Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2023
Власов Герман Евгеньевич — поэт, переводчик, эссеист. Родился в Москве. Окончил филологический факультет МГУ им. Ломоносова. Автор семи поэтических сборников, лауреат и дипломант Волошинского конкурса (2009, 2011) и международной литературной премии им. Фазиля Искандера (2021). Живёт в Москве.
* *
станция моя узловая
время обнимая словами
виден подмалёвок мечты
мачта черепица заборы
вихри поднимающий скорый
ласточкой железной а ты
обречён стоять одиночкой
пригвождён к платформе и точно
гвозди по рукам и ногам
как часы зимою и летом
со своим несданным билетом
говоришь железным богам
не беда что крутится время
есть лучи входящие в темя
все мы лёгкой ваги рабы
люди но чудесное будет
за изнанкой быта и буден
привкуса беды хворобы
за одеждой яви из отчеств
ветошью чужих одиночеств
стены существуют затем
чтобы их узор постепенно
таял чтобы пёстрая пена
знала своё место как тень
* *
Слитые плеск и блеск, неоглашенных лес.
Это хозяйка гор вносит один прибор
чайный, льёт мимо нот солнце седых длиннот.
Как там поэт сказал, трубы увидят за
стены, срубленный сквер, под неживой размер
снега и колки дров. Музыка! Будь здоров.
Спешась, помедли, хор, пусть занесён топор,
как над самим собой — видимостью, судьбой.
В эту музыки щель видишь: стелят постель,
приготовляют чай там, где выбор нечаст.
Слышишь, в клубок сплелось — Созь и платформа Лось,
синий отлог и дол, траурный марш гондол.
Это в лазурь плывёт, белый мел, самолёт;
наперерез другой, к солнцу над головой,
чтобы оставить крест равновесием мест.
Как гондольер какой, длинной беру рукой,
трогаю спины, спиц быстро мельканье, лиц
прямоходящих, где музыка на воде.
* *
Скорбный рот, потемневшие губы,
опыт лба, где живая борьба,
и глаза, о каких однолюбы
повторяют: игра, ворожба.
И — копна, обнажившая шею,
твоих русых упругих волос.
Ты же, если не врут, — ворожея, —
расскажи, как тебе не спалось,
не умели сойтись половинки.
Умудрённые утра лучи
растопили, как тёмные льдинки;
что они на щеках горячи;
что на палец наматывать локон
станешь ты, что опять не спала,
и, как раньше, поставишь свой локоть
на клеёнку у края стола;
расцарапаешь пальцем омелы
на поверхности тыльной стекла,
что в рубашке наброшенной тело —
из природы звенящей тепла.
* *
Чубушник — белый сарафан поблёк, с теплицы целлофан шуршит, как на морозе
куртка.
И длинный листопада сон, тот, чей рисунок невесом, дымок перечеркнёт окурка.
Под тусклым небом октября, войти, его дремоту для, штакетника огладив спину.
По склизким листьям в тусклый двор войти, в дом щитовой, как вор, как ветер входит
в окарину.
О чём мелодия твоя, что может ветер изваять? Возвысится волной и тонет.
Железом кровельным стучит, обидится и замолчит, тепла не удержав ладоней.
Осенний ветер бедный Фирс сравнить бы мог с волной о пирс, сном падчерицы,
отрезвленьем,
твердящим, что спасенья нет, но солнца обернётся свет и пахнет яблоневым тленьем.
Нет, есть в отечестве пророк, и жизнь, завёрнута в комок печатной жёлтой целлюлозы,
запахнув серой, задрожит и — пламя весело бежит по вырванным страницам прозы.
* *
Я не грущу о перелеске,
шуршащей листьями ходьбе,
где на закате от железки
на ощупь двигался к себе;
о ватнике и дранке в стенах,
окне, веснушках на щеках —
всё видимое только сцена,
живые в ней любовь и страх.
И дверь, и жёлтые обои,
и в парке дева без весла,
и осень — видели такое,
чего не знает мир числа.
И от кровати шарик медный,
как в море унесённый буй,
найдя, скупое солнце медлит
и длит воздушный поцелуй.
Озарение
— Чуть влажная — сказала. Я надел
рубашку, ощущая в складках ткани
сирень ночную, отсыревший мел.
Я помню, как с вискозой хлопок прел,
как аромат, вальсируя на грани
пропажи ускользанья, вёл меня
сквозь пестроту и маскарад великий,
и все свершенья памятного дня —
мне одному вручённою уликой.
Я виделся со сверстником, его
высокою болтливою подругой,
а чудилось, что рядом никого —
один по свежескошенному лугу
иду себе. Когда ж я говорил,
то языком неведомым доныне;
минуя топи, огибая ил,
я лепестками горными сорил;
мой новый образ отражался в иле.
Приподнятость, всеслышимость, охват —
тут не одна романтика и младость —
как описать всё это? Я был рад,
без косточек есть тёплый виноград,
узнать на вкус нечаянную радость.