Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2023
Буравлёва Дарья Руслановна родилась в 1987 году в Саратове. Окончила СГУ им. Н.Г.Чернышевского, психолог. Участвовала в мастерских АСПИР в Москве и Нижнем Новгороде. Живёт в Саратове.
Альбатрос
Сейчас я научу вас, как правильно произносить моё имя. Выдохните и на вдохе произнесите: «Альба…» — и, не останавливаясь, на выдохе: «…трос». Слышите? Да, вы только что стали прибоем. Это я и есть — прибой, волна, ветер и крик над морем, головокружительное падение и стремительный взлёт, парение в воздухе. Альбатрос.
Я был свободен, пока не умер и не стал по прихоти мироздания духом, запертым в керамической брошке. У настоящего мастера всегда так: лепит, творит, работает — и в какую-нибудь вещицу обязательно поселит искру. В этот раз искрой стал я. И никакого больше моря и ветра.
Я был одним из многих и единственный с искрой. Мастер выложил нас на стол, и мы остались ждать. Руки, как много рук! Холодные и влажные, шершавые и неловкие, тёплые и сухие, аккуратные и гладкие — меня много раз трогали, поглаживали. Мне улыбались. Внутри каждого я чувствовал что-то похожее на маяк. Но он всегда светил не мне. И вдруг — девушка. Скользнула взглядом, не тронула, ослепила светом маяка, обожгла огнём родственной души и… прошла мимо! Ветер и буря! Как мне нужны крылья! Она, только она сможет меня освободить. Я не мог лететь следом и стал звать, тянуться к родственной душе.
Сбылось — она вернулась. Восторженные глаза, много смеха, обмен деньгами-покупками-визитками, и вот я лежу в каком-то пакете, обёрнутый в бумагу. И страшно, и интересно. А вдруг там меня ждёт свобода и шум прибоя? Или всё так же буду пылиться в ожидании чего-то?
* * *
Пылиться мне не пришлось, впрочем, моря я тоже не увидел. Поселился на рюкзаке. Особых полётов в жизни не случается, правда, порцию свежего воздуха получаю регулярно. День похож на день, и её маяк всё так же светит — обещает. Но сбудется ли обещанное?
О, как невыносимо быть сгустком, квинтэссенцией самого себя — символом свободы без возможности расправить крылья, напоминанием о морском ветре без права на полёт!
Но я не сдался. Крепление, соединяющее меня с тканью рюкзака, хлипкое, вот-вот откроется. Хозяйка, когда выходит на прогулку без броши, носится по улицам как ураган. В этом мы с ней схожи, в эти недолгие моменты я становлюсь прежним. Рано или поздно крепление не выдержит — сорвётся. И тогда я действительно полечу.
* * *
Полёт оказался неудачным. Всего несколько сладостных минут парения, так близко к мечте! Крепление сорвалось, и я летел — клянусь морем, это было прекрасно! Но. Удар оказался недостаточно сильным. Я потерял клюв, но не способность видеть и понимать. Хозяйка бережно подняла меня, стряхнула пыль и, с досадой поджав губы, прицепила на место. Мгновенная вспышка ненависти: «Отпусти меня! Освободи!» Словно услышала: растерянность во взгляде, сожаление, понимание. Вздох: «Погоди немного…» — сказала или мне послышалось?
Идём куда-то. Чужой голос вещает: «Предметы силы лучше всего отдавать стихиям». «Я знаю», — это уже хозяйка. И вдруг я чувствую запах воды и слышу… как же я скучал! Альба-трос, альба-трос, альба-трос. Волны, пусть и не морские, шепчут, зовут, манят! Маяк не подвёл. Она расстёгивает крепление. На секунду замирает, улыбается мне. И бережно опускает в воду. Волна захлёстывает меня, я упиваюсь восторгом. Свобода! Расправляю крылья, в последний раз оборачиваюсь к ней. Маяк медленно тухнет — он выполнил предначертанное. А за её спиной разворачиваются два крыла. Так и знал! Мы встретимся, мы обязательно встретимся снова! И полетаем вместе! Прощай!
Лось
В деревне существовало поверье: если соберутся три женщины и станут вязать и нити от клубков спутаются так, что сообща они не смогут распустить узел и отдадут его четвёртой, и та справится, то явится хозяин леса, лось с резными рогами. Явится, понятное дело, той самой, четвёртой, а к худу это или к добру — мнения расходятся.
Четвёртая — это, стало быть, я, трое — бабки (три сестрицы), а лось… А что лось? Вот он, стоит и смотрит. Перепутать с кем-то этого зверя невозможно: абсолютно белый с огромными какими-то не лосиными рогами, сплошь покрытыми резьбой. «Как у меня на глиняном кувшине», — пришла совершенно не подобающая моменту мысль. И вслед за ней вторая: «Видимо, сплю».
Ожидала, что сие чудо расчудесное заговорит. Что-нибудь вроде: «Здравствуй, красавица, за твои ловкие руки исполню три желания». И шёпотом: «Отказаться нельзя, за каждое платишь жизнью одной из бабок — много их у тебя». Или: «Готовься, смертная, — пришёл твой последний час!» Но нет: чудо расчудесное молчало. Молчало и смотрело, в упор, не моргая. И глаза отвести почему-то было страшно.
Не знаю, сколько так простояли — лось вдруг ухмыльнулся (лоси такое умеют?!), отвернулся и пошёл по своим лосиным делам. А я так и стояла какое-то время, не очень соображая, кто я и где. Потом очухалась и побрела к бабке.
О встрече никому не сказала. Не хотелось: внутри осталось ощущение тайны и света — если о таком болтать, быстро развеется. Вдосталь погостив у бабушек, отправилась домой, в город, где ждали друзья и работа.
Года через два дела завели меня в живописную деревушку: высоченные горы со снежными пиками, огромное озеро, улыбчивые жители. Хозяйка дома, где я поселилась, прониклась ко мне симпатией и как-то решила показать свою коллекцию фигурок. За стеклянными дверцами старинного шкафа жили вырезанные из слоновой кости звери: лиса, волк, заяц, белка и лось. У всех были памятные мне узоры: у лося, понятно, на рогах, у остальных прямо на шубке.
В тот вечер мы долго разговаривали. Я рассказала про лесного хозяина, она — про встречу с белкой и про то, что долго ждала человека-лося, меня то есть.
Белка
Башня… башней я бредила. Сколько себя помню, всегда хотела попасть внутрь. Представляешь мою радость, когда мама отдала ключи? А каково было владеть ими и не использовать? Нет, не представляешь: это трудно понять. Я мечтала о чуде, я стояла у двери, которая к чуду вела. У меня были ключи от той двери и строжайший запрет отпирать её.
Обида, горькая и тяжёлая обида на весь свет и в особенности, конечно, на мать — вот что я чувствовала. «Нужно ждать, просто ждать. И передать шкатулку дочери, когда ей будет пятнадцать, если ожидание окажется напрасным, — так она сказала. Помнится, я тогда поклялась никогда не рожать дочерей. Интересно, это моя клятва так подействовала или… впрочем, сейчас это не важно.
Легенду о сёстрах я узнала ещё от бабки. Это было что-то вроде семейного предания. Правда, для меня она заканчивалась гибелью сестёр и появлением Башни. Я представляла, как войду однажды в тёмные стены и духи пяти дев будут учить меня волшебству. Я и подумать не могла, что сама пра-пра- и ещё сто раз правнучка одной из них.
Что ты смотришь на меня такими глазами? Лучше чай пей — остынет же. И попробуй пирог — он удался на славу.
Мда… пожалуй, сумбурно рассказываю. Хотя? Белку-то я встретила только недели через две после дня рождения. То есть шкатулку мне уже вручили и полную версию легенды рассказали.
Как сейчас помню: была середина августа, ночи уже стали прохладными, но я всё равно решила остаться у Башни до рассвета. Шкатулку прихватила с собой и весь вечер перебирала её содержимое, перечитывала легенду, сверлила взглядом дверь. Короче, портила себе настроение. И преуспела в этом занятии: звёзды застали меня безутешно рыдающей у затухающего костра. И именно звёзды привели меня в порядок: трудно сокрушаться от вселенской несправедливости, когда над головой горят мириады вечных огней. Так и заснула: любуясь ночным небом, впитывая звёздный свет.
Разбудило меня осторожное прикосновение к щеке. Или всё-таки холод? Наверное, и то и другое. Первое, что увидела, когда открыла глаза, был хвост. Какой-то зверь махал им прямо у меня перед носом и деловито копошился в сумке с едой. Я охнула — зверь обернулся и предстал передо мной во всей красе. Посмотреть было на что: огромная белка раза в два превосходила сородичей размером. Но удивляло даже не это, а мех. Белка была белой. «Седая», — подумала я и с тех пор так и звала её про себя. На белом поле нет-нет да попадались рыжие шерстинки. Мы рассматривали друг друга долго, и я успела заметить, что яркие волоски складываются в узор — будто пояс.
Представляешь картину? Гигантская белая белка с рыжим поясом смотрит на меня каким-то особым проникновенным взглядом. Я приподнялась на локте и не нашла ничего более умного, чем извиниться. Да-да, мне потом тоже смешно было. Извините, говорю, холодно очень. И медленно сажусь, одновременно плотнее кутаясь в одеяло. Медленно — это чтобы Седую не спугнуть. Она бояться и не думала. Посмотрела ещё, потом фыркнула и повернулась ко мне спиной. Выудила из сумки пирожок, надкусила, ещё раз одобрительно фыркнула и поскакала куда-то в кусты, вспугнув стайку мотыльков.
Я ещё минут десять в себя приходила и, наверное, решила бы, что всё приснилось, если бы не два обстоятельства. Во-первых, седая бестия съела все пирожки с повидлом, что я напекла накануне. Ага, только с повидлом: остальные понадкусывала, будто выискивала любимую начинку. А во-вторых, одной из фигурок в шкатулке была именно белка. А это означало, что чудеса для меня только начинаются.
Лиса
Мы познакомились при забавных обстоятельствах. Точнее, обстоятельства-то были обыкновенные, а вот знакомство стандартным не назовёшь. Я поехала в город по делам и в перерыве между встречами забежала в парфюмерный магазин. Она налетела на меня по дороге к кассе, буквально обрушилась как ураган. «Боже мой, — говорит, — девушка, как же вы похожи на меня в молодости!» Мы и правда похожи: рыжие волосы, рост выше среднего, разрез глаз — ну, ты поймёшь, когда её увидишь. Некоторые нас принимают за мать и дочь при встрече.
Так вот, налетела и давай комплиментами сыпать. И красивая, и духи отличные выбрала, и платье сидит идеально. Потом расспрашивать стала, не знаю ли того-то и того-то. «А вдруг и правда родственники!» Я растерялась, потом заулыбалась и сама не заметила, как включились в игру. Серьёзно перебирала в памяти троюродных сестёр и полузабытых тётушек. Минут через десять сошлись на том, что моя прабабушка могла быть второй женой брата её прадеда по отцу. К этому моменту мне стало казаться, что если не родственницами, то уж подругами мы будем. И вот тут она пожаловалась на невнимательность. «С утра всегда столько дел. Себя забудешь, не то что сумку».
Да, ты правильно поняла. В забытой сумке остались и кошелёк, и телефон, и все банковские карты. И никакой возможности купить заветный пузырёк с духами. А через час встреча, на которую нужно прийти именно в этом аромате. Так и сказала: «Мне необходимо надеть именно этот аромат!»
Надо знать силу обаяния этой женщины, чтобы понять меня. Я купилась с потрохами. Мы договорились встретиться на другой день в кафе, и она упорхнула, как бабочка, в свой яркий мир. Я проводила её взглядом, пока не потеряла в толпе. И тут же, внезапно поняла: это была она — Лиса, Шустрик, — и я только что её упустила, возможно, навсегда.
Про встречу, кстати, она не придумала. Потом рассказала, что это было собеседование. «Работа мечты, дорогуша!» Но ни в какое кафе она, конечно, не пришла. Я не видела её ни на следующий день, ни через неделю, хотя искала. Ходила кругами в районе того магазина, кучу времени потратила, а всё зря.
Я сдалась через месяц. Месяц, представляешь! Месяц бесплодных прогулок по городу. Я стоптала любимые туфли, забыла вкус домашней еды, а заодно и спокойный сон. А потом подумала, раз судьба однажды нас свела, сведёт снова. Своим упорством я, наверняка, ей только мешаю. Так и получилось: Лиса нашла меня буквально через два дня. Нашла прямо тут, в беседке за чашкой ароматного кофе. Я как раз закончила предаваться унынию и вовсю наслаждалась солнечным осенним утром.
Знаешь, как бывает: надкусишь обычную конфету, и вдруг из-под тонкого слоя карамели на язык потечёт густой и тягучий вишнёвый ликёр или чуть сладковатый куантро — такую же смесь удивления и наслаждения я испытала, когда обнаружила Лису перед собой. Рыжеволосая, в плаще цвета зелени, Лиса была прекрасна на фоне пронзительно-голубого неба и желтеющей листвы.
В этот момент я готова была простить ей всё (тем более ту небольшую сумму, в которую мне обошлись духи), лишь бы она посидела вот так чуть-чуть. До сих пор жалею, что под рукой не оказалось фотоаппарата. Лиса и сидела: молча разглядывала меня, а потом положила на стол деньги и флакончик. «Это тебе, дорогуша. Так сказать, компенсация. Это твой аромат, можешь мне поверить… а знаешь, мы ведь с тобой действительно жутко похожи!» И никаких тебе «извините, была не права».
* * *
Появлению Лисы всегда предшествует запах: тонкий аромат чайной розы и чего-то ещё, что мне никак не удаётся распознать. Хотя нет, не так: первым о её приближении говорит, а иногда даже кричит цвет. Лису видно издалека. Волосы гордо сверкают в лучах солнца всеми оттенками рыжего, костюм безукоризненного в своей чистоте голубого цвета заставляет рыдать от зависти незабудки. И, наконец, капелька ванильного: блуза довершает ансамбль и вместе с ниткой жемчуга на шее и жемчужными же серьгами в ушах объединяет картину, спасает её от распада на отдельные яркие пятна.
Впервые я увидела Лису на утро после кошмара. Она курила и рассказывала о важности запахов для понимания мироустройства или чего-то похожего.
— За примером далеко ходить не надо, дорогуша: сама же только что рассказала, что отличила реальность от сна по запаху. Кофе и булочки… мда, пожалуй, реальность этого дома пахнет именно так.
Она говорила, я слушала и думала, что люди связаны тонкими и прочными нитями. У одних они со временем растягиваются и лопаются, у других, напротив, становятся короче. Такие люди притягиваются, какие бы расстояния (километры, возраст, достаток или социальный статус) их не разделяли. Нить — это что-то очень важное, ценное. Это не общее дело и даже не взаимные чувства, это что-то глубинное, исконное, что-то, о чём мы почти ничего не знаем. Как та легенда и пять фигурок, что постепенно собрали нас вместе. Меня, Белку, Лису… а где-то ещё Заяц и Волк. Про них мне пока ничего не известно. Но точно знаю: к ним я почувствую такую же необъяснимую привязанность, как к Белке и вот теперь к этой женщине, странной, завораживающей, такой далёкой от всего, к чему я привыкла, но родной. Кажется, это называется любовью с первого взгляда.
— Ты меня вообще слушаешь? Запахи — вот что важно!
— Потому ты, наверное, и куришь? — не преминула подколоть подругу Белка.
Мы сидели на веранде, пили чай и трескали любимые её пирожки — с яблочным повидлом. Лиса дымила как паровоз, я с непривычки даже чихнула пару раз.
— Да что ты понимаешь? Это что-то вроде беруш. Сигаретный дым позволяет моему носу отдохнуть от того изобилия, что сваливается на него тут, — она выразительно постучала указательным пальцем по носу, при этом испачкав его повидлом, — всем нужен отдых. Даже сверхточной аппаратуре.
— Ты только что измазала свою сверхточную аппаратуру вареньем! — Мы с Белкой не выдержали и рассмеялись.
Первый этаж
— Интересно, имеет значение, кто её откроет? — Я искоса поглядываю на массивную дверь, серую, как и камни самой Башни, едва различимую даже в свете яркого солнца.
— Белка откроет, она ждала этого момента дольше всех, — Лиса смотрит в упор на Волка, делая вид, что не понимает намёка.
— А вместе мы не можем?.. — Заяц робко выглядывает из-за моей спины.
— Как ты себе это представляешь? — стараюсь говорить насмешливо, но голос подрагивает. Мы все долго ждали этого.
— Волчонок…
— Не называй меня Волчонком! — самая младшая из нас показывает клыки.
— Извини, это всё нервы. Хочешь открыть сама? — Белка крепче перехватывает связку с ключами.
Молчание, вздох.
— Нет. Лиса права — ты должна открыть.
— Охохо! Да, Волчо… ой.
Пихаю язвительную особу локтем в бок, Лиса замолкает, мы все замираем. В тишине слышна далёкая песня жаворонка и бряцание металла. Белка аккуратно вставляет в отверстие самый большой ключ. Поворачивается на удивление легко (я втайне боялась, что замок не поддастся, шутка ли, его не трогали несколько веков). Дверь открывается внутрь. Белка замирает в нерешительности, потом протягивает руку Лисе, та мне, я — Зайцу, Заяц — Волку. И так мы цепочкой входим. Дверь почти бесшумно захлопывается.
— Лось, ты что-нибудь видишь? — шепчет Заяц.
Мотаю головой на автомате.
— Да, огоньку бы не помешало, — голос Лисы слева.
Тут же вспыхивает несколько факелов. Довольно просторная округлая комната перед нами завалена всяким хламом. Внушительный слой пыли разлетается клочьями из-под ног при каждом шаге. Лиса тут же начинает чихать.
— Мой гнос эхово не выдежит! Чхи!
— Тут лестница… но куда она ведёт? — Белка стоит на первой ступени.
Лестница плавно взбирается по стене. Широкие внизу, ступени немного сужаются с высотой, обзаводятся перилами и уходят вверх, прямо в молочный туман. Кроме комнаты с грудой вещей и лестницы, тут ничего нет. Ну, ещё факелы, висящие прямо в воздухе над лестницей и по стенам.
— Дух захватывает! Она намного больше, чем снаружи! — Заяц восхищённо смотрит наверх.
Белка собирается подняться на вторую ступеньку.
— Стой! — Я всё ещё не двигаюсь с места. — Где шкатулка? Мне кажется, нам надо взять фигурки.
— И осмотреть первый этаж, прежде чем идти дальше, — угрюмое выражение на лице Волка меняется на любопытное и даже восторженное.
Белка спускается и подносит каждой из нас резную деревянную шкатулку с костяными фигурками животных, украшенных замысловатым рисунком. Мы разбредаемся по комнате.
На поверку хлам действительно оказался хламом. Под серым покрывалом пыли скрывались ящики с какими-то склянками, сундуки с тряпками, шкафы, заставленные пустыми бутылками, заваленные облезлыми кисточками и замаранными палитрами, осколками зеркал и вырванными страницами. Книги — я поймала себя на том, что ищу книги, — их тут не было. Кладовка — так я про себя обозвала эту огромную комнату без крыши — оставляла тяжёлое впечатление. Никаких красок — только серый, никаких запахов — только пыль в носу, никаких звуков — только шарканье ног.
— Смотрите, смотрите! Тут окно! — Заяц стояла в противоположном конце помещения, одной рукой крепко сжимая фигурку своего хранителя, другой указывая на тёмное пятно на стене. И тут солнечный луч прорвался сквозь грязное стекло и упал на грузное кресло посреди комнаты. Пыльная обивка вдруг заиграла бархатными переливами бирюзы и карамели. Капля яркого цвета начала расползаться, будто неведомый художник решил добавить цвета картине. Сначала преобразилось кресло, затем торшер рядом с ним из неопрятно-мышиного стал сливочно-белым и, кажется, даже зажёгся мягким светом. Пол под ногами вдруг покрылся мозаикой всех оттенков коричневого, ткани в сундуке, который только что приоткрыла Белка, ударили нестерпимым буйством красок, а шкафы гордо выставили бока красного дерева.
— Книги! — кажется, я даже подпрыгнула от восторга.
— Ну всё, эту теперь отсюда не уведём. — Волк с иронией посмотрела на меня, а потом с энтузиазмом продолжила рыться в какой-то коробочке. Я же пробежалась пальцами по корешкам — чего тут только нет — и выбрала объёмный том с изумрудной обложкой. Буквы неизвестного языка манили тайной, но разгадать её я не успела.
— Эй, Лось! Тебе надо это увидеть.
Вместе с пылью из комнаты исчез тяжёлый запах нежилого помещения, и нос Лисы пришёл в себя. Подхожу к ней. Старшая рыжая указывает на дверь. Деревянная, цвета горького шоколада, ни замка, ни скважины для ключа. Зато посередине углубление в форме животного — в очертаниях легко читается лось. Младшая рыжая, то бишь Белка, приобнимает за плечи:
— Давай. Мы с тобой.
Собираюсь с духом и вставляю фигурку хранителя. Дверь тут же отворяется. Внезапно поднимается ветер, и сильный порыв толкает меня внутрь. Последнее, что я слышу, громкий хлопок закрывшейся двери.