Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2022
«Один идёт прямым путем,/ Другой идёт по кругу…»
Вот и у нас сейчас все потекло по кругу. В поэзии и окрестностях.
Вышла в прошлом году антология «Современный русский верлибр», составленная Лилией Газизовой[1] . Составлена добросовестно, множество замечательных поэтов и отличных стихов. Интересные рассуждения авторов о верлибре, помещенные после подборок…
Но в «барометровских» колонках книги меня интересуют не сами по себе, а как повод к разговору о погоде. О литературной нашей погоде.
«Эта антология должна была появиться больше года назад», — пишет в предисловии Лилия Газизова (не вышла тогда из-за пандемии).
Первая мысль, возникшая при знакомстве с книгой: эта антология должна была появиться не год и не два — а лет двадцать назад.
Именно в то время вопрос о выборе между силлаботоникой и верлибром еще имел какое-то осмысленное литературно-эстетическое наполнение. Которого затем лишился: верлибр был впитан современной русской поэзией. Перестал восприниматься большинством пишущих как что-то чуждое и инородное; породил множество промежуточных форм с силлаботоникой.
Это признает и сама составительница.
«…Яростное противостояние сторонников силлаботоники и свободного стиха осталось в прошлом. Многие приверженцы силлаботонического стихосложения периодически обращаются к верлибру, а порой в текстах современных авторов нет чёткой грани между регулярным и свободным стихом».
Об этом же пишет и большинство авторов. Нина Александрова, Иван Ахметьев… И далее по алфавиту.
Это подтверждают и подборки. Наиболее яркие они у поэтов, пишущих не только верлибром. А в случае Инги Кузнецовой, Марии Галиной, Вадима Муратханова, Светы Литвак — вообще обращающихся к нему нечасто. И, разумеется, не потому, что не-верлибр лучше верлибра. «Лучше» и «хуже» — вопрос не формы, а таланта и мастерства. Само понятие свободного стиха предполагает момент освобождения от аскезы более жестких форм. В противном случае — если освобождаться не от чего — повышается риск появления «прозы, да и дурной» (в сборнике — видимо, из соображений стилистической толерантности — в небольшом количестве представлена и она).
Но для того, чтобы лишний раз убедиться, что «качество верлибра зависит от калибра»[2] , вряд ли сегодня требовалась отдельная антология.
Интереснее была бы, скажем, антология чисто силлабического стиха, гораздо более у нас редкого. Или современного русского сонета. Или дву- и трехстрочий. А верлибр… «Верлибром сейчас в российском поэтическом сообществе никого не удивишь» (Сергей Бирюков). Более того: «и от верлибра, как мне кажется, уже есть определенная усталость» (Мария Галина).
Напомню, то же писал о верлибре в «Дружбе» еще семнадцать лет назад Алексей Верницкий: «Сейчас это такой же равноправный размер в русской поэзии, как, например, пятистопный ямб» (2005, № 7).
Можно вспомнить даже более раннюю статью Юрия Орлицкого «Русский верлибр: мифы и мнения» («Арион», 1995, № 3). Орлицкий вообще относит «время верлибра» к 1980—1990-м. Приводит — как и в нынешней антологии — высказывания поэтов, пишущих свободным стихом, которых тогда же опрашивал.
Прошло более четверти века, и мы опять прибываем на ту же станцию.
С другой стороны… Споры о верлибре последние года два вроде как снова оживились. Снова пытаются как-то увязать писание или не-писание верлибром с политической позицией автора[3]. Верлибра — соответственно, с либеральной, а силлаботоники — с консервативной.
Споры вокруг этого (в основном, в соцсетях) последний год кипели, выкипали и, кажется, еще не выкипели до конца; так что даже два серьезных критика сочли нужным упоминать о них в подведении итогов года.
«Консервативная общественность, — пишет Иван Полторацкий на «Лиterraтуре» (№ 190, январь 2022 г.), — по-прежнему борется за превосходство силлаботоники перед свободным стихом».
Ну, консервативная — равно как и либеральная — общественность у нас с чем только в соцсетях не борется; сбылась, наконец, вековая мечта русского (и не только) человека бороться, не вставая с дивана… Вопрос — насколько все это имеет отношение к литературе, к ее развитию. На мой взгляд — приблизительно такое же, как шумные споры «физиков и лириков» на рубеже 1950—1960-х. А еще точнее — споры остроконечников и тупоконечников из «Путешествия Гулливера».
То есть — никакого. Псевдопроблема.
Впрочем, и в начале 2000-х тоже была попытка как-то привязать отношение к верлибру к политическим взглядам. О чем также писал Верницкий: статья его, напомню, так и называлась «Спор (не) о верлибре».
Лев Оборин на «Полке» (31 декабря 2021 г.) отмечает, что «неприятие верлибра почти не согласуется с тем, что иногда называют неоконсервативным трендом в поэзии» (и с этим можно только согласиться). Но далее Оборин вводит довольно странное деление. Традиционный стих, оказывается, связан с «предпочтением метафизического, натурфилософского». А верлибр, стало быть — с предпочтением социального…
Даже не знаешь, куда поместить при таком раскладе искрящую от социальности традиционную силлаботонику Иртеньева, Кабанова, рифмованные катрены Херсонского — или Строцева с его почти целиком рифмованным «Монахом Верой» (да и в консерватизме ни одного из них не обвинишь…).
А с другой стороны — как быть с метафизическими миниатюрами Александра Макарова-Кроткова или написанными длинной, с трудом останавливающей себя строкой, — но не менее метафизичными стихами Александра Бараша? Или — из более молодого поколения — Даниила Артёменко? Пишут они, напомню, верлибром.
Собственно, единственное различие между верлибром и не-верлибром — в степени прозаизации поэтической речи. Неудобно, но придется сослаться на свою почти десятилетней давности статью.
«…Прозаические обороты проникают в стих. Поначалу они не разрушают традиционную метрику, но в начале ХХ века добираются и до нее, что и приводит к доминированию верлибра в форме неритмизованного безрифменного стиха в современной европейской и американской поэзии. Это обычно рассматривается как проявление модернизма, что не совсем верно. Действительно, как один из приемов по демонтажу традиционных форм и приемов верлибр связан с поэтическими поисками начала ХХ века. Но в корпусе текстов русского поэтического авангарда верлибров как таковых очень мало… Лишь после канонизации неоклассики в 1930-е годы верлибр начинает восприниматься как признак “идеологически чуждого” авангардизма[4]. Каковым он, в действительности, не был. Почему и “задержался” в европейской поэзии после того, как авангардные течения давно отошли в прошлое» («Вопросы литературы», 2013, № 2).
Откуда же берутся попытки как-то привязать верлибр к политике или к одному из ее лагерей?
Отчасти, да, поколенческий момент. И Оборин, и Полторацкий родились в конце 80-х и — при всей своей эрудиции — дискуссий о верлибре конца 90-х — начала нулевых могут просто не помнить. Не застали.
Вообще, верлибр — причем предельно прозаизированный (на грани той самой «прозы, да и дурной») — стал своего рода опознавательной меткой для некоторых поэтов, стартовавших в последние годы.
Ощущение, опять же, легкого дежавю. Не так давно еще посмеивались над стихотворной публицистикой а-ля Евтушенко. И вот, друг за дружкой появляются молодые евтушенки обоего пола, с нахмуренной серьезностью и громокипящей гражданской лирикой. Разве что место нехитро сработанной силлаботоники поэта-шестидесятника занял у них еще более примитивно устроенный верлибр. Который вместо средства освобождения поэзии становится средством освобождения от поэзии. Критерии оценки — как своих, так и чужих стихов — вытесняются за пределы поэтического в область политического.
Один из недавних примеров — коротенькая рецензия стихотворца и критика Максима Дрёмова на книгу Алексея Алёхина «Свидетель оправдания» (2020)[5].
«Характерная примета текстов из сборника “Свидетель оправдания” — сквозящее отовсюду презрение к современности… Выходом из этой бездонной бочки сублимации становится своего рода внутренняя эмиграция в знакомое и уютное пространство, не требующее осмысления категорий политического и медиального… По аналогичной ретроэскапистской траектории движется и само письмо — собирание нехитрых нарративных паззлов…» («Воздух», 2021, № 41, курсив мой).
Вот почти и весь отклик — плюс несколько стихотворных отрывков из «Свидетеля оправдания».
Соглашусь, пожалуй, лишь с тем, что у Алёхина действительно сложно найти «осмысления категорий политического и медиального». Только не вижу в этом никакого греха. Осмысление оных категорий — это вообще по другому ведомству: социологии, политической философии… Да и не обязана поэзия заниматься «осмыслением категорий» — это ее с помощью категорий можно осмыслять, но не наоборот.
В целом же рецензия Дрёмова — на мой взгляд, типичный случай подмены. Поэтическая оценка подменяется идеологической, политической, квази-социологической. И дело даже не в отдельных клише, вроде «внутренней эмиграции», живо напомнившей погромную речь Семичастного против Пастернака. Или «презрения к современности» (из хрестоматийного высказывания Горького о «пессимисте» Лермонтове). Дрёмов — литератор молодой (1999 года рождения) и прелести советской идеологической критики не застал.
Дело в самом примитивно-социологическом способе мышления. В результате рецензия пишется языком РАППа, лишь слегка подмакияженным. Про «бездонную бочку сублимации»[6] и «ретроэскапистскую траекторию» критики-рапповцы, знамо дело, не писали…
А вот и верлибры самого Дрёмова («Воздух», 2019, № 38) — в которых, вероятно, и происходит искомое «осмысление категорий политического и медиального».
Послушаем.
что вы думаете о поэте _________е?
что вы думаете о методе его работы с политическим?
что вы думаете о поэтике памяти в его
последнем тексте, что вы думаете о возможных
интертекстуальных связях, которые непременно
обнаруживаются — стоит только окинуть самым беглым
взглядом его читательский круг и прочесть на фоне
__________. что вы думаете о методе совершения
его последней акции прямого действия, об оперативной
реакции силовых структур, о последующем аресте,
широко освещённом независимыми СМИ, о реакции
непопулярных блогеров левого толка, на которых мы
всё равно все вместе подписаны и знаем, о ком идёт
речь, даже не называя имён? [7]
Собственно, почему бы нет… Медийный язык может быть — и не раз бывал — материалом для поэтического высказывания. Вспомним хотя бы чудесный «Сонет-статью» Генриха Сапгира:
Большая роль в насыщении рынка това-
рами принадлежит торговле. Она
не обычный посредник между произво-
дством и покупателями: руково-
дители торговли отвечают за то,
чтобы растущие потребности населе-
ния удовлетворялись полне-
е, для этого надо развивать гото-
вые связи, успешно улучшать проблемы улучше-
ния качества работы, особенно в отноше-
нии сферы услуг, проводить курс на укрепле-
ние материально-технической базы, актив-
но внедрять достижения техники, прогрессив-
ные формы и методы организации труда на селе.
Но тут — кроме поэтического мастерства — есть еще одно важное отличие от текста Дрёмова: ироничное дистанцирование самого автора от этого стиля, даже на уровне тезауруса. Что у Дрёмова совершенно отсутствует — или скрыто так глубоко, что не смог уловить. Он просто берет медийные, отчасти социологические клише и лепит из них стихотворение. И полуфабрикат так и остается полуфабрикатом.
Но это уже не вопрос о верлибре как форме. Написанным с претензией на глубокомыслие и напичканным политической риторикой может быть и силлаботонический текст. А верлибры…
«Верлибры, — как пишет в антологии, с которой был начат этот разговор, Иван Ахметьев, — это такие стихотворения, <…> которые бывают иногда у некоторых авторов очень хороши».
Сказано немного простодушно, но добавить к этому ничего не могу.
[1] Современный русский верлибр: Антология / сост. Л.Р.Газизова. — М.: Воймега, 2021. — 428 с.
[2] Как заметила в своем ответе, сославшись на неназванного поэта, Хельга Ольшванг.
[3] Неслучайно Александр Марков в рецензии на антологию замечает, что она «деидеологизирует отношение к верлибрам» («Лиterraтура», № 190, январь 2022 г.).
[4] Поэтому мне не очень нравится обложка антологии верлибра — с репродукцией супрематической композиции Ольги Розановой. Сама по себе неплохая, она, тем не менее, «работает» на закрепление предрассудка об «авангардности» верлибра.
[5] Алексей Алёхин — для тех, кто вдруг не в курсе, — один из мастеров верлибра (пишущий им почти полвека), участник вышедшей антологии.
[6] Что, учитывая, прямое значение термина «сублимация» — «возвышение, вознесение» (это присутствует и в его психологической трактовке), — звучит довольно забавно.
[7] Цитирую не полностью: там еще много; если возникло желание ознакомиться целиком, вот ссылка: http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2019-38/dremov/view_print/