Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2022
Алекс Тарн — поэт, прозаик. Родился в 1955 году. Жил в Ленинграде, откуда репатриировался в 1989-м. Автор нескольких книг. Стихи и проза печатались в журналах «Октябрь», «Интерпоэзия», «Иерусалимский журнал». Живёт в поселении Бейт-Арье (Самария).
Предыдущая публикация в «ДН» — 2021, № 1.
В ту неспокойную интифадную осень моя резервистская служба проходила за баранкой патрульного автомобиля. Мы колесили по горным дорогам Самарии и, в числе прочего, сопровождали школьные и рейсовые автобусы. Предполагалось, что арабских стрелков и камнеметателей должно устрашить присутствие армейского джипа, болтающегося за автобусным бампером, подобно консервной банке у кошки на хвосте. При этом банка наверняка развивала куда большую скорость, чем та, на какую были способны вдрызг раздолбанные джипы-«шестёрки». Вечно опаздывающие водители автобусов материли нас, не стесняясь детей, и всё время норовили улизнуть, во избежание чего командир патруля подсаживал к ним в салон бойца, и тот сдерживал мятежного шоферюгу ответными матюгами — к пущему восторгу школьников.
Патрульные «шестёрки» проходили техосмотр еженедельно, и тем не менее то и дело ломались. Ещё бы — лентой их километража можно было забинтовать вселенную не просто вдоль и поперёк, а так, что и звёзд не будет видно. Как-то раз соседняя рота и вовсе обезлошадела, и нам пришлось, подменяя товарищей, заехать далеко за пределы своего сектора. А затем, когда сопровождённый до безопасной зоны автобус, радостно взбрыкнув, устремился в сторону побережья и мы совсем уже было повернули назад, на связь вышла одна из наиболее вредных офицеров-оперативниц.
— Если вы уже там… — лениво протянула она и замолчала, по-садистски наслаждаясь моментом.
Пожалуй, нет в армии ничего паршивей подобного вступления. Если ты уже там… поди туда, принеси то, разгрузи это, подмени заболевшего, забери выздоровевшего, постой на воротах, захвати ящики со снабжением, дождись дождичка в четверг, дострой Великую китайскую стену… да мало ли чего может изобрести воображение заскучавшего оперативного офицера! Главное при этом, что все твои первоначальные планы на законный отдых по завершении смены немедленно разлетаются в прах. Если ты уже там… чёрт бы побрал эту мерзкую фразу!
— Сигаль, наше дежурство кончается через двадцать минут… — взмолился командир.
— Отставить болтовню! — оборвала его оперативница. — Если ты уже там, дождись 466-го автобуса. Это по дороге в твой сектор. Как понял?
— Понял! — рявкнул сержант, хотя хотел бы ответить совсем-совсем иначе.
— Конец связи… — нежно пропела штабная зараза и отключилась.
Мы, то есть я, сержант и два бойца-первогодка на задних скамьях, немного помолчали, думая каждый о своём, печальном. Наконец командир вздохнул и похлопал меня по плечу.
— Заезжай внутрь, водилус. Будем ждать.
Водилус. Так солдаты-срочники называли нас, пожилых резервистов, которых армия сажала за руль, потому что резонно не доверяла шоферить девятнадцатилетним сорванцам. Джип-развалюха в их руках и в самом деле был настоящим орудием убийства — куда более опасным, чем полностью снаряженная штурмовая винтовка М-16.
Я посигналил сторожу в будке, чтобы открыл ворота, и мы въехали в незнакомое поселение.
— Поставь колёса вон там, в сторонке, — сказал сержант. — Пойдём попьём кофейку.
Нет и не может быть в Стране такой сторожевой будки, где не нашлось бы чайника, стаканов и банок с чёрным кофе, сахаром и чайными пакетиками. Я припарковался на подходящем месте; тут-то он и подошёл к нам, этот старикан. Подошёл, заглянул в захламлённый коробок джипа и спросил:
— Менахем, ты тут?
— Какой ещё Менахем? — с досадой ответил сержант, снимая надоевшую каску. — Нет тут никакого Менахема, дед. Вот, смотри: меня зовут Омер, а этих двух сосунков — Став и Нафтуль. Есть, правда, ещё водилус. Водилус, ты не Менахем?
— Нет, не Менахем, — отказался я. — Меня зовут…
— Короче, нету, — не дослушав, констатировал командир. — Йалла, ребята, вперёд…
Ребята с грохотом вывалились из джипа. Сторож, довольный возможностью почесать языком, уже призывно махал им из будки. Я заглушил мотор и тоже стал собираться.
— Значит, нету, — разочарованно повторил старик.
— А должен быть?
Он пожал угловатыми плечами — очень высокий жилистый человек с чересчур длинными даже для его роста ручищами и давно не стриженными седыми космами, то и дело падающими на лицо.
— Вообще-то да, — сказал он, откидывая волосы назад и приглаживая их большой узловатой пятернёй. — Менахем — это мой сын. Он у меня в армии, в десантной бригаде.
— Тогда ты не там ищешь, — возразил я. — Десантники сейчас вроде бы дежурят в Газе. А эти мальчишки из сапёров.
Старик кивнул.
— Да, я знаю. Но армия, браток, это ведь такое дело: никогда не знаешь, куда тебя закинет. Бывает, что вся бригада в Негеве, а ты на Голанах. Или наоборот. Ведь бывает?
— Бывает, — легко согласился я. — В ЦАХАЛе чего только не бывает. И всё равно странно. Ты что же — в каждую армейскую машину заглядываешь? Это ж какое должно быть совпадение, чтобы там вдруг оказался твой сын. Сам подумай.
— Совпадения, совпадения… — он помотал головой, и волосы немедленно хлынули вниз, на лоб и глаза. — Знал бы ты, какие совпадения случаются, браток. Вот, к примеру, у нас в ишуве… Хочешь, расскажу?
Я с сомнением посмотрел в сторону будки. В принципе, туда не больно-то и хотелось. Кофе у сторожей редко бывает хорошим. Мы уселись рядышком на высокий край тротуара, и старик достал сигареты.
— Будешь?
— Бросил.
— А я закурю…
Он щёлкнул зажигалкой.
— Так вот… В то время наш ишув был ещё совсем маленьким — меньше ста семей, не то что сейчас. Сейчас-то на каждом шагу незнакомые лица попадаются, а тогда — нет. Тогда все друг друга знали по именам, близко. И вот тебе первое совпадение: было у нас целых четыре семьи с фамилией Шамир, а у них — два парня-ровесника, полные тёзки. Представь: два Ави Шамира, полные тёзки, одного года рождения, и при этом никакие не родственники.
— Ну, это не Бог весть какое совпадение, — усмехфнулся я. — Ави Шамиров у нас, считай, четверть Страны. И ещё треть — Ави Коэны.
— Верно, — согласился старик. — Но это только начало, слушай дальше. Секретарём нашего ишува был тогда Ноам Даян…
— Кстати, Даянов тоже выше крыши, — заметил я. — Какой-то у вас образцово-показательный ишув.
Он серьёзно кивнул:
— И снова ты прав. Хотя правильней было бы сказать: образцово-обычный. Таких в Стране десятки. Типичное место, типичные люди, типичные совпадения…
— Э, нет, до типичных совпадений мы ещё не дошли, — шутливо напомнил я. — Два Ави Шамира не в счёт.
— Когда началась Ливанская война, они оба были в армии, — продолжил старикан. — Один вертолётчиком, другой в пехоте. И вот, представь: как-то рано поутру стучат в дверь нашего секретаря Ноама Даяна люди в армейской форме — из тех, которые приносят самые горькие вести на свете. А у Ноама тоже сын на фронте, и потому жена его Сильви в полуобмороке уже от одного этого стука. Ноам идёт открывать, и по дороге от спальни к входной двери седеет на треть головы.
«Ради Бога, извините, — говорит ему стоящий на пороге офицер. — Хочу сразу сказать, что мы не к вам. У вас всё в порядке».
«Сильви, всё в порядке! — кричит Ноам жене. — Ничего не случилось!» — и только потом снова поворачивается к незваным гостям, чтобы задать им такого жару, какого не бывает даже на самом большом тайманском мангале в День независимости.
«Тогда какого хрена вы ломитесь сюда, сукины вы дети? — спрашивает он. — У вас что, доля в фирме, продающей краску для седых волос?»
«Извините, — уже намного твёрже отвечает ему офицер, — но вы ведь секретарь этого ишува? К кому мне ещё обратиться, если на домах тут нет номеров, а улицы вовсе без названий?»
Что, браток, было на тот момент чистой правдой. Три улицы? Ха! Эти худо-бедно асфальтированные дорожки мы и за улицы-то не считали. Да и дома различались только по именам хозяев: дом Лангера, дом Даяна, дом Питуси… Вся почта приходила в секретариат, забирали оттуда. Уверен, что и известие, которое принесли эти трое в армейской форме, они предпочли бы передать не напрямую, а через какой-нибудь фанерный ящик. Но ничего не поделаешь: подобные вещи у нас принято сообщать только лично, глаза в глаза.
«Мы ищем семью Шамиров, — говорит Ноаму горький этот вестник. — У них погиб сын, Ави Шамир».
«Боже мой, — говорит Ноам и садится на пороге. — Боже мой».
«Не могли бы вы указать нам правильный дом? — продолжает офицер, чей рабочий день только-только начался и включает в себя ещё несколько таких же визитов. — А ещё лучше проводить до двери…»
«Какой Ави Шамир? — спрашивает Ноам. — У нас их два».
Офицер оборачивается к одной из сопровождающих девиц, та достаёт из сумки картонную папку и принимается рыться в бумагах.
«Лейтенант, вертолётчик, — говорит она наконец. — Сгорел вместе с машиной во время эвакуации раненых. Прямое попадание ракетой».
И закрывает папку.
«Понятно, — говорит Ноам и поднимается на ноги. — Пойдёмте».
И они идут, и стучат в дверь, и там начинается то, что обычно начинается в таких случаях, — начинается, чтобы не закончиться уже никогда. У нас ведь принято, браток, расставаться поспешно, в тот же день. Мы не хороним своих святых в церквях и на площадях, как другие. Мы выносим их за черту наших городов, не обряжаем в костюмы, платья и золочёные гробы, не помещаем в могилу доспехи, оружие, слуг, коня и любимую собаку. Полотняный саван на голое тело, голая земля и голый камень сверху — только и всего. Почему же, несмотря на всё это, они остаются с нами навсегда? Поди пойми…
Похороны Ави Шамира состоялись в полдень. На них собрался весь ишув. Иначе и быть не могло — мы ведь жили одной большой семьёй. Наверно, поэтому так бросались в глаза незнакомые лица. Когда уже расходились, к Ноаму подошёл Амнон, отец погибшего.
«У меня к тебе просьба, — сказал он. — Поговори с теми двумя ребятами в форме. Есть какая-то путаница. Выясни, а то Хайя уже готова вбить себе в голову невесть что».
Мы с Ноамом перехватили этих двоих, когда те уже сидели в автомобиле.
«Ребята, в чём дело? — спросил Ноам. — У вас значки спецназа Генштаба и лента на венке с такой же эмблемой. Каким боком это относится к Ави, да будет его память благословенна?»
«Сейчас уже никаким, — ответил один из спецназовцев. — Шесть лет назад он проходил вместе с нами отбор в подразделение. Его тогда тоже отобрали, но он сам отказался из-за своего друга, который пошёл в другую бригаду. Мы узнали о его гибели ещё вчера по своим каналам. Разделяем ваше горе…»
Мы вернулись к Амнону Шамиру и его жене Хайе…
— Погоди-погоди… — остановил я старика. — Ты что, тоже во всём этом участвовал? Лично?
— Конечно! — удивлённо проговорил он. — Как я мог не участвовать? Во-первых, я уже сказал, что все тогда дружили со всеми. А во-вторых, я в тот день постоянно находился рядом с Ноамом Даяном. Помогал ему на добровольной основе. Секретарь ишува — непростая работёнка, особенно в такие моменты.
— И что было дальше?
— Дальше… Дальше мы вернулись к Амнону и Хайе.
«Это не он, — твёрдо сказала Хайя, когда мы передали слова спецназовцев. — Мой Ави никогда не проходил такого отбора. Он сразу пошёл в кандидаты на лётные курсы. Эти ребята привезли венок кому-то другому, и я даже знаю, кому. Они перепутали двух Ави Шамиров».
«Хани, не городи чепухи», — вздохнул Амнон Шамир.
«Замолчи! — закричала она. — Замолчи! Наш Ави жив! Я чувствую это сердцем. Это ты каменный, у тебя нет сердца! А у меня есть! И оно знает: Ави жив! Ты видел его мёртвым? Нет! И я не видела! В этой армии всё постоянно путают, скажешь, нет? Поехали в комендатуру! Сейчас же! Пусть исправляют ошибку!»
Мы не стали с ней спорить, да и кто бы стал? Мы просто сели в машину и отправились в город. Всю дорогу Хайя не умолкала, громко перечисляя многочисленные примеры бюрократической армейской путаницы — из своего личного опыта и из рассказов друзей и близких. Амнон молчал, и я чувствовал, что надежда потихоньку пробирается и в его душу.
В комендатуре было, как всегда, не протолкнуться, но нам не пришлось ждать в очереди. Дежурный сразу провёл нас в кабинет к самому коменданту.
«Пожалуйста, садитесь, — сказал тот. — Что будете пить? Кофе? Чай?»
Хайя осталась стоять.
«Нам не нужен твой сраный чай! — прокричала она. — Исправляйте ошибку! Как можно быть такими тупыми идиотами?! Спутать двух разных детей с одним именем и из одного ишува! Вы о матерях подумали?!»
Весь этот последний час Хайя Шамир только кричала, как будто хотела заглушить другие, тихие неумолчные голоса: голос логики, голос разума, голос правды. А может, она надеялась докричаться до… сам понимаешь, кого.
Комендант терпеливо дождался тишины.
«Дорогая госпожа, — очень мягко проговорил он. — Видит Бог, я был бы счастлив узнать, что действительно произошла ошибка. Но ошибки нет. Мы не позволили вам увидеть тело, потому что… гм… там было очень много огня, и… как бы это сформулировать… визуальное опознание того, что уцелело, стало совершенно невозможным. Но у нас есть специальные методы, и они не оставляют места для малейшего сомнения. Вы только что похоронили своего сына лейтенанта Авраама Шамира, да будет его память благословенна, — его и никого иного».
Хайя Шамир молчала. Молчал и её муж Амнон, пытаясь заново привыкнуть к тому, что недоступно привыканию. Так, молча, они и вышли из кабинета, а Ноам задержался на минутку, чтобы задать резонный вопрос насчёт ребят с венком от спецназа. Уж с этим-то, как ни крути, в самом деле были какие-то непонятки…
Комендант вздохнул и посмотрел на часы.
«Я не должен этого говорить, — сказал он, — но, учитывая обстоятельства, откроюсь только тебе, как официальному лицу. Генштабовцы ошиблись похоронами, но их товарищ, старший сержант разведроты десанта Авраам Шамир действительно погиб. Такое вот совпадение. Под Сидоном целое отделение попало в ловушку, в заминированный дом. Собственно, вертолёт первого Ави Шамира, да будет его память благословенна, и был сбит во время попытки эвакуации раненых и погибших. Тебе следует поспешить вернуться домой, потому что извещение об этом вот-вот принесут в семью второго Ави…»
Обратный путь мы проделали в полной тишине. Ноам Даян был очень бледен и немногим отличался от родителей только что похороненного лейтенанта. Высадив Амнона и Хайю возле их калитки, мы продолжили путь к Ноаму. Его жены Сильви не было дома; по словам соседки, она повела людей в армейской форме показывать, где живут Зеев и Жаннет Шамир, родители второго Ави.
Его похороны состоялись тем же вечером — едва успели до темноты. Ноам Даян упорно молчал и даже не смог произнести надгробной речи, как подобало бы секретарю. Зато Сильви не отходила от Жаннет Шамир. Погибшего опять не показали родственникам — по тем же причинам, что и в прошлый раз, и это снова стало пищей для безумных надежд. Правда, теперь их выражала не Жаннет, мать погибшего мальчика, а её подруга Сильви, жена секретаря Ноама Даяна.
«Погоди отчаиваться, — твердила она на ухо подруге. — Тут наверняка ошибка. Таких совпадений не бывает. Сама знаешь: в армии всегда балаган. Штабные джобники-бюрократы только и умеют, что курить и трепаться, а когда надо, не могут найти собственных рук. Из Сидона передали, что погиб Ави Шамир, а штабы у ВВС и пехоты разные, вот и потекла одна речка по двум рукавам…»
Жаннет молча кивала, глядя в одну точку; по-моему, она не разбирала ни слова.
«Подумай сама, — настаивала Сильви, — твой Ави и мой Мени были неразлучны с младшей группы детского сада. Всегда в одном классе, в одной группе, в одном взводе. Если что случалось с одним, то и с другим тоже. Они даже болели синхронно. Значит, быть такого не может, чтобы тебе принесли то, чего не принесли мне. А мне не принесли. Тут наверняка ошибка…»
«Тебе не принесли, — тускло повторяла Жаннет. — Тебе не принесли, а мне принесли…»
«Вот именно! — с энтузиазмом восклицала Сильви. — Погоди отчаиваться! Таких совпадений не бывает!»
Когда совсем стемнело, пришёл другой наш сосед — Моше Лангер, и отвёл в сторонку Сильви и Ноама.
«Ребята, — сказал он, — мне только что позвонили из комендатуры…»
«Я так и знала! — воскликнула Сильви. — Ошибка!»
«Они просили сообщить вам немедленно, — глядя в землю, продолжил Лангер. — Там вышла заминка: военный раввинат никак не давал подтверждения. Не давал, не давал, а информация просочилась, так что вот-вот уже будет в новостях. В комендатуре не хотят, чтобы вы услышали это по радио…»
«Услышали что?» — тихо спросил Ноам.
Это были первые слова, которые он произнес с того момента, как мы вышли от коменданта.
«Ваш Мени погиб, — с трудом выговорил Лангер. — Погиб под Сидоном вместе с Ави… и с другим Ави, да будет их память благословенна. Мне очень жаль».
— Вот так, — заключил старик и вытряхнул из пачки ещё одну сигарету. — А ты говоришь — совпадения… Бывают, браток, ещё как бывают…
Он поднялся, выпрямившись во весь свой немалый рост, закурил и, кивнув на прощанье, двинулся вверх по склону холма к светящимся невдалеке окнам крайних домов ишува. Я подобрал винтовку, чтобы присоединиться к товарищам, потому что негоже отрываться от коллектива. Ребята, усевшись на землю рядом с будкой, вдумчиво прихлёбывали кофе и рассуждали о шансах футбольной команды «Бейтар» на чемпионский титул. Пожилой сторож по-отечески ласково взирал на них из раскрытого дверного проёма.
— Налить и тебе, водилус? Сколько-сколько?
— Две кофе и ни одной сахара, — послушный ритуалу, отвечал я, хотя вовсе не собирался ничего пить.
Он радостно включил чайник.
— Ну что, выслушал про двух Шамиров?
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— А Ноам всем это рассказывает, вот уже двадцать лет. С тех самых пор, как у него крыша поехала.
Меня как током ударило.
— Ноам? Ты хочешь сказать, что он и есть тот самый Ноам Даян, ваш секретарь?
— Тот самый, — рассмеялся сторож. — Только он давно уже не секретарь. У нас теперь не секретариат, а местный совет. Выборы, со всеми делами, как в парламент. Такие зарубы случаются…
— Постой, — перебил его я. — Мне он сказал, что помогал Ноаму на общественных началах.
— На каких таких общественных началах… — сторож покачал головой. — Я ж говорю: крыша поехала. Как я понимаю, у него что-то типа раздвоения личности. Типа — что всё это случилось не с ним, а с каким-то другим Ноамом Даяном. Что сын погиб у того Ноама, а вот его Менахем жив-здоров и по-прежнему служит в разведроте десантной бригады. Типа — если могут быть два Ави Шамира, то почему бы не быть двум Ноамам Даянам? Такая вот хитрая логика — для тех, кто ищет логику у сумасшедших. А так-то он безвредный. Живёт в вагончике, работает садовником. Сильви с ним развелась, уехала в город. Женщины, они покрепче нас будут… О! Это ваш!
Жёлтая решётка ворот отъехала, пропуская автобус, который с рёвом пронёсся мимо, к домам ишува.
— Подъём! — скомандовал сержант. — Водилус, заводи! Нафтуль, ты жди здесь, сядешь к нему в салон. И пусть только попробует врубить больше шестидесяти…
Десять минут спустя наша старая «шестёрка» уже надрывалась на подъёме, тщетно стараясь не отставать от мерцающих впереди красных огоньков последнего на сегодня рейсового автобуса. Петляющее шоссе шло на восток, юг, юго-восток, в кромешную тьму самарийского нагорья, на чьей бугристой, курчавящейся масличными рощами шкуре тут и там мерцали сбившиеся в кучки светляки окон, фонарей, жилья. В моих ноздрях, перебивая дизельный выхлоп, стоял острый запах сухой и горькой земли. Запах земли оливок и змей, колючих кустов и бесплодных смоковниц, лис и виноградников, земли Шамиров и Даянов, Леви и Коэнов, солёной от их слёз, от их крови и пота. Запах земли, совпадающей с ними и со мной миллионами простых и неслыханных совпадений.
Сентябрь 2017,
Бейт-Арье