Классический сюжет
Школьная программа: книга на всю жизнь — и так и не прочитанная. Почему (тогда, потом и сейчас)?
В обсуждении участвуют: Вера Богданова, Валерий Былинский, Алексей Варламов, Александр Григоренко, Максим Гуреев, Андрей Дмитриев, Елена Долгопят, Денис Драгунский, Анна Козлова, Илья Кочергин, Александр Мещеряков, Кирилл Рябов, Алексей Сальников, Антон Секисов, Роман Сенчин
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2023
Книги из школьного списка по литературе всегда были для меня тягостным чтением. При одном взгляде на стопку книг, заданных на лето, мне становилось дико скучно. Я любила жанровую прозу: зачитывалась Дюма, после Кингом и Брэдбери, Сапковским и Буджолд. Ну и вообще, одно дело, когда ты сам выбираешь, что тебе читать, и другое — когда выбирают за тебя, не считаясь со скоростью твоего развития и предпочтениями. Самыми невыносимыми в программе казались былины и древнерусская литература в целом. Я понимала, что они важны для исследователей разного толка, что это памятники культуры и о них действительно нужно иметь представление для расширения кругозора. Но дочитать, например, «Поучение Владимира Мономаха» не смогла: 1) даже я, которая читала с трёх лет всё, что содержало буквы; 2) даже отрывок, приведенный в учебнике; 3) даже в средней школе, не говоря уже о младшей.
В школу я ходила в период с 1992 по 2003 год, и за это время программа успела измениться. В списке литературы больше нет «Денискиных рассказов» Виктора Драгунского, а это была одна из лучших книг: забавные истории о жизни обычного школьника, которые учили сопереживать и мечтать. Возможно, сейчас кому-то они покажутся наивными, но даже мой сын читал их с большим удовольствием — а он упал от моей яблони максимально далеко, в соседний математический огород: любит компьютеры и читает только под угрозой того, что у него заберут мобильный телефон. Для него это был взгляд в другое детство — без ноутбуков и смартфонов, без иной, виртуальной, реальности, в которую ты в любой момент можешь провалиться. Реальность того времени была плотнее и реальнее. Она была одна, в конце концов.
Я очень любила «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Мёртвые души» и «Нос» Гоголя: переплетение фольклора, сатиры и горькой реальности, высокого стиля и разговорной речи. Гоголь — величайший стилист, тонко подмечающий язвы общества и высмеивающий пошлость и лицемерие. И все это до сих пор остается актуальным. Важным для меня стало «Преступление и наказание» Достоевского: злой промозглый роман о сумраке в умах и душах человеческих. Достоевский создавал мастерски точные психологические портреты с помощью незаметных на первый взгляд деталей, особенностей внешнего вида, диалогов и монологов. Борьба добра и зла внутри человека, неоднозначность любой личности близка мне не только как читателю, но и писателю тоже. Нет чёрного и белого, нет идеальных людей. Мне интересно рассматривать причины тех или иных поступков, обстоятельства, которые могут по-разному направить нас и изменить всю последующую жизнь. Например, Павел Чжан из моего романа «Павел Чжан и прочие речные твари» — абсолютный Раскольников, перед которым стоит выбор без выбора: жить свою жизнь дальше или же остановить преступника, совершив преступление самому. Были ли у него варианты? С одной стороны, да, он мог не убивать, найти иной способ для достижения цели. Но, с другой стороны, исходя из его внутренней логики, выбора не было — Чжану хотелось совершить преступление. Хотелось отомстить и сделать это своими руками.
Но если бы нужно было выделить из всех книг в школьной программе одну, самую значимую для меня, я бы назвала сборник «Мещерская сторона» Паустовского. Больше ни у кого я не встречала настолько щемяще настоящего и не избитого до пошлости описания природы средней полосы России, а именно Рязанской области. В детстве я каждое лето проводила в тех краях. Глухие сосновые леса и болота, озёра с черной тихой водой в чаще, поля с высокими травами, по осени пустые и пожелтевшие. Прозрачные зимние ночи, время в которых будто замерзло, но есть островок тепла — дом, где тебя всегда ждут и куда приходят гости. Всё это очень знакомо, всё это — неотъемлемая часть меня, запечатленная Паустовским. И «Мещерская сторона» — это та книга, которую я буду перечитывать снова и снова.