Рассказы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2023
Давыденко Мария Юрьевна — участница проекта АСПИР «Мастерские»—2022. Родилась в 1988 году в городе Калач-на-Дону Волгоградской области. Окончила Волгоградский Государственный университет по специальности журналистика. Работала в газете городского поселения «Калач-на-Дону». Печаталась в журнале «Новый мир».
В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Караватка
Эти облака не были похожи на сахарную вату. Они не напоминали ни фигурки животных из шариков-колбасок, ни детские каракули белой краской на голубом фоне, ни светлый вариант рисунков Роршаха, ни горы перьев, ни тонны овечьей шерсти, ни перину в доме бабушки. Эти облака были чем-то действительно эфемерным, воплощающим чистоту, благородство, безгрешность. Они были мягких оттенков всех цветов радуги. Они растворялись подобно сливочному маслу, и их словно можно было почувствовать на вкус.
Вадик сидел в своей китайской малолитражке и думал, что наблюдает за чудом. Никогда в жизни он не видел облаков красивее, а он много где побывал. Это были облака «пять звёзд», vip-зона атмосферных образований.
На бесконечной тропе среди лугов и коров появился человек. Он опирался на две палки.
Какой молодец старичок! Занимается скандинавской ходьбой.
Потом Вадик заметил, что в руках у старика обычные деревяшки. На голове у него была повязана белая тряпка. Это знамение. Я на верном пути. Это дух моего истинного пути.
— Сынок, ты пугаешь коров своей тарахтелкой!
Вадик вернулся в окружающую его реальность, спустился с ангельских облаков на дешманскую землю.
— Слышь, отец, а как добраться до Караватки?
— Так это ещё километров пять. Проедешь мимо церкви, кладбища, домов.
— Спасибо. Понял, отец.
Вадик сложил руки за спиной в позу коровы — гомукхасаны. Затем он поднял ноги на сиденье, чтобы размять их. Старик посмотрел на него с недоумением.
— Тебе плохо, сынок?
— Мне хорошо. Впервые за долгое время.
Он завёл машину и двинулся дальше. Всё вокруг казалось ему первозданным и незатронутым цивилизацией. Он решил, что именно здесь проведёт своё лето отрешения от действительности. Здесь он отдохнёт от несовершенства мира и информационного потока. Вадиксшта нашёл пристанище. Он возжелал ум, лишённый желаний в отношении объектов.
Белокаменная дорога напоминала дорогу к морю, а не к берегу Дона. Он увидел россыпь покинутых глиняных домов. Его удивило, что все они располагались в некотором отдалении друг от друга, словно проживающие там люди были интровертами и предпочитали избегать соседей. Вадик остановился у первого попавшегося дома с деревянной крышей. Внутри он даже нашёл печь и алюминиевые утюги, но окна были или выбиты, или растасканы. Вадик бросил сумку на пол и пошёл к реке.
Он быстро разделся и с разбегу прыгнул в воду. В мае река была ещё достаточно прохладной. Проплыл метров двадцать и развернулся. Увидел, что течение далеко унесло его от одежды. Беспокойный Дон показал ему свой характер.
— Твою ж мать!
Вернулся к машине он только через полчаса. Вадик в мокрых шортах сел на одинокую табуретку посреди землянки и изобразил из себя «Мыслителя» Родена. Шелест полиэтиленовых пакетов нарушил тишину. Из соседней комнаты раздался громкий кашель, а затем появился мужик в панаме с улыбающимися баклажанами.
— Ты кто? — ошеломлённо изрёк он.
— Турист. Вадик. А ты?
— Местный. Петрович. Прячусь от жены. Хочешь выпить?
— Я вообще-то не пью, но ради знакомства с местными обычаями можно.
Мужик неопределённого возраста поставил перед ним большую бутыль с деревянной пробкой и две кружки с героями мультика «Маша и медведь». Они молча выпили.
— Отличная самогонка. Митяй её почти задаром отдал после того, как его брат насмерть траванулся.
Вадик закашлял то ли от слов о качестве выпивки, то ли от крепости напитка. Петрович похлопал его по спине могучей рукой.
— Не ссы! Его брат богатый был, а за нормальной бутылкой водки Митяя не послал, вот от жадности и загнулся. А так чистый продукт. Чистых душой не забирает.
Вадику казалось, что он больше никогда не сможет дышать. Жидкость ошпарила все внутренности. Он вспомнил про дыхание уджайи: в любой непонятной ситуации — дыхание уджайи. И это сработало — он выжил.
— Так ты откуда будешь, Вадик?
— Из Москвы. Путешествую. Решил здесь остаться до осени. Колоритно тут у вас.
— У тебя есть варианты, а ты решил остановиться здесь? Дурак, что сказать! Жена, дети есть?
— Жена и маленький ребёнок. Они в Турции. Ей сейчас оттуда проще вести мой ютуб-канал.
— Блогер, что ли?
— Типа того. Йог и духовный наставник.
— И жену одну в Турции оставил? Дурак, что сказать!
— Да ребёнку меньше года. Не до аниматоров жене моей.
— Турецкие аниматоры они такие: и твоего ребёнка спать уложат, и твою жену.
— Прекрати нагнетать!
— Так я правду тебе говорю.
— Во время социальных экспериментов над собой не хотел бы я подобного слышать.
— Как знаешь, брат, — успокоился Петрович.
— А ты чем занимаешься?
— Чаще всего пью, а так поэт и разнорабочий.
— Прочитай что-нибудь из своего, раз такая пьянка!
— Доля ж, доля ты моя,
Ты лихая доля!
Уж себя сломил бы я,
Кабы только воля!
И от зари готов с тобой
Вести беседу эту я…
Говори лишь мне, допой
Ты песнь недопетую!
— Браво! Твои?
— Аполлон Григорьев.
— Он местный? — наивно спросил Вадик.
— Дурында, — московский. Девятнадцатого века.
— Я больше по йога-сутрам.
— Я просто учился на библиотекаря, вот много книжек и прочёл.
— Ты учился на библиотекаря, Петрович?! Там же одни бабы!
— Вот поэтому я там и учился. Я был самым популярным парнем на курсе. В смысле, единственным. Ещё хотел на работе сидеть в тишине и читать книжки. Но там пить нельзя.
— Вот засада! Везде свои подводные камни.
— И не говори!
Из соседней комнаты появилась женщина в красном платье с пайетками. Она демонстративно зевнула, прикрыв губы в красной помаде рукой. Вадик заметил, что зубы у неё тоже стали алыми.
— Это Светка. Фельдшер. С ней полезно пить. Она несколько раз мне жизнь спасла. Светка, это Вадиксшта, йог-путешественник.
— А мест получше он не нашёл? — недовольно произнесла Светка.
— Он ищет отрешения от всего мирского.
— Это в монастырь ему надо.
— Он, можно сказать, буддист.
— А у вас там больше никого в подполье нет? А то, может, там весь хутор собрался? — осведомился Вадик.
— Нет, брат, только мы.
Вадик проснулся с ощущением лёгкой амнезии: часов пять вылетели из его головы напрочь. Ещё ему казалось, будто во рту насрали стрижи — настолько мерзкий вкус он чувствовал. Вадик лежал на лавке во дворе, укутавшись в плед. Он вспомнил, что именно здесь ловит Интернет. Его смартфон подал признаки жизни. Оксана звонила по видеосвязи.
— Привет, любовь моя! — хриплым голосом произнёс Вадик.
— Боже мой!
— Всего лишь твой Вадиксшта.
— Что с твоим лицом?
Вадик поспешил переключить камеру. Он увидел, что одна половина лица искусана комарами, а на второй остался отпечаток лавки.
— Чёртовы комары! — воскликнул он.
— Может, это самогон виноват всё-таки?
— Откуда ты знаешь?
— Ты вёл трансляцию «Пьяная йога». Больше десяти тысяч зрителей. Ты пил в сарвангасане. Удивляюсь, как ты себе шею не свернул! Ещё ты говорил, что нашёл человека, который достиг безболезненного лучезарного состояния — Петровича. Что его сила, вашикара, достигает мельчайших частиц и восходит к величайшим высотам, к бесконечности.
— Ну, он реально крут. На самом деле тут в атмосфере лёгкой деградации он обрёл сукху, счастье. Не понимаю, как люди могут покидать такие места? Здесь их близкие, здесь им не нужно бежать, здесь от них не требуют слишком многого, планка здесь снижена, что говорить, здесь они в безопасности.
— Ты там второй день, а уже сходишь с ума и выглядишь как бомж. Заканчивай своё отшельничество!
— Я выдержу отрешение. Вот увидишь, вы будете мной гордиться!
— Или будем за тебя краснеть. Хотя подписчикам твой социальный эксперимент пока нравится. И кто эта Светка в красном?
— Фельдшер. Она нам жизнь спасла, можно сказать.
— Не умри там!
Вадик надел огромные солнцезащитные очки, чтобы скрыть покусанную щёку. Затем он подумал, что скрываться не от кого — ни тебе требовательных подписчиков, которые привыкли видеть безупречную картинку, ни тебе сурового взгляда жены, когда ты берёшь булку из, о ужас, пшеничной муки. Вадик ощутил свободу регресса и получал от этого удовольствие.
Он увидел бредущих овец: серых, бурых, чёрных, белых. Повинуясь порыву, он побежал им навстречу, включив камеру телефона. Вскоре показались три ребёнка лет восьми-десяти.
— А можете меня с ними сфоткать? — попросил Вадик.
Дети послушно взяли его смартфон. Вадик обнял первую попавшуюся овечку, и радости у него было столько, будто он встретил жену из экспедиции.
— Вы возьмите Медведя на руки! — посоветовал лохматый чумазый мальчишка, указывая на барана.
— А можно? — обрадовался Вадик так, словно разрешили поднять миллион долларов.
— Конечно.
Вадик ощутил сердцебиение бурого барана. Он словно соприкоснулся с непознанным таинством жизни. Это живое тупое существо видело этот мир, чувствовало его иначе, и оно могло в любой момент эту жизнь потерять. Оно передвигалось по той же земле, обладало каким-то восприятием, кровью. И шерсть у него была приятнее на ощупь, чем человеческие волосы.
— Осторожно! Медведь какает!
Вадик еле успел увернуться от обгадившегося Медведя. «И ещё оно срёт!» — подумал он.
— Повезло вам! — сказал другой мальчик.
— Говорят, кто спасся от обкакавшейся овцы, обретает мудрость, — сделал Вадик неожиданный вывод.
Мальчики захихикали:
— Не слышали такого.
— Вы здесь живёте?
— Ага.
— Не представляю, каково это — провести детство в таком месте. Я всю жизнь был городским.
— Ну, другой жизни мы не знаем. А здесь нам здорово.
— Вас в школу возят хоть?
— Так она возле церкви.
— Вы ходите в школу пешком? Вот чудо чудное! Я добирался на автобусе. Хорошо, когда всё рядом. А ещё у вас овцы! Я вам прям завидую.
— Удачного дня!
— А деньги за фото? Я сейчас бумажник достану.
— Мы же не попрошайки! У нас всё есть.
— У вас действительно всё есть.
Уединение было Вадику недоступно. Отмечали двести пятнадцать лет станице, и на Караватку понаехали со всех близлежащих селений и самого райцентра. Уже в двенадцать часов пьяные мужики отплясывали вприсядку, со всех сторон доносился запах шашлыка. Вадик сидел под высоченным тополем и ворчал, что могли бы двести пятнадцать лет не отмечать, а подождать до трёхсот, а то дата не круглая.
Вокруг мелькали девушки из народных ансамблей, аккордеонист фальшивил у него за спиной. Дети из секции джигитовки то и дело пытались его затоптать на лошадях. Вадик понял, что жизнь стала слишком интенсивной, он от такого отвык: обычно он выходил из дома раз в девять дней.
— Слышь, фраер йоганутый, это ты вчера со Светкой тусил? — раздался суровый голос.
— Это вы мне? — удивился Вадик.
Он увидел перед собой большого лысого парня с намечающимся брюшком. Тот явно намеревался вторгнуться в его личное пространство. И Вадик подумал, что хуже: когда лишь постоянно угрожают и подстрекают или когда молча дают в морду?
— Думаешь, коли москвич, так тебе и чужие бабы как свои?
— Вы имеете в виду перегидрольную блондинку в красном? Так я её и пальцем не тронул, — оправдался Вадик.
— Пальцем мог и потрогать. Я тебе про другое.
Злой парень уже замахнулся кулаком и Вадик представил, как теперь одна его щека будет в укусах комаров, а другая с фингалом, когда раздался голос Петровича.
— Ты лучше заставь его есть свинину, — изрёк он.
— Зачем? — поинтересовался защитник Светкиной чести.
— Он не ест свинину лет десять. Поступиться принципами ему будет больнее.
— А почему ты не ешь свинину?
— Свиньи живут и едят в собственном дерьме. Крысы, может, тоже вкусные, но я же их не ем, вот и свинину, — вспомнил Вадик слова Джулса из «Криминального чтива».
— Дело говорю, Федёк.
Федя снял шампур с мясом с ближайшего мангала. Хозяин мангала и слова ему не сказал.
— Жри! — приказал парень Вадику.
— Не ем я мясо. Свинину тем более. А куриного шашлыка там нет?
Тот так взглянул на Вадика, что он машинально начал грызть мясо.
— И как?
— Я так и чувствую, как это мясо тяжело усваивается моим организмом. Оно встаёт комом в желудке.
— Ешь ещё!
— Не могу!
— Теперь ты больше не вегетарианец!
Федёк рассмеялся и ушёл восвояси. Вадик с трудом дожевал кусок жёсткого шашлыка. Ему показалось, что его зуб мудрости треснул.
— Что это было? Петрович, ты подставил меня!
— Я спас твою задницу. Йога против дзюдо не работает.
— Я сожрал мясо. И это я тебя спас. Ты же был со Светкой.
— Ничего. Выпьешь самогоночки и проблюёшься. Я помню, кот мой Васька был кастрированный, но всю свою энергию тратил на голубиную и мышиную охоту. Каждый день притаскивал добычу. А один раз сожрал отравленную мышь. Но он не знал, что я не отдам его на усыпление, и поэтому ушёл помирать в степь. А через три недели я его труп под домом нашёл.
— И какова мораль?
— Да никакой. Жалко было кота. Даже кастрированный чувствовал зов природы.
— Пойду-ка я Федьку расскажу, как дело было.
— Не-не. Я пошутил. Я хочу сказать, — чтобы обрести просветление, недостаточно просто тужиться, тут нужно напрячь душу и мозг. Вот ты накосячил, вы с женой делаете вид, что она тебя простила, но оба знаете, что это не так. И ты сбегаешь от неё куда подальше, лишь бы вины не чувствовать. Вот и просветление, оно такое: кажется, ты его достиг, а на самом деле тебе пришло ошибочное видение. Проще смириться со своей глупостью и несовершенством.
— Мой мозг сейчас взорвётся.
На рассвете Вадиксшта стоял в саламба ширшасане. Уже три минуты вниз головой, однако он достиг не просветления, но раздражения. «Не раздражайся, не раздражайся, не раздражайся», — повторял он как мантру, отгоняя резким дыханием комаров с носа. Нетерпение, тщеславие, неудовлетворённость угнетали его. Любая мелочь могла лишить душевного равновесия. У него хорошо обстояли дела с координацией, но спокойствия он достигал всё реже.
Вниз головой он встретил жителей, которые пришли кто с ковриком для йоги, кто с одеялом, кто с фуфайкой. Они постелили себе на уже мягкой траве.
— Встречай учеников! Они в восторге от твоего ютуб-канала, — крикнул Петрович и уселся в сторонке.
— Давайте раздвинем руки в стороны, повернёмся к солнцу. Мы находимся в тадасане. Поза горы. Тело — это резервация души. Представим, что наше тело освобождает дух. Ваш дух ничто не волнует, он эфемерен, не подвержен страданиям. Он счастлив сам по себе. Его сила — опускаем руки к земле — достигает мельчайших частиц и восходит к величайшим высотам, к бесконечности. Уподобляясь чистому кристаллу, ум обретает силу изменения мыслей. Принимаем позу ребёнка.
Мутновский, Горелый и ещё один вулкан
С одной стороны океан, а с другой — вулкан. Куда податься мечущейся душе? Как рассеять смуту внутри собственного разума? Камчатский ветер не дарил ему покоя, а всего лишь силы. Он был на пограничье двух крайне беспокойных и величественных стихий.
Он был человеком не дела, но тела. Что его тело просило, то он и исполнял. Своё тело он холил и лелеял, ведь оно было в порядке, а душа — постоянно в смятении. Чем лучше было тело Егора, тем беспокойнее на сердце. Своё тело он мог контролировать, а с мыслями так не получалось.
Егор проснулся от холода и запаха газа. Ему показалось, что он в съёмной квартире в Москве и решил покончить жизнь самоубийством. Снова. Когда навязчивая мысль расстаться с жизнью у него появилась, он не помнил. Она стала частью его организма, и Егор перестал обращать на неё внимание. Закон минимума или ограничивающего фактора, как подобное называется в экологии. Наиболее значим для организма тот фактор, который более всего отклоняется от оптимального его состояния. Ограничивающий фактор стал лидирующим.
Запах газа вернул Егора к реальности. Обогреватель снова потух и засмердел. Три часа ночи. Он залез с головой под одеяло. Так он и пошёл, с одеялом на голове, к океану. Вот он — шумит у Егора за спиной. Океан неизменен и стабильно могуч. Его не волнуют перемены, он сам пугающе непостоянен.
Егор топал к Тихому, оставляя следы босых ног на чёрном вулканическом песке Халатырского пляжа. Егор не чувствовал холода. «Я всё ещё здесь, а значит, я могу вдохнуть полной грудью». Ему не хотелось оставлять обратные следы. Он хотел раствориться в бескрайнем водном пространстве. Разве можно представить лучший путь освобождения от своего безупречного тела? Разве не для этого он, переводчик с китайского, паркурщик и идеально сложённый парниша, пятый месяц прозябает в кибитке технического сотрудника элитного палаточного лагеря на берегу океана? Он надеялся, океан его вылечит. Он бредил им, занимал деньги у друзей, чтобы доехать до Камчатки, даже купил себе велосипед и экипировку. Но всё было бесполезно. Его дух надломился, и его никак не удавалось починить. Не помогали ни изолента, ни суперклей, ни металлическая проволока. Егору требовался смысл. Он упорно разыскивал этот смысл, но словно рылся в чёрном песке на пляже — безуспешно. «Безуспешно», это слово преследовало его в последнее время. Он хотел убить свои непомерные амбиции, но мозг по-прежнему внушал Егору, что тот достоин большего.
— Егор! — услышал он голос со стороны палаточного лагеря.
Это был их администратор Гарик, с которым Егор всегда серфил и играл в доту.
«Не показать свою слабость. Не дать ему узнать про твои панические атаки и депрессию. Кажись самым нормальным и сбалансированным человеком на земле! Иначе он запихнёт тебя в самолёт до Москвы. Они каждый день летают отсюда. Ты сильный, и именно таким они должны тебя видеть. Ты — король мира, или хотя бы маленького пространства между океаном и вулканами. И у тебя получится изгнать бесов из себя. Ты настолько сильный, что одолеешь их без посторонней помощи».
— Что ты здесь делаешь?
— Обогреватель сломался. Газ меня разбудил.
— Печально. Кстати, раз я тебя встретил. Ты — толковый парень, директор хочет предложить тебе зимой снимать видео покатушек по вулканам на снегоходах. Сезон на Камчатке закончился, но и зимой тут есть чем заняться. Ты согласился бы остаться ещё на Камчатке?
— Ты шутишь? Да я готов замуроваться здесь.
Раньше она думала, что белый цвет — это отсутствие цвета. Но на снежных просторах вулкана она поняла, что белый — это цвет сокрытия неведомых источников силы. Этот цвет прячет другие оттенки природы, давая возможность им насытиться и предстать в ещё более ярких красках. И никогда раньше она не видела такого бесподобного белого. Он был проседью на чёрном вулканическом песке. Он сверкал подобно кристаллам. Сейчас Камчатка предстала перед ней чёрно-белой и угрюмой, но от отсутствия иных цветов вовсе не стала ущербной. Она использовала на полную катушку то, что ей на данный момент было доступно.
Сегодня Варя сервировала обед на склоне вулкана для миллионера лет двадцати пяти и нескольких его друзей. Она боялась представить, во сколько может обойтись подобная трапеза, да ёще и аренда вертолёта. Это была поистине космическая сумма. Такую сумму сложно оставить без внимания. Но на Камчатке всё исчисляется масштабно. Здесь гиперболы становятся констатацией факта.
Варя была словно призрак: её никто не замечал, беседуя о софтвее. Ей нравилось представлять себя привидением-поваром. Оставшись после завершения сезона на Камчатке, она каждый день видела людей, тративших баснословные деньги на индивидуальные экскурсии, спуски по склонам, зимний сёрфинг. Поэтому иногда ей казалось, что она находится в маленьком мире внутри обычного мира. Тут правила были иными.
Услышала лай ездовых собак. Издали приближалась упряжка и снегоход. Варя поняла, что гости заказали и мини-«Берингию» — конкурс собачьих упряжек. От лая её охватил пронизывающий ужас. Варя не любила собак, хотя и боялась признаться в этом. В детстве, в деревне у бабушки, её напугала невесть откуда взявшаяся немецкая овчарка. Каким-то чудом девятилетняя девочка забралась на двухметровый бак. Пёс полаял и ушёл. А ещё мелкая собака укусила её в той же деревне, когда Варя каталась на велосипеде. Ещё однажды, когда она каталась на коньках по реке, на неё из камышей прыгнула собака, и Варя тогда сломала ногу, и та немного криво срослась. В общем, отношения с собаками не заладились с самого начала. Варя предпочитала кошек. Те в худшем случае могут поцарапать.
Головной упряжкой правила девушка в меховой шапке. Она была частой приглашённой звездой на этих вулканических праздниках жизни. Каждый год участвовала в гонке «Берингия».
Сегодня с ней приехал высокий парень на снегоходе и с огромной камерой в рюкзаке. Приглядевшись к глазам в полоске между шарфом и шапкой, она его узнала. Аполлон из Халатырки, любимчик всех прибрежных девчонок, мастер на все руки, её партнёр на полуторачасовом сеансе массажа, с которым они потом и словом не перемолвились. Варя тогда с досадой подумала, что такой парниша стыдится даже просто показать, что ему может понравиться столь невзрачное создание как Варя. И он быстро переключился на красотку-администратора. Теперь же у него была предводительница хаски. Варя пыталась представить, каково это — жить таким красивым человеком, не носить в себе никаких комплексов, вызывать у всех восхищение и симпатию. Ей всегда приходилось быть серой мышью и знать своё место. Он же нёс себя гордо и с полным осознанием своей привлекательности. Варя завидовала тем, кто выиграл в генетическую лотерею.
— А я тебя помню, — поздоровался Егор.
— Ещё бы! Мы несколько месяцев пересекались в серф-баре «Сивуч».
Состоятельные люди принялись фотографироваться с собаками, которые вселяли в Варю благоговейный ужас. Она ещё раз поправила столовые приборы в импровизированном ресторане под брезентом, поставила на стол свои поделки из фруктов и мысленно похвалила себя за прохождение курса по карвингу.
В шатёр зашла Соня, хозяйка упряжки, и воскликнула:
— Какая красота! Можно кусочек манго?
— Конечно.
Варя представила, во что может обойтись тайский манго на Камчатке, и её начало подташнивать. Варя была птицей, но полёта невысокого. Может быть, даже земного, вроде курицы или индюшки, — она отдавала себе в этом отчёт. Она мечтала не о большем, а о том, как сохранить то, что имеет. Бывший муж постоянно обвинял, что она не разделяет его мечтаний и стремлений. А Варе нравилось быть поверхностной и приземлённой, — так ей было проще пережить несовершенство. Её блюда всегда были безупречны, на своей кухне она могла всё контролировать, а иное контролировать и не стремилась. И не искала ни в чём смысла. Её смысл был в плавном течении жизни.
Соня ухватила и кусок ананаса.
— Ты не можешь найти Егора? Пора видео снимать, а его нигде нет. Я занята пока с гостями, — попросила собачница.
— Хорошо.
Варя предостерегающе взглянула на Соню, а затем на фрукты и вышла из шатра. Варя прошлась за вертолётом, за вторым шатром, за внедорожником. Минут через десять обнаружила Егора за снегоходом. Он сидел, укутавшись в плед, на земле и бессмысленно смотрел вдаль, где практически всё окрасилось в белый. Ещё никогда она не видела человека более погружённого в себя и оторванного от реальности. Варя боялась его побеспокоить. Она словно стала свидетельницей момента крайне интимного. Ей было неловко прерывать его уединение.
— Что ты здесь делаешь? Соня тебя зовёт, — нарушила она молчание.
— Мне кажется, у меня инсульт.
— Что?!
Варя почувствовала, что он напуган, хотя Егор никак не проявлял страха. Он напомнил ей вулкан, который до поры до времени хранит молчание, но в какой-то момент устраивает извержение.
— Ты серьёзно?
— Иногда мне просто кажется, что у меня инсульт. В двадцать четыре у меня был настоящий инсульт. После этого я полгода учился заново сидеть, ходить, писать. Я думал, что остался без тела. Поэтому я боюсь второго инсульта. Посмотри на моё лицо! Оно не съехало набекрень?
Варя подошла и внимательно обследовала его лицо. Оно было всё таким же красивым: высокий лоб, большие глаза цвета этого самого вулканического чёрного песка, который она теперь никак не может полностью вытряхнуть из своих любимых кроссовок, густые брови, прямоугольный подбородок.
— У тебя нет инсульта, Егор.
— Возьми мою руку! Она функционирует?
Она тяжело вздохнула и исполнила просьбу.
— Какая маленькая у тебя ладонь!
— Это просто у тебя огромная.
— Говори мне что-нибудь, чтобы я отвлёкся!
— У тебя нет инсульта. Ты всё так же здоров, подвижен, силён и быстр. Ты больше никогда не будешь слабым и беспомощным. У тебя всё будет хорошо.
— А если нет? А если это случится снова? Я тогда просто ненавидел своё тело. Я мог делать разные трюки для видео, а потом сразу стал неподвижным. Я потерял своё тело, и это было жутко. Не мог представить, как я буду жить, если ничего не изменится.
— Все боятся старости, беспомощности, деменции, одиночества.
— А я боюсь, что убью себя, чтобы больше не бояться.
— Если ты станешь неподвижным и беспомощным, обещаю, я буду рядом с тобой до последнего, а теперь пошли к гостям!
— Обещаешь?
— Зуб даю!
— Я никому раньше о своих панических атаках не рассказывал. Не выдавай меня!
— Идёт. На меня, когда я каталась на коньках по реке, прыгнула собака, и я сломала ногу. Ещё я в детстве ходила одна на маяк, и на меня иногда нападала свора собак. Я залазила на дерево и ждала, когда они уйдут. Я не очень люблю собак. Только подружке своей не говори!
— Хорошо.
«В зимнем сёрфинге мало удовольствия, — думала Варя. — Холодная вода попадает за шиворот, затем стекает под гидрокостюмом до самых бёдер и остаётся там, словно озеро. А вода в гидроносках напоминает болото: затапливает обычные носки и создаёт вязкое месиво. И в этот момент ты сомневаешься, а стоило ли полчаса напяливать экипировку, чтобы всё равно замёрзнуть и провести на волне лишь три секунды? Капризный Тихий океан: с камчатской стороны такой суровый, с гавайской — сахарный. Почему именно со мной это происходит?» — недоумевала она. Она никогда не была в чём-то лучшей. Она часто боялась идти до конца: ощущала себя слабой, неспособной противостоять обстоятельствам. Варя никогда не увлекалась чем-либо со всей страстью. Но вот в её жизни появились эти удивительные люди с Камчатки — такие жадные до впечатлений, такие красивые, такие смелые; эти пейзажи — лучшие в этом мире, эти воспоминания — согревают в самые холодные дни. Она была безынициативной и замкнутой, но однажды сказала «да» океану внутри себя.
— Может быть, сёрфинг — это не моё? — пожаловалась Варя своему инструктору Вите, который в обычное время работал таксистом.
— Жизнь, блин, вообще не для людей, но живём же! Руки в ноги и греби!
Она поймала волну во время снегопада. Вся жизнь напоминает зимний сёрфинг: неудобный, затратный, тяжёлый, но с секундами воспарения над стихией.
Егор захлопнул дверь, скинул кроссовки, из них до сих пор сыпался вулканический песок, и свалился на диван. Сегодня он снимал не блокбастер, а чужую свадьбу. Сегодня он заработал не впечатления, но деньги. Он устал, но был доволен, что жив и здоров. Он посмотрел на свой сад Дзен — подставка с фигуркой Будды, свеча, камни и чёрный песок с Камчатки. Иногда ему казалось, что его душа находится на этом мизерном по площади пространстве, а кто-то другой гуляет по московским свадьбам. Его душа словно растворилась в горстке песка и избавила его от боли. Он увидел нить с узелками. Каждый узелок завязывали на камчатских вечеринках разные люди. И с каждым узелком множились пожелания удачи, счастья и благополучия. Никогда раньше он не слышал столько хороших слов в свой адрес. Наверное, на Камчатку стекаются все самые безумные и удивительные личности. Наверное, Халатырка — магнит для сумасшествия и разгула стихии. Я обещал себе больше никогда не чувствовать, но просто стал чувствовать иначе.
Он отправил сообщение Варе: «Поговорим?» Довольно скоро получил ответ: «Если ты станешь неподвижным и беспомощным, помнишь? До тех пор я тебе, видимо, не нужна».
«Камчатка исцелила мою душу. Я встретил здесь самого удивительного человека — себя. Все мои бесы изгнаны на Халатырский пляж».