Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2023
Когда мне предложили написать о своей малой родине, я подумала: ну кому интересны чужие сны, фантазии и воспоминания о детстве? Но вот выдался спокойный день, текущая работа сделана, читальный зал пуст — я дежурю на кафедре и играю в слова.
Мои родители познакомились и поженились в городе Советске Калининградской области. Мама попала туда по распределению после ленинградского медучилища. Папа служил в армии младшим офицером после военной кафедры Донецкого политехнического института. Когда мама мной забеременела и пошла в декретный отпуск, отец привез ее к себе на родину, в село Камышатка Шахтёрского района Донецкой области.
Бабушка Аня с дедушкой Ваней жили там с начала 50-х годов. Познакомила их война. В 1941 году они были подростками — дедушке 17, бабушке 16, — и мобилизации не подлежали. Жили в разных областях, бабушка в Донецкой, дедушка в Полтавской. Но когда фашисты оккупировали Украину и погнали эшелоны с молодежью в немецкие трудовые лагеря, судьбы их пересеклись. Они попали в один лагерь в соседние бараки, работали у станков друг напротив друга. В свободное время заключенным разрешалось писать письма, играть в карты, читать газеты. В газетах встречались кроссворды. Бабушка рассказывала, если они с подругами не могли разгадать какое-нибудь слово, то бежали в мужской барак к Ване Шевченко — он всегда все знал. Они оба — и бабушка, и дед — до войны окончили педучилище, и бабушке ужасно нравился самый умный парень лагеря, хоть был он тогда тощий и невзрачный.
В 1945 году, когда Красная армия вошла в Германию, молодежь освободили. Девушки вернулись на родину, парней забрали служить в армию, добивать фашистов. Прощаясь, бабушка и дедушка обменялись адресами, и спустя некоторое время приехал Ваня к своей Ане в поселение Ольховатка Донецкой области.
Бабушка сразу его и не узнала — он после лагеря отъелся, возмужал, раздался в плечах, вырос на полголовы. На нем была красивая военная форма, а на груди медаль «За освобождение Берлина». Бабушкины подружки шептались: «К Нюрке генерал приехал». Поженились. Дедушка забрал бабушку к себе на Полтавщину. Там они прожили несколько лет, там родился их первенец — мой отец. Но жилось им нелегко: ютились в небольшой съемной комнате, и денег едва хватало.
И вдруг бабушка получила письмо от своей матери, что в соседнем селе Камышатка строится новая школа и набирают молодых учителей и даже дают собственное жилье. Молодая семья тут же собрала вещи и отправилась в путь. Так они оказались в моей любимой Камышатке.
Сначала администрация выделила им небольшую хатку-мазанку. Там они прожили лет десять. На моей памяти это был курятник. А бабушка с дедушкой, взяв ссуду, построили красивый светлый дом.
Село со всех сторон окружено холмами. Они наплывают один на другой, сдерживая степные ветра. В самой низине течет узкая речка. Вдоль реки по обоим берегам растут вербы. Думаю, с высоты птичьего полета они похожи на соцветия брокколи — такими монолитными, плотными и сочными кажутся эти деревья. От реки ко дворам тянутся длинные огороды.
Дома тогда строили однотипные: кирпичные, выбеленные известью, с высокими темными фундаментами и серыми шиферными крышами. Перед окнами разбивали небольшие палисадники. Ставни и двери дедушкиного дома были покрашены синей краской. Перед крыльцом — небольшая асфальтированная площадка, за ней клумба с пионами, лилиями и ночными фиалками. К летней кухне пристроили беседку. После того, как бразильские сериалы хлынули на экраны телевизоров, пристройку стали называть «бунгало». Летом от солнца спасали яблоня и груша, посаженные между верандой и калиткой. Сорт яблони никто не знал. Это было мое любимое дерево — ветки его располагались так удобно, что я забиралась на толстый сук и сидела там, наблюдая за суетой во дворе: как бабушка подметает асфальтовую дорожку, а дедушка точит тяпку, готовясь к прополке. Яблоки на этой яблоне вызревали такие сочные и душистые, что соседи с удовольствием уносили домой по ведру — несмотря на то, что у каждого имелось по несколько яблонь и свой урожай зачастую девать было некуда.
За вагонеткой росла груша. Здесь дедушка устроил для меня бассейн: забрасывал в вагонетку шланг и качал из скважины родниковую воду. Когда солнце ее нагревало, я проводила там самые жаркие часы, визжа и разбрызгивая по двору светящиеся капли. Грушу дедушка называл «одеколонной» за странный парфюмерный привкус. В августе плоды наполнялись соком до треска, и стоило запустить зубы в спелую грушу, сок заливал подбородок и слышалось жужжание пчел, слетевшихся на аромат.
Сохранились фотографии той поры, сделанные в летнем дворе. Длинноногая мама с русалочьими волосами и миловидным лицом сказочной Алёнушки стоит в коротеньком платьице, прильнув к молодому отцу, а он обнимает ее за плечи и сверкает ямочкой на щеке.
Наша молодая семья занимала самую теплую комнату. У противоположных стен стояли кровати, разделенные столом и креслом. В изножье детской кровати от угла до двери тянулась книжная этажерка, собранная дедушкой из крашеных досок. В противоположном углу находился Порт-Артур — так бабушка называла место под вешалкой для одежды. Свое название этот закуток получил из-за хаоса. Чего только не было в этой маленькой кладовке: старые газеты, журналы, дедушкины безрукавки, которые зимой он надевал под пальто, бабушкины калоши, бурки и пуховые платки.
Печь стояла в кухне, а кирпичная груба выходила к стене рядом с детской кроватью. Зимой я могла спать без одеяла и не замерзала даже под утро, когда печь прогорала и во всем доме становилось прохладно.
Под окном росла узкая полоска вишняка, за ней виднелся огород — он широким полотном спускался к реке. Летом я засыпала под мирное кваканье лягушек, а просыпалась от пения петуха. Ближний надел огорода бабушка засаживала кукурузой. В июле я тайком от бабушки срывала недозревшие початки с шелковистыми волосами и играла в принцесс. А в августе, когда кукуруза созревала, бабушка варила зрелых «принцесс», и семья съедала их на ужин.
В расцвете лет бабушка была первой модницей села — делала химическую завивку, красила губы, носила туфли с квадратными носами и лаковый ридикюль. Дедушка был довольно крупным мужчиной с добрым простоватым лицом, одевался в светлые рубашки и мешковатые пиджаки. Бабушка, женщина нервная, всегда с тревогой ждала чего-то недоброго и часто раздражалась по пустякам. С возрастом врачи стали ей выписывать успокоительные препараты. Дедушка же, напротив, был уравновешенным и юморным, он заземлял электричество жены ровным настроением или шутливыми выходками. Начнет, бывало, бабушка что-нибудь раздраженно выговаривать деду, а он станет посреди комнаты да как мяукнет мультипликационным голосом, и все начинают хохотать.
Мама, отсидев со мной полтора года в декретном отпуске, пошла работать фармацевтом в соседний поселок. Бабушка к тому времени вышла на пенсию, и я оставалась с ней. Всю свою жизнь она проработала учителем младших классов. Дедушка к тому времени уже был директором и преподавал историю. Когда бабушка плохо себя чувствовала, он брал меня на занятия и сажал на заднюю парту или за директорский стол в своем кабинете. Мне нравилась эта диковинная комната с красным флагом в углу, гигантским столом и россыпью интересных вещиц на его поверхности: дыроколом, чернильницей, перьевыми ручками и небольшим гипсовым бюстом Ленина.
Однажды завуч привела в кабинет старшеклассника и положила на стол отобранную во время урока колоду карт. Дедушка спросил, не играл ли он на деньги. Мальчик отрицательно замотал головой. Дедушка отпустил нарушителя и положил карты себе в карман, а вечером, после ужина, учил меня играть в подкидного дурака.
Я очень любила бабушку и дедушку. Часто, забравшись к деду на колени, я просила рассказать «про царей», и дедушка описывал одного за другим русских правителей: в каком году родился, отчего умер, и кто после него пришел на престол. Я слушала эти истории, как волшебные сказки. Еще дед наизусть читал поэмы Некрасова, стихи Пушкина и Тютчева. Но нашей любимой игрой были «путаные истории». Когда мама вечером начинала готовить меня ко сну, я кричала из своей комнаты «дедушка, спаси меня!», и дед забирал меня к себе. Мы лежали обнявшись, и дед убаюкивал меня сказочными импровизациями: «Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая, стали ее тянуть, а оттуда курочка Ряба как выскочит, да как пукнет!» Я хохотала на весь дом, а потом, успокоившись, засыпала у дедушки под боком. После отец забирал меня и, спящую, уносил в детскую кровать.
Папина сестра тетя Люда жила с мужем в Краматорске, но они с семьей часто приезжали в село к родителям и оставляли погостить сына Вовку, моего двоюродного брата. И тогда дедушка доставал с полок свои энциклопедии и тренировал нашу с братом память, заставляя на скорость заучивать названия рек, морей, стран, имена государственных деятелей. Президента Заира, руководившего республикой в те времена, помню до сих пор — его звали Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду ва за Банга. Пишу по памяти, честное слово!
Когда мне исполнилось пять лет, отцу, как молодому специалисту, шахта «Булавинская» выделила двухкомнатную квартиру. Мне ужасно не понравилось это место. После дедушкиного белоснежного дома, окруженного садами и заливными лугами, новая улица, где стояла наша двухэтажка, напоминала трущобы для бедняков из сказок Братьев Гримм. Рыжий сталинский дом был окружен облупленными сараями, кусками покосившегося выцветшего забора и небольшими летними самодельными кухоньками, похожими на ведьмины избушки. Как только мы перебрались в новую квартиру, родилась младшая сестра Таня и меня отвели в детский сад. Это было ударом. Выросшая на сельских просторах среди дедушкиных яблонь и бабушкиных пионов, водившая дружбу исключительно с цыплятами и котами, я не смогла вписаться в казенную жизнь и, как дикий зверек, держалась особняком. А когда воспитательница пыталась уложить меня в постель на послеобеденный сон, я представляла, как кричу: «Дедушка, спаси меня!» Но дедушка не приходил. После нескольких недель стресса меня отвезли обратно в село, и к родителям я окончательно переехала только перед школой.
Но с этим переездом сельская жизнь для меня не закончилась — все свои школьные каникулы я проводила у дедушки с бабушкой. Сюда же приезжал и двоюродный брат Вова, и наши подросшие младшие — моя сестра Таня и Вовкин брат Лёша. В соседские дворы к бабушкам и дедушкам привозили внуков из разных городов и все мы, сдружившись, проводили каникулы большой компанией. В солнечную погоду резвились на купальне. Речушка была узкой, метра три-четыре шириной, но по берегам росли тенистые вербы, дно устилал песок, и в самых глубоких местах вода доходила до шеи. Текла она вдоль нижних огородов, и у каждого двора была своя купальня. Нам полюбилось место, где в воду вдавался огромный пень — с него ныряли «рыбкой» и «бомбочкой». Вода была прохладной даже в самую жарку пору. Наработавшись с утра в огородах, мальчики и девочки мчались к реке и прыгали в воду на полной скорости, а вынырнув, как норштейновские ежики, плыли на спине по течению, глядя на деревья и небо.
Я помню это ощущение счастья, когда изнуренное тело взрывает воду, а потом вдруг наполняется свежестью и покоем. Мне казалось, вместе с сияющими каплями вокруг разбрызгивается широкая, восторженная душа, рвущаяся из маленькой детской груди.
Так проходило каждое лето. Мы помогали в огороде своим старикам, купались в реке, носились шумной гурьбой на велосипедах по окрестностям, строили шалаши, играли в выбивного, в футбол, в прятки, ставили дворовые спектакли для своей родни. Какое счастье, что тогда еще не было интернета и наше детство прошло на природе, а не в виртуальной реальности. Недавно шла по большому торговому центру и наблюдала, как бабушки выгуливали детей в игровой зоне. Комфортные батуты, пластиковые полосы препятствий, скалодромы с мягким ковролиновым покрытием, имитирующим траву. Люди одомашнили себя окончательно. А в нас сохранялась еще хоть капля дикости. Но однажды мы выросли, и все закончилось.
Когда бабушка и дедушка умерли, отец продал дом — кто будет жить в селе, где нет работы? Там поселилась молодая семья: муж, жена и двое детей. Семья оказалась пьющей. Приехав в 2010 году из Москвы, я попросила отца свозить меня в Камышатку, посмотреть на любимые места и сходить на могилу к старикам. Картина, которую я увидела, была удручающей. Калитка свалилась с петель, забор покосился, краска на ставнях облупилась, некогда белые стены стали серыми, беседку разобрали на дрова, а от обильного палисадника осталось несколько клочков любимых бабушкиных флоксов.
А в 2014 году, когда начался вооруженный конфликт, кто-то из папиных знакомых, побывавших в тех местах, рассказал, что жильцы жаловались на военных — мол установили «Грады» прямо в огороде и помяли всю кукурузу. Это последнее, что я слышала о своей малой родине.