Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2023
«…Одна из функций поэзии — это функция машины времени, это надёжный механизм мгновенного перенесения нас в те места, в те времена и обстоятельства, в которых рождались стихи. Места, времена и обстоятельства со всеми их чувственными признаками — голосами, картинками, видами из окна, вкусом вина и печенья, многозначительными переглядываниями, запахами, особенно незабываемым запахом краски и растворителя, празднично и всегда дружелюбно встречавших тебя, когда ты переступал порог мастерской друга- художника. Сейчас, — предвкушает Лев Рубинштейн, — он покажет нам новые работы. Сейчас мы вытащим из своих сумок принесенные нами вино и закуски. Сейчас мы сядем за большой стол. Сейчас мы — такие красивые, остроумные и талантливые — посмотрим друг на друга, полюбуемся друг другом. Напротив меня сидит Ира Пивоварова, красивая, смеющаяся чьей-то удачной и уместной шутке. Она, кстати, обещала, что сегодня она почитает новые стихи. Сейчас она их прочтёт».
Сейчас мы прочитаем новые стихи Ирины Пивоваровой, написанные полвека назад, — никогда до этого не печатавшиеся. Это «взрослые стихи» писателя, хорошо известного, любимого поколениями советских и российских детей. И это — открытие нового поэта.
О том, почему это открытие происходит только теперь, о жизни, судьбе и стихах Ирины Пивоваровой рассказывает ее сын, писатель и художник Павел Пепперштейн.
Из цикла «Осенне-зимние картинки» (1979)
* * *
Река свободная текла
А я сидела и глядела
На реку как она текла
На длинное речное тело
В котором листья застревали
И небо серое дрожало
Которое моя река
Внутри самой себя держала
А листья плыли по воде
По небу вправо уплывали
А птицы плыли в высоте
И тоже вправо уплывали
Из цикла «Осы, совы и улитки» (1980—1983)
* * *
Проснитесь жёлуди лихие
В тугих шапчонках из трухи
Проснитесь баловни стихии
Сквозь воздух падая во мхи
Вцепитесь жизнию упругой
Вы в жизнь упругую мою
Хочу сестрой женой подругой
Войти в дремучую семью
Хочу навеки породниться
С могучей силою простой
Оглаживать лесные лица
Сама облитая листвой
Внимать холодными ночами
Потокам вод в корявых членах
Внимать дремучими очами
Лученье звёзд — небесных пленных
И желудёвыми речами
Встречать небесный танец вечный
И мир поддерживать плечами
Неверный нервный быстротечный
10.11.82
Коктебель
Зелёное высочество
Лазурное величество
И жёлтое количество
Подтреснутой земли
Смещенье ветра сладкого
Смущенье лета кроткого
Разряды электричества
Под кожею в крови
Ах в том да Коктебельчике
Как в сладкой колыбелечке
Резвилися мы душечки
А были мы — мишень
И разгорался сладостный
Костёр порочный радостный
И до поры до времени
Горел весь божий день
Какое упоение
Лежать до одурения
В нежнейшем сене сладостном
Как в сладком-сладком сне
Ушли денёчки яркие
Ушли те ночки жаркие
И мыкаются бедные
В холодной стороне
Маслинный запах жёлтый
Откудова пришёл ты?
Откуда воплотился?
Висел и тут и там
Толпой гуляли маки
И чёрные собаки
В полынном жарком мраке
Ходили по пятам
И я была раскованна
И жизнь была рискованна
И я была красивая
И ты был лучше всех
И лишь потом узнали мы
Что изгнаны из рая мы
За энное количество
Невиннейших утех
Невинные обманщики
Мы милые обманчики
Так прятали в карманчики
Как винограда гроздь
И все мы были девочки
И все мы были мальчики
И разодрали пальчики
О старый ржавый гвоздь
Ах в том да Коктебельчике
Как в сладкой колыбелечке…
Да нет уже забыла я
А надо ль забывать?
О Боже мой как сладко
Ах Господи как больно
Как больно как не вольно
Всё это вспоминать
* * *
Зачем так торопиться
Зачем искать слова
Когда поёт синица
Она всегда права
Струятся тени веток
Бегут власы дерев
Собою повторяя
Знакомый нам напев
Плывёт под ветром древо
Подобьем корабля
Направо и налево
Лежит под ним земля
Вздыхает умирает
Зевает и живёт
Не много и не мало
Не месяц и не год
Растёт и славит Бога
В пространстве сентября
И пышно и убого
Качается земля
Из цикла «Жалобы в Ялте» (1983)
* * *
Где тонко там и рвётся
Не рвись душа моя
Ведь над тобой смеётся
Родимая семья
Три голубя в помойке
Две кошки на крыльце
И дерево берёза
В оранжевом венце
Три голубя в помойку
Зарылись с головой
Две кошки кверху пузом
На солнце разлеглись
А дерево берёза
В оранжевом венце
Стоит не шелохнётся
С улыбкой на лице
Раскинутые руки
Берёзы молодой
Текут как будто реки
С берёзовой водой
Стоит моя берёза
И руки подняла
Стоит не шелохнётся
С улыбкой на лице
Из цикла «Запах тумана» (ноябрь 1982 — май 1984)
* * *
Полоская тела в синеватой купели
Мы с тобою от радости песню запели
Как в опрелом апреле курлыкали трели
Как в раскатистом мае свирели звенели
Как в аллеях сверкал нам июнь-аметист
Как в июльском тумане расцвёл остролист
И как брат августейший всходил на престол
И сестра опускала на землю подол
Полный рыжиков красных и жёлтых маслят
И входила царица в одежде до пят
И поила настойкою горького корня
Обучала покорности — радости горней
И вела за собой в опустелый приют
Где уснувшие мысли под снегом живут
* * *
То не заснёшь, то не проснёшься
И что за жизнь такая?
Навзрыд рыдаешь и смеёшься
Страннее я не знаю
Верней, не знаю я другой
Такой же сумасбродной
В ней колобродит под дугой
Порядок мой безродный
За что тебе такая честь
Слова даны в награду?
За то что я всего лишь есть
А большего не надо
Но почему такой удел
Тебе, таковской, выпал?
Затем что мой отец сидел
В саду под старой липой
А матушка моя в ручье
Плескалась по колено
И плыли в солнечном луче
Кусочки мыльной пены
И были в небе облака
Как солнечная вата
Затем что я как пух легка
Как дёрн тяжеловата
Корява будто бы кора
И этим будто бы права
И будто виновата
* * *
Ты трава и я трава
Мы трава с тобой, дружок
Ты права и я права
Это очень хорошо
Ты трава и я трава
Вот и усики растут
Зеленеет голова
Руки там и ноги тут
Там и тут по сотне рук
Сотня в землю ног ушла
Ожила живая вдруг
Муравьиная метла
Славу солнцу мы поём
Муравея упоённо
Там где зреет окоём
Голубого водоёма
* * *
Валунов огорчённые чёрные лица
Шалунов, что готовы с воронами слиться
И седые деревья и небо из ситца
Что на поле слезами готово пролиться
И забор огороженный новым забором
И загон отороченный новым загоном
И убор запорошенный новым убором
И закон огорошенный новым законом
Всё, что было и будет под небом безлунным
Всё, что будет и было под облачным срезом
Назову я прекрасным, ужасным, безумным
Белым пухом леталым, усталым железом
Назову жгучим горем, калёной волною
Тёплым ласковым морем, морёной тоскою
Чтобы скрыться в словах, чтобы с воздухом слиться
Чтобы молнией чёткой в берёзу вонзиться
* * *
А что, куда мне торопиться
Когда меня никто не ждёт?
В блокноте белую страницу
Моя рука перевернёт
Строчи, строчи рука-царица!
И жизнь покажется легка
И пляшут строчки будто лица
Рука… река… пока… века…
Лети воздушный шар, томим
Налётом сна — воздушной коркой!
Лети воздушный нелюдим
Над земляной тяжёлой горкой
Над гарью памяти прогорклой
Над горкой выпуклой как слон
Политой горькою касторкой
Повитой хоботом времён
Ну да, скажите, вот ещё!
Зачем вы так? Ну, что вы, что вы!
Вот голова, а вот плечо
Коричневой лесной обновы
Нога ступает тяжело
Рука протянута неробко
Вода, уключина, весло
В воде вертящаяся пробка
* * *
О зраки яблоневых веток
Ветвей цветущие зрачки
И тень, и свет, и пересветок
И в листьях солнца пятачки
И дышат чёрные собаки
Такой полуночною мглой
И новый день встаёт во мраке
И колет солнечной иглой
15.05.84
* * *
Ну просто не знаю я как и сказать!
Ну просто не чаю я как и взлететь!
А как хорошо бы лететь твою мать
И в дудочку дырчатой травки свистеть
Летишь и свистишь себе щёки надув
Как будто бы ангел в небесной тиши
В купели пресветлой жуир-стеклодув
Нанижет вам бусинок светлой души
Из капелек пота построено зданье
Куда одуванчик сбирается жить
Скорее летите сюда на собранье
Мы будем лесок паутиною шить
Залатывать стебли дырявые воском
Плескаться пчелиною лаской листа
И слышать жужжание лопасти плоской
Где всё маята суета чернота
26.05.83
Из цикла «Эти вепри» (летне-осенний цикл 1983)
* * *
в небесном платье
мама ходит
небесны нитки
мама ткёт
небесны сны
на нас наводит
небесны песенки поёт
невестки мамины небесны
небесны мамины зятья
в небесные садятся креслы —
узор небесного шитья
а тут кусты всё да крапива
ТУ сто четыре вдаль ревёт
болтает всякое ретиво
обеззабоченный народ
гуляет праздно вдоль обочин
где стынет светлая вода
где дым ветрами укорочен
где воздух солнцем оторочен
где всё всегда и никогда
Из цикла «Вороний парк» (июнь — октябрь 1983)
* * *
Кругами пруд описывает полдень
Пруда вокруг растут и тень и свет
Там рыбы плавают в неясный этот полдень
Тут парочка лежит. Дурман и бред.
Любовное томленье, нега, похоть
Цветы раскрыли розовые рты
Кусты готовы в исступленьи охать
Деревья томно никнут с высоты
Трава вздымается соитию навстречу
Качается любовию пьяна
Зелёные роняет части речи
Восторженно на жалкий, человечий
Союз великий и безликий — он… она…
Она худа, бледна и в белом платье
Он в галстуке синее всех небес
Они друг другу долг любовный платят
Она сама Юнона, он — Зевес
Берёза зоркая в тени склонилась криво
Зелёные глаза на ветках шелестят
Качает головой лукавая крапива
Дурмана стебли сладкий яд точат
И новое содружество в любовной
Посудине земли плывёт вперёд
И новое супружество огромный
И вечный мир в объятия берёт
И небо посылает капли рьяно
Вверху сбежались тучи — Боже мой!
Она аптекарша, шофёр он, оба пьяны
И лопухи у ней под головой
* * *
Сгорело пастбище и выжжена любовь
И стонут обгоревшие овечки
И вдруг — о Боже! вдруг — о чудо! вновь
Каштаны важно тянут к небу свечки
Благоухают лютики и кашка
Переливаются в моём глухом краю
Над ними бриллиантовая пташка
И снова я живу дышу пою
Под кустиком живучая букашка
Из цикла «Последние стихи» (1986)
* * *
Тихонько постучался жёлтым клювом
в моё окно апрель
и расцвела подснежником постель
где я валялась как в сугробах снега
в подушках и в горбатых простынях
и заструилось жёлтенькое солнце
в пространстве рыжей комнаты моей
и в ней пыльца седая заплясала
и пальцы стула
и щека стола
и ухо твёрдое коричневого шкафа
всё слушало, всё пению внимало
апрельской сонной птицы золотой
а там внизу, в окне, в калейдоскопе
мешались стёклышки
рассыпчато звеня
и тренькало отрывочно и остро:
опять
опять
опять
опять
опять