Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2022
Куницын Игорь Николаевич — поэт. Родился в 1976 году в Печоре. Окончил Медицинский институт в Архангельске, учился в Литературном институте им. А.М.Горького. Автор трёх книг стихотворений: «Некалендарная зима» (Минск, 2008), «Портсигар» (М., 2016), «Макадам» (М., 2019). Лауреат конкурса им.Сергея Есенина, финалист «Илья-премии» и др. Живёт в Домодедово.
* * *
1
Всё, что написано гением
в жизни его круговерти
кажется мне преступлением
перед бессмертием смерти.
Вечность у каждого личная,
вечность всегда под вопросом,
вечность — она же обычная
набок упавшая восемь.
Только от трезвого гения
ждать откровений не надо.
Спрячет он боль и сомнения
от незнакомого взгляда.
В рюмочной после открытия
водку возьмёт и огурчики.
«Вечность — она на любителя», —
крикнет и рухнет со стульчика.
2
В полдень, гуляя по городу,
встретил я пьяного гения.
Грели беднягу от холода
и целовали растения.
Клёны — друзья закадычные —
слушали грустный рассказик.
А уводили обычные
люди, бросали в уазик.
День от бессилия портился,
листья несло и крутило,
ветер в початую хортицу
дул под скамейкой уныло.
Скучно природе без гения,
с гением тоже не очень
весело, но, тем не менее,
надо признаться, а впрочем…
* * *
Я задрёмывал с книгой в руках
от усталости обыкновенной
в электричках и в прочих местах
наблюдаемой ныне вселенной.
Иногда просыпалось во сне,
бытовым приглушённое чувство,
что волшебное свойственно мне
постигать ненароком искусство.
И тогда мне казалось, что я
персонаж фантастической книги,
что история жизни моя —
пораженья, победы, интриги.
И поэтому мне самому
удавалось чудесные вещи
в своём собственном делать дому
без подтёков, царапин и трещин.
И когда дождевая вода
залетала в открытые окна
электрички, будя иногда,
я из сна выходил, не промокнув.
Возвращался к реальности дней,
что меня окружают поныне.
То короче они, то длинней.
То песок на пороге, то иней.
* * *
Ля-ля-ля тополя, потерямши терпенье,
предисловие не дочитав до конца,
переходишь к конкретике, к стихотворенью
то ли Бродского, то ли другого истца.
Про покинутый сад, про потерянный, то бишь,
где рябины цветут среди лип и берёз.
Возмужавшей печалью себя не прокормишь, —
отвечает ответчик в дыму папирос.
Хоть и сад небольшой, подмосковная дача,
дом с мансардой, колодец, теплица, сарай,
там и детство прошло, там и юность, а значит,
это был или есть мой потерянный Рай.
Дом соседям продали, а сад потрепали,
но я вижу, когда прохожу вдалеке,
кроны яблонь больных, желтизну на металле
подоконника, мальчика в светлом окне.
* * *
Если мне особенно светло,
я включаю радиоприёмник,
выпиваю водки полкило
и плыву, держась за подоконник.
Мне навстречу яблоневый сад,
облака вчерашние навстречу,
красно-апельсиновый закат,
прошлое, забытое навечно.
Прошлое, забытое вполне,
но напоминает девяностых
хитпарад на радиоволне
мне о счастье, сшитом не по росту.
Было счастье мне не по годам,
было счастье сделано из хлопка,
было счастье с лейблами, и там
был Титов, Аленичев, Онопко.
Счастьем было видеть, как Спартак
победил красиво в Амстердаме,
но продул в Италии, и так
это счастье выдохлось с годами.
Было счастьем выучиться там,
где отец учился, что понятно,
все идут по чьим-нибудь стопам
и не возвращаются обратно.
Было счастьем бросить все дела
и уехать в поезде осеннем
из того домашнего тепла,
что дарила жизнь по воскресеньям.
В будни было тоже хорошо,
жареную кушали картошку,
пили чай из блюдечек с большой
булкой с маслом, сидя у окошка.
И смотрели грустное кино,
потому что не было другого,
то есть было, только всё равно
из него не помню я ни слова.