Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2022
1.Кому вы наследуете? (В широком смысле слова и в литературе «всех времен и народов»)
Некий автоматизм ответа, тут, кажется, предполагается, все помнят и папу с мамой, и дедушку с бабушкой. Но традиционная форма ответа в виде списка названий и имен мне не кажется осмысленной. Потому что не дает ответа на естественные вопрос: а почему и как? Попробую сначала объяснить механику и правила, если хотите, пусть будет, этой литературной генетики, как я их вижу, ну, а потом, как уж заведено, и список предъявлю. И думаю, он покажется естественным.
Так вот, я думаю, что в той культурной традиции, к которой мы принадлежим, а это, несомненно, европейская, есть три спиральки ДНК, закрученные не то чтобы в противоход, но совершенно определенно каждая своим особенным, не сходным с иными прочими макаром. Я вижу, условно говоря, античное макраме, христианское и дикарское, ну или пусть называется политкорректнее — языческое или пантеистское. В античной традиции важно сохранение непрерывной историко-культурной связи, значения кодов и символов, практик и образов, нужно быть необыкновенно образованным и развитым индивидуумом, чтобы подхватить и влиться. Для христианской важно прежде всего спасение, а значит, самоотречение, подвиг, твердость духа и т.д. — багаж труда и знаний не обязателен, только вера, а это доступно уже кругу людей пошире, да всем и каждому, чрезвычайно демократичное переплетение нитей. Ну, и последнее, казалось бы, совсем уже простое, но из-за этой простоты как раз неуважаемое, презираемое, маргинальное — та самая дикая вязь. Язычество, пантеизм, с его глубоким отвращением к большим идеям и многослойным связям, рассудочности и концептуальности, кормящийся исключительно и только эмоциями. Живым человеческим опытом, и все. Вот это и есть мое плетение. И плетение Пушкина. Он, на самом деле, наш главный дикарь. Человек, который был способен восемь, кажется, лет писать роман, что для любого, не дикого, а завинченного антично или по-христиански, просто книга ни о чем, изящный пустячок в стихах, а для нас, которые с иной резьбой, и образец, и путеводная звезда. Идеальное соединение чувства и стиля. Величья всего сущего. Ее гармонии.
Но Пушкин ведь не один такой у нас, не мудрствующий лукаво, а вечно парящий, живущий, он просто совершенен и абсолютно целен. Он весь из мяса и крови. Но очень много мяса, и самого дикого, настоящего, и в Гоголе, и в Бунине, и в Мандельштаме, и в Ильфе с Петровым, и в молодом Василии Аксёнове. Ну, и конечно, в Варламе Тихоновиче Шаламове. В любом по-настоящему большом писателе и даже… даже в Марселе Прусте, зануде, вечно перебирающем и сортирующем мелочь за лимонадной стойкой, но однажды сумевшем сказать устами своего героя: «Увы! Я-то знал, что я совсем не такой, что любая, самая высокая мысль оставляет меня холодным, что я счастлив, когда я просто брожу, счастлив, если у меня хорошее самочувствие; я-то знал… как легко было бы мне ни о чем не думать»1 . Конечно, очевидно, не думать… просто танцевать. Ведь танец — нечто предельно уже близкое к идеальному способу выражения человеческой души. И, вообще, музыка, которая, с точки зрения любого дикаря, как способ передачи и воплощения невыразимого, но главного в судьбе и жизни, безусловно важнее и значимее любого произвольно взятого тургенева или достоевского.
2.Узнаёте ли вы в ком-то из молодых писателей — своих и своего поколения читателей, будь то «наследники» или оппоненты?
Нет. И я не зря уже упоминал и маргинальность, и презираемость как нас самих, так и нашего «наследства». «Онегин» — ха-ха. «Записки сумасшедшего» — ну-ну. «Маруссийский колосс», «В дороге» — фи и фи! Мы, дикие, как-то выпали из текущего литературного процесса, натурально сброшены с корабля современности. Сама дикость больше не в цене, не часть ЗОЖ передового человека с атавистическими навыками чтения эпохи эмпатии и телепатии. И нет в этом ничего удивительного, эпохой, обществом востребованы не «острота восприятия» и, соответственно «умение чувствовать и называть», а в точности наоборот — «глубина отключения». Вся эта в наше время потоками воспроизводимая широкими писательскими массами и поглощаемая столь же широкими читательскими параллельная реальность, нереальность и просто фантастика, историческая и неисторическая беллетристика, ну, и, конечно, детективы, агенты, сыщики, пилоты, космонавты и агенты влияния, пересочинение пересочиненного, — все это надежный способ выпасть из реальности. Забыться и не жить. Какой уж тут Керуак, Шаламов? Не катит даже «Москва-Петушки». Конец ломающий весь кайф. Нет. Все это на обочине времени и общества. Молох эпохи — Стругацкие. Стругацкие и еще раз Стругацкие. Два брата — и тотем вам сразу, и табу. Бумага, бумага и еще раз бумага. Вещество без крови. Наверное, поэтому молчат или просто повторяются Игорь Клех и Анатолий Гаврилов. Гениальные люди. И никакой прозы не пишет Сергей Гандлевский. А ведь была вполне себе настоящей, и дикой. Ну, то есть живой. Абсолютно. Из мяса, из опыта, из чувств. Нет, наше поколение — смешное и ненужное, как заброшенный атомный бункер времен Хрущёва или Брежнева. Все есть для жизни. А на фига?
3.Литература ваших сверстников: что вас объединяет и отличает от других и для вас важно, чтобы сохранилось в будущем?
Да все сохранится. Вопрос не в этом, на самом деле, окажется ли нужным подлинное, вот, что интересно. Или всех победят Майкл Джексон и Алла Пугачёва? Генная инженерия и мезотерапия, пилинг и контурная пластика. На этот вопрос у меня ответа нет. Да, я его и не ищу. Ну, то есть черт с ней, с литрой, если только останется музыка. А она останется. И это совершенно определенно. Пока вообще жив человек.
___________________________________
1. Марсель Пруст. Под сенью девушек в цвету. / Пер. А.Фёдорова. — М.: AST Publishers, 2017.