Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2023
Григорий Марк — поэт, прозаик. Родился в Ленинграде. По образованию математик. Автор пяти поэтических сборников, в том числе «Четыре Времени Ветра» (М., 2021), и нескольких книг прозы. Живёт в Бостоне.
* * *
Чуть выдвинув нижнюю челюсть, усталый
боксёр из угла освещённого ринга
глядит на противника перед началом
последнего раунда их поединка.
Он смотрит в глаза, улыбается робко.
И вдруг взмах руки. Продолжением жеста
удар изнутри в черепную коробку.
Душа со щелчком заняла своё место.
Напротив, по диагонали квадрата
назначенный кем-то противник. Весь гладкий,
лоснящийся потом. Свисают перчатки,
как чёрные головы гидры, с канатов.
Ни криков, ни зрителей больше не будет.
Лишь два друг на друга хрипящих молчанья.
Но ринг двух не выдержит. Схватка без судей.
Всерьёз. Не на публику. На выживанье.
К открытому небу возносится крыша.
Помост, словно плот, освещённый луною.
Качается пол, и одна за одною
в борта бьются волны. И колокол слышен
вдали. Это гонг зазвонил по боксёрам,
взобравшимся после кораблекрушенья
на плот, уходящий во тьму. Тьму, в которой
закончится схватка двойным пораженьем.
* * *
Тот седой человек
был совсем на меня непохож.
За накрытым столом
он сидел неподвижно и щупал
голубыми глазами
лежавший на скатерти нож.
И взахлёб бормотал.
На губах шевелился испуг.
Конус слипшихся звуков
торчал изо рта, будто рупор.
Серебристое облако
быстро сгущалось вокруг.
* * *
Клумбы круглые фраз,
весь тот сад-разговор,
где слова распускаются,
как лепестки,
поутру в свете солнечном.
Наперекор
темноте и друг с дружкой
наперегонки.
Но цветок остаётся
собою, пока
до него не дотронутся,
не отделят бормотанье
предсмертное от стебелька.
* * *
Свет в комнате гаснет,
и ветер, влетая в окно,
словно фокусник, вдруг
оживляет лежащие вещи.
Мой пиджак, поднимаясь
со стула и как-то чудно
прицепив к себе брюки,
во тьме возбуждённо трепещет.
Рядом с ним возникает
знакомое длинное платье.
Угадать уже можно
бесплотные груди, колени.
Не касаясь друг друга,
танцуют они над кроватью,
повторяют движенья
на стенах их белые тени.
Тянет холодом. Ветер
свистит тростниковою флейтой.
Снежинки — прощённые души
здесь живших когда-то, —
с вещами, с тенями на стенах
сливаясь, кружатся. И чей-то
испуганный голос
бормочет «не надо, не надо».
* * *
Прилепившись, сливались изгибами. Сердце стучало.
Наше общее сердце, твоё и моё. Гулкий стук
отдавался в двух клетках грудных, и ползло одеяло
в темноту под кроватью. И всё исчезало вокруг…
Если двое когда-нибудь были один — это мы.
Это мы, когда всё исчезало вокруг, и края
одеяла — я знал — становились границами тьмы.
Знал, что, если один был когда-то двумя, это я.