Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 5, 2022
Тренин Владимир Витальевич — инженер-геолог. Родился в 1977 году. Окончил КГПУ и аспирантуру при ИВПС КарНЦ РАН. Автор трёх книг. Рассказы печатались в журнале «Север». Живёт в Петрозаводске.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2021, № 7.
Мне явился филин. Я извинился, что убил его.
— Прости, — шепнул я.
Взлохмаченная, большая и недовольная птица взгромоздилась посредине стола, прыгнула на кастрюлю с тушёнкой, распушила крылья, укоризненно пялясь огромными оранжевыми глазами, ухнула в ответ и отвернулась. Внезапно я почувствовал жёсткий тычок в висок, открыл глаза. В табачном дыму утопали Кузя и Аксель, а где-то справа гудел дядя Коля.
Оказывается, я отключился и не заметил, как Купцов вытащил пистолет и приставил к моему уху. Разогретая в кармане сталь ёрзала по левой стороне головы.
— Достал, так стреляй, — тихо сказал я.
Мне было всё равно, я устал пить и ужасно хотел спать.
— Хватить дурить, Васька, покалечишь парня, — впечатал стакан в засаленную клеёнку буровой мастер Аксель Рутелев.
— Не ссыте, обойму снял, — буркнул Купцов.
Он водил стволом по моей щеке, касался мочки уха, ерошил волосы на затылке.
— Если не заряжен, зачем грозишь? — я оттолкнул его руку.
— Наглая пошла молодёжь, — засмеялся Купцов. — Что вы знаете о жизни… — реплика внезапно прервалась.
С резким чавкающим звуком, словно включили аудиодорожку ударов из индийских боевиков, ему в лоб влетела палка докторской колбасы, наш стратегический бутербродный запас, — сработала немецкая выучка дяди Коли Циммера. Твёрдой шофёрской рукой он направил снаряд точно в цель.
Купцов дёрнулся, взмахнул «макаровым», переделанным под газовые патроны, и нажал на спусковой крючок. Облако слезоточивой смеси ворвалось в избу.
— «Гибралтар — Лабрадор…» — гремело в колонке, выведенной из кабины ГАЗ-66 в кунг.
Скажите «кунг», а теперь попробуйте ещё раз, сильнее и громче, сожмите лёгкие, до самых маленьких альвеол, воздух устремится вверх и вырвет из связок это короткое сильное слово — «КУНГ». Слышишь его и вспоминаешь сны о родном ветре с узких скалистых заливов, представляешь времена, когда жизнь была короткой, сталь длинной, а обещание вождя что-то значило. Выйдите на гранитную скалу и крикните ледяным равнинам: К-у-у-нг! — правда, похоже на боевой клич викингов?
Счастливчики, ездившие на ЗиЛе или «шишиге» с закрытым кузовом, знают: кунг — обычный фургон, и эта лексема не из шведского или норвежского языка, а старая аббревиатура от слов «кузов универсальный нулевого габарита». Многие не слышали, но я, друживший со всеми водителями академического автохозяйства, входил в круг посвящённых и обладал секретным знанием.
В тот день в фургоне пахло водкой, овчиной, клюквой, солёным сигом, оленьей кровью и счастьем нового поля.
«Интересно, они догадываются, что наш кунг — это наследие прошлой, более развитой цивилизации, спроектированный замечательными людьми для великого будущего, освоения необжитых районов Земли, потом Марса и других небесных тел с силой тяжести, близкой к земной? А что мы здесь делаем: пьём, едем… и пьём, и едим, спим и пьём», — фантазировал я, вдыхая возбуждающе наэлектризованную хищную атмосферу, и глупо улыбался, крепко сжимая стакан, смотрел в лица товарищей.
Заметив мой потусторонний взгляд, подмигнул буровой мастер Аксель Рутелев.
«Аксель такой хороший, добрый».
— Лабрадор — Гибралтар, начинается пожар… Гибралтар… — пел Бутусов.
Рядом размахивал руками, причмокивал и хохотал главный гидрогеолог Василий Абрамович Купцов — идейный вдохновитель всего этого, самого лучшего в моей жизни сумасбродства.
«Абрамыч — классный мужик, как мне этого не хватало».
Когда я устраивался на работу в Академию наук, директор института привёл меня к Купцову на собеседование, объяснив вкратце, что коллектив возрастной, нужен молодой энергичный человек в лабораторию гидрохимии и гидрогеологии.
— Поступишь в аспирантуру. Тема перспективная: «Поиски и оценка ресурсов подземных вод в песчаных отложениях». Чистая питьевая вода везде нужна, защитишься, опыта наберёшься, поедешь работать в Индонезию, Африку или в Южную Америку, — директор любил глобальный размах.
— Пьёшь? — это был первый и последний вопрос на собеседовании с Купцовым.
— Не особо, по праздникам, — скромно сказал я.
— Если не пьёшь, не сработаемся.
— Я постараюсь оправдать доверие.
В первый рабочий месяц в Академии я не сидел в библиотеке, не осваивал новые компьютерные программы и даже не рассматривал варианты отелей в Буэнос-Айресе, — ведь нужно где-то остановиться молодому перспективному специалисту. Нет, я шинковал трубы в цехе завода «Красный Авангард», нарезал стальные макароны болгаркой на заданную длину, будущие наши разведочные скважины. Без перчаток, без защиты для лица, искры и окалина летели в глаза, кромсал и складировал в штабеля сотни метров труб. Странно, мне это нравилось, Василию Абрамовичу тоже. Так у него появился безотказный дешёвый работник. Я познакомился с буровыми мастерами Акселем и Кузей, выпил с водителями в автохозяйстве. Хорошие люди. Мы делали настоящее дело. Мужчины были старше меня как минимум на двадцать лет, и странно, хоть я был такой же член полевого отряда, они слушались меня и уважали. Пока я не говорил в сумерках: «Стоп, затыкай, нанюхались», — мы не заканчивали бурение. Многие шофера мне признавались, что не работали так тяжело за всю свою жизнь. Сейчас я понимаю, что, наверное, был строг, иногда смешно строг, и, может, они хихикали в сторонке надо мной, но мы работали. Я всегда брал в руки самое тяжёлое и кидал на плечи помпу в полцентнера или электростанцию, больше всех труб и штанг, больше всех ходок делал туда и обратно. Я тогда, воспитанный в старой традиции, не понимал, что инстинктивно всё делал правильно. Старики тянулись за мной, они видели во мне отблески справедливого и давно забытого.
— Лабрадор — Гибралтар, закрывается ангар, — «Какой ангар? — подумал я. — Песня ничего, а стихи — белиберда… да и ладно… хорошо же?»
— Есть большой остров в Канадском архипелаге, «Лабрадор» называется, — сквозь счастливый хмельной туман, музыку и гул двигателя я расслышал, как Купцов разъясняет мужикам текст песни.
— Чё это, никакой это не остров, а полуостров, — я внезапно вмешался, выныривая из полудрёмы. Обычно я не встревал в разговоры людей старше себя в два раза, но такого издевательства над географией стерпеть не мог.
— А ты откуда знаешь?
— Я всё знаю, это полуостров, — я упрямо продолжил стоять на своём. — Могу поспорить.
— На что? — усмехнулся уверенный в себе Купцов.
— На ящик пива!
Мужики одобрительно загудели.
— Гибралтар — Лабрадор, — Гибралтар…
В фургоне кроме богатой коллекции блатняка оказались две случайно забытые кассеты от прошлой экспедиции: первый альбом Земфиры и сборник песен из фильма «Брат 2». Я договорился с буровиками, чтобы всё по-честному: проиграет «Бутырка», потом треки из «Брата», «Лесоповал» сменялся «Ромашками» Земфиры. Для связи с кабиной к передней стенке кунга была прикручена кнопка дверного звонка. Один длинный сигнал означал экстренную остановку — на случай, если кому приспичит по нужде. Пожилой водитель из поволжских немцев Конрад Циммер, мы его звали «дядя Коля», не любил задержек на дороге, поэтому терпели до последнего, до «талого», как выражался бурмастер Антон Кузолайнен, а попросту Кузя.
Когда нам хотелось ещё раз послушать песню, подавали два коротких тренька: «динь, динь», и дядя Коля милостиво включал повтор, правда, не с первого раза, но ставил.
— А у меня сп-и-и-д, и значит, мы умрём! — громко подпевал башкирской девчонке Кузя, прыгая на ухабе, проявляя чудеса ловкости, разливал водку в стаканы, зажатые в крепких руках полевиков. Главный гидрогеолог Купцов, заглатывая одним глотком сто граммов, морщился, шлёпал толстыми губами, выдыхал:
— Молодёжь, что вы слушаете, вот раньше песни были, — но сам раскачивался в такт музыке.
Купцов с Кузей отметили недавно свои полста. Целая вечность для меня.
— Значит, Лабрадор это не остров? Как будешь доказывать? — спросил Купцов, уже не так уверенно.
— Докажу, атлас только найду. В ближайшем селе у школы тормознём, там и решим вопрос, — я протянул ладонь, чтобы заключить сделку.
— Замётано; Аксель, разбей!
Машина скатилась с горы. В окошке мелькнула табличка с названием посёлка: Клюквенный Наволок.
Я нажал на красную кнопку, выскочил из фургона и пересел в кабину, вкратце объяснил причину внезапной остановки недовольно ворчащему дяде Коле. Водитель уважал порядок, но узнав о возможности выпить халявного пивка, подобрел. Мужики в плюсе по-любому: проиграю я или выиграю — пенное для них будет.
Попросил шофёра притормозить рядом с подростком, волокущим бидон с водой, разузнать дорогу до школы. Меня уже научили старшие товарищи, спрашивать надо было обязательно у мужчин, потому как женщины терялись, объясняли путано и часто страдали географическим кретинизмом.
Румяный пацан, довольный, что поможет серьёзным людям на большой машине с прицепом, объяснил: мимо школы не проедем. Двухэтажное здание хорошо видно с дороги, тем более покрасили его летом в девчачий цвет. Действительно, через пятьсот метров, справа я увидел розовый корпус учебного заведения. Циммер припарковался во дворе.
В здании тишина, уроки закончились. Я прошёлся по первому этажу, встретил пожилую женщину с ведром и шваброй, спросил про кабинет географии, поднялся на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Стукнул в приоткрытую дверь.
— Проходите, — за учительским столом проверял тетради молодой мужчина, может, чуть старше меня, высокий лоб, русые волосы, серый пиджак.
— Вы географ?
— Да. Чем могу помочь?
— Извините за беспокойство, моя просьба немного странная. Такое дело… нужен атлас.
Я объяснил ситуацию, стараясь дышать небольшими порциями и в сторону. Несмотря на все мои усилия по фильтрации воздуха, класс скоро наполнился свежим водочным духом, но географ оказался понимающим, улыбнулся и подтвердил:
— Лабрадор, «терра ду лаврадор» — «земля батрака», конечно же — полуостров! Назван в честь португальского мореплавателя Жуана Фернандеша Лаврадора, — он сходил в подсобку и передал мне школьный атлас материков и океанов.
— Только с возвратом!
— Обижаете, пяти минут…
Я выскочил к мужикам, курившим у машины. Открыл атлас и ткнул пальцем на материковый выступ Северной Америки восточнее Гудзонова залива.
— Вот жук, надо же, точно полуостров, — красное лицо Купцова ещё больше побагровело. — Перепутал я с островом Ньюфаундлендом: и там, и там собачьи названия, что с тобой делать? Поехали в лавку.
— Сейчас, атлас верну.
Я сбегал обратно, пожал руку географу, рассмотрел внимательнее открытое скуластое лицо, шрам на виске. Ладонь не учительская, широкая и жёсткая, ничем не уступавшая моей, усиленно забивающей в землю железо последних три года.
— Удачно вышло, спасибо большое, начальник торчит, мне таперича ящик пива, чего должен?
— Ничего, приятно, что для кого-то номенклатура карты прошла в учебные годы не сквозняком, хоть какая-то польза от географии.
— Как живётся сейчас на селе молодому специалисту? — поинтересовался я.
— Неплохо живём, пироги жуём. Работаю, дом строю, женился недавно, — он показал кольцо на руке. — Учеников, правда, с каждым годом всё меньше, первые классы пустые, главное, чтобы школу не закрыли… А вы по каким делам, если не секрет?
— Поехали искать подземную воду на берегу моря, перспективный источник водоснабжения для окрестных деревень, ещё пару часов езды, и на месте. Надеюсь, хватит сил, а то старики завелись не на шутку, — я щёлкнул себя по горлу известным в нашей стране жестом.
Географ рассмеялся.
— Держитесь, удачи вам, — он ещё раз крепко пожал мне руку.
Странно, я поймал момент, мимолётное ощущение, будто хорошо знаю этого улыбчивого человека с глубокой зарубкой на виске.
От школы завернули к сельмагу за выигрышем. Буровые мастера встретили пиво аплодисментами.
Аксель шепнул на ухо:
— Особо не радуйся, Абрамыч с тебя и спишет.
Так и получилось, стоимость проспоренного ящика светлого Купцов вычел позднее из командировочных молодого аспиранта, но я не обиделся, запомнил этот триумф и превосходство моего знания.
Скоро ячменный напиток попросился на свободу. Посигналили в кабину дяде Коле и сделали вынужденную остановку. Кузя заметил за межой метрах в пятидесяти на деревянном столбе связи большую птицу.
— Гляди, мужики, филин, а здоровенный какой!
Купцов слазил в фургон за ружьём. Прицелился, потом опустил, протянул вертикалку мне.
— Давай, студент. Покажи класс.
— Не хочу, — сказал я. — Пусть живёт.
— Эх ты, птичку пожалел, тюря… промажешь в любом случае, — похоже, Купцова всерьёз зацепил проигрыш в географическом споре на глазах у полевиков.
— Давай, — я выстрелил не целясь.
Филин встрепенулся, широко расправил крылья и спланировал по дуге вниз.
— Зацепил, — вздохнул с сожалением Аксель. Ему не понравилась идея стрельбы по редкой птице.
Кузя побежал через поле за добычей, но вернулся ни с чем:
— Перья, кровь на снегу, подранил ты его, где-то подыхает, не найти в кустах.
— Молодец, — Купцов хлопнул меня по плечу.
Я растерянно смотрел на вершину столба: «Вот нахрена? Погубил красивое создание из-за глупого гонора».
— Прости, — тихо сказал я.
* * *
Приехали в деревню в сумерках. Купцов вытряхнул из кармана клочок бумаги с набросанной схемой расположения дома, где мы будем жить ближайший месяц, подсказал дяде Коле дорогу.
Странно, ключи, выданные начальником районной администрации, не подходили к амбарному замку на входной двери. Пришлось вытащить ломик из прицепа и открывать старым проверенным способом.
Занесли рюкзаки, Кузя растопил печь, я натаскал воды из колодца. Аксель с Абрамычем чистили картошку. Водителю налили штрафную, выдали положенные с выигранного ящика четыре бутылки пива и усадили отдыхать на диван.
— Мужики, чем помочь? — дядя Коля чувствовал себя неловко.
— Сиди уже, кури, с шести утра за баранкой, — успокаивал его Купцов.
Привальная всегда начиналась весёлой шутливой суетой, полевики словно готовились к семейному празднику, Новому году или именинам, а заканчивались посиделки частенько мордобоем и стрельбой.
«Ведь так хорошо отмечали начало поля, зачем Купцов вытащил ствол? Определённо обиделся из-за спора, это же надо, как ребёнок…»
Купцов шумно заявлял о себе в любой компании, обожал карабины и ножи, форму, высокие ботинки на шнуровке. Позже я понял, что он вовсе не такой и крутой, каким хотел показаться. Это выяснилось, когда мы попали по глупости в Сегежский вытрезвитель и до моего старшего коллеги докопался местный клиент на передержке, пьяный гопник, побивший жену. Купцов как-то сдулся и сник, что-то ворчал из-под казённого одеяла, «мол, не безобразничай». Мне пришлось вставать со шконки и утихомиривать буйного абьюзера. Тогда я понял, созданный мужественный образ главного гидрогеолога — широкие жесты, бряцание оружием, камуфляж, нелепая военная мишура — возможно, придавал ему, примерному сыну советских интеллигентов, уверенности в себе, а со временем он и сам поверил в свою запредельную мужественность.
Все эти выходы из-за печки с пистолетом наголо, казавшиеся мне ещё год назад крутыми и отчаянными, сейчас выглядят жалко и смешно.
* * *
Аксель и Кузя, курившие у печки, первыми оказались на улице, спасаясь от газовой струи. Я, зажмурившись, перепрыгнул через стол, выскочил за ними, спустя полминуты появился дядя Коля: он выбрался из дома на четвереньках, отплёвываясь и ругаясь на языке Гёте и Канта, словно раненый немецкий капрал, выползающий из блиндажа, попавшего в зону поражения отравляющими веществами.
Я набрал воды в колодце, промыл глаза.
— Вот ведь, клоун, шайсе пена, — Циммер опустил голову в ведро.
Аксель задыхался в кашле:
— Абрамыч, сука, таки не заряжен… а мог тебе в ухо садануть. Убить бы не убил, но оглох бы точно.
Подождали, пока газ выветрится, с опаской заглянули в избу, Купцов сидел неподвижно, как буддийский монах, с красными заплывшими глазами, слёзы и сопли заливали бороду. Он остался на своём месте, водки в литровой бутылке в наше отсутствие значительно убавилось.
«Хоть бы выжрали её всю, проклятую», — я прилёг на диван в торце стола и закрыл глаза.
Мужики продолжили выпивать.
Водяры было много, очень много. Кузя заведовал запасами спиртного, в экспедицию брали с собой двадцатилитровую канистру горькой, поставляемой ему дальним родственником с ликёрки в Ленинградской области. Он филигранно наливал пойло без воронки в бутылку и не проливал ни капли. Когда канистра опорожнялась до половины, плюхали отраву в стаканы прямо из пластика. Сложно было на глаз оценить оставшийся объём. Иногда я с тоской следил за уровнем жидкости в бездонной таре и думал, доживу ли я до начала работы?
Я очнулся утром, поднял тяжёлую голову, потянулся за банкой с рассолом. Мужики не ложились. Купцов заметил моё движение, сунул в руку стакан.
— Пей.
Аксель притащил из спальни портативный чёрно-белый телевизор. Показывала только одна программа, да и та без звука. Купцов с Кузей бодро и нецензурно, практически без запинки, озвучили новостной блок. Получилась альтернативная версия реальности. Потом на экране появились странные инопланетные персонажи с жуткими стеклянными глазами, начались «Телепузики», в монохромном изображении с помехами и «снегом» на экране. Детская передача с похмелья напоминала малобюджетный лютый японский арт-хаус.
Привальный процесс возобновился с новой силой. Слух пролетел по деревне: гуляют буровики.
Первым заглянул на огонёк худой чернявый мужик в зелёном ватнике, подпоясанный армейским ремнём.
— Здарово, мужчины, каких войск будете?
— Академия наук, — пробасил Купцов и налил новенькому.
Гость опрокинул стакан, на ребре ладони мелькнула бледно-синяя наколка: «За ВДВ!», не сказав ни слова, он упал возле печки, закинул голову на вязанку дров и затих. Фуфайка распахнулась на груди, оголив на удивление спортивное тело, заросшее курчавым седеющим волосом.
Я вышел из-за стола, наклонился к посетителю, послушал:
— Дышит. Давайте затащим его на кровать.
— Да ну, возиться, — сказал Купцов. — Пусть лежит.
— Замёрзнет, пол холодный.
— Вот бл…, святой Франциск, ну, подоткни под него свой спальник, надеюсь, не обоссыт.
— Ну и положу.
Я снял с дивана спальный мешок, кинул на пол, подвинул бывшего десантника на новое лежбище.
Через полчаса опять постучались, в избу заглянул бородач, окутанный облаком тройного одеколона, в костюме, галстуке и плаще. На поводке он держал серого огромного кота с зеленовато-жёлтыми глазами.
— Доброе утро, господа.
Франт поставил на стол пластиковый фуфырик с прозрачной жидкостью:
— Спирт местного, так сказать, разлива, рекомендую разбавить.
Нарядному бородачу двинули стул и плеснули из канистры.
— Благодарю.
Он присел на край, кот свернулся рядом со спящим посетителем.
— Меня зовут Тойво, живу через дом, — он выпил.
Посидели молча.
Ароматный гость кивнул в сторону десантника:
— Вижу, Игоряха у вас обжился. Матушка его будет волноваться.
— Адрес его не подскажете? — спросил я.
— Набережная, 36. Большой поморский дом… Вы геологи? Что искать будете?
— Воду, — сказал Купцов, вытащил из дипломата карту, сдвинул посуду на столе. — Расскажите, где у вас колодцы, родники и старые скважины. Сделаем рекогносцировку.
Вдруг раздался грохот в сенях, в дом ворвались два амбала в дублёнках и шапках из волчьего меха, начали с ходу орать и угрожать.
Из криков я понял, что мы вчера заехали не в тот дом.
— Тише, товарищи, и давайте спокойнее и по порядку! — осадил их возрастной и опытный дядя Коля.
— Прояснить за непонятки, не хорошо чужие хаты захватывать. Позвонили с утра, сказали, что в дедовом доме живут какие-то буровики, а мы ни ухом ни рылом!
— Не кипишуйте, разберёмся, присаживайтесь, — Аксель двинул лавку гостям, то есть хозяевам.
— Мужики, мне дали адрес, вот, — Купцов высунул из кармана бумажку. — Улица Набережная, дом 6, ключ выдал, между прочим, глава администрации, правда, ошибся он, не подходил ключик. Пришлось замок ломать.
— Вы чё, совсем порозна, залили зенки, это не шестой дом, а пятый!
— Шестой — бабки Вороновой, соседний со мной, она уехала к детям зимовать, наверняка, решила сдать, — подтвердил Тойво.
— Я вот и подумал, странно, что ключ не подошёл, — развёл руками Купцов. — Кузя, налей людям… — он достал из дипломата пачку денег. — Сейчас порешаем вопрос.
Хозяева дома расслабились и расстегнули дублёнки. Пьянка продолжилась.
Я растормошил десантника Игоря и потащил домой. Он не понимал, что происходит, бубнил сердито про себя, но не сопротивлялся и послушно следовал за мной.
Открыла худенькая старушка, молча показала, куда уложить сына.
— Вы извините, — оправдывался я. — Если б мы знали, что он такой слабенький, не стали бы наливать.
— Он хороший у меня, — вдруг заговорила она. — Контуженый, долг выполнял интернациональный, медаль у него — «За отвагу». Награда есть, а работы и семьи нет, жена ушла, уехала в район. Деток бог не дал, а может, и слава богу, что нет их, детей-то? Держи вот, спасибо, что позаботился об Игоре, — она протянула мне две бумажки по 10 рублей.
— Да вы что, бабушка, не надо… до свидания, — мне стало неловко и душно, я выскочил быстрее на воздух. Прогулялся по деревне. Вышел к морю и долго наблюдал за волнами, колотившимися о берег, взбивающими ледяную кашу, смешанную с обрывками ламинарий, пахнущую йодом и солью, побрёл по обледеневшим валунам вдоль берега. В карманах пусто, но столько мыслей в голове, злых, беспощадных — вот он, в действии, закон сохранения энергии. Сердце ныло, и накатившее отчаяние разрывало грудь, воздуха не хватало, холодный ветер сбивал с ног, но не мог наполнить лёгкие.
Филин приземлился на огромную гранитную глыбу.
— Селивёрстов, ты пробьёшься, я верю в тебя.
— Чего это ты такой добрый?
— Я старый филин, пожил поболе тебя, не всё, конечно, знаю, как ты любишь хвастаться, но кое-что, — ухнула птица в ответ.
Вернувшись, я не застал хозяев дома, Тойво с котом тоже покинули затянувшийся праздник. Кузя успел где-то найти гитару, взлохматил волосы и ушёл за печку. Там он мучил инструмент, орал про свою цыганскую душу, бился локтями и головой о стену и кирпичи, в это время Купцов глотал пригоршнями колёса, стонал от рези в почках или печени, чёрт его знает, что там у него болело. Аксель рыдал в обнимку с дядей Колей на крыльце и рассказывал о своей одинокой несчастной жизни.
Скоро Кузя умрёт, Купцова разобьёт инсульт, дядя Коля полезет пьяным, срезая путь, под железнодорожным составом, поезд тронется, и ему отрежет кисть руки. Аксель выйдет на пенсию и будет пить в одиночестве до сумасшествия.
Я предчувствовал тогда подобную развязку, мне их было всех жалко, но ничем помочь не мог.
Подкинув дров, я булькнул себе из канистры граммов триста, сунул бутылку в карман, толкнул дверь и вернулся к морю. К вечеру стихия успокоилась, подморозило, вдоль береговой линии сформировался ледовый припай шириной два десятка метров, он переливался огненно-красным светом в холодных заходящих лучах. Я нащупал бутылку, взболтал и, стукнувшись зубами о горлышко, выпил не поперхнувшись, одним большим горьким глотком. Что-что, а пить меня в Академии научили. Занюхал дымным рукавом.
— Кто я такой и что я здесь делаю?
Душа наполнилась тоской. Странно, но это было приятное чувство.
Я вернулся в избу в темноте. По телеку показывали старый французский фильм про Фантомаса. Купцов затих, наверно, помогли таблетки. Аксель с Циммером храпели в спальне. Кузя уронил гитару и что-то бормотал, прижавшись щекой к тёплым кирпичам. Я вытащил его из-за печки, устроил на диване и накрыл стёганым одеялом. Поворошил угли и закрыл заслонку.
* * *
Утром Купцов взвесил остатки водки в канистре:
— Пьянству бой. Сегодня едем на охоту.
— А завтра? Работать-то будем? — спросил я.
— Селивёрстов, вот замечательный ты парень, работящий, специалист отличный, но зануда и пьяница, — Купцов разлил горькую, пропустив дядю Колю.
— Это я-то пьяница? Ну-ну… хорошие учителя, значит, — усмехнулся я.
— Эй, Вася, алё, что за дискриминация? — Циммер стукнул пустым стаканом по столу.
— Тебе за руль.
— Полкапочки давай.
— Что с вами делать, алкашня, — Купцов плеснул водителю пятьдесят граммов.
Купцов ради серьёзного дела расчехлил карабин и сел в кабину.
Похолодало. Днём поднялся ветер в сторону моря. Я внимательно смотрел в окошко кунга на столбы и деревья вдоль трассы в надежде увидеть филина, но птицы нигде не было. Я лёг на нары у столика, отвернулся к стенке. Долго жгли бензин в поисках добычи по старым лесовозным усам; после обеда, посовещавшись, решили возвращаться обратно. Вдруг Циммер остановился и сдал назад. Мы выскочили из машины. Дядя Коля показал, куда смотреть. В сотне метров от дороги, широкую просеку под высоковольтной линией пересекали лосиха с телёнком.
У Купцова задрожали руки от возбуждения. Ветер дул от сохатых, и они не учуяли человека, спокойно шли, чётко выделяясь на фоне припорошенных свежим снегом сосен. Купцов поднял карабин, расставил ноги, прицелился.
Все замерли, приоткрыв рот, в ожидании выстрела. Слышно, как остывал мотор 66-го. Поскрипывала незакрытая пассажирская дверь. Я отвёл её широко и хлопнул изо всех сил. Купцов выстрелил и промазал. Матюгнулся:
— Бл…, сука!
Лоси встрепенулись и скрылись в лесу.
Мужики качали головами. Купцов раздражённо махнул рукой, залез в кабину без слов.
— Дурак ты, Селивёрстов. Столько мяса ушло, — заметил Кузя.
За ужином канистру со спиртным не доставали. Ночью мне в последний раз явился филин.
Он сидел на печке и смотрел на меня пристально, не моргая, потом ухнул и кивнул:
— Прощаю тебя, Селивёрстов, береги себя.
Утром Аксель сварил гречневой каши. Телевизор убрали. Завтракали молча.
Одеваясь, я обнаружил в рабочей перчатке пушистое пёрышко. Вышел в розовое морозное утро, вдохнул дым от растапливаемых печей и сдул пушинку с ладони.
Ехали на объект без музыки. Выгрузили штанги и трубы. Купцов сверился с картой, показал место для откачки. Кузя завёл буровой станок. Началась работа.
Пробурили скважину, промыли ствол. Я обмотал резьбу паклей и накрутил медный раструб, подсоединил шланг, дал знак Акселю:
— Заводи.
Тот дёрнул за шнур — чихнул, загудел насос. Я подождал немного и выпустил воздух. Пора! Открыл на полную шаровый кран. Вылетела рыжевато-чёрная струя, смешанная с остатками невымытого песка. Хороший расход. Ещё немного, и вырвалась чистая вода. Сбросив ватник и комбинезон, я попросил Акселя направить на меня раструб шланга.
Я плескался в серебряной холодной влаге, мужики хмуро курили, вдруг хмыкнул Кузя, показал на меня, что-то сказал смешное и наверняка пошлое дяде Коле, тот засмеялся, хохотнул Аксель и даже Купцов улыбнулся.
— Подбавь газу, — крикнул я.
Смеющийся Аксель подкрутил обороты в помпе, мощная струя с расходом четыре литра в секунду ударила мне в грудь. Купцов замахал руками снизу вверх, начал перетаптываться, словно камлающий шаман, призывающий силы подземного бога:
— Дай нам воды, больше, чтобы всем хватило! Лейся, лейся, водичка!
Я так и запомнил их в тот день — счастливыми, в чёрных грязных ватниках, хохочущих, небритых и похмельных, дорогих моему сердцу людей.