Девять поэтических сборников 2021 года
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2022
«Каждый месяц выходит у нас несколько новых сборников стихов. В книжных лавках их даже не считают за книги. Спросите у книжного торговца: “что есть нового?” — он вам покажет два-три последних романа, один или два журнала, еще что-нибудь. Стихов не покажет, не стоит, — их всё равно никто не покупает».
Это Георгий Адамович — в парижских «Последних новостях», 1930 год.
Мы не в Париже, но происходит у нас то же самое, и уже давно.
Вначале мы удивлялись, что сборники современных поэтов кто-то покупает. Потом — что магазины (хотя никто не покупает) всё же берут их на реализацию.
Теперь осталось только одно удивление: поэтические сборники (хотя и магазины уже почти не принимают) еще издают. И немало.
В одной Москве, если судить по числу выдвинутых на премию «Московский счёт», их выходит с каждым годом всё больше.
В 2018 году было номинировано 159, в 2019-м — 213, в 2020 — 251.
В 2020-м, вопреки пандемии и обвалу книготорговли, поэтическое книгоиздание находилось на гребне (см.: «Дружба народов», 2021, № 3). Впрочем, к тому, что оно у нас, как пушкинская чахоточная дева, всё хорошеет, похоже, все привыкли.
В прошлом году дела — вполне ожидаемо — обстояли похуже; в первый ковидный год ещё действовала инерция предыдущего, до-ковидного. Поэтические серии, стартовавшие в 2020-м — вроде «ОГИ-поэзии» или затеянного «Воймегой» «Пироскафа» — приостановились: то ли временно, то ли — увы…
Всё остальное как-то продолжает крутиться-двигаться: и прежние поэтические серии, и книги вне серий. Появилась новая серия — «Действующие лица», совместный проект «Воймеги» с ростовским журналом Prosodia. Много издала московско-питерская «Пальмира», делающая ставку на известные поэтические имена. Сохраняет поистине стахановские темпы «Стеклограф», работающий, в основном, с новыми именами: печатает их десятками.
В этом обзоре, как обычно, об одних книгах будет сказано подробнее, о других — менее, о третьих — просто назывным порядком. Не потому, что третьи — хуже вторых, а вторые — менее заслуживают разговора, чем первые. Да, конечно, и личные предпочтения — но лишь отчасти. О Ерёмине, например, или о Кононове я до этого вообще не писал. Об Аркатовой, о Сен-Сенькове… Разговор этот ведь не столько о книгах, сколько о современной поэзии. Образца «2021».
«Пальмира»: Николай Кононов
О Кононове написано и сказано много.
Писала о нём Лидия Гинзбург. Писали Данила Давыдов и Александр Уланов, Олеся Николаева и Михаил Золотоносов, Валерий Шубинский и Кирилл Корчагин.
Втиснуться в этот ряд и сказать что-то новое сложно. Всё уже отмечено. И сверхдлинная строка — а иногда, точно в пику ей, сверхкраткая. И барочная избыточность и теснота образного ряда. И раблезианское внимание к телесному низу — скорее печально-ироничное, чем весёлое…
Но и не сказать о нынешней — итоговой для поэта[1] — книге было бы несправедливо. Тем более что в неё вошли все его предыдущие сборники — начиная с «Орешника» (1987)[2] .
Золотая наледь в тарелке супа, зимняя ломкая пыль в солонке
Посередине стола. И когда это было? Шумными лёгкими,
Полными весёлого воздуха, дышалось? Истончаются перепонки
Крылышек детского планера, подвязанного к потолку бечёвками.
Это из стихотворения «Планер» 1985 года. Вполне в духе метафорических поисков того времени у более старших московских поэтов: Парщикова, Ерёменко, Жданова. Разве что большая прозаичность — и в более обострённом внимании к бытовой детали, и в более удлинённой, почти прозаической строке.
В последующих книгах Кононова письмо становится всё более вязким, строка то удлиняется, словно пытаясь вытечь за пределы страницы — в «Лепете» (1995), то ужимается до предела — в «Полях» (2004). «Мне, / Нам / Не / Там, // Где / Смерть, / Рдеть / В треть // Тел / Двух. / Е! / Ух!»[3] .
Меняется от книги к книге и лирический герой. В «Пловце» (1992) ещё просвечивают какие-то биографические детали: работа школьным учителем, репетиторство… Затем это исчезает — как и вообще какая-то событийность; видимо, целиком оттягиваясь прозой Кононова, которая начинает выходить в нулевые.
В стихах из последнего сборника «Пьесы» (2019) тесно от литературных имён: тут и классики — Рильке, Томас Манн, Пушкин, и недавние современники: «Здесь Лена Шварц с метафизическою тросточкой ходила…» Само письмо становится предельно литературно насыщенным и изощрённым; всё смешивается со всем. Изысканные метафоры — с матюгами, политические аллюзии — с эротическими подробностями, сниженный прозаизм — с обострённым, до синестезии, лиризмом. И всё вместе — с расщеплением поэтической речи.
…Как счесть их всех, когда, вздохнувши, молча убывают,
Зачатые омоновцем-страной, —
Под языком, уздечки возле, скользят себе неумолимо
Росинкою по выхлопу-дуге туда, где улялюм-газопровод…
Я б запахи в себе таил плацкартного вагона
Оравы спящих граждан больше, если б не
Светлана Михайлюк Сергевна с усталой Нурганышью
Проводниками в смену заступили на самой тёмной станции моей…
После «Пьес» действительно сложно писать куда-то дальше… Пока же поэт собрал все разбросанные им камни-книги и сложил из них «Свод». На обложке — свод готического собора: удачная оформительская находка. Возможно, поэтическое строительство у Кононова пока не завершено — ведь кроме свода для здания должно быть построено еще многое другое.
Пару слов о начатой в 2020-м серии «Пальмира — Поэзия», в которой издан сборник. В ней вышли также Феликс Чечик, Сергей Ташевский, Игорь Караулов, Алексей Пурин, Дмитрий Кузьмин… Состав пёстрый, но этим, может, и интересный. Главное, чтобы этого издательского запала хватило надолго.
«Новое литературное обозрение»: Михаил Ерёмин
Ещё один итоговой сборник — избранное из избранного[4].
Герметичная, требующая напряжённого читательского вслушивания, поэзия. Уже в открывающем книгу стихотворении Ерёмина 1957 года: «Боковитые зёрна премудрости… Болот журавлиная пряность…»
Словно поздний Заболоцкий, но двинувшийся не под горку песенно-лирического опрощения, а в восхождение к хлебниковским, натурфилософским истокам своих ранних стихов.
Да и вся эта книга (= вся поэзия) Ерёмина может быть прочитана как противостояние установке на доступность и массовость, культивируемой в советской лирике. Смысловой однозначности противостояла у Ерёмина заумь, рифмованности — вольный безрифменный стих, ориентации на повседневную речь — книжность и архаика…
Отсюда и многажды отмеченная — и столькожды ложно понятая — филологичность стихов Ерёмина. Не от филологии как науки с её жаждой истолковывать и истолковываться[5], а от повышенного, напряжённого внимания к отдельному слову, «любословия». Требующего не столько учёного комментария, сколько неторопливого вслушивания.
Быть остановленному цветом,
Которого, скрывающий его
Плотнее копоти и перегноя,
Дремучий монастырский парк
Стволами фиолeтовей,
Ветвями лиловeй,
И слушать пепел галок над
Усекновeнной колокольней.
В выстраивании поэтики по принципу «от противного» была и своя опасность, ставшая очевидной с крушением советского литературного канона. Исчезал, становясь историческим артефактом, объект отталкивания — устаревали и порожденные этим отталкиванием поэтические системы (разнообразные иронизмы, метаметафоризмы и концептуализмы…).
Поэтика Ерёмина не устарела. Наверное, потому что строилась не впритык к советской поэзии. Не пародируя и не подправляя-улучшая её, а где-то в отдалении. В противостоянии любой массовой поэзии вообще. В своём, отдельном пространстве.
В пространстве осени
Срывают красоту, тенистость, свежесть, словом, сень
И устилают оной почву
Не злыдни, каковы хрущи, некрoзы и хлорoзы,
А доброхоты, кaк то: прoливень, подстёга, град.
Сопутны им зонты, плащи и подзабытые галоши.
А быть чему?
Тому, что видится по-за ненастьем?
Это уже 2020 год. Та же неторопливость, подсвеченная лёгкой архаичностью, то же обострённое внимание к слову.
Если что-то и угрожает этим стихам, то — другое. О чём, увы, всякий раз с печалью думаешь, держа в руках очередную книгу из поэтической серии «Нового литературного обозрения». Как всегда, прекрасно по дизайну и, как всегда, «кунсткамерно» по составлению — любят в этой серии уснащать сборники научными предисловиями… Нет, сами тексты предисловий, если рассматривать их отдельно, не так уж плохи. Но под одной обложкой со стихами выглядят, на мой взгляд, и инородно, и избыточно.
Сборнику Ерёмина не повезло вдвойне. В нём, кроме предисловия, ещё и послесловие.
Правда, предисловие, написанное Сергеем Завьяловым, не слишком научно, и даже где-то полемично в отношении сугубо литературоведческого прочтения стихов Ерёмина… Проблема в том, что здесь вообще, мне представляется, неуместно какое-либо предваряющее многословное «пояснение». Не монтируется с идущими следом стихами Ерёмина, требующими вокруг себя тишины, прерывания любого речевого потока; исихии…
Что же до послесловия (Юлии Валиевой), то тут уже филологическая промышленность пыхтит на полную мощь.
«Поэзию Ерёмина можно назвать семиотической…» «Для М.Ерёмина поэзия — путь познания…» «Михаил Ерёмин переводит гамлетовский вопрос в плоскость современных реалий…» «Благодаря лексическим перекличкам и параллельным синтаксическим конструкциям акцентируются внутритекстовые связи по вертикали…»
Опять же — если бы «НЛО» (которое я очень люблю и ценю) издало сборник статей, посвящённый Ерёмину, то и текст Валиевой — специалиста по питерскому андеграунду, доцента СПБГУ — был бы там вполне «в контексте». И выспренние банальности не лезли бы так в глаза, и филологические выкладки не казались бы нудноватыми.
«Стихи Михаила Ерёмина не являются археологическим артефактом», — пишет Сергей Завьялов.
И не нужно их в него превращать. Оставим предисловия-послесловия для сборников давно ушедших поэтов, там это требуется. Пока поэт жив, не стоит торопиться делать его «достояньем доцента».
«Воймега» — Prosodia: Ирина Ермакова
Если попытаться обозначить тему этой книги[6] одним словом, то это — память.
Память о детстве. Память о семье, роде, друзьях. Неслучайно книга начинается с застолья — на фоне движения природы и истории:
И когда ещё собёремся вот так, вместе?
С ветки антоновка — тук! Прямо на стол.
Плавает запах первой лиственной меди.
Дом заскрипел. Ветер верхами пошёл.
Как я люблю поздние разговоры.
Самые все мои за одним столом.
Реки гремят в округе, движутся горы
и застревают в сумерках перед сном.
И заканчивается тоже застольем:
всех собрать обнять за стол усадить
подливать и слушать и говорить
и следить как плывёт над садом живая
остывающий воздух в речь извивая
паутинки дымчатой медная нить
Застолье у Ермаковой — место встречи тех, кого уже нет, с теми, кто ещё жив — и, значит, призван к трудной и сладостной работе памяти. Не случайно в книге так часто встречается и слово «память», и — в разных вариантах — производные от неё глаголы.
«Припомнишь каждый найдёныш-камень…» «Вспоминаешь / разную ерунду…» «Помнишь дом с камышовой крышей…» «Помнишь, как сосны по кругу шумят…»
«Вся новая книга — неспешная, философская или, лучше сказать, углубленно-созерцательная», отметила в отклике на неё Елена Семёнова («НГ Ex Libris», 15 декабря 2021 г.). Воспоминания в книге — не самоцельны и не самоценны; он и лишь средство светлого и радостного переживания полноты бытия, которой так богата лирика Ермаковой.
прогибает волны ветер взлётный
может и не ветер дело к ночи
может это дух такой свободный
бесится и правит как захочет
дразнит пальму и она раскрыла
раскатала грузные ветрила
рвётся-машет ворох перьев чёрных
лампочки в гирляндах рассечённых
вспышек перевернутые лица
море злится
в нём кипят чернила
Книга издана в новой московско-ростовской серии «Действующие лица»; в ней вышли также сборники Владимира Гандельсмана и Виталия Пуханова[7].
И последнее, вдогонку. Странновато откликнулись на «Легче лёгкого» в «Звезде» (2021, № 12): половина рецензии представляет собой выговор автору за неиспользование знаков препинания[8]. Удивительно, конечно, читать это в журнале, публикующем Петра Чейгина или Евгения Степанова, у которых с точками и запятыми тоже плоховато. Но, если кроме как об орфографии и неточных рифмах сказать рецензенту было нечего, что тут поделать.
«Медленные книги»: Дмитрий Строцев
От «Москвы — Питера» передвигаемся западнее, в Белоруссию. А от малой формы — к поэме.
Поэмы сегодня почти невозможны — их не пишут, не публикуют и не читают.
И менее всего можно было ожидать поэму от Дмитрия Строцева[9] — с его тяготением к малой форме. С немногословной, как бы слегка запинающейся речью на грани тишины и безмолвия.
Впрочем, десять лет назад в сборнике «Газета» (2012) уже зазвучал другой Строцев — более публицистичный, жёсткий, «гневопейный». В новой книге всё это — в ещё более концентрированном, сгущённом виде.
От «привычного» Строцева — христианская тема, сопряженная с социальным пафосом. И высокое, гневное косноязычие, заставляющее вспомнить пророческие книги Ветхого Завета.
Вся гневопея поделена на «головы» (вместо привычных «глав»), а те, в свою очередь — на «крики». Уровень децибел в поэме, действительно, высок. Если эпопея есть «словотворение» (еpos — слово, poiео — творю), то гневопея — стало быть, творение гнева, «гневотворение». Герой этого гневотворения и есть монах со странным именем «Вера», взятым им в память об умершей матери.
Поэма писалась более двадцати лет; в конце указаны даты: 1998—2021. Иными словами, начата после первых крупных выступлений оппозиционных сил в Белоруссии («Минской весны» 1997 года), а завершена после последних, завершившихся летом 2021 года.
Но поэма — не репортаж; напрасно искать в ней какие-то политические реалии, имена, даты. Всё переплавлено в потоке эсхатологической речи. Не обличения — но скорее вопрошания. Христианская тема может обернуться гневной иронией, смеховым обличением любой попытки кумиротворения.
Из-за реки,
с востока,
в шахтёрский край —
влетают
райские снаряды!
Забегают
райские отряды!
Наступает Рай.
Сталин, Пушкин и Гагарин,
три великана,
ведут войска.
Три смерча —
от земли до неба!
Пушкин
бронзовым цилиндром
задевает облака!
Слева Сталин —
в каменной фуражке —
глядит из-под руки!
Гагарин справа —
В гермошлёме
Из титанового сплава!
Как
чебурашки,
тикают адские полки!
…
Книга оформлена фотоколлажами Тимофея Яржомбека — яркими, интересными, но, на мой взгляд, несколько здесь избыточными. Стихи должны «работать» сами, без иллюстраций и декораций, — и поэма Строцева как раз именно этого «самозвучащего» свойства. Впрочем, графика Яржомбека хотя бы не заслоняет собой стихов — и это уже хорошо.
А теперь о Вере, которая не «монах». О Вере Павловой.
«Эксмо»: Вера Павлова
«Приснилось: папа выпустил книгу “Записки счастливого человека”. Во сне прочитала её всю. Пятьсот страниц. На каждой было только пять слов: “Ушёл на рыбалку. Целую, Толя”. Проснулась счастливой. Подумала: надо её издать».
Это — из предисловия.
Вера Павлова издала свою, пожалуй, наиболее идеально выстроенную книгу[10]. В начале — календарь, 2020—2021. И каждый день, по календарю, — одно-два (иногда больше) стихотворения.
Нельзя сказать, чтобы такого у нас вообще не было. Был «Календарь. Книга гаданий» Наталии Азаровой (2014), построенная по тому же принципу: день — стихотворение. Но Павлова и Азарова — очень разные, и книги очень разные. Читая «Календарь…», хочется после двух-трёх стихов отложить его и неспешно помедитировать, а «Записки…» — читать и читать дальше, одно за другим, как рассказы Чехова. Каждое стихотворение — предельно сконцентрированный рассказ. Или — как и сказано в заглавии — записка.
Яства на тарелки класть им,
их рассаживать по парам.
С новым годом, с новым счастьем —
хорошо забытым старым!
Бьют куранты — восемь, девять…
Я пишу на клочке бумаги, поджигаю
от свечи, обжигаю пальцы, бросаю
недогоревшую записку в бокал
с шампанским, пью, давлюсь, глотаю
с трудом, как таблетку, под рокот
салюта за окном заветное желанье:
«Снова научиться делать
из мечты воспоминанья».
Это, конечно же, первое января. А первое сентября будет — догадайтесь о чём…
Там, в Атлантиде млечной,
украшен фартук мой
звездой пятиконечной
пятикопеечной.
По росту — Юлька, Валька
и, строя во главе,
я — староста, я — альфа
второго класса «В».
Впрочем, есть множество других, непраздничных дат. В зимних будет белеть зима, в летних — шуметь и истекать зноем лето… И во всех будет то лёгкое, одной Павловой ведомое умение делать вроде бы банальное и затёртое — новым, небанальным, ярким. Лёгкий смысловой сдвиг, хлёсткий афоризм, абсолютно точное наблюдение, неожиданная рифма, ударение — и стих начинает блестеть и лучиться, как оттёртая от патины фамильная ложечка.
Сборник вышел в «Эксмо» — издательстве огромном и к современной поэзии слегка равнодушном. Периодически тоже затевает какие-то серии: «Поэзию XXI» века в 2011-м или «Поэтическую коллекцию» в 2019-м, выходит одна, две, три книги современных поэтов, и тишина. Невыгодно. Поэтому печатает в основном массовую поэзию. Но отдельные «немассовые» сборники продолжает издавать, по одному-два в год. В прошлом году, кроме Павловой, — «Город неба» Кати Капович.
Но хотелось бы больше: издания «Эксмо»/«АСТ» «обречены» попадать в книготорговую сеть — а значит, и к читателю. А читателя — снова возвращаюсь к больной теме — серьёзной современной поэзии не хватает. «Поэзия — однокрылая птица, если нет у неё аудитории» (Ласло Надь). И сегодня — нет, конечно, не однокрылая; какая-то минимальная аудитория есть… Полуторакрылая птица.
«Формаслов»: Борис Кутенков
Если держать в памяти слова Бродского о поэте как инструменте языка, можно сказать, что новая книга Кутенкова написана самим языком[11].
где звонит телефонное облако-сын,
проступая из тьмы меловой,
и в мембране — слова из плетёных корзин,
колыбелька к воде головой,
травяное ку-ку, шаровое ква-ква,
роза, росчерк, режим, —
— не покинь, — говорю, — за-слова,
наделённые детством большим,
с перспективой из самого синего льда,
с голубым пулемётным огнём,
бологое, будённовск, беслан и беда,
бог, который всегда не при нём;
пролетающий:
— облако, рома, аминь, —
жёлтый лес и струящийся мох,
— как горит, — говорит,
— говорю: — не покинь
пепел, ветер, письмо…
В этой точке языкового безумия, заговоривших вещей и словарей, хочется полностью довериться автору. И идти за этим его — точнее, самого языка, — неусыпным камланием.
— ни слов не надо, — говорит, —
— страны не надо, — говорит, —
что метроном свистящий Твой
что шелестящий сад
я сам Творенья день седьмой
я отдых я иврит
я метроном свистящий Твой
я шелестящий сад
Это — для меня точка притяжения в этой книге; есть и точка отталкивания (что тоже важно при чтении). Это присутствие в стихах литературных реалий. «Память so true» буквально напоена ими. Есть и «аронзоновский рай», и «седаковский мелос», и многочисленные упоминания литературных имён: и в посвящениях, и в самих стихах. Кутенков жадно идёт к литературе, дышит ею, наслаждаясь её широтой, многоголосием, многоименностью.
Я определил это как точку своего читательского отталкивания, поскольку для меня литература — это, скорее, нечто внешнее по отношению к поэзии, если не сказать — чуждое. Литература — занятие, поэзия — состояние.
К счастью, «литература» в книге не перерастает в «литературность», не разъедает, как кислота, поэзию, лишая её того самого живого языкового гула, о котором говорил выше. В «Памяти so true» — по сравнению с предыдущими книгами Кутенкова — происходит заметное расширение языковой вселенной, в неё вторгается и политическая лексика, и нецензурная брань… И — на другом полюсе речи — обращение в стихах не только к живым и умершим собеседникам, но и к Собеседнику трансцендентному… («всё Ты слово, Ты речь, всё Ты пепел или огонь…»).
Собственно, вся книга — в этом разрушении речи и одновременно её собирании, в потрясённости и оглушённости картиной онтологического распада и попытке удержать исчезающее хотя бы в памяти.
есть варежки льдистые для собиранья распада
симфония сломанных копий
и память so true
Отсюда и антиномичное название сборника, звучащее на слух как «память сотру», но, по смыслу, «память так верна». В этом сборник неожиданно перекликается с «Легче лёгкого» Ермаковой, с той разницей, что память у Ермаковой — очень лично-биографична, а воспоминания — радостны и целебны; здесь же — память обо всём исчезающем и умирающем, но и сама она — тоже легко может исчезнуть. Со словом «память» (одним из частотных в сборнике) соседствует «беспамятство»…
Книга хорошо оформлена, хотя хотелось бы, конечно, чтобы в «Формаслове» придумали какое-то единое оформление для своих сборников, а то уж очень пёстро смотрятся. А в прошлом году кроме Кутенкова в «Формаслове» вышли ещё Изяслав Винтерман, Михаил Квадратов, Геннадий Кацов…
«Арт Хаус медиа»: Анна Аркатова
Нынешняя книга[12] для Аркатовой — тоже в каком-то смысле итоговая, «толстая»; предыдущие сборники были как минимум раза в два тоньше.
«Затевался как избранное — а собрался томик свеженького», как написала сама Аркатова в ФБ.
Трезво смотрю на шею
вянет и тут и тут
господи всё сумею
дай пятнадцать минут
шарф узелок платочек
бус ледяных драже
господи сосредоточься
налюбовался уже
Анна Аркатова продолжает делать то, что когда-то делала Ахматова. Брать прозу повседневности, добавлять к ней горький самоанализ и лёгким взмахом превращать это в поэзию.
Ловлю себя на том, что что-то близкое писал уже выше о Павловой… Да, Павлова и Аркатова — ровесницы, одно поэтическое поколение. Но сходство поэтик, скорее, внешнее. Там, где Павлова с почти математической смысловой точностью кладёт мазок к мазку — Аракатова пишет размашисто, петлисто, порой словно сама не предполагая, куда заведёт её речь.
Два человека качаются под парашютом:
лодка моторная, сопротивление ветру,
отпуск у них не сезонный пустой промежуток,
сколько прикинь до воды — метров пять, двадцать метров?
Иногда речь заводит слишком далеко, возникает что-то немного необязательное (вроде каких-нибудь «Инсект-стансов», по-своему занятных…). Но это, возможно, и создает ощущение случайности и непредумышленности поэтического говорения, его негарантированных, но от этого более ценимых удач.
Говорил ей веди же себя как жена
вот она и ходила отражена
боковым трюмо полированной створкой
приоткрытой форткой
Книга вышла в «Арт Хаус медиа», издающем современную поэзию давно, но в последние годы — всё меньше, одна-две книги в год… «“Арт Хаус Медиа”, издательство опытное и неторопливое…» (Наталья Черных, «Волга», 2020, № 5). Хочется всё же чуть большей торопливости.
«всегоничего»: Андрей Сен-Сеньков
Как и обещано в заглавии книги[13] — много астрономии, звёзд, фантастики, и на всё это голографически наложен печальный лик великого композитора. «пётр ильич открывает кольца сатурна…» Или:
вокруг юпитера летает спутник европа
там стоит ледяная эйфелева башня
замерзает голубой дунай
в кратере аушвиц сжигают людей
в александро-невской лавре лежит композитор
Скорее цикл стихотворений, чем книга. Впрочем, книжная серия «всегоничего» (на платформе Syg.ma) как раз специализируется на подобном поэтическом минимализме (в прошлом году там еще вышел сборник Данилы Давыдова). И тексты маленькие, и издают мало — где-то три-четыре книжки в год. Но довольно изысканно.
Верлибры Сен-Сенькова стали менее интеллектуально герметичными, чем лет десять-пятнадцать назад, более прозрачными; более обаятельными.
на марсе бывает снег
рождество
подарки
неизбежный алкоголь
и
невыносимое одиночество
которое убивает снег
делая его тише как звук телевизора во время рекламы
Не совсем, правда, понятно, кто кого убивает: снег — одиночество или наоборот. Возможно, это и входило в авторский замысел.
Книга оформлена рисунками Бориса Кочейшвили. Повторюсь, я не сторонник прокладывания стихов «картинками», но тут, пожалуй, графический ряд вполне уместен. Тексты Сен-Сенькова, как хокку, оставляют достаточное количество тишины и пустоты вокруг себя; а графика Кочейшвили, тонкая и аскетичная, ненавязчиво эту пустоту заполняет.
«ЛитГОСТ»: Евгений Морозов
Продолжает нести свою скромную издательскую вахту «ЛитГОСТ». В 2021-м изданы сборники Олега Шатыбелко, Ростислава Ярцева и — Евгения Морозова[14].
В недавнем обсуждении Морозова на «Полёте разборов» Валерий Шубинский, лестно отозвавшись о его стихах, всё же увидел в них симптом «абсолютной неэкономности слов и чувств»[15].
С самой мыслью я согласен — как, наверно, всякий прошедший акмеистическую выучку. Но в случае Морозова это, похоже, как раз не работает. Достоинство его стихов — именно в той неэкономности и щедрости, с какой он рассыпает слова.
Переспелая осень желтела, сжималась и сохла,
прошерстила леса, оказалась дождливой стеной,
и на лицах, готовых к разору, к уборчатным стёклам —
ожиданье беды, ожидание казни самой…
Это почти ранне-пастернаковский захлёб; но не срывающийся ни в заумь, ни в песенность (разве что совсем немного). Предметы и явления, набросанные, наваленные вроде бы абы как друг на друга, сохраняют свою матерчатость и плотность.
Ушибленный звоном, вытряхиваешься на балкон —
воздух простужен по швам, и чуден гул,
слышишь у-у между звёзд и тут понимаешь:
ночь с воскресенья на понедельник…
И ещё — подустав от несколько гендерно и поколенчески размытого субъекта современной лирики — начинаешь как-то больше ценить, простите, именно взрослую мужскую лирику. Нет, без брутальности. Но с лирическим героем именно взрослым мужчиной — свою мужескость чувствующим и осознающим. Этого у нас не так уж много. Иван Волков, Станислав Ливинский, Владимир Иванов. И — Евгений Морозов…
*
В завершение — о других издательствах и сборниках 2021 года. О некоторых уже писал в течение прошлого года, но назвать для полноты картины нужно.
В «Воймеге», кроме сборников новой серии «Действующие лица» вышли Алексей Кубрик, Наталья Черных, Андрей Торопов и составленная Лилией Газизовой антология современного русского верлибра, о которой планирую написать отдельно.
Процитирую из «Новых оды и элегий» Натальи Черных:
Так вагоны разгружают — так летят на карусели — и только
треть нужна —
всё обозримое нужно — плети берёз — голуби топчутся по подоконнику —
всё и сейчас обязательно нужно купить —
на складе не осталось — закажите — отложим — не продается.
В серии журнала «Воздух»: Вадим Волков, Александр Анашевич, Евгений Арабкин, Алексей Александров и Лариса Йоонас. Некоторое оживление — в слегка забуксовавшей последние года три «дочерней» серии «Воздуха»: «Поколение». В ней изданы сборники Руслана Комадея, Георгия Мартиросяна, Кати Сим и Саши Мороза.
Во «Времени» вышли Глеб Шульпяков и Павел Лукьянов. Из «Белого человека» Глеба Шульпякова:
жук влетел и вылетел в окно —
поплавок остался неподвижен
с облаком и садом заодно,
красными отметинами вишен
— вечный дачник! удочки с утра,
занавес неслышно опустился —
то ли где-то лопнула струна
то ли жук не вылетел, прижился
В «Русском Гулливере»: Богдан Агрис, Галина Илюхина, Алексей Остудин, Вячеслав Шаповалов, Виталий Шатовкин… «Честные папоротники» Шатовкина заслуживают более подробного разговора; жаль, ознакомился с ними, когда этот обзор был уже написан.
Где тень солдата с каждым днём светлей — там красная
распахнута рубаха — обочины, как будто ход конём –
в тебя произрастают тихим прахом: брусникою,
опавшей навзничь, и узкоротым соловьём.
Дремучая — холодная вода — ни дать ни взять в друзья к
себе живого: ты Волга, ты змеиная слюда, кладёшь,
как бритву, под язык кольцо и в парике стыда
порохового у берега купаешь мертвецов.
В екатеринбургской серии «InВерсия» (издательства «Кабинетный учёный»): Илья Кукулин, Елена Михайлик и Арсений Ровинский. Из «27 вымышленных поэтов в переводах автора» Арсения Ровинского:
Всю ночь сражалась с мышами, и вот
наконец-то светает. Все взрослые особи
направили взоры свои на восток,
и местный гуру, швед, проживший 15 лет
на этом чёртовом острове, говорит: не бойтесь
большого змея, бойтесь только
самих себя — и затягивается.
В «СТиХИ» вышли книги Константина Комарова, Алексея Пурина, Ники Батхен… И очень много чего ещё (возможно, интересного). «СТиХИ» трудятся такими же ударными темпами, как «Стеклограф», только сложнее отследить выпущенное — на сайте издательства отражено не всё, к тому же — почему-то без года выпуска.
В «Стеклографе» вышли Владимир Гандельсман, Сергей Арутюнов, Татьяна Вольтская (удостоившаяся в минувшем году ещё и звания иноагента)… и ещё полсотни книг. Из «Фрагменты романа / Король лир / Миф» Гандельсмана (первой части, написанной ранним — и лучшим — Гандельсманом):
Как слово «бытие» заострено
в последнем слоге! Словно бы иголка.
В нём «бы» — ушко, открытое окно,
в него продет жасмин, как нитка шёлка,
или — суровой ниткою — зима
(весна слюнявит пальцы втихомолку),
в него слетает осень — бахрома
с периметра хрустального осколка…
И из вне-серийного — вне-поэтически-издательского. В «ОГИ» вышел сборник Александра Кабанова «На слонах и черепах», в «Волошинском сентябре» — «Калимэра» Андрея Коровина, в «Совпадении» — совместная «Часть жизни» Данилы Файзова и Юрия Цветкова, в «Городце» — Greatest Hits Всеволода Емелина…
Что-то неизбежно упустил, но, надеюсь, общая картина всё же сложилась. Осталось только надеяться, что всё это дойдёт до читателя. И птица взлетит.
[1] Кононов Н. Свод. — М.; СПб.: «Т8 Издательские Технологии» / «Пальмира», 2021. — 200 с. (Серия «Пальмира — Поэзия»).
[2] Который был даже не отдельной книгой, а названием подборки в коллективном сборнике с банальным названием «Дебют» и игривым подзаголовком «Поэтом нужно быть до тридцати…».
[3] Последняя линия кажется интересной больше как эксперимент, как вариация на ходасевичевские «Похороны» («Лоб — / Мел. / Бел / Гроб…»). После «Полей» Кононов к этому гиперминимализму уже не возвращается.
[4] Ерёмин М. Стихотворения / Предисл. С.Завьялова; послесл. Ю.Валиевой. — М.: Новое литературное обозрение, 2021. — 464 с.
[5] Таковы, похоже, стихи принадлежавшего к следующему поэтическому поколению Драгомощенко, которые уже словно изначально написаны в расчёте (сознательном или неосознанном) на маячащего где-то поблизости филолога-интерпретатора.
[6] Ермакова И. Легче лёгкого. — М.: Воймега; Ростов н/Д: Prosodia, 2021. — 80 с. (Серия «Действующие лица»).
[7] Не совсем, на мой взгляд, удачен серийный дизайн обложки, с портретом автора в серо-ядовито-синих тонах, ещё и отретушированным. Какой-то «Совпис», семидесятые годы… Ветер, похоже, дует с Ростова (в «Воймеге» с дизайном всегда было всё в порядке): сходным образом — с портретом «автора номера» — выходит Prosodia. Но там — хотя бы без подсинивания и ретуши…
[8] Рецензия подписана «А.П.»; надеюсь, что это не Алексей Пурин — он, вроде бы, прежде писал без криптонимов да и лучше по стилю. Защитницей точек и запятых в современной поэзии является Елена Невзглядова (об этом мне уже приходилось писать — «Знамя», 2014, № 4). Но и на её стиль непохоже… «Восьмая книга московского поэта, высоко ценимого самыми авторитетными наблюдателями литпроцесса». Какая-то, простите, каша из клише…
[9] Строцев Д. Монах Вера. Гневопея. — М.: Медленные книги. — 216 с. («Медленные книги» издавали до этого гуманитарный нон-фикшн.)
[10] Павлова В. Записки счастливого человека. — М.: Эксмо. — 384 с.
[11] Кутенков Б. Память so true. — М.: Формаслов, 2021. — 108 с.
[12] Аркатова А. Сейчас пройдёт. М.: Арт Хаус медиа, 2021. — 128 с.
[13] Сен-Сеньков А. Чайковский с каплей Млечного пути. — М.: всегоничего, 2021. — 68 с.
[14] Морозов Е. Есть только острова. — М.: ЛитГОСТ, 2021. — 144 с. Кроме того, в мемориальной серии «Поэты литературных чтений “Они ушли. Они остались”» «ЛитГОСТа» вышли сборники двух рано ушедших поэтов Алексея Сомова и Гоши Буренина.
[15] https://formasloff.ru/2022/01/15/poljot-razborov-serija-67-chast-2-evgenij-morozov/