Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2023
Александр Гальпер — прозаик, поэт. Родился в Киеве в 1971 году, в возрасте 18 лет эмигрировал с родителями в Америку. Окончил литературный факультет Бруклин-колледжа. Книги стихов и прозы выходили в России, США, Германии и Швеции. Финалист премии «Нонконформизм». Более пятнадцати лет работает в Нью-Йорке социальным работником.
«Сестра моя — жизнь»
Поэт Гоша и его жена художница Маша пригласили в гости другую творческую семейную пару. Скоро вся водка была выпита, и Гоша пошёл за новой бутылкой. Когда вернулся, он увидел в постели трёх голых людей. Согласно словам Маши, она просто уснула и ни с кем сексом не занималась. Просто кровать в маленькой квартирке была всего одна. Согласно Гоше, там была оргия, и другой мужчина периодически вставлял член то в свою жену, то в Машу. Ну, так как все участвующие были в стельку пьяны, то правду мы никогда не узнаем. Гоша не захотел слушать никаких оправданий, схватил бейсбольную биту и стал всех лежащих фигачить. Разбил Маше голову. Другой мужик разбил табуреткой голову Гоше. Когда приехала полиция, то все, включая Машу, показывали, что виноват Гоша, и вначале всех четверых забрали в госпиталь Кони-Айленд, а потом Гошу одного в тюрьму.
Я тогда работал водителем в медицинской транспортной компании.
В тот день я допивал утренний кофе и ел бутерброд с тунцом, сидя за рулём грязного вена. Открыл широко окно. Весна. Становилось теплее. Зацветали деревья, и пели птички. Идиллию прервал диспетчер. Он заорал по радио как недорезанный:
— 37! 37! Где ты?
Я отложил бутерброд:
— И тебе тоже доброе утро, Петя!
— Поедешь к больнице Маймонида в Боро-Парке и возьмёшь Абрама Дризмана в хоспис. Ты знаешь, как он выглядит?
— Абрама? Да, хорошо. Замечательный мужик.
— Ну, он такой замечательный будет ещё месяц или два в лучшем случае. Вези аккуратно. Не надо раньше времени.
Гоша просидел в тюрьме три дня, и его привезли в суд. Охранник подвёл к двери комнаты, где должно было рассматриваться его дело, и отлучился в туалет. Гоше неожиданно очень захотелось покурить. Он просто накинул куртку на наручники и пошёл. Чтобы выйти из суда, надо было пройти три фильтра контроля, где показывают удостоверения. Но, как и на любой проходной, те, кто часто там ходят и знают охранников, ничего не показывают, просто кивают, спрашивают охранника «как дела?» и идут дальше, не дожидаясь ответа и ничего не показывая. Возможно, если бы Гоша пытался перехитрить охранников и они бы попросили его предъявить удостоверения, не говоря уже о наручниках под курткой, то его бы попалили. Но Гоша шёл просто и уверенно, как будто он там был свой уже много лет, и никто не остановил. Это надо уметь! Через десять минут Гоша вышел из здания суда и пошёл пешком домой.
Восьмидесятипятилетний Абрам ждал меня у входа в Маймонидес с огромным кислородным баллоном и маской. Я помог ему залезть в машину и затянуть баллон. Я его уже несколько раз возил на химиотерапию и знал немного. Я пристегнул его ремнём, и мы двинули в сторону хосписа. Абрам попросил остановить машину, чтобы покурить. Мы затормозили в парке. Я угостил его сигаретами. Дризман снял маску и затянулся:
— Я вот в больнице видел ток-шоу. Так, оказывается, есть такие люди — геи. Это мужики, которые других мужиков в зад трахают. Как они могут? Черти бесстыжие! Где их совесть? Достоевского они не читали?
— Ну, если они по-другому генетически устроены, что можно поделать? Если их от женщин тошнит и рвать хочется, что они, должны через силу?
— Я вот со своей Сарой шестьдесят лет мучился, пока она в прошлом году не умерла, — и ничего. Выжил! От этого ещё никто не умирал! Умираю вот от сигарет. Геи хотят легко отделаться. Это нечестно!
Тут позвонила Маша:
— Саша! Мой неандерталец сбежал из тюрьмы. Меня сейчас пять полицейских приехали и охраняют. Ты ездишь на машине по городу. Если его увидишь, скажи, чтобы шёл назад в тюрьму!
Гоша шёл по весеннему Бруклину. Он подобрал окурок и с наслаждением закурил. Потом зашёл в итальянскую автомастерскую, и механик-сицилиец посмотрел вокруг, ничего не сказал, срезал ему наручники и дал бутылку пива. Жизнь была хороша!
На углу Макдональд-авеню и Кингс-Хайвей я увидел Гошу. Мы притормозили. Гоша залез в машину. Опять все закурили, включая Абрама.
— Гоша! Мне Маша звонила. Зачем ты сбежал из тюрьмы? Маша бы, как всегда, через пару дней отошла и заявление бы забрала, тебя бы так и так через неделю выпустили. А теперь побег. Это же серьёзная статья!
— Ты понимаешь, старик… Курить очень хотелось. И я должен был перечитать сборник Пастернака «Сестра моя — жизнь». Без курения я, может, ещё бы и прожил, а вот без Пастернака не могу. И без Маши не могу тоже. Ты же знаешь, как я её люблю. Сколько у меня о ней стихов и песен! Это же не просто так получилось.
Абрам снял маску:
— В начале войны мы попали в окружение. Командир и комиссар застрелились. А я подумал: «Неужели я никогда не увижу своей Сарочки, не загляну в её глаза, не поглажу по волосам?» И мы с остатками моей роты пошли в прямую штыковую атаку на превосходящие силы немцев и прорвались. Так что ты, Георгий, молодец. Я бы тебя в свою роту взял. Мы бы с тобой из любого окружения вышли!
Я решил, что пора эту беседу прекращать, а то вдруг Дризман умрёт, не доезжая до хосписа, или меня обвинят в сокрытии беглецов.
— Так, Георгий! Вот тебе моя пачка сигарет, и иди в тюрьму. Чем раньше ты придёшь туда, тем меньше тебя будут бить.
Георгий вышел и скрылся в переулке. Промчалась мимо, мигая и крича, как недорезанная, полицейская машина. Дризман потушил сигарету, и мы опять поехали. Хоспис уже был за углом. Дризман задумчиво сказал:
— Я же и Сара оба работали всю жизнь учителями в московской школе и бредили Пастернаком. Когда Сара уже не могла встать с постели и ничего не видела, я ей читал «Сестра моя — жизнь».
Шесть охранников здания суда были уволены несмотря на многолетний стаж работы, потеряв пенсии. Их семьи потеряли не только деньги, но и хорошие государственные медицинские страховки. Профсоюз судебных охранников не смог их защитить. Гоша вернулся в тюрьму через три дня и получил два года за побег. По окончании срока его депортировали в Россию. Маша развелась с ним и переехала из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Абрам умер через три месяца. На ночном столике у его кровати был портрет покойной жены и томик Пастернака.
Ночной грузчик
По окончании месячной учебки меня вопреки обещанию, данному во время интервью, поставили в ночную смену. С двенадцати ночи до восьми утра. Самое паршивое время. Если бы я знал, я бы не согласился с самого начала. А теперь деваться некуда. Во-первых, за месяц обучения платили только после месяца работы. Во-вторых, другой работы я найти не мог. Я выезжал из дому в одиннадцать вечера и возвращался в девять утра. Ложился спать и просыпался в шесть-семь вечера. И попробуй тут усни при дневном свете. Через неделю или две я втянулся и, как вампир, вообще забыл о существовании солнца. Есть только мерцание электрических лампочек и ночные огни взлётной полосы. В первый день (или, скорее, ночь) я узнал свою бригаду грузчиков. Все были пуэрториканцы. То есть один залез и всех остальных затянул. Вокруг говорили на незнакомом испанском. Бригадир был мексиканец. В первый день он долго всем что-то объяснял, махал руками и показывал на приземляющиеся самолёты. Всё, естественно, на испанском. Я переспросил стоявшего рядом:
— Хосе! Что он говорит?
— Он говорит, чтобы аккуратно, и не подходили к самолёту, когда он только приземляется или взлетает. Человека из его бригады в прошлом году засосало в сопло и перемололо в капусту. Это касается в основном тех, кто работает ночью. Они всегда полусонные.
* * *
Общаюсь по интернету с девушкой Валей из Магадана. С каждым днём выясняется, что у нас всё больше и больше общего. Например, и она, и я имеем права на вождение погрузчика. Я работаю грузчиком в нью-йоркском аэропорту имени Д.Ф.Кеннеди, а Валя работает кладовщицей в международном магаданском аэропорту имени В.С.Высоцкого. Такого родства душ у меня ещё ни с одной женщиной не было. Как романтично! Это знак свыше! Судьба, одним словом!
* * *
Прихожу в гости к знакомой богемной семейке. Жена мне стала жаловаться, что нет совсем денег, муж работу найти не может. Я предложил ему пойти в мою бригаду. Жена возмутилась:
— Ну что ты, Саша! Он же просто не сможет. Он не создан для такой работы.
— А я, значит, создан?
Я хлопнул дверью и ушёл.
* * *
Тётя Ида ехала в метро, познакомилась с другой русско-еврейской пожилой женщиной и пожаловалась, что любимый племянник, то есть я, не может никак найти себе правильную девушку и жениться. Женщина сказала, что спросит, и потом перезвонила Иде Исааковне. Через неделю они передали мне телефон Софии. Я позвонил девушке и говорю: вот, невысокого роста. Она отвечает: не волнуйтесь, не проблема, я вот тоже не очень. Договорились о первом свидании. Я тогда, помните, работал с двенадцати ночи до девяти утра грузчиком в пуэрториканской бригаде и пребывал в постоянной депрессии. Ночные смены самые тяжёлые. Не понимаешь, когда спать, когда бодрствовать. Не понимал, как это я оказался на дне. Почему мир меня так больно бьёт? По выходным пил с товарищами по бригаде и радовался, что любимая тётя организовала мне свидание. Февральским вечером я подъехал на машине к парадному Сони и стал ждать. Другие автомобили и высокие сугробы блокировали вид на нижнюю половину двери парадного. Сижу жду пять, десять минут. Вижу, дверь открывается, а открывающего эту самую дверь не вижу. Думаю, что за галлюцинации? Что, сами собой открываются? Протёр глаза. Бывает же такое. Слышу, что-то скребётся. Думаю, может, я какой-то сугроб или куст задел. Ещё поцарапает дверь. Вышел и обошёл машину. А там карлица. То есть София. У меня аж челюсть отвисла. Открыл я дверь, подсадил её, иду назад на водительское место и не понимаю, что происходит и что делать. Как будто меня палкой огрели. Сажусь в машину и думаю, что делать? Я не тот человек, который может вышвырнуть девушку из машины. Ну, прямым текстом то есть. Говорю Софии нерешительно:
— Если девушка садится ко мне в машину и сразу не целует жарко в губы, то я свидание сразу прекращаю.
Думаю, сейчас даст мне пощёчину и выскочит из машины.
А София:
— Я согласна! Мы, карлицы, вообще самые лучшие в сексе!
Долгий-предолгий поцелуй. Оторвался от неё минут через пять. Что делать? Везти к себе? Но неудобно так вот сразу. Плюс это через родственников. Надо соблюдать какой-то этикет, а то Ида Исааковна потом убьёт. Плюс София тоже человек. Я тут виню жестокий мир, а сам? Нельзя вот так по-свински. Решили поехать в ресторан. Глаза Софии зажглись радостью. Видно, что она никогда до этого с нормальным (более-менее) парнем не ходила в ресторан. Официант вежливо помог Софии залезть на стул. Заказали бутылку вина. Я выпил три бокала, София один. Она узнала, что я литератор, и начала мне читать свои стихи. Хорошие такие. Про любовь. Потом сели назад в машину. Стали опять целоваться. Она полезла ко мне в штаны и расстегнула ширинку. Только, значит, стала это делать, как начала вовсю блевать. Для неё бокал вина, как я выяснил позже, — как мне бутылка водки без закуски. Печень-то крохотная. Облевала, короче, мне все половые органы, брюки плюс всё водительское место. И откололась. То есть уснула. То есть громко захрапела. Я при открытом окне, морщась от запаха, привёз её домой. Закинул через плечо и поднялся на пятый этаж без лифта. Положил её на коврик под квартирой, где она жила с родителями, нажал на звонок и уехал на круглосуточную мойку драить и пылесосить себя и машину. Потом поехал на ночную смену в аэропорт. У входа на склад увидел Педро, с которым позавчера пил. Он обрадовался: їQuй pasa Alex?1
Тут над нашими головами прошёл оглушающе низко на посадку грузовой самолёт из Канкуна. Надо было спешить переодеваться в грязные комбинезоны и его разгружать.
* * *
Ноябрь 2001 года. Четыре утра. Я сижу за рулём погрузчика возле аэропортовского склада в обеденно-ночной перерыв, курю и читаю «Нью-Йорк Таймс». Там фотографии и фамилии погибших 11 сентября. В августе этого года на одном из самых высоких этажей меня интервьюировали индийцы на программиста. Несмотря на то, что я на все вопросы правильно ответил, не взяли. Там получка была в раз пять выше, чем у простого грузчика в аэропорту. Ну и статус другой. Рабочие часы не такие, как у вампиров и зомби. Но индийцы хотели своего. Как я проклинал бога за то, что должен опять жизнь в Америке начинать с нуля. Опять на дне. Теперь вот фотки всех этих индийцев. Тела некоторых нашли, других полностью испепелились, и родственники будут хоронить пустой гроб, или как там у индусов полагается. Ни один из той компании не выжил. Тут открылась дверь склада и всунулась голова бригадира Педро: «Алекс! Прилетел 348-й рейс из Гвадалахары! Потом докуришь! Надо быстро разгрузить! За работу!» Я потушил сигарету, включил зажигание, и неуклюжий погрузчик рванул, как гоночная машина. Поехали! Не всё так просто у этого бога.
Соцработник
Первый день
Первый день после разрыва всегда самый тяжёлый. Стёр Алинин телефон и заблокировал её на сотовом. Иначе всё время бы ей звонил. Ну, у неё, конечно, ещё есть мой рабочий. Там я заблокировать не могу. Смотрю, как загипнотизированный, на чёрную лягушку рабочего телефона. Ну, Алина! Чего же ты не звонишь? Тут звонок. Задрожали руки:
— Аллё! Алекс! Это я, Ли Харви Освальд. У меня есть важная информация. На Всемирный Торговый Центр готовится новая террористическая атака.
— Джек? Ты опять поменял имя? Почему на Освальда? Ладно. Можешь не отвечать. Ты перестал принимать таблетки, что тебе психиатр прописал? Прими таблетки и больше такого не говори. Сейчас такое время, что с терроризмом не шутят. Всё! Не занимай мою линию. Я жду очень важного звонка!
Положил трубку. Руки дрожат. Алина позвонит сейчас. Или через пять минут. Бьёт озноб. Освальд он взял имя, тля. На обед решил не ходить. Вдруг пропущу её звонок. Трезвонит опять.
— Алекс! Это опять я, Освальд. У меня есть информация, где мексиканский наркобарон Эль Чапо, которого сейчас судят в Нью-Йорке, закапывал трупы. Я даже знаю, где он прятал деньги.
— Задолбал, дегенерат чокнутый! Принимай свои таблетки, и чтобы я тебя сегодня больше не слышал!
Я положил трубку. Все коллеги со стороны на меня посмотрели. У меня репутация невозмутимого человека даже при самых тяжёлых клиентах. Нет районов или домов, куда бы я боялся идти. Что с человеком делает несчастная любовь! Через час вдруг вызывает директриса:
— Мне звонили только что из антитеррористического отдела ФБР. Ты не хотел с Освальдом говорить, нагрубил. Он обиделся, что ты его не хочешь выслушать, позвонил в ФБР, и, как ты понимаешь, они были у него дома через две минуты. Разобрались и везут его в Белевью. Они же не могли сказать «да он сумасшедший», развернуться и уйти. Он бы им через пять минут перезвонил. Тебе необходимо в больнице присутствовать как его ведущему. Быстро в Бельвью!
Я зашёл в свой кубрик взять вещи. Телефонная лягушка молчала, и сегодня, скорее всего, я уже в офис не вернусь. И если Алина будет звонить, я никогда не узнаю. А ведь она будет!! Будет?!?
Ещё один день
Освальд отсидел один день в психушке и один день в тюрьме и пришёл ко мне за направлением в ночлежку. Он положил передо мной бумажку. Штраф за ложный звонок в полицию:
— Может, город за меня заплатить этот штраф?
— Не может, Освальд! Во-первых, тебе надо вернуться к своему старому имени. Я его не помню — значит, оно было менее заметное, что в наше время облегчает жизнь. Ли Харвей Освальд — нервирует окружающих. Я даже не буду распространяться почему. Поверь мне на слово, — нервирует. Ты видел, как, когда я захожу в зал ожидания и вызываю тебя по имени, некоторые падают на пол и закрывают голову?
— Ну да. Я всегда недоумевал почему. Я не подозревал, что я имею к этому какое-то отношение. Мне казалось, что оно просто очень красиво звучит. Ли Харвей Освальд!
— Во-вторых, тебе надо прекратить звонить в ФБР и говорить, что у тебя есть информация о теракте через неделю во Всемирном Торговом Центре. Это их тоже очень расстраивает. Они звонят моей директрисе, директриса меня вызывает в офис. Не надо. Они не могут к тебе каждую неделю ездить с сиренами, минёрами и возить тебя отдельной машиной в психушку. В прошлый раз даже настоящий танк к тебе приехал под ночлежку. Что ты им такого сказал по телефону? ФБР тебе не такси. У них есть и другие дела. Это занятые люди! Тебе хочется встретиться со своим психиатром, ты садишься в метро и к нему едешь. Какие проблемы? Зачем весь этот шум? Перестань терроризировать этих несчастных людей!
— Но у меня действительно есть эта информация. Ночью мне явился во сне Усама бен Ладен и всё рассказал.
Я потёр виски. Из моей жизни ушла любовь. Зато теперь у меня есть Освальд. И он никуда не уйдёт.
— Короче, Освальд! Вот тебе направление. Езжай в ночлежку, пока там есть кому тебя оформить.
— Я знаю, кто убил Майкла Джексона. Он мне вчера тоже всё рассказал.
— Иди быстрее, а то ночлежка закроется.
Освальд вышел из приёмной. Я посмотрел на часы на стене. Вот и ещё один рабочий день подошёл к концу.
Независимые источники
Звонит разъярённый директор ночлежки имени Девы Марии:
— Кого вы нам прислали? Ваш клиент Освальд полностью с ума спятил. Позвонил в два часа ночи в полицию, что у нас в ночлежке перестрелка и везде валяются трупы. А у нас в двенадцать часов ночи охранник уходит и до семи утра никто не может ни зайти, ни выйти. Так полиция взломала бронированную дверь, которая стоит тыщу долларов. Никаких трупов в помине. За кого он нас принимает? У нас уже целый год никаких перестрелок не было. Все дохнут в тишине своих комнат только от передозировки. Никакого огнестрельного оружия! Мы требуем, чтобы город компенсировал нам расходы на новую дверь.
Звоню Освальду:
— Освальд! Зачем ты вызвал полицию и сказал, что там перестрелка и труппы?
— Я слышал выстрелы и крики умирающих. Или это опять было только у меня в голове?
— Освальд! Давай ты больше не будешь звонить, пока не убедишься, что это не у тебя в голове?
— Не отвлекайте меня сейчас! Я читаю газету. Вы видели, что в Новой Зеландии расстреляли мечеть? Я знаю, кто это сделал и когда аналогичное случится в Нью-Йорке. Я прямо сейчас звоню в ФБР. Не могу с вами говорить. Перезвоните мне позже.
Раздался гудок. Как же себя обезопасить, чтобы не потерять работу из-за этого замечательного товарища? Я потёр затылок и написал в компьютере.
«Ведущий провёл с клиентом продолжительную беседу о недопустимости звонков в полицию по поводу преступлений, факт совершения которых не был доказан независимыми источниками».
Тик-так
Я сидел за своим рабочим столом и думал о самоубийстве из-за несчастной любви. Потом отклонил эту мысль. Мне уже сорок семь. Сейчас уже глупо. Сколько ещё той жизни осталось? Куда торопиться? Раньше надо было думать! В двадцать семь, как Джим Моррисон, Курт Кобейн, Джимми Хендрикс — это я понимаю. Моё время уже ушло. Тут прибежал испуганный охранник:
— Алекс! Там твой клиент Освальд такое вытворяет. Иди посмотри! Он бомбу, говорит, принёс! Но вообще я не советую!
Я зашёл в пустую приёмную. Охранники эвакуировали всех посетителей и сами издали смотрели на нас. У стола Освальд колдовал плоскогубцами и кусачками. На плече у него был моток проволоки. На одном углу стола был громко тикающий будильник. От него провод тянулся к чем-то забитой банке от кока-колы на другом конце стола: от банки — к центру стола, где находилась сумка Освальда. У меня остановилось сердце и вспотела лысина. Будильник тикал ТИК-ТАК, ТИК-ТАК. Всё выглядело очень реально. На полу фломастером было написано: «Осторожно! Заминировано!»
— Освальд! Что это такое?
— Это я собрал бомбу. Нашёл схему в интернете. Голос в голове мне сказал, что в этом центре собираются люди, которые за мной следят и хотят меня убить. Я должен их убить первым.
— Освальд! Ну мы же тебе здесь выдаём пособие и продуктовые карточки. Ты их меняешь и покупаешь себе наркотики. Зачем тебе нас убивать? Ты же останешься без амфетаминчика! Ты же хочешь ещё таблеточек? Признайся, хочешь?
Освальд посмотрел на меня безумными глазами и задумался. Тут было над чем подумать. Потом начал кусать свой кулак и неожиданно резко смёл всё со стола на пол. Оно посыпалось с ужасным грохотом. Раздался громкий взрыв.
Я летел в тёмном туннеле навстречу свету. Потом стало ослепительно светло. Я ходил по облаку. Ко мне подошла Алина.
— Ну и зачем ты это сделал? Тебе надо было бежать, эвакуироваться из здания, как все умные люди сделали. У тебя же мама!
— Алина! Рад тебя видеть.
— Ты понимаешь, что ты меня выдумал? Меня никогда не было. Я плод твоей фантазии.
— Но это чувствовалось так реально. Я извиняюсь, что у нас ничего не получилось. Я старался как лучше. Но получилось как всегда.
— Ты поставил меня на пьедестал, а я — нормальная живая женщина из кожи и костей! Ты опять меня до слёз доводишь?
— Извини.
— Ты не меня хотел. Ты хотел смерти! Прощай!
Я полетел один дальше сквозь облака вверх.