Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2022
1. Кому вы наследуете? (В широком смысле слова и в литературе «всех времен и народов».)
Коротко говоря, я наследую «смысловикам». Слово это принадлежит Мандельштаму, потому в кавычках. Так он называл себя и своих собратьев. «Звезда бессмыслицы» (это уже Яков Друскин о Введенском и Хармсе) мне не светит.
Имена избранников? Назову три имени, хотя мог бы двадцать три. Пушкин, Пастернак, Мандельштам. Сказать, что я им наследую, нескромно. Просто любовь предполагает впитывание в себя объекта любви. Это и есть влияние и наследование. Вообще-то мы присваиваем себе то, что в нас уже есть, что заложено генетически, что подлежит росту и идёт в рост, если хватает дарования и религиозного пыла, что почти одно и то же. Наследование — это вопрос вероисповедания.
2. Узнаёте ли вы в ком-то из молодых писателей — своих и своего поколения читателей, будь то «наследники» или оппоненты?
Современники. Опять же я мог бы назвать очень много замечательных имён, но произнесу два. Я выделяю их по той причине, что они для меня новые, и это мое невежество: я открыл, оценил и полюбил их в последние года три-четыре, хотя они в литературе давно.
Это Каринэ Арутюнова и Вадим Жук. Я мгновенно их природнил как сестру и брата, что вовсе не значит, что я приравниваю себя к ним. Не то чтобы я не годился им в подмётки, это не о скромности… Речь о другом.
Феерическое жизнелюбие, дар любви к дому, родителям, в конце концов, к миру (к миру как к тому, что противоположно войне), прикосновение ко всему, что требует прикосновения, и несравненное изящество этого прикосновения, скрупулёзная память и воскрешение прошлого с неведомой для этого прошлого силой, абсолютный слух, неисчерпаемый словарь, природная умная страстность и неистощимая энергия познания, познания себя, потому что познание «окружающей среды» у этого автора никогда не туристическое, оно не направлено на предсказуемые достопримечательности, оно устремлено к явлениям, которые «не предугаданы календарём», и ему, этому познанию, сопутствуют не «поэтовы затменья», но поэтовы просветленья, — всё это Каринэ, поразительный поэт в прозе, и такой, как она, больше нет.
Мне казалось, что театр и лирическая поэзия — «две вещи несовместные»… Казалось до тех пор, пока не появился поэт, который моё мнение опроверг. Поэзия обрела новые черты: особенно пристальную зримость, какое-то заострённое поведение строк, не позволяющих себе быть заурядными, проходными, и это в некотором смысле театральная закваска, в хорошем смысле, при том, что автор не играет в талантливость, он такой по природе: заточенный на остроумие (редкое качество в большой поэзии), сочетающееся удивительным образом с горькой иронией, с открыто трагической гражданской нотой, с замечательным интонационным разнообразием. В этом поэтическом спектакле масса действующих лиц — и предметов, и людей, и состояний, и все они оживают и взаимодействуют в одном-единственном исполнителе. Он обладает великолепным даром перевоплощения, меняя то и дело маски трагедии и комедии (иногда в пределах одного стихотворения, если не строки), — при этом оставаясь собой, точным и пронзительным в деталях и в целом. Всё это Вадим, и такого, как он, больше нет.
3. Литература ваших сверстников: что вас объединяет и отличает от других и для вас важно, чтобы сохранилось в будущем?
Что работает на будущее? Что останется? Об этом — выше.