Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 9, 2022
Диана Светличная (Юлия Горяйнова) родилась в 1979 году в Томске. Журналист. Работала в различных СМИ. Преподаёт в Киргизско-Российском Славянском университете на факультете Международных отношений. Постоянный автор «ДН».
Предыдущая публикация в «ДН» — 2022, № 4.
1
Небо в тундуке1 посветлело, будто кто-то забелил черничную глубину, смыл горящие точки, смешал белое с синим, устал, бросил. Мээрим прищурила один глаз и сложила пальцы в рамку. В рамке застыла красная решётка тундука, полинялое небо, серый кусок кошмы. Мээрим подумала, что начнёт свою лавстори с этого кадра.
Она впервые ночевала в юрте, но всё здесь казалось ей знакомым, близким, родным. Крик осла, отчаянный и протяжный, заставил её сжаться в комок, она укрылась с головой, обняла колени и провалилась в мир сна.
Ей снилось, как она скачет на коне через реку, воды в реке по колено, но течение быстрое, конь спотыкается, того и гляди сбросит. Она пригибается к гладкой спине животного, гладит по упругим бокам, обнимает за шею. Конь громко дышит, его бока раздуваются, всё больше и больше становится чёрный конь, не обхватишь ногами. Неудобно и страшно сидеть на огромном звере. Встал на дыбы гигантский конь, к небу подпрыгнул; внутри Мээрим всё перевернулось, почувствовала она, что падает. Проснулась горячая, волосы мокрые. Сквозь тундук светило солнце. Николя лежал рядом, чуть запрокинув голову и приоткрыв рот. Мээрим приподнялась на локоть, нащупала в полумраке телефон, прицелилась в тундук, щёлкнула.
— Гони его сюда, возьми палку, не бойся! — услышала Мээрим голоса рядом с юртой и вспомнила вчерашний эффект «унесённых ветром», когда слышишь шёпот тех, кто стоит на горизонте, и не слышишь ни звука из того, что кричат тебе в ухо те, кто рядом. Потому что ветер срывает слова с губ и несёт куда ему вздумается.
Мээрим приподняла тяжёлое одеяло, вылезла на коленях из тёплого кокона, сдвинула кошму на входе, зажмурилась. От яркого солнца на глазах выступили слёзы. Зелень склонов била наотмашь. Мээрим приставила ладонь козырьком и попыталась охватить всю палитру этого нереального мира: мята, малахит, изумруд, лайм, мох, спаржа — оттенки зелёного переливались, как драгоценные камни; всё дышало, дрожало, хотело жить. Мээрим попыталась найти правильное слово для выражения эмоций от цвета на французском для Николя, но в голове было пусто. В Академии обсуждали все оттенки модных брендов — цвета киргизских гор среди них не было.
— Красиво, — раздался за спиной голос Николя. И плечи Мээрим сразу обмякли, внизу живота стало тепло.
За юртой готовили обед. В большом круглом казане пузырился янтарный бульон; ароматы трав, горящей арчи, варёного мяса пьянили, потекли слюнки.
К соседним юртам подъехал бус, из него высыпали люди с рюкзаками, фотоаппаратами, в одинаковом альпинистском снаряжении. Рядом с ними Мээрим увидела маленького Азамата. Он, как и вчера, стоял перед туристами вместе со своей старшей сестрой и показывал пальцем, куда идти на обед. Азамату было не больше восьми, но вёл он себя как взрослый мужчина; у него были серьёзное лицо, крепкая ладонь, и он прихрамывал на одну ногу. Несколько женщин из буса пытались с ним сюсюкать, доставали из рюкзаков сладости, одна туристка погладила по бритой голове. Азамат без эмоций принял внимание, передал конфеты сестре и ещё раз указал гостям в сторону юрты с обедом. Мээрим стало неловко. Она тоже вчера вытрясла свой рюкзак и отдала всё сладкое хромающему мальчику.
Умывались из самодельной бутылочной конструкции, вода была ледяной, колючей. Мээрим видела, как сестра Азамата бегала с ведром к речке. Сейчас, когда все пошли обедать, девочка сидела недалеко от печки и взбивала в деревянном ведёрке масло.
Красная шерстяная кофта, чёрная коса, загорелая кожа на фоне зелёной травы и синего неба — такой кадр нельзя было упустить. Мээрим опустилась перед девочкой на колено, глазами спросила разрешения на съёмку, девочка безразлично приподняла плечи и придвинула ближе к себе ненавистную маслобойку.
Ещё надо записать звук горной речки и топот лошадей. Хотя с топотом будет непросто: земля на джайлоо2 влажная, мягкая. Но можно поймать свист ветра, а ещё звук того, как белые жирные капли стучат по дну алюминиевого ведра, когда хозяйка доит корову. Сниму закаты, рассветы, огонь в костре, плывущие облака, это будет потрясающий фильм, думала Мээрим.
В юрте стоял низенький столик, за ним сидело несколько мужчин. Пока Мээрим фотографировала, Николя присоединился к компании и даже успел вступить в беседу. На столе горой лежали лепёшки и боорсоки3 , в пиалах был свежий каймак 4. Хозяйка юрты разливала мужчинам чай, мужчины активно жестикулировали, Николя кивал и повторял единственное известное ему на киргизском языке слово — жакшы5 .
Чай с травами и горячий золотой боорсок действовали как хорошее вино — цвета становились мягче, воздух прозрачнее, хотелось обнять всё живое.
Вошедший в юрту Азамат поставил на стол мясные деликатесы, протянул руку каждому из мужчин, на Мээрим даже не взглянул. Мээрим почувствовала, как загорелись её щеки. Смешно было обижаться на ребёнка, но почему-то было обидно. Ведь вчера они вместе гладили и тискали новорожденного ягнёнка. Мээрим до сих пор помнит запах и мягкие завитки на боках овечкиного сына. Ягнёнок едва стоял на своих тонких ножках и смотрел на Мээрим удивлёнными глазами.
— Азамат, забери своего осла, что он тут стоит! — закричала женщина с улицы, и Азамат поспешно пошёл к выходу.
— Азамат, дашь прокатиться на своём ослике? — сама от себя не ожидая, спросила Мээрим, когда мальчик выходил из юрты. Он остановился, обернулся, неуверенно кивнул.
Мужчины обсуждали предстоящий поход в ближайшее ущелье, звали соседей с собой. Мээрим переводила, Николя соглашался на всё и сразу.
Перед походом смущённый Азамат подвёл к Мээрим своего молодого осла, передал поводья, вот, мол, бери. Мээрим погладила осла по голове, как собаку, поняла, что не знает, как к нему подступиться, но идти на попятную было поздно — Азамат стоял поодаль и наблюдал за её действиями. Николя достал телефон и показал ей большой палец. Мээрим неуверенно вставила ногу в стремя, ухватилась за край седла и, чуть подпрыгнув, перекинула другую ногу через седло. Сидеть на осле было весело, Мээрим засмеялась и ещё раз погладила осла по голове.
— Как его зовут? — крикнула Мээрим Азамату, но тот только приподнял плечи. Николя обошёл осла и сделал по кадру с каждой стороны.
— Жакшы! — повторил он несколько раз и поправил свои красивые, вьющиеся волосы.
Мээрим видела, как Азамат управлялся с ослом, и попыталась повторить его действия: натянула поводья, сказала «чу», чуть ударила ногами по бокам. Осёл стоял как вкопанный и непонятно куда смотрел.
— Бей сильнее, — крикнул кто-то весёлый из-за спины Мээрим, и осёл вдруг сорвался с места. Мээрим от страха натянула поводья, осёл огрызнулся и помчался вниз по склону к реке. Мээрим охватил ужас, она не могла ни крикнуть, ни изменить траекторию движения сумасшедшего зверя. Впереди бурлила река, приближались острые камни, осёл свернул к отвесному рву. Мээрим зажмурилась, ожидая неминуемой гибели.
— Вынь ноги из стремени! — донёс до неё ветер чей-то голос. Не открывая глаз, Мээрим, высвободила ноги из железных карманов, и через секунду ощутила невесомость. Открыв глаза, она увидела себя сидящей на чёрном коне рядом с незнакомым мужчиной. Конь сбавил ход, остановился. Мужчина пружинисто спрыгнул с коня, протянул руки к Мээрим, спустил её на землю. И только оказавшись на земле, Мээрим почувствовала ватность ног и острую боль в рёбрах.
— Спасибо, — сказала она и мешком осела на траву. Мужчина посмотрел на неё сверху вниз и ничего не ответил. К реке бежали женщины, дети, Николя.
— Ты в порядке? Всё хорошо? Что это вообще было? — тараторил Николя и целовал её в висок. Женщины охали и ругали осла.
— Он не специально. Это он голос Авлана-байке услышал и испугался, — оправдывал осла Азамат. Осёл стоял у реки и шевелил ушами. Мужчина на чёрном коне ускакал за горизонт.
2
В ущелье пошли двумя группами: впереди пятеро молодых мужчин с тяжёлой фототехникой, за ними две грузные американки с палочками для трекинга, крашеная блондинка с селфи-палкой и Мээрим с Николя.
Солнце стояло в зените, склоны были усыпаны эдельвейсами, облака плыли, как большие парусные лодки, прямо над головой парили огромные птицы.
— Кайра-а-ат, что это за птицы? — кричала, сложив руки в рупор, крашеная блондинка впереди идущим парням.
— Бе-еркуты. Не отстава-а-ай, Назка, унесу-у-ут, — кричал ей в ответ один из впереди идущих мужчин.
По дороге познакомились. Сначала Назка практиковала свой английский с американками, сделала с ними миллион фотографий, выяснила, кто они и зачем приехали в Кыргызстан, рассказала о себе, про своих родителей, про то, что собирается поступать в Америке в магистратуру, пригласила в гости, записала их номера телефонов. Потом переключилась на Николя, задала тысячу вопросов про Францию, попросила научить паре-тройке фраз для знакомства с французом. Николя смеялся, говорил какие-то глупости, зачем-то стал спрашивать про любимых писателей. Назка тут же начала пересказывать ему рассказы Чингиза Айтматова. Николя поднимал вверх большой палец и снова повторял «жакшы».
Пошёл дождь. Сначала мелкий и не злой, все обрадовались, будет радуга. Но Кайрат предупредил, что это только начало и лучше достать дождевики и поискать укромное место. И действительно, через десять минут небо стало чёрным, ветер усилился, и с неба хлынуло море. Море бурлило, пенилось, желало затопить всё живое. Назка визжала и записывала на телефон видео. Мээрим тоже хотелось записать это светопреставление, но ей было неловко делать это после Назки, почему-то ей совсем не хотелось быть похожей на эту девушку. Когда дождь немного утих, по команде Кайрата все достали свои термосы, выпили чаю и продолжили путь.
Небо стало светлым и ярким, над ближайшей горой повисла двойная радуга. Здесь уж Мээрим не сдержалась и записала видео. В кадр попали невозмутимые ели, стелющаяся вдоль оврага арча, огромные, цветом и формой напоминающие юрты, камни, яркое коромысло в небе, Николя с каплей под носом.
— Он твой жених? — спросила Назка Мээрим на кыргызском. Мээрим не разобрала слов, но поняла, что речь о Николя.
— Можешь говорить на русском, он не понимает, — сказала Мээрим.
— Не знаешь киргизского? — почему-то обрадовалась Назка.
— Знаю, просто редко говорю, — ответила Мээрим.
— Да ладно. Я тоже почти не говорю, я же бишкекская, из интеллигентной семьи, родители учились в Москве, всегда говорили: главное — русский и английский.
Мээрим с удивлением посмотрела на Назку. Её собственные родители, живя в Москве, старались ходить на все посиделки в посольстве только для того, чтобы поговорить на родном языке. И ей, увезённой с родины в младенчестве, твердили, что родной язык — главное, просили бабушку разговаривать по скайпу на кыргызском. Фразы приветствия и прощания Мээрим знала отлично.
— Так он твой жених? — повторила вопрос Назка уже на русском.
Мээрим открыла рот, чтобы что-то ответить, но не произнесла ни звука. Николя не делал ей предложения, не строил планов, не знакомил с родственниками, но они жили в одной квартире, спали в одной постели, кто же он ей, если не жених?
— Да, жених, — подумав, ответила Мээрим.
— А где вы познакомились? — продолжила допрос Назка.
Николя увидел, что Мээрим замедлила шаг, спросил её, всё ли в порядке, Мээрим зачем-то прижалась к нему и поцеловала в щеку. Николя обрадовался, что всё хорошо, и как ребёнок побежал вперёд, в мужскую компанию.
— Такой смешной, — заметила вслед Назка. Мээрим почувствовала раздражение. Сложно было понять, что именно вызвало это чувство: вопросы новой знакомой или поведение Николя.
— Мы вместе учимся в Академии искусств, — не дожидаясь повтора вопроса, сказала Мээрим.
— В Париже? — с восхищением уточнила Назка.
Мээрим хотелось кому-то рассказать про то, как она боялась чужого и холодного Парижа, как чуть не провалила языковой экзамен, как в первый раз увидела Николя и он назвал её Мари. Хотелось рассказать про книги, которые они читали, про выставки, на которые ходили, про работу, которую она специально придумала, чтобы приехать на родину.
— Я пишу работу про цвет, — почти шёпотом сказала Мээрим.
— Про какой цвет? — не поняла Назка.
— Про цвет в культуре, — пояснила Мээрим.
— Понятно, — протянула Назка и пошла быстрее.
Впереди показалось озеро. Оно будто излучало свет — яркий, насыщенный, бирюзовый. Картинка была волшебной. Американки отказались идти дальше, очарованные видом, они сели прямо на мокрую траву и замолчали. Мужчины достали свои штативы, установили на них фотокамеры и замерли каждый у своего аппарата. Назка побежала к озеру, Кайрат за ней. Мээрим с Николя стояли, не решаясь ни пойти дальше, ни сесть на мокрую землю. Мээрим почему-то стало страшно, что Николя может сказать «жакшы» или показать ей большой палец.
3
Вечером был мини-той. В казанах скворчало, пыхтело, шипело. Из города детям привезли воздушного змея, и он взмыл в небо, затрепетал, едва не унёс сестру Азамата, но она не испугалась и не выпустила из рук верёвку. Мясо за столом делили по правилам. Самому старшему достался самый большой кусок, женщины получали свою порцию после мужчин. Детей к столу не звали, Мээрим вообще не видела, чтобы они ели что-то, кроме лепёшки. Мясо было приготовлено исключительно, такого нежного и вкусного мяса Мээрим никогда не ела. Откуда-то появился крупный мужчина в национальном костюме, разделил со всеми трапезу, упёр руки в бока и внезапно разразился речитативом. Присутствующие перестали есть, вытерли жирные губы и уставились на певца. «Акын», — пополз шёпот между присутствующими. На голос стали прибывать люди из соседних юрт, из соседнего туристического лагеря. Входя в юрту, они пригибали голову и прикладывали ладошку к сердцу; когда места в юрте не осталось, люди стали нависать над входом, рассаживаться на улице. Понять смысл песни голосистого мужчины Мээрим не могла, но наблюдать за тем, как то возносились к небу, то падали на колени руки певца, было занятно. Мээрим поняла, что артист на что-то жалуется, чем-то возмущён. Некоторые из присутствующих раскачивались в такт с исполнителем, некоторые сидели с закрытыми глазами, в воздухе висело напряжение. Николя слушал акына с приоткрытым ртом. Мээрим стало душно, она не знала, можно ли выходить в такой момент из юрты и мучилась от нехватки воздуха. Увидев, что хозяйка убирает со стола пустые тарелки, Мээрим обрадовалась и, собрав посуду со своей стороны, протиснулась вслед за женщиной на воздух. За юртой горел костёр, вокруг него сидели запоздалые зрители. Среди них был и Азамат, поправлял палкой горящие деревяшки. Мээрим потеснила пришедших и села рядом с Азаматом.
— Я сегодня очень испугалась, — сказала она шёпотом. — Думала, погибну.
— Жолборс тоже испугался, — ответил ей Азамат.
— Кто такой Жолборс? — спросила Мээрим.
— Осёл, — ответил Азамат.
— Ты же говорил, что у него нет имени.
— Теперь есть.
— Красивое имя. Что оно значит?
— Тигр.
Мээрим захотелось обнять этого чужого мальчика. Как будто он был её младшим братом или каким-то очень близким родственником. Она даже повернулась к нему и чуть приблизилась, но потом взяла себя в руки.
— А где тот маленький ягнёнок, с которым мы утром играли? Можно на него сейчас посмотреть? — спросила Мээрим.
— Ягнёнка приготовили на ужин. Вы сейчас его ели, — ответил Азамат.
Волна тошноты подкатила к горлу Мээрим, она соскочила с места, побежала в темноту, подальше от людей.
В небе горели звёзды, над костром клубился дымок, акын гипнотизировал собравшихся, Мээрим рвала горло, скрючившись в темноте.
4
С трудом дойдя до своей юрты, Мээрим запахнула войлочный полог, упала на толстые одеяла и долго лежала, прижав ноги к груди. Горечь во рту, истерзанное горло, ноющие рёбра; тело горело, даже мысль о движении причиняла боль. Сквозь тундук были видны белые звёзды, Мээрим казалось, что они то приближаются, то отдаляются. Утром, сфотографировав через тундук солнце, Мээрим планировала так же сфотографировать и ночное небо. Но сейчас и лавстори, и исследование цвета — всё казалось ей глупой затеей.
С войлочной стены на неё смотрело красочное панно. В полумраке орнамент на кармашках панно был похож на большую паутину. Хозяйка юрты рассказала Мээрим, что по такому панно можно определить род занятий главного мужчины рода. В этой юрте мужчина был рыбаком, говорила хозяйка и показывала на какие-то синие завитки. В эти кармашки хозяин складывал крючки, ножи, все свои сокровища. Хозяйка похвалилась, что сама всё это вышила в подарок своему свёкру. Говорила, очень хороший был человек, добрый. Когда Мээрим спросила, как его звали, она вытаращила на неё глаза и спросила, неужели она не знает, что имена мужчин по линии мужа нельзя произносить вслух. Мээрим мотнула головой и ответила «нет».
В полудрёме она увидела вошедшего в юрту мужчину, мужчина был в меховой шапке и тяжёлом халате. Он по-хозяйски откинул полог, не обратив на Мээрим никакого внимания, подошёл к панно, покопался в одном из карманов, что-то оттуда достал и вышел в ночь. Мээрим хотела крикнуть ему вслед, но не смогла, провалилась в сон.
Во сне она ходила с завязанными глазами по пустому дому, ударялась о косяки и искала выход. Одна половина дома была в огне, другая уходила под воду. Мээрим то обжигалась, то захлёбывалась, но никак не могла сорвать с глаз чёртову повязку; пыталась кричать, но голоса не было, пыталась бежать, но ноги вязли в трясине.
— Мари, — разбудил её голос Николя. — Ты спишь?
Николя откинул полог и просунул в юрту голову. Мээрим открыла глаза и, увидев лицо Николя, ощутила острый приступ нежности. Его кудряшки отливали лунным светом, нижняя, чуть капризная, как у ребёнка, губа выпирала вперёд.
— Николя, где ты так долго был? — зашептала Мээрим, притягивая его к себе.
Николя качнулся, но остался стоять, держась за полог. От него пахло водкой и дымом.
— Мари, я буду делать бизнес, — сказал Николя и бросил перед собой какую-то вещь.
— Что это? — не поняла Мээрим.
— Каракульча. Купил за двадцать евро, в Париже это будет стоить в десять раз дороже.
Мээрим потянулась к брошенной вещи, коснулась её рукой и замерла. Мелкие, чуть выпуклые на ощупь завитки были холодными и безжизненными. Перед ней лежала шкурка ягнёнка.
Николя, раскачиваясь, развязывал шнурки на ботинках и заплетающимся языком рассказывал о своих планах.
— Шкурки рождённых ягнят можно будет брать за десять-пятнадцать евро, шкурки нерождённых — за двадцать-двадцать пять, — продолжал Николя.
Сняв ботинки, он аккуратно заправил в них шнурки и поставил у входа. Снять штаны у него никак не получалось, он спустил их по колено и запутался.
— Ты помнишь, мы ходили на закрытый показ к Полю, — гундосил он себе под нос, — тебе ещё понравились его костюмы? Вуаля, вот тот самый материал! Сегодня прямо при мне родился ягнёнок, он будет мой!
В конце концов Николя вытащил из штанов одну ногу, завалился на бок и захрапел.
Мээрим пыталась унять дрожь и не стучать зубами, но ничего не выходило. Прилипшая к спине блузка была мокрой, хотелось пошевелить рукой, избавиться от неприятного щекотания, но тело будто окаменело, в ушах стоял гул. Мээрим не помнила, сколько так сидела, не помнила, о чём думала, думала ли вообще.
Очнулась она от яркого света. Сквозь решётку тундука светила луна, её холодный свет ложился на яркие тошоки6, на орнамент панно рыбака. Мээрим увидела в цветастых узорах послание, прочитала его сначала в одну сторону, потом в другую; быстро оделась, завязала шнурки на ботинках, переступила через спящего Николя и вышла из юрты.
Юртовый лагерь спал. В костре тлели угли. Осёл стоял на привязи и смотрел в небо. Метров сто до загона овец Мээрим бежала не касаясь земли. Тайганы7, не издав ни звука, подбежали к ней, узнав, замахали хвостами. К воротам загона был приставлен тяжёлый валун. Мээрим не смогла сдвинуть его с места, полезла через забор, упала, почувствовала под собой навозную жижу, поднялась, вошла в шерстяное море. Овцы отказывались расступаться, блеяли, толкали Мээрим. Мээрим шарила между ног овец, ныряя в горячие волны, задыхалась от запаха шерсти и навоза. Ягнёнка нигде не было. Она выбилась из сил, потеряла надежду, опустошенная, села на землю, и где-то совсем рядом с основным загоном услышала плач младенца. Сердце её чуть не выпрыгнуло из груди. Ну, конечно, должны быть ясли для малышей! Расталкивая овец, Мээрим побежала на плач, наткнулась на новый забор, снова полезла через шаткие перекладины, снова упала.
Крошечный ягнёнок стоял у корытца с водой, в чёрных пуговках его блестящих глаз отражалась луна. Мээрим опустилась перед ягненком на колени, взяла на руки. Она не знала, что будет делать с этим детёнышем, не знала, что будет дальше. Горизонт, за который ускакал всадник, озарился розовой дымкой. Мээрим прижала ягнёнка к груди и уверенным шагом пошла на свет.
1. Конструктивный элемент, увенчивающий купол юрты в виде решётчатой крестовины, вписанной в круг.
2. Летнее пастбище (кирг.).
3. Традиционное блюдо — своего рода пышки из теста, сваренные в масле.
4. Кисломолочный продукт, нечто среднее между сметаной, сладким творогом и сливочным маслом.
5. Хорошо (кирг.).
6. Изделие декоративно-прикладного искусства, одеяло, часто лоскутное, занимающее значительное место в быту кочевых кыргызов.
7. Порода борзых собак.