Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 6, 2022
Курганов Алексей Николаевич — прозаик, образование высшее медицинское. Автор книги рассказов «Земляки» (2013). Живёт в г. Коломна (Московская область). В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Саша, толстенький розовощёкий мальчик восьми с небольшим лет, ученик второго класса обычной средней школы номер два, открыл подъездную дверь и вышел на улицу. На улице было тихо, относительно пустынно, относительно прохладно и по-утреннему солнечно. На лавочке, справа от двери, сидел Сашин знакомый по имени Юраша. Юраша регулярно употреблял наркотики, и сейчас его лицо выражало одновременно и душевные, и физические страдания.
— Здравствуйте, Юраша, — вежливо поздоровался Саша.
Володя, прекратив раскачиваться и непонятно мычать, медленно поднял на него тоскливый взгляд.
— Скока время? — спросил он обессиленным хриплым голосом.
— Девять часов, — ответил Саша.
— Щас сдохну, — пообещал Юраша и, закрыв глаза, откинулся на спинку скамейки.
— До свидания, — так же вежливо попрощался Саша и пошёл к песочнице, около которой сидела и сыто жмурилась всегда беременная маленькими котятками кошка Мыра. Мыра приветливо посмотрела на Сашу, перевела взгляд на опять начавшего раскачиваться и мычать Юраша, сладко зевнула и потянулась всем своим толстым, с котятками, телом.
— Здравствуй, Мыра, — поздоровался Саша и, присев, щекотно почесал кошку между ушами. Мыра мурлыкнула: и тебе, Сашок, не кашлять.
— Я тебе рыбу принёс. Жареную.
— Это хорошо, — сказала Мыра и, прищурившись, многозначительно посмотрела на карман Сашиной куртки.
Он вынул оттуда полиэтиленовый пакет и, развернув, положил перед ней.
— Вот. Приятного аппетита.
— И тебе того же, и чтобы каждый раз много раз.
От расположенной рядом с домом фруктово-овощной палатки, которую все почему-то называли сеткой или обезьянником, послышались знакомые визгливые крики. Это палаточный продавец Ахмед ругался с покупательницей, которая успела вовремя заметить, что Ахмед пытается её обмануть.
— На целых десять рублей! — возмущённо размахивала толстыми руками тётка, обращаясь за неимением слушателей к внимательно смотрящим в её сторону Саше и Мыре. — Понаехали тут со своих кишлаков и безобразничают! Я в торгинспекцию позвоню! Они у тебя лицензию-то моментом отберут!
— Зачем инспекция? — Делал в ответ испуганные глаза Ахмед. — Не нада инспекция! Вах, женщина, чуть-чуть виноват! Чуть-чуть гирька не туда-сюда! Не нада инспекция, лучше сразу руби мне голова! Восемь братьев и сестёр. Все кушать хотят, дома работа нету, здесь работа! Пожалей, красавица!
— Жулик, — довольно сказала тётка (Саша понял: ей понравилось, что Ахмед обозвал её красавицей. Её, наверно, больше никто так не обзывал). — Ладно, взвесь мне ещё вон того винограду. И смотри! — И показала ему жирный кулак.
Ахмед, притворно испугавшись, закрыл глаза.
— Здравствуйте, Ахмед, — поздоровался Саша, когда тётка отошла от палатки.
— Здравствуйте, Саша, — наклонил голову Ахмед и протянул ему небольшое румяное яблоко.
— Спасибо, — поблагодарил Саша и, прижимая к груди левой рукой Мыру, правой взял предложенный фрукт.
— И тебе рахмат, — ещё раз поклонился Ахмед. Ему нужно было постоянно всем кланяться, потому что он жил в их городе, как сказала однажды мама, на каких-то птичьих правах. — Как вы, Саша, поживаете?
— Культурно, — подумав, ответил Саша. — Я сейчас гуляю, а потом пойду уроки учить. Вы, наверно, тоже, когда учились, уроки учили?
— Какой у нас в кишлак уроки? — горестно вздохнул Ахмед. — У нас — овцы. Много овец. Когда их считаешь — вот и вся арифметика.
— Овцы — это хорошо, — кивнул Саша. — Это животный мир. Мы про него тоже в школе проходим. До свидания.
На площади перед гастрономом стояла толпа пожилых и не очень, но всё равно взрослых людей. Толпа ходила из стороны в сторону, грызла семечки и кушала мороженое, а также слушала выступавших, которые по очереди подходили к микрофону, стоявшему на возвышении памятника низвергнутому вождю. Выступавшие кричали в микрофон «долой» и «продажный режим», и вообще выражали своё, как говорил дядя-ведущий по телевизору, глубоко негативное мнение. Саша знал, что эти люди у микрофона — политические, и от них нужно на всякий случай держаться подальше. Так ему говорил дедушка, а вот почему подальше и на случай — не объяснял. Он, наверно, думал, что Саша и так поймёт, без объяснений.
Тем не менее Саша, прижимая к груди меланхоличную Мыру, подошёл ближе. У микрофона в это время появился его сосед по подъезду и вообще знакомый, товарищ Павел Герасимович Кокосов. Саша однажды слышал, как папа рассказывал маме, что товарищ Кокосов в своё время был очень ответственным сотрудником городской администрации, но в один из ответственных моментов не успел к разделу какого-то пирога, и поэтому вынужден был из администрации уйти с каким-то скандалом и стать каким-то воинствующим оппозиционером. А какой пирог был, спросил тогда Саша. Яблочный или сливочный? Папа на этот его, казалось бы, совершенно невинный вопрос почему-то горестно вздохнул и, погладив Сашу по голове, ответил, что нет, не яблочный. Медовый на хрену. И вообще, чего ты здесь подслушиваешь взрослые разговоры? Иди лучше уроки делай!
Товарищ Кокосов тем временем раскрыл перед микрофоном свой решительный рот, словно собирался этот самый микрофон или откусить, или прокусить, и сразу же начал грозить непонятно кому, что «не позволим!» и «история рассудит». Так Павел Герасимович кричал минут пять, потом вытер носовым платком вспотевший лоб и увидел Сашу с Мырой. Саша на его взгляд вежливо кивнул. Мыра опять зевнула. Она, наверное, не выспалась.
— И мы никогда не поверим продажным политиканам и ворам-коррупцио-нерам! — победно пообещал товарищ Кокосов и вытянул руку в направлении Саши и Мыры. — И молодёжь разделяет наши убеждения!
Толпа, оставив на время семечки и мороженое, посмотрела на Сашу и Мыру, одобрительно загудела и захлопала в ладони. Какой-то улыбающийся, сморщенный старичок в красной бейсболке с синей надписью «Газпром» протянул Саше красный бумажный флажок на бумажной палочке.
— Спасибо, — сказал Саша.
Мыра на всякий случай понюхала флажок (вдруг съедобный), после чего презрительно фыркнула.
— Я, можно сказать, потомственный шахтёр! — опять закричал товарищ Кокосов и зачем-то положил на свою голову непонятно откуда взявшуюся у него строительную каску. Каска товарищу Кокосову была мала в размере окружности головы, и ему пришлось придерживать её рукой. — Я, можно сказать, всю жизнь в забое!
— Оно и видно! — крикнул кто-то из толпы. — С такой-то мордой!
Толпа весело-ехидно засмеялась. Товарищ Кокосов покраснел, набычился и почему-то с ненавистью посмотрел на стоявшего перед постаментом молодого плешивого человека, который застенчиво улыбался непонятно чему и совершенно ничего не кричал.
— А шахтёр, он как ребёнок: его всякий обидеть может! — продолжил товарищ Кокосов и почесал правый кулак.
Каска, воспользовавшись моментом, свалилась с головы и, громко стукаясь об асфальт, закатилась под какой-то здоровенный чёрный ящик. Товарищ Кокосов покраснел ещё больше. Толпа засмеялась ещё сильнее. Можно сказать — заржала, а это некультурно — ржать. Так говорили бабушка и мама с папой. Дедушка так не говорил, потому что он был, хотя и культурный, но не совсем как положено. Саша пожал плечами и, не отпуская Мыру, пошёл назад.
Справа и чуть в стороне от митингующих, там, где проспект имени Октябрьской Революции соединялся с улицей Николая Романова, бывшей третьего Интернационала, прямо на рельсах сидели четверо мужиков и пили из тёмно-коричневых бутылок пиво «Жигулёвское», семнадцать рублей пятьдесят копеек — одна бутылка. На мужиках были надеты рабочие куртки ярко-апельсинового цвета. Саша понял, что они ремонтируют здешние трамвайные пути, и у них, наверное, очередной рабочий перерыв. Потому что именно сейчас они ничего не ремонтировали, а оживлённо спорили о какой-то колбасе, которая продавалась в загадочном тринадцатом номере.
— А я вам, дундукам, ещё раз говорю: нету в ней никакой сои! — горячился молодой черноволосый мужчина в очень красивых очках в блестящей металлической оправе. Он, наверное, учёный, если носит такие очки, уважительно подумал Саша и вопросительно посмотрел на Мыру. Ага, усмехнулась Мыра, учёный. Учёней не бывает. Видала я таких академиков. Они только и умеют, что по-учёному камнями кидаться в разных беззащитных животных.
— Да мне Люська сама сказала, что нету! — кипятился «учёный», — А она не какая-нибудь, а замдиректора!
— Значит, сои там нет, мяса тоже нет. Ничего нет, — спокойно сказал толстый усатый мужик, что сидел справа от «учёного». — Одна химия. От которой синяя.
Похоже, он сказал какую-то неприличность, потому что ремонтные мужики громко и некультурно заржали. «Учёный» шмыгнул носом и сплюнул.
— Здравствуйте, — сказал Саша.
Мыра прищурила глаза. Работяги посмотрели на него и Мыру и вяло кивнули.
— Здоров! — И ближайший к нему ремонтник дружески протянул Саше руку. У ремонтника были широкая грудь, маленькая голова, усы и родинка на щеке. — Пиво будешь? — И кивнул на Мыру. — Это у тебя кто? Обезьяна?
— Это Мыра, — пояснил Саша. — Кошка такая.
— А я так и подумал, что обезьяна! — расплылся в улыбке мужик и весело засмеялся, показывая железные зубы. Мыра посмотрела на него презрительно и высунула язык.
— И сколько нам лет? — продолжал спрашивать железнозубый. Ему было скучно, и он не хотел говорить про колбасу.
— Восемь, — ответил Саша. — С половиной. Почти.
— В школу ходишь?
— Хожу. Во второй класс.
— А сейчас чего? Прогуливаешь?
— Нет. Я во вторую.
— А живёшь где? — не унимался мужик.
Может, у него тоже был такой сын, вот поэтому он и интересовался. А может, в свободное от работы время он воровал по квартирам и сейчас спрашивал его, Сашу, на предмет своего послерабочего увлечения.
— Пиво будешь?
— Нет, — сказал Саша.
Он ещё раз посмотрел на железнозубого и решил, что тот вряд ли лазает по чужим квартирам. Лазают те, кого показывают в криминальной хронике по телевизору, а этот на них совершенно не похож.
— А живу я вон в том доме, — и Саша кивнул на дом, выглядывающий углом из-за сквера перед площадью. — В третьем подъезде. Квартира номер шестьдесят четыре.
— Ты всем-то не рассказывай! — строго предупредил мужик и поставил бутылку на землю. — А то нарвёшься на какого-нибудь урку… в кожаной тужурке. Придёт и обчистит. Как два пальца об асфальт. Может, махнёшь пивка-то?
— Спасибо, — вежливо отказался Саша. — А вы трамвай, что ли, ремонтируете?
— Путя, — поправил его мужик. — Рельса лопнула. Коррозия металла.
— И когда отремонтируете?
— А кто его знает. — Мужик равнодушно пожал плечами. — Нам главное, чтобы счётчик щёлкал и зарплата шла. А ремонтировать можно хоть до самого до заговенья. Нам лично не к спеху.
— А если кто торопится? — спросил Саша. Сам он никуда не торопился, а спрашивал просто из чистого интереса.
— А кому невтерпёж, пусть на такси ездиит! — ничуть не смутился мужик и поднял вверх указательный палец. — Спешка нужна только когда? — неожиданно спросил он Сашу.
Саша пожал плечами.
— Когда трамвай сломается…
— Неправильный ответ! — довольно сказал мужик. — Спешка нужна только при ловле блох! И чему вас, пионеров, в школе учат?
— До свидания, — сказал Саша.
Мыра мурлыкнула.
— Ну, бывай! — И мужик протянул ему руку. — Ты заходи! Пивка попьём, о жизни нашей скорбной покалякаем! Мы здесь, похоже, надолго!
Саша кивнул: ладно, зайду. И пошёл ближе к дому.
На повороте, у помойки он встретил тётю Жанну. Тётя Жанна была красивой, всегда весёлой и, как говорила мама, аморальной женщиной, потому что работала проституткой. Сейчас она шла по асфальтовой дорожке, легкомысленно размахивала полиэтиленовой сумкой и непонятно чему улыбалась.
— Здравствуйте, тётя проститутка Жанна, — вежливо поздоровался Саша. Тётя Жанна остановилась, посмотрела на Сашу, открыла было рот… Потом вздохнула, сказала неизвестно кому: «Уже и ребёнка научили, сволочи…» — и протянула Саше конфетку в ярком фантике и с написанными на нём иностранными буквами. После чего потрепала его по голове и пошла дальше, красиво покачивая из стороны в сторону верхними задними частями ног. Саше это её покачивание очень нравилось. Он даже пытался дома перед зеркалом повторить эти её волнующие движения, но у него не хватало поворота головы, что бы наблюдать себя сзади. Когда же он поворачивался к зеркалу лицом, то зад в это же самое время непроизвольно поворачивался боком, что сразу же мешало наблюдать. А без полноценного наблюдения было неинтересно и вообще непонятно, получается у него или нет.
У подъезда всё в той же унылой позе сидел наркоман Юраша. На его бледном лбу блестели крупные капли пота, которые он даже не вытирал.
— Здравствуйте, Юраша, — сказал Саша и опустил на землю Мыру.
— Козёл обдолбанный, — презрительно фыркнула Мыра. — Вот он, настоящий пример для современной молодёжи. И зачем только таких на улицу выпускают?
И на всякий случай отошла подальше к песочнице.
Юраша, прекратив раскачиваться и непонятно мычать, поднял на Сашу тоскливый взгляд.
— Скока время? — спросил он всё тем же хриплым голосом.
— Не знаю, — пожал плечами Саша. — Наверно, уже десять часов.
— Щас сдохну, — пообещал Юраша и, обессиленно закрыв глаза, откинулся на спинку скамейки.
— До свидания, — вежливо попрощался Саша и пошёл домой.
Оказавшись в квартире, он первым делом вымыл руки, потом вместе с бабушкой сделал уроки по арифметике, нарисовал в альбоме для урока рисования кошку Мыру и, высунув от усердия свой большой розовый, похожий на кусок колбасы по сто двадцать рублей за килограмм язык, красиво написал сверху красным фломастером: «Эта кожка мыра». После чего подумал и дописал уже зелёным фломастером, чтобы было красиво и всем понятно, слово «жывотныя». Потом посмотрел мультяшку про Тома и Джерри, потом пообедал супом, яичницей с двумя кусками хлеба и компотом из бабушкисадовых сушёных яблок, которые — и яблоки, и сад — папа называл очень неприличным словом. Потом надел школьную форму и пошёл в школу овладевать знаниями. Жизнь продолжала оставаться прекрасной и удивительной.