Стихи. Вступительное слово Николая Кононова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2023
Мичкасов Роман Евгеньевич родился в 1986 году в Киргизской ССР. В 1994 году переехал в Калининград, где окончил математический факультет Калининградского университета. Посещал семинары Евг.Рейна и И.Волгина в Литературном институте им. А.М.Горького как вольнослушатель. Работает в школе учителем математики. Публиковался в журналах «Сетевая словесность», «Прочтение», «Формаслов». С 2012 года живёт в Санкт-Петербурге.
Мне всегда важно найти обобщающую формулу, чтобы уяснить в поэте всё и сразу. Я, конечно, понимаю, насколько этот ход самонадеянный, ведущий, может быть, совсем в другую сторону, но иного способа понимания у меня нет. Потому, обобщая опыт чтения стихов Романа Мичкасова, я наткнулся на такую мифологему, что ли. За отчаянным подведением итогов, различными способами подсчёта достояния и потерь мне виделся Нарцисс, по моему мнению, лучший образ поэта.
Ведь как мы внимаем стихам? Мы как бы переселяемся на время чтения в поэта, разглядываем дольний мир его очами, говорим его голосом, дышим его лёгкими. Уже для этого должно быть очень много всего: и голос, и взгляд, и особая чувственность. То есть должны наличествовать те вещества и эссенции, что можно позаимствовать на краткое время чтения, примерить на себя, что ли, пережить приятие и не отторгнуть.
Для этого должна быть предложена особая интонация, которая вызовет доверие и сочувствие. Но как это может получиться — лишь «обнажением» речи, послойным снятием оболочек силлабо-тонического стиха, путём розысков собственной речи с её уникальным синтаксисом.
И вот поэт находит зеркало — в водной глади ручья ли, как Нарцисс, в «интерьере» ли своего прошлого как многое переживший человек. И главное здесь не в отражательной способности водной глади или амальгамы, можно ведь смотреться и в лёд, и в туман, а в том, чтобы различить и признать самого себя в открывшемся зрелище. Тогда нет сомнений, что и мы следом за поэтом признаем в этом мгновенный, вечно ускользающий смысл самопознания, без которого жизнь вообще-то невозможна.
Николай Кононов
* * *
я давно не писал ни строчки ручкой
тёмно-синим по белому
нелинованному листу
а бывало как встарь
не писал а почти рисовал
кириллическую вязь
выстроенную в прямоугольную
матрицу стиха
и казалось ни форма ни содержание
важны
а этот каллиграфический вывод
округлых буковок
гелевой ручкой по белому
на которое ложилась
исполосованная тень
от приспущенных жалюзи
из света и букв
состояли
мои первые пробы пера
из света и букв
была моя одинокая юность…
* * *
Я иду да на волю вольную,
я на смерть иду да на верную,
из меня прорастают тернии
супротив закона морального.
Надо мной ни звезды, ни проблеска.
Тут уж климат такой — заразный.
Говорят про меня тут разное.
Выхожу на лесную просеку,
останавливаюсь, прислушиваюсь.
Слышу шорохи фауны местной.
Мы друг другу не интересны.
Вряд ли досыта кто тут накушается
моим мясом нечеловеческим.
Я стою и жую травинку.
Убеждаюсь: бояться тут нечего.
Надо думать, выйду с повинною
в город
к людям
лишь к позднему вечеру…
* * *
Им бы только про цены за баррель,
а у него — покайтесь, ибо приблизилось…
Но ничего не приблизилось. Прилетело
высокоточным ударом по базам.
А без базы, вестимо,
не отстроишь сооружения.
Короче:
два стольных града сошлись в схватке;
основание их положено на камнях из потока.
Ты приди ко мне, встань ко мне лицом,
враг нареченный…
Все под Богом бегаем.
Верить? — не получается…
* * *
Я с гадами ползучими шипел.
Я с птицами свистал наперебой.
Я со зверьми ревмя ревел трубой,
В неравный бой с натурою вступив.
Натура вам не дура. Дуры мы,
Набитые соломой и трухой.
Сказать вам, что воитель я плохой,
То значит не сказать вам ничего.
Вот я сбежал с работы на луга,
И там забыл родную человечью
Не то чтоб даже речь — фигуру речи:
С младенчества я грамоте не знал.
И горевал. И стал по-волчьи выть.
А что такое — эта волчья доля?
Все твари Божьи, посмеявшись вдоволь,
Сказали мне: «Ты телом человек,
Поэтому иди-ка ты отсель.
Ты нам не ровня. Или, если вкратце,
Нам велено плодиться-размножаться,
Тебе — дожить своё в поте лица».
* * *
Обезоруживающая доброта
С лицом человека, не умеющего жить,
Подошла ко мне, пропела тра-та-та
И высказалась от души,
Рассказала мне про свою жизнь,
За которой выстроилась смертников череда,
Говорит — это естественная среда
Обитания всякой паразитирующей вши.
Что конкретно? — об этом велено было молчать,
И поэтому я молчу до сих пор,
Как агент, посланный в закрома.
Мне, конечно ж, не светит ни сума, ни тюрьма,
Нечто среднее светит, но, ведя любой разговор,
Я с тех пор стараюсь не рубить с плеча.