(С.Чупринин. «Оттепель. События»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2023
Сергей Чупринин. Оттепель. События. — М.: НЛО, 2023.
Спустя три года после выхода книги Сергея Чупринина «Оттепель. События…» вышла новая книга автора, в которой ту же тему он исследует с другого ракурса: «Оттепель: действующие лица».
Поскольку у второй книги те же формат, обложка и объем (более 1000 страниц), ее можно счесть продолжением первой, а обе вместе — дилогией. Но с таким же успехом она может рассматриваться как совершенно самостоятельное издание.
Главная разница — в принципе построения материала: в первом случае это хроника событий, строго ограниченная рамками исторического периода, который Чупринин обозначает предельно конкретно: с марта 1953 года (смерть Сталина) по август 1968 года (ввод советских войск в Чехословакию). Построена эта обширная хроника целиком и полностью на исторических документах и свидетельствах очевидцев и участников тех событий при минимуме авторских комментариев.
Совсем иначе выстроена вторая книга: перед нами — череда биографических очерков, расположенных в алфавитном порядке от А до Я — от Фёдора Абрамова до Александра Яшина. Подчиняясь алфавиту, Б.Ахмадулина стоит здесь выше А. Ахматовой, а И.Бродский соседствует с М.Бубенновым. Но так даже интереснее, ибо отражает большое разнообразие талантов и судеб людей, представлявших советскую литературу середины ХХ века. И автору удобно, не надо выстраивать иерархию на тему «кто в России первый поэт».
Однако это был рискованный проект, ведь биографии этих писателей и поэтов хорошо известны, многократно описаны. Но заслуга Чупринина, во-первых, в том, что даже в самых известных биографиях ему удалось сказать нечто новое, откровенное. Вот что пишет он, например, о Солженицыне:
«Он уже весь во власти своей миссии, понятой как горделиво одинокое противостояние режиму. И слово «одинокое» можно выделить, так как С. ни тогда, ни позже действительно не числил себя в каком бы то ни было общем ряду. В резоны «Нового мира» не входил, чужую помощь принимал как само собой разумеющееся, но сам поддерживать других не спешил: и В.Шаламову толком не помог с публикациями, и письмо в защиту И.Бродского не подписал, и вообще — как часто утверждают, — сражался только за себя и только за свои книги».
По-своему выписаны у Чупринина биографии Шолохова, Грибачёва, Веры Пановой, Вознесенского и многих других.
Во-вторых, Чупринин максимально расширил список персоналий, включив в него, помимо хрестоматийно известных, еще и литераторов, условно говоря, второго и третьего ряда, а также переводчиков, критиков, редакторов и сотрудников литературных журналов и издательств, руководителей Союзов писателей СССР и РСФСР, чиновников и политических деятелей, имевших то или иное касательство к литературным делам (от Хрущёва и Фурцевой до Бобкова и Яковлева), в целом — 358 действующих лиц, многие из которых мало или вовсе не известны широкой публике.
Скажу о собственных открытиях. Я, например, не знала замечательных стихов Алексея Решетова. Ничего не слышала о судьбе талантливого критика Марка Щеглова, «первого из строгих юношей Оттепели», который умер в самом ее начале в возрасте 31 года… Не знала, что Анастас Иванович Микоян помогал театру на Таганке. И конечно, подивилась истории про ответственного работника ЦК КПСС И.Черноуцана, который, вызвав для «проработки» поэтессу Маргариту Алигер, влюбился в нее и впоследствии, уже выйдя в отставку, на ней женился…
Много любопытных, далеко не всем известных, часто трагических, порой забавных историй и эпизодов можно вычитать в новой книге Сергея Чупринина, так что перед нами — не просто «справочник», как скромно именует ее сам автор, а полноценное литературное произведение, читать которое интересно и увлекательно.
Биографические очерки в этой книге максимально кратки, от одной до четырёх страниц, но вмещают в себя всю ту информацию о персонаже, которую автор счел необходимым донести до читателя. Собранная вместе, эта информация даже позволяет составить некий обобщенный портрет советского писателя того времени.
Родом из провинции, писать начал рано, первые публикации были в местных газетах; войну прошел фронтовым корреспондентом, после нее поступил в Литературный институт, начал публиковаться в литературных журналах, с одной-двумя книжками вступил в Союз писателей…
Но дальше судьбы у всех разные — в зависимости от масштаба личности и таланта, отношений с властью и с коллегами по писательскому цеху.
Одни с властью ладили, и она наделяла их всяческими благами: партийными и депутатскими мандатами, должностями, квартирами, дачами, поездками за границу, а главное — огромными тиражами книг и правительственными наградами. Скажем, Константин Симонов с 1942 по 1950 год получил шесть (!) Сталинских премий.
Другие с властью не ладили, не могли пробиться в печать, подвергались репрессиям (писатель Олег Волков, например, отсидел в общей сложности двадцать семь лет); чуть что — изгонялись из Союза писателей, подвергались разгромной критике, оставались без средств к существованию. Многие просто не дожили до времени, когда их книги были напечатаны. Так, главный труд Варлама Шаламова — «Колымские рассказы» — впервые вышел на родине отдельной книгой только в 1989 году, через семь лет после смерти автора.
Надо сказать, что тема Оттепели во второй книге оказалась несколько размытой, потому что временные рамки ее гораздо шире, ведь автору пришлось начинать свои очерки годом рождения героев и заканчивать годом их смерти. А родились более половины из них (если точно — 185) еще до революции, причем некоторые (43) и вовсе в конце XIX века. Самым старшим оказался в этом ряду писатель С.Сергеев-Ценский, родившийся аж в 1875 году. Трудно как-то соотнести его с наступившей спустя 80 лет Оттепелью, и я согласна с Сергеем Боровиковым, посчитавшим в своей рецензии[1] на новую книгу Чупринина этого персонажа излишним.
Тем более что в книге почему-то не нашлось места таким крупным фигурам, как Ф.Искандер, А.Битов, В.Распутин. Сам Сергей Чупринин на презентации книги пояснил, что относит этих писателей, скорее, к «семидесятникам». Что ж, это право автора.
Что касается молодого поколения поэтов, рожденных в 30-е, а в 60-е ставших символом Оттепели — Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Рождественский, — то они в книге, разумеется, присутствуют, но — вразброс, в алфавитном, как и все, порядке. Не будучи обособлены в группу «шестидесятников», они как-то потерялись в этой книге. Может, это и хорошо, потому что их успех, их стихи, их судьбы часто закрывали от нас всю глубину драматизма, в котором существовала литература тех лет.
Некоторые из действующих лиц Оттепели дожили и до перестройки, и до распада Союза, и даже до нового тысячелетия. У иных (и едва ли не самых талантливых) век оказался совсем коротким: Рубцов и Вампилов прожили тридцать пять лет, Высоцкий — сорок два года, Шукшин — сорок пять… Иные перешагнули рубеж девяноста лет: Леонов, Шагинян, Шкловский…
Важное уточнение: все без исключения герои этой книги умерли. Последними, уже в 2019 году, ушли из жизни поэты Горбовский, Коржавин, Соснора, критик Аннинский. Так что автор волен был, невзирая на авторитеты, сказать о каждом из них «всю правду», и выставить каждому окончательную оценку.
«Вся правда» начинается у Чупринина с указания настоящей фамилии персонажа (если он печатался под псевдонимом) и его принадлежности к той или иной национальности. Чаще, конечно, к иной, представителей которой чаще других называли в середине ХХ века «безродными космополитами». Таких в чупрининском списке 98 человек, чуть ли не каждый третий. Иногда заголовок очерка получается из-за этого довольно громоздким: «Инбер (урожд. Шпенцер) Вера Михайловна (Моисеевна)».
Не знаю, надо ли было это делать. Может, писатели должны оставаться в истории и в памяти читателей под теми именами, под которыми они вошли в литературу?
«Вся правда», конечно, не в этом. В советском литературоведении всегда были фигуры «неприкасаемые», говорить о которых можно было только в превосходных тонах. Таков признанный классик советской литературы Михаил Шолохов. В 90-е его незыблемый авторитет уже был поколеблен длительной дискуссией об авторстве «Тихого Дона», в которой, кажется, каждая из сторон так и осталась при своем убеждении. Чупринин упоминает об этом лишь одной строкой. Зато приводит неоспоримые факты биографии классика: «любимец Сталина», ученую степень доктора филологических наук он получил honoris causa (без защиты диссертации); будучи действительным членом АН СССР, в собраниях Академии практически не участвовал; много раз направлялся властями на принудительное лечение от алкоголизма. Рассказ «Судьба человека» написал, можно сказать, по заказу партии, во исполнение постановления ЦК и Совмина «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и их семей» (что, конечно, не умаляет его литературных достоинств). А после выступления на XXIII съезде партии, где он «со свирепостью, беспримерной для оттепельной эпохи», громил уже отправленных в лагерь Синявского и Даниэля, почтовое отделение станицы Вёшенской «было завалено посылками с томами его сочинений». В последнее десятилетие своей жизни ничего, кроме речей и писем начальству, уже не писал.
Однако найдется ли в России читатель, который не знает, что Шолохов был «любимцем Сталина», крепко пил и много лет ничего не писал? Старшим поколениям всё это известно, но для молодых читателей, возможно, станет откровением.
В очерке о другом нобелевском лауреате — Иосифе Бродском (самом, кстати, молодом из персонажей книги — 1940 г.р.) — автор не дает никаких оценок его поэзии, зато рисует далеко не лицеприятный портрет человека. «Недоучка», с трудом окончил семь классов; «пусть не тунеядец, но уж точно летун» — за семь лет после школы поменял тринадцать мест работы, где числился в общей сложности два года и восемь месяцев. «Высокомерный» и «заносчивый», «органически не приспособленный (по словам Д.Самойлова) к отлитым формам общественного существования». Словом, «сам нарывался».
Такой портрет «неприкасаемой» уже в новой России личности свидетельствует о смелости автора, а вкупе с другими нетривиальными портретами делает, по моему мнению, его книгу уникальной.
Но жанр биографии в привязке к событиям Оттепели создавал для автора и определенные трудности. В первой книге дилогии о том или ином событии — будь то история с Нобелевской премией Пастернака, судом над Бродским или делом Синявского и Даниэля — рассказывалось, как правило, один раз, в одном месте, при этом уже там указывались имена действующих лиц, которые были «за» или «против», голосовали, к примеру, за исключение Б.П. из Союза писателей или уклонились от голосования, подписывали письма в защиту И.Б. и других или, напротив, призывали к расправе над ними. Во второй книге каждое из таких знаковых событий Оттепели автору пришлось повторять едва ли не все 358 раз, по числу действующих лиц, а это, что ни говори, несколько утомительно и для читателя, и, наверное, для самого автора. Впрочем, для автора эти бесконечные упоминания не столько вынужденны, сколько принципиальны, ведь он оценивает каждого из своих героев с двух позиций: творчества и гражданского поведения. Причем второе часто ставится впереди первого: «Поступки помнятся, даже если тексты уже забыты». Другими словами, будь ты даже хороший писатель, но, если вел себя неправильно, потомки тебя не вспомнят добрым словом. И наоборот.
С этим можно и поспорить. Поступки помнят в литературной среде, массовый читатель может о них и не знать, а вот книги, если он их читал, наверняка помнит. Но книга Чупринина, как бы этого ни хотелось автору, для массового читателя будет скорее всего неподъёмна (прирученный соцсетями, он тысячу с лишним страниц просто не осилит). А для литературного сообщества, для нынешних и будущих исследователей советской литературы — это незаменимый источник знаний, другой такой книги не было и нет. И пусть скажут спасибо автору, разложившему для них всё по полочкам.
Кого-то он уже в первой строке очерка называет «гением» (Юрий Лотман). Кого-то с первой же строки припечатывает: «ничтожество». Казалось бы, зачем такого вставлять в книгу? А есть зачем: «…И ничтожество может сыграть свою роль в истории, причем немалую». В данном случае речь о Я.Лернере — одном из авторов статьи «Окололитературный трутень», с которой, собственно, и началось судебное преследование Иосифа Бродского.
Безусловными героями Оттепели являются для автора наиболее часто и с большим пиететом упоминаемые Твардовский и Пастернак, Дудинцев и Гроссман… Антигероями — так же часто, но уже без всякого пиетета поминаемые Софронов и Кочетов, Бабаевский и Шевцов, «иные многие», как любит выражаться Чупринин. Одни — истинные таланты, «фрондеры» и борцы с цензурой, другие — «бездари», «автоматчики партии» и даже «мракобесы».
А кто-то — в классификации Чупринина — не примыкает ни к «автоматчикам партии», ни к «фрондерам», существует сам по себе.
Вот, например, пассаж о Юрии Нагибине: «В партии не состоял. Идеологическим экзекуциям не подвергался и сам в гонениях на писателей не участвовал. С советской властью не боролся, но и к числу ее пропагандистов никак не принадлежал. Карьеры литературного сановника не сделал, государственных премий не выслужил, но и от андеграунда был далек. Предосудительных публикаций в эмигрантской печати не имел. В самиздат не выходил. Дискуссий сторонился. Статей о литературе, во всяком случае, современной, не писал. Никому, кажется, из литераторов следующих поколений не помог. Да у него, собственно, даже и учеников не было, как не было и своего ближнего круга друзей-единомышленников».
В этом пассаже, если убрать все частицы «не», содержится портрет «правильного» писателя, а Нагибин, получается, писатель «неправильный», поскольку никакой гражданской активности не проявлял, просто писал свои книги и сценарии к фильмам (кстати, весьма успешным), а перед смертью еще и обнародовал личный дневник, тут же ставший бестселлером.
Или вот поэт Владимир Соколов, «самый тихий из лириков», этот тоже «не состоял, не был, не участвовал, не подписывал» и т.д. Просто писал стихи.
Однако ведь сказано было еще в XIX веке: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». А в ХХ веке добавлено: «Поэт в России больше, чем поэт». Потому и строг, а порой и беспощаден автор к своим героям.
Но, знаете, жалко их всех… Писать книги вообще-то трудно. А их еще и цензура терзала, идеология давила, и война на их долю выпала, и репрессии; в мирное время чуть ли не все (и «хорошие», и «плохие») алкоголизмом страдали, кто умер рано, кто с собой покончил; мало кто из них был счастлив в личной жизни, да и в Союзе писателей у них между собой — не братство, а вечные зависть, подстава, предательство…
Но опять же сказано было: «Других писателей у меня для вас нет».
И, может быть, поэтому почти каждый из своих очерков Чупринин заканчивает вопросом о том, переиздаются или нет сегодня книги данного автора, читают их по-прежнему или они давно забыты, тем самым все-таки возвращая нас к художественной ценности оставленного тем или иным персонажем литературного наследства.
[1] С.Боровиков. Светлый луч. — «Волга», 2023, № 6.