Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2022
Румянцев Дмитрий Анатольевич — поэт. Родился в Омске в 1974 году. Окончил философский факультет Омского педуниверситета по специальности «Культурология». Автор книг стихов «Сравнительное жизнеописание» (Омск, 2011), «Нобелевский тупик» (Омск, 2011), «Страдающее животное» (Омск, 2013). Постоянный автор «Дружбы народов». Живёт в Омске.
предчувствие
жизни осталось на два алтына,
здесь, подле смерти — на два обола.
ветер отбытия смёл рутину
смуты душевной, тоску, крамолу.
что же послужит мне провожатым
к берегу вечно весеннего пира? —
крупная (д)рожь на полях несжатых?
в клетке зверинца глаза тапира?
время окончилось. жду секунду,
чтобы сменить на крылатость — кокон.
я и во храме лелеять буду
скрытность дверей и открытость окон
в новое чудо, что рой, летящий
к райскому улью,
прощай, несчастье! —
солнце и мёд! — а минор сквозящий
так и окончится, не начавшись…
с вечною свадьбою, новобрачный!
одной девушке
срифмуй нас, Господи, срифмуй!
сведи на шумный перекрёсток.
пусть станем рифмой перекрёстной,
ты ж над прудом на воду дуй!
мы так внезапно обожглись,
в густой толпе друг дружку видя,
что на весах животных видов
качнулась гирькой наша жизнь.
И даже папоротник цвёл
в лесу, где молча мы бродили
(не выбирая или-или,
там сосны встали, как костёл).
венозный кипяток судеб
плеснул на наковальню сердца
в одной из северных венеций,
где голубям крошили хлеб
минерва, марс, венера, феб…
и наша страсть в устах младенца
цвела взахлёб.
* * *
ну, давай, ну, давай не накручивай,
уходя на погодное дно,
эта жизнь — это самое лучшее,
что нам было дано!
ничего, что и трудно, и боязно
надприродного счастья просить:
в небе — ясно, на облаке — боинги
и кольцо восхитительных птиц.
я гляжу, и как хочется часто мне
опрокинуть глаза в небеса!
и жуки, и стрекозы, и ласточки —
это очи Отца!
и в анютины глазки, и в бабочек
Он глядит, а глядит — на тебя.
так давай же мы Бога отпразднуем,
что нас любит, любя!
пик ненастья
я отвернулся — и тебя не стало: ни влаги глаз… ни ливней сентября.
а раньше выжег я каким металлом на коже, что на сердце у себя,
листву волос, осеннюю тревогу, звезду в зрачках и то, как вздёрнут нос
под сводами бровей? но слава Богу, что мне тебя неволить не пришлось!
и ты ушла. дождь звякал по карнизам. чертил цветы и бездну рисовал.
а ветер был пастозен и неистов. и по аллеям листья рассовал.
краплёный мир. дешёвые приманки! — я от него когда-то отвернусь.
и с дамой пик шарахну прямо в дамки, когда у дамы бубен схлынет грусть.
хороший день. удачная погода. по паркам бесприютных городов
тасуй судьбу, счастливая колода, пока на белом свете есть
любовь!
* * *
ах, почто мы ещё не в раю? но в аду, и нельзя на попятный!
мы свободой и мужеством платим за высокую душу свою.
и уже оступиться нельзя, отступить или час проваландать,
если снова твердят нам о главном горлопаны и мира князья,
а глубокая совесть молчит, но нельзя, чтобы совесть смолчала,
или в самое пекло — с начала, иль сперва — на погибель, на щит,
а потом — на коня, и адью! — в облака занебесного (к)рая:
мы один на один выбираем человечью годину свою…
все моря — твоему кораблю!..
крымский прохожий
ручеёк копошился в овраге, точно как за отрогом прибой,
прикурил он от мака во мраке и тихонько пошёл за собой.
оказалось: душою собаки он бежит и бежит за судьбой…
ветер стих, на горах в Карадаге лунный свет занимался игрой,
и, как будто Евангелие от Марка, заповедной легла предо мной
тайна Слова, Прохожий инакий говорил обо мне не со мной!
дай мне, Господи, свет и покой! будь со мною и паки, и паки!
фото
нам так фотографы потрафили, как неизменно-близким людям:
на чёрно-белой фотографии мы всё ещё друг друга любим.
на дне сентябрьского вторника под переклички иволг-своден
мы, как курортные любовники, ещё друг с друга глаз не сводим.
а бархатный сезон кончается, а жизнь летит дугой хайвея,
и от надежды до отчаянья — одна плакучая аллея,
где ивы громоздят печальные на небеса витые ветви,
и эта карточка случайная так греет дух, что мы — бессмертны.
летом
бежит вода в рассохшийся цветник
по многократно перевитым шлангам
гул облачной фаланги, что фанданго
под сонным солнцем сохнет колосник
…а в чаще — плёс, и там поёт родник
о южном зное в северной стране
глазастых геликоптерах, стрекозах
сне жизни и её метаморфозах
речных стремнинах, стонущей стерне
о брёвнах барж на бережной волне
а бежин луг лютует и цветёт
и бабочки садятся на запястья
всё так, что если есть на свете счастье
то этих дней всегда наперечёт
их лето дарит снова и ещё…
* * *
оставь на счастье свой автограф
(татуировкой на руке)
я — полустёртый злой петроглиф
в гудящем омском тупике
в душе твоих ночных историй
и истерии в душевой
и если я чего-то стою
то будь со мной
вот я, кудлатый чёрный мамонт,
влачусь по камню на стене
ищу момент свой стих оставить
в твоей вполне
стране, галактике, вселенной
на дне развоплощённых дней
в судьбе обыденной и бренной
как на войне
где можно стать героем тоже
в стихии смельчаков. в чреде
стихов и снов всесильных дожей
весной в венеции дождей
мальчик
полит сияющий газон
полит асфальт и солнце слепит
и ходит мальчик аронзон
один на свете
он входит в райские сады
в веселье бабочек глазастых
он пьёт стихи и дарит счастья
плоды
а на лугу полно стрекоз
шальных очкарок-книголюбок
они его читают, любят
в апофеоз
грозы
…и молнии заряд
разит, чтоб угодить поэту
попасть в октавы и сонеты
в нескучный сад
он сочинит всех-всех на свете
и станет рад
* * *
лети-лети мотылёк
волной житейского горя
ты словно бы якорёк
на дно фонарного моря
судьбою схожий с душой
(ещё успеешь ожечься)
чтоб стихотворной строкой
на тротуары улечься
неси ночную пыльцу
демисезонного платья
тебе на небе к лицу
объятье вроде распятья
лети сначала к концу
недолгим летом проспекта
тебе знакома, исус
твоя бессмертная секта
лети залогом, лети
обетованного рая
мою тоску освети
о радость тихо сгорая
неси святую зарю
на крыльях сонной печали
я тоже, милый, умру
и там тебя повстречаю
я тоже, малый, крылат
и тоже знал или-или
я также бился об ад
чтоб в свет меня допустили
и среди многих, кто зван
ты тот, кто умер и избран,
лети, сусанин иван
веди на смерть ради жизни
осенний
вот и кончилась сказка, андерсен:
и назавтра уже сентябрь
понимаешь? — и хлынет — андестенд? —
вечный царственный dance macabre
и простолюдинный, и княжеский
закружит перелётный лист
и уже не достанет ханжества
бурю чествовать, нигилист!
и уже не достанет пороху
осиянную жизнь палить
будут клёны осенним ворохом
призывать выживать, любить
эти смутные деревенские
нижнеомские вечера
а потом очных ставок, следствия
и признаний придёт пора
словно в кроне одной закованы
и бандиты, и опера
и вороны — птицы-раскольники
с недо(с)казанной пробой пера