Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2022
1. Кому вы наследуете? (В широком смысле слова и в литературе «всех времен и народов».)
На вопрос о наследовании хотелось бы ответить, что наследую, мол, великой русской литературе, но в нынешней ситуации говорить так невозможно. Остается только с горечью признать, как невелика сила искусства. Вся мощь русской поэзии и прозы, классика девятнадцатого и двадцатого века не смогли создать надежный иммунитет против варварства, одичания и агрессивного нежелания воспринять их главные гуманистические уроки. «И ничего не исправила, не помогла ничему смутная, чудная музыка…» — если вспомнить Георгия Иванова. По моему, разумеется, субъективному мнению, в последнее время мы стали людьми без истории, у нас вдруг не оказалось прошлого. Как известно, все мы вышли из гоголевской «Шинели» и, похоже, в какую-то шинель опять входим. Таково, к сожалению, ныне мое самоощущение.
Сужу еще и по опыту своего общения с начинающими литераторами. Казалось бы, ты решил стать писателем, заняться, как говорится, литературным трудом, так изучи предмет. Почитай классику, найди любимых поэтов, прочти и не очень любимых, чему-то научись, что-то пойми. Во всяком случае, не изобретай велосипед. Но в подавляющем большинстве сталкиваешься с незнанием лучших образцов поэзии и прозы, с вялым любопытством к творчеству современников. Словно не было и нет чудесной русской поэзии, великой русской прозы. Так обстоят дела с «наследованием». Большого оптимизма это тоже не вызывает.
Если же говорить о себе и о «литературе всех времен и народов», то все-таки я филолог, я изучал литературу. Но это совсем не главное, главное, что я довольно долгое время, практически с детства, был «профессиональным читателем». Сейчас, пожалуй, стал «профессиональным перечитывателем».
И, разумеется, я ощущаю за собой любимых писателей, поэтов, любимые и не стареющие книги. Прошу прощения за самоцитирование: «все, что прочел, оно с тобой всегда, и все своим подсвечивает светом…» Не то что я напрямую им наследую. Но я живу в их постоянном присутствии. Они задают масштаб, устанавливают планку, меру вкуса, ниже которых нельзя опускаться.
2. Узнаёте ли вы в ком-то из молодых писателей — своих и своего поколения читателей, будь то «наследники» или оппоненты?
Выше я говорил о разочаровывающем опыте общения с начинающими литераторами и, по-моему, несколько сгустил краски. Не все так плохо, потому что порой сталкиваешься с по-настоящему талантливыми людьми. Все-таки, «талант — единственная новость». Он заставляет человека читать, учиться, овладевать навыками ремесла, двигаться вперед. И тут неважно, следует ли пишущий поэтике, которая ближе тебе, или придерживается какой-то иной. В какой-то точке своего развития «оппонент» становится «наследником».
И если уж говорить о «наследниках», то я встречал поэтов значительно моложе себя, которые читали поэтов моего поколения и меня в том числе. Это тем более удивительно, что, по словам критика Елены Хомутовой, «поэт Геннадий Калашников представляет поколение, названное в критике пропущенным…», поколение, с опозданием вступившее в литературу в семидесятые годы и как бы «затертое» временами глухого застоя. Это действительно так, и тем удивительнее, что все-таки нас читали, наши книжки хранили. Наверно, права Елена Хомутова, утверждая, что «закваска того начала оказалась крепкой, и кто не пропал — приобрел особые свойства».
3. Литература ваших сверстников: что вас объединяет и отличает от других и для вас важно, чтобы сохранилось в будущем?
Этот вопрос вызывает у меня некоторые затруднения с ответом. Все-таки понятие поколения в литературе, в поэзии вещь довольно условная. Можно подумать, что, допустим, поэты близких годов рождения пишут одинаково и об одном. Но это же не бригада плотников или людей какой-либо другой профессии, делающих артельно одно, похожее и понятное дело. У каждого писателя, у каждого поэта свой голос, своя манера, свое мироздание. Вспоминаю, как в одной из давних бесед с молодыми литераторами Александр Межиров сказал, что литература не артельное, а одинокое, волчье дело. Так оно и есть.
Разумеется, можно указать на какие-то внешние общие черты, объединяющие литераторов моего возраста. На то, например, что нас долго «не впускали в литературу», или на то, что ряд вполне состоявшихся литераторов посещал в свое время то или иное литературное объединение: «Магистраль» Григория Левина, «Луч» Игоря Волгина, студию Бориса Слуцкого…
Подобная общность закладывала основу для дружбы, для оглядки на то, что делает твой товарищ. Но все-таки каждый шел своей дорогой. Общим было, пожалуй, еще то, что мы работали бескорыстно. Такого обилия «медовых коврижек» — конкурсов, различных премий и прочих, по слову будетлян, «отметин» попросту не существовало. Публикация в журнале была высшей наградой. А выход книжки — чистым, беспримесным счастьем. Сейчас же, читая ту или иную подборку стихов или роман, отчетливо чувствуешь, под какую премию это сочинялось. Хотелось бы, чтобы бескорыстное, говоря пафосно, служение литературе, а не той или иной «отметине», сохранялось.