Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2022
Дмитрий Воевода — поэт, переводчик. Родился в 1973 году в Москве. Учился на физическом факультете МГУ и в Московском архитектурном институте. Окончил Литературный институт им.А.М.Горького. Работал корректором и редактором. Публикации: альманахи «Алконостъ», «Особняк», журнал «Иностранная литература» и др. В журнале «Дружба народов» печатается впервые. Живёт в Москве.
1-й псалом, попытка толкования
Слушая, как целебной верой
хвалится всякий арлекин,
праведный муж из чувства меры
пьёт от мигрени пенталгин.
Скрытный, улыбчивый тихоня,
ночью и днём, как пионер,
он размышляет о законе
Божием — Бора, например.
В юности, бредя о свободе,
был он горяч, а нынче — что ж,
праведный муж в совет не ходит,
лишь бы не видеть этих рож.
Глядя, как яростно качают
фрики — права, нормалы — нефть,
он телевизор выключает,
но не испытывает гнев.
Помня по опыту, что может
вмиг ураганом всё учесть,
праведный муж проблем не множит,
предпочитает те, что есть.
Весь перепачканный в зелёнке,
зная, что Карфаген падёт,
тихо свистя, стирать пелёнки
без раздражения идёт.
Вроде притих сквозняк из ада,
рай для отличников претит,
праведный муж сквозь ветви сада
плодоносящего глядит.
И, не найдя отмены року
ни в бусидо, ни в ля-си-до,
всё-таки он слагает хокку
вместо сэппуку, а не до.
* * *
Все твердят, что это ад,
я и сам порой несдержан.
Распахнёшь пошире взгляд —
сразу в сердце ржавый стержень.
Не глядели бы глаза
на позорище такое,
уродиться бы назад,
в тьму утробного покоя…
Погоди, не умирай,
размассируй гвоздь под грудью.
Всё, что видишь, — это рай.
Ибо лучшего — не будет.
Апокриф
И сказал Моисей: Господи, я тяжело говорю и косноязычен.
И Господь сказал: разве нет у тебя Аарона, брата? Он будет твоими устами.
Вот, Моисей, спустившийся с горы
озвучить непосильные дары,
взъерошенный, как старая ворона,
расталкивая жезлом петухов,
средь женщин и косматых пастухов
отыскивает взглядом Аарона.
Но не находит брата ни в толпе,
ни у него в шатре, ни на тропе,
протоптанной от стана до колодца,
и вот, молчит, не зная, как облечь
сиянье в звук, о собственную речь
боясь, как о терновник, уколоться.
И, обступив его полукольцом,
молчит толпа, а он с тупым лицом
разглядывает землю у порога.
Вдруг в тишине заблеяла коза,
и от бессилья вспыхнула слеза
в глазах косноязычного пророка.
За что ему, кто смертен и носат,
ни шагу не даёт ступить назад
стена испепеляющего света?!
Он еле умещал язык во рту,
как каменную плоскую плиту
с шершавыми насечками завета.
Да где понять их скудному уму,
погрязшему в баранах, что ему
такое око тяжко смотрит в спину,
что он такое слово бережёт,
которое навечно обожжёт
сырую человеческую глину!
В толпе младенец всхлипнул и умолк,
а он не знал, кощунство или долг
доверить откровение — мычанью.
И ужас расползался по спине,
что если меч тупеет на стене,
то слово выдыхается в молчанье.
И вот уже один махнул рукой
и усмехнулся в бороду другой.
И в бешенство, как в олово, закован,
пророк взревел: «Господь сказал — народ…
А вы!..» И выдохнул почти неслышно: «Вот,
Господь, ваш Бог, сегодня дал закон вам…»
Оставивший стада нести урон,
к нему бежал по склону Аарон,
но, задохнувшись, рухнул на колени
и, глядя на родные очаги
сквозь слёзы, пот и чёрные круги,
молил за брата в светлом исступленье.