Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2023
Правильно, оказавшись на рейсе Москва — Махачкала, или Москва — Владикавказ, взять с собой в дорогу томик Михаила Юрьевича. В том смысле, что это как бы само собой напрашивается. Кому-то, впрочем, сие может показаться трюизмом, мол, кого как не командира отряда пластунов (спецназовцев по-нынешнему) М.Ю.Лермонтова читать по пути на Кавказ. Его и читать, но вовсе не потому, что там воевал героически, а потому, что как никто другой из русских писателей (по моему мнению) постиг он эту землю, ведь лежал на ней, таился в ней, подолгу смотрел в небо, ведь оно тут совсем близко.
Сначала перечитывал «Героя нашего времени» автоматически, просто привык наблюдать знакомые картины, переживать выверенные до мелочей эпизоды, вслушиваться в монологи и диалоги, где каждое слово уже давно было больше, чем слово, но фрагмент, житие, иероглиф.
А вот когда в начале 2000-х впервые поехал на Кавказ, то сразу и понял причину этого подсознательного влечения к тексту Михаила Юрьевича — он зазвучал и ритмически оформился так, как тут (в горах) все звучит на протяжении многих веков, как все ритмизовано тут и веками, из рода в род, из поколения в поколение установлено.
В Москве этого было не понять, не усвоить…
То есть получается, что роман (или повесть) перемещается не только во времени, для классического текста это нормально, но и таинственным образом в пространстве. Особенно в станице Тамань это становится очевидно, когда теплой сентябрьской ночью выходишь на берег залива, оглядываешься по сторонам и видишь слепого, сидящего у воды. Далее по тексту: «…Я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго я глядел на него с небольшим сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление».
Что же касается до книг, которые так и не осилил, то тут почему-то сразу на память приходят «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны». И вовсе не потому не дочитал, что роман не нравился, скорее, напротив, нравился, выглядел легко, даже лихо написанным, а потому отложил книгу, что сразу про нее все понял. Поиск загадки, тайны не увенчался тут успехом, что вызвало досаду в первую очередь от того, что не хотелось думать о себе лучше, чем об авторе, а приходилось. Совершенно неожиданно сработала известная русская интенция «а я могу, и не хуже». Дерзко, но для того, кто уже замыслил взять в руки перо, — закономерно.
Умение найти загадку (не загадывать ее) и понять, что разгадать ее невозможно, — дорого стоит, это тоже своего рода амбиция. Например, амбиция пластуна М.Ю.Лермонтова, который лежит на каменистом откосе Аргунского ущелья и пристально всматривается в таинственные мерцающие сумерки. Он не знает, что его ждет, но он уверен, что именно это ожидание, зафиксированное на листе бумаги, и есть текст, который закончится, неведомо когда и где.
Если закончится, конечно…