врачом как с врачом было гораздо приятнее, чем с врачом, но не как с врачом.
* * *
Окно в кабинете олигарха Филимонова было открыто настежь. Красная площадь как на ладони, вернее, стены хорошо видно, а саму площадь нет. Шум автомобилей, заворачивающих на Тверскую. Я в нерешительности остановилась в дверях. Знала, ждёт меня изощрённая экзекуция.
— Входи, мать Тереза, — сказал Филимонов.
Он сидел нога на ногу, и носки у него были красные, как кровь.
— Добрый день, — сказала я.
— Тебе кто разрешил все деньги раздать? — спросил Филимонов.
— Простите, — сказала я. — У них у всех были срочные операции.
— Весь свой годовой бюджет ухнула!
Я попыталась найти в ситуации плюсы:
— До конца года осталось не так много.
— Ты дурой-то не прикидывайся. Думаешь, мне их не жалко всех — я про детей?
Тут меня снова понесло, как льдину на Краковский мост.
— Вам жалко, и мне жалко. Я открываю сайты и вообще видеть эти фотки не могу. Они ещё видео начали выкладывать. Дети там плачут, стонут.
— Знаю, видел, — сказал Филимонов спокойно.
— Простите, Александр Александрович. С того раза… У меня… как… как… дыра вот здесь в груди образовалась.
Филимонов качнулся в кресле:
— И ты решила эту дыру моими деньгами заткнуть?
Мне стало стыдно и одновременно я чувствовала, что я всё сделала правильно.
— Простите меня.
— Иди, — сказал олигарх Филимонов.
И он меня наказал. Ужасно. Просто хуже ничего быть не могло.
* * *
Курьер Миша со здоровенной сумкой-кофром поднимался по лестнице. Лифт в семиэтажке был не предусмотрен. Раздражение внутри бывшего спортсмена росло с каждым заказом и теперь уже закипало, бурлило где-то чуть ниже груди. Далеко было до взрыва. Однако количество унижений множилось.
Он позвонил в нужную дверь. Ему не ответили. Ещё один звонок.
— Кто там? — спросил мужчина из-за двери.
— Курьер, — сказал Миша устало.
Щёлкали, открываясь, замки. Распахнулась дверь. Недовольный доходяга, сильно пьяный и сильно недовольный, стоял перед Мишей.
— Чего так долго?
Не дожидаясь ответа, доходяга забрал у Миши пакет и сунул ему пять тысяч одной купюрой.
— На.
— Сдачи нет, — сказал Миша.
— А меня колышет? — ответил клиент, который всегда прав.
Миша смотрел в это тупое и наглое лицо и представлял себе, как хватает мужика за жидкие волосы, нагибает и железной дверью плющит его голову. Бьёт дверью несколько раз, с каждым разом всё сильнее…
После паузы Миша развернулся и пошёл менять пять тысяч. Ему ужасно хотелось совершить преступление. Возможно, особо тяжкое. Чтобы попасть в тюряжку и не чувствовать себя таким же, как все.
В обычной жизни — и это он хорошо понимал — места ему не было, кроме как в списке курьеров. И другой одежды для него не нашлось. Апельсин позорный. Весь день: «чо так долго?» и «у меня сдачи нет» и «я не буду брать, всё холодное».
На пятую, последнюю по счёту доставку, он шёл, как бык на тореадора. Дверь ему открыл дедушка в спортивном костюме. Возле ног дедушки стояла молчаливая собачка и внимательно смотрела на пришлеца.
— Добрый вечер. Вот ваш заказ, — сказал Миша.
— Добрый вечер, — ответил дедушка с улыбкой.
— Подождите, что вы сказали?
— Добрый вечер! — повторил дедушка.
— Спасибо вам! — ответил Миша горячо и искренне.
Дедушка сильно удивился:
— За что?
— За «добрый вечер». Вы — первый мне это сказали! Первый!
* * *
За один раз я раздала весь годовой бюджет, который мне выделили на помощь детям. За это олигарх Филимонов меня жестоко наказал. Они психологи-извращенцы, эти олигархи. Они сразу находят твою болевую точку и ставят на неё танк. Филимонов не ругался. И не лишил меня зарплаты. Он сказал:
— Если ты такая умная, сиди и смотри на стену до конца года. Делать тебе всё равно теперь нечего!
И я сидела. И это длилось вечность! Я пробовала читать, играть в игры, заниматься онанизмом. Но всё это было не то. Просто не могла забыть этих детей, которые просили о помощи. И пусть так вести себя перед камерой их заставляли родители… я оказалась самой что ни на есть целевой аудиторией этих проклятых роликов. Дети плакали у меня в голове, горько, на несколько голосов.
Боже, как это было тяжело. Каждая секунда каплей лимонного сока попадала мне в глаз. Я сидела за столом и говорила с мухами. Я сходила с ума.
* * *
Ира накрыла одеялом лежащего в коляске Ванечку.
— Да он запарится, — сказал Миша.
— Станет жарко, снимешь.
— И как я это пойму?
Ира строго посмотрела на Мишу:
— Поймёшь, если будешь за ребёнком следить, а не за ставками в казино в телефоне.
Миша взялся за ручку коляски.
— Дай проехать.
Ира отступила в сторону и открыла им дверь. Миша вывез коляску.
— Осторожнее будь, пожалуйста.
Миша обернулся:
— Не бойся. Осторожность — моё второе имя!
Он оставил коляску с младенцем в прихожей и вернулся, чтобы Иру поцеловать. Она ответила на поцелуй.
— А мне это начинает почти нравиться, — сказал Миша.
— Что конкретно?
— Не знаю. Жизнь.
— Ты вчера вопил после работы, что всех ненавидишь.
— Это было исключение.
Ира ещё раз поцеловала Мишу и сказала с нежностью:
— Ну-ка, пошли вон, оба!
* * *
Когда я вернулась после бесконечного сидения на работе, папочка, мой любимый папочка, поспешил навстречу:
— Дочка, внимание! — выкрикнул он.
Я напряглась как никогда:
— Что случилось?
— Ты очень бледная.
Он рассматривал моё лицо, как рассматривают заоблачный ценник в ЦУМе.
— Да, — говорю, — я — бледная спирохета.
Папа шумно выдохнул:
— Внимание, я позвал её домой!
— Кого?
— Ту, что любит птиц. Женщину. Ну, пингвинов любит, помнишь?
Новость застала меня врасплох.
— Мне уйти?
— Нет. У меня не было в планах… — папочка замялся. — Ну, ты понимаешь…
— Не продолжай, — сказала я.
— Хочу тебя с ней познакомить.
— Уверен?
— Ну конечно! Диамара! Диамарочка! — позвал он свою зазнобу.
Я, честно говоря, разволновалась. Смотрела в дверной проём и даже мысленно не могла представить, кто — или что — там появится. Чем хуже работало воображение, тем сильнее я волновалась. Сначала был женский голос. Очень высокий.
— Да-да, — пискнул голос.
Потом послышались тяжёлые шаги. И я превратилась в соляную статую с открытым ртом. Потому что в прихожую из кухни вышла наша бухгалтерша. Она же бухгалтер. Как кому будет угодно.
— Здравствуйте, — сказала гёрлфренд моего папочки тонким голосом.
* * *
Миша вбежал в квартиру сияющий, возбуждённый.
— Ир! Блин. Ира!
Ира вышла из комнаты, запахивая халат.
— Ну, что ещё?
— Я кошелёк нашёл! — сказал Миша. — Не смотри на меня так! Не украл! Нашёл, честное слово! И там деньги, представляешь!
Миша полез в карман за кошельком.
— Где ребёнок? — спросила Ира после короткой паузы.
— Фак! — сказал Миша, сделав круглые глаза.
— Что? — прошептала Ира.
— Я его… у магазина забыл…