Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2022
«Колизей» был одним из старейших кинотеатров («электротеатров») Москвы, в знаменитом кинофильме «Покровские ворота» есть кадры — толпа клубится на его ступенях, Савва Игнатьевич достает билеты и, счастливый, спускается к своей возлюбленной жене.
Когда «Современник» из здания Дома культуры на Маяковской переехал сюда — казалось, что теперь, со своим «настоящим», удобным и прекрасным помещением, у любимого театра интеллигентской Москвы (одного из двух любимых) — все будет хорошо. Но старые МХАТовцы добились того, чтобы Олег Ефремов ушел к ним, уговорили его — и вместо художественного руководителя некоторое время театром руководил «худсовет», состоявший из Табакова, Волчек, Кваши, Евстигнеева, не ушедших вслед за Олегом Николаевичем, и больше того, на всю жизнь сохранивших на него некоторую обиду.
…Давно уже написаны воспоминания о том времени, в которых так или иначе описан этот удивительный период «коллективного руководства» — но мемуары мемуарами, а то, что там происходило внутри, какие были искры, молнии и подводные течения, как непросто им давались эти общие решения, мы до конца так и не узнаем никогда.
Табаков (он был директором театра) в своих мемуарах описывает знаменитый поход к Гришину, тогдашнему партийному начальнику Москвы, когда они назначали на должность «художественного руководителя» театра Галину Борисовну Волчек. И этот знаменитый диалог: «Но ведь она еврейка, беспартийная!» — «Но ведь она талантливый человек!» — никогда, конечно, не выйдет у меня из головы.
Причем тут, казалось бы, «еврейка», «беспартийная», если речь идет о театре? Сегодня, казалось бы, такой диалог невозможен, а вот поди ж ты — «Современником» вновь руководит худсовет.
Виктору Рыжакову, который после смерти Волчек руководил театром около трех лет, не продлили контракт.Только-только начавший становиться на ноги новый «Современник» с его культом «шестидесятников», молитвенным и почти музейным отношением к тому, первому «Современнику», с его ставкой на молодых режиссеров, на недавних студентов и на «новые формы» (как нас и учил Антон Павлович Чехов) — вновь остался без худрука.
Все сначала.
Вообще-то это тяжело… Тяжело, я бы сказал, все: сохранять репертуар (а в нем, я посмотрел афишу, соседствуют и старые спектакли эпохи Волчек, с ее ставкой на звезд — Лию Ахеджакову, Марину Неёлову, и новые рыжаковские), труппу, творческие подходы, административное управление, сохранять зрителя, да вообще всё.
Однако, возвращаясь к разговору о «еврейке» и «беспартийной» — ведь тот поход Табакова к Гришину был совсем не случаен. Тогдашнему худсовету, яркому и талантливому, было очень страшно — как быть, чтобы не прислали «варяга», человека со стороны, чуждого эстетике и этике «Современника»? И решили выдвинуть худрука из своих.
В том же состоянии и сегодняшний худсовет театра — в него входят народный артист России Владислав Ветров, Алёна Бабенко, Сергей Гирин, Светлана Иванова, Людмила Крылова, Полина Рашкина, Иван Стебунов и Александр Хованский.
Ветров — один из ярких и крепких актеров «Современника», Стебунов запомнился в роли Чацкого, когда «Горе от ума» тут ставил Римас Туминас, Алёна Бабенко, яркая актриса, известная по своим киноролям, и вообще по работе в кино (прекрасная, например, была роль в «Водителе для Веры», но когда это было — почти 20 лет назад), остальных я знаю меньше.
Очевидного худрука здесь явно нет, да и появится ли?
Поэтому, когда я шел на «фестиваль сторителлинга», которым «Современник» открывал свою новую летнюю сцену — «Театр во дворе», меня мучили сомнения и в то же время одолевало любопытство: а что, собственно говоря, я увижу, пойму ли, что происходит на самом деле в театре (а мне хотелось, конечно, понять)?
Действо, которое задумали режиссеры Алексей Розин и Илья Барабанов, было рассчитано на два дня. Пройдя сквозь пустое летнее фойе, я оказался в узком дворе-колодце, зажатом между невыразительных строений, на сцене играли интеллигентные музыканты, над узкой сценой горел театральный свет, надо мной было московское небо, совсем небольшое количество зрителей — как хорошо!
Действительно, ведь лето — это время, когда мечтаешь о любом театре, если застрял в городе.
Сегодня сторителлинг — важнейшая часть мировой культуры, это и возврат к архаичным практикам коммуникации, и, с другой стороны, сверхновая идея «отрыва» от надоевших цифровых, механических коммуникаций, и целая система культурных и социальных интерпретаций идей, книг, ценностей — словом, это когда люди рассказывают другим людям истории. Да-да, как в первобытных культурах, как в пионерском лагере, как в тюрьме, или на зоне, или в больнице: любую вещь нужно облечь в такую словесную ткань, чтобы в ней открывался новый смысл и чтобы внимание не уходило.
Мне достался тот фестивальный день, когда актер Кирилл Мажаров пересказывал «своими словами» гоголевские «Мёртвые души», Елена Плаксина — «Гадюку» Алексея Толстого, а Янина Романова — «Незнайку на Луне» Николая Носова.
Надо сказать, что мажаровская интерпретация Гоголя понравилась мне больше всего — в ней были очевидный ход и яркий смысл. Выйдя на сцену в спортивной курточке «как бы» с вещевого рынка в Лужниках, актер подчеркивал этот стиль и в тексте: перед нами представали герои «глубинной России», которая мало изменилась с 90-х годов и теперь вновь погружается туда, так и не успев «оевропеиться». Перевод с гоголевского на «современный русский» был органичен и ненавязчив: да, вот так мы и говорим, вот так и сочетаем самые разные языковые пласты в своей речи, вот так шутим, немного по блатному, используем готовые грубые клише, но главное — вот так мы стремимся не выделяться, быть как все, идти в общем строю.
Чичиков — в понимании Мажарова — тот, кто захотел выделиться. Обмануть этот «общий строй», провернуть аферу, которую сам придумал и сам захотел осуществить. И этого ему не простили.
Мажаров — театральный актер, игравший в самых знаменитых спектаклях эпохи Волчек, — точно выбрал акцент: историю Чичикова рассказывает то ли мент, то ли зек, то ли тот «средний человек», который ошивается между сильными мира сего, пытаясь их развлечь, перенимая их ухватки и в то же время оставаясь на территории своей несчастливой, заурядной судьбы, народный шут, таких людей можно встретить в любой электричке, в любой пивной.
Есть в этой заурядной судьбе и своя боль, и своя скрытая драма — Мажаров все эти полутона передает прекрасно, и Чичиков в его авторском сторителлинге — фигура, конечно, обреченная, некий несостоявшийся «олигарх», который так и не понял, что в России уже нельзя сегодня построить капитал и карьеру одному, нельзя без круговой поруки, нельзя без стаи волков — стать волком самому. Время успешных одиночек прошло.
Кончается история с «Мёртвыми душами» просто каким-то приговором: нет, не понял Чичиков, увы, что в России «надо просто быть нормальным пацаном», и тогда все будет хорошо.
Вот и задумаешься тут — и о том, что такое это «хорошо», и о том, какие, собственно, ценности и каким образом сегодня будет проповедывать новый «Современник»?
…Вспомнил, кстати, первый образчик жанра «сторителлинга», который явился отечественному слушателю в виде кассет и дисков: был такой Шура Каретный, который пересказывал всю классику от русских народных сказок до романа «Анна Каренина», пересказывал дико смешно (на самом деле это был актер театра «Эрмитаж» Александр Пожаров), все мы тогда хохотали.
Хохотали — и как-то не особо задумывались, а какой в этом смысл? Сам зазор между высокой культурой и народным фольклором был увлекателен, ярок и поглощал внимание.
Мажаров (в отличие от Пожарова) — тоже заставляет смеяться, но как-то скупо. Скорее — оставляет вопросы, и один из них: вот такой пересказ злоключений Чичикова — он смешной или страшный?
В чем позиция? В России «надо быть нормальным пацаном, и тогда все будет хорошо»? Или в том, что «нормальные пацаны» настолько задавили всех вокруг, что даже и увертливому Чичикову не выкрутиться?
Вообще, если говорить серьезно, эта попытка перенести в бытовую речь, в современные языковые клише, грубо говоря, в пошлость и скуку нашей жизни — тексты из хрестоматии, она интересна.
Актриса Елена Плаксина, пытавшаяся с помощью образа современной доморощенной психологини, с ее доморощенным «объективным и субъективным», разгадать трагедию «гадюки», женщины, пришедшей с Гражданской войны с разрушенным внутренним миром и привычкой убивать, — по-моему, перед жутким сюжетом Алексея Толстого все же спасовала.
А вот Янина Романова, пересказавшая путешествие Незнайки на Луну, — честно сказать, поразила. В двух словах пересказав довольно сложную книжку Носова, перескакивая через целые сюжетные линии, она вдруг добралась до главного — и рассказала свою, глубоко личную историю. Незнайку, конечно, спасают в его злоключениях другие коротышки, они «своих не бросают», не преминула сделать этот акцент рассказчица, то есть прилетели «наши» на космическом корабле и вызволили Незнайку.
И я, вдруг добавила Янина Романова, Незнайку прекрасно понимаю: я некоторое время назад поехала с собакой на машине в Италию, там было очень холодно, и вот я ехала три с половиной дня, там было так ужасно холодно, и меня спросил какой-то итальянец «зачем ты сюда приехала?». И я расплакалась и три с половиной дня ехала назад, и вот, добравшись до границы и увидев буквы «Российская Федерация», я вдруг поняла, что люблю любого человека, проживающего в Российской Федерации… Что люблю эту страну.
Долго я думал над этой странной «интерпретацией» Незнайки — быть в патриотическом тренде сегодня, конечно, удобно, выгодно, и зритель поймет, и начальство оценит, но причем тут сторителлинг?
А потом понял.
Этой своей ужасной наивностью (или личной интонацией) актриса зацепила громадную тему — о Незнайке. О том, как хочется сегодня «побыть Незнайкой». Спрятаться в себя. В свой мир. В свои привычки. В своих родных и друзей.
Сегодня многие, очень многие люди прячутся в эту «позицию Незнайки», мечтают оказаться в зоне неведения, пытаются не пересекать границы личного пространства, потому что там — за этими границами — бушует море. Море неизвестности, море неясного будущего, страшное море ответственности и боли.
Это желание спрятаться есть, наверное, у многих, и у меня оно, конечно, тоже есть. И я тоже (как и актриса сторителлинга во дворе театра «Современник») не знаю, как дальше жить и что меня там ждет.
Я прячусь за свои воспоминания.
Я все время спрашиваю себя — «а почему?» и не нахожу ответа. Я — тоже Незнайка.