Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2022
Айганыш Акылбекова родилась в г. Бишкек (Кыргызстан). Финансист, живет в г. Алматы. Посещает литературную мастерскую Алины Гатиной.
Я стою на площади Ала-Тоо. Утро. Шесть часов.
По улице вверх — кинотеатр, музей, флагшток с красно-желтой тканью и памятник Манасу. Величавый, он восседает на коне. Глядит на подвиги своих потомков, которые хочется взять в кавычки.
Маленькая, я часто приходила сюда по праздникам. Нарядное платье, банты, гольфы; танцующие девочки в национальных костюмах с заплетенными косами, сахарная вата, яблоки в карамели, леденцы на палочках, прочая сладость жизни.
В последние годы на этой площади мало празднуют. Всё больше бросаются камнями и громкими политическими лозунгами.
Сейчас здесь тихо и безлюдно, хотя всего несколько часов назад толпа митингующих прорвалась в Белый дом. Той осенью Бишкек повидал многое. Приехав на тихое семейное торжество, я хотела увидеть младшую сестру в подвенечном платье, а стала свидетелем того, как пала власть.
Из родного Бишкека я уехала пять лет назад. Не навсегда, нет. Я навещала его наездами-набегами по праздникам или выходным, наблюдала со стороны за незначительными изменениями: за домом построили новую дорогу, где-то, как обычно не к месту, выросли пестрые элитки, установили камеры видеонаблюдения — теперь водители, наконец, заметили стоп-линию перед светофором (все-таки штраф в 1000 сомов больно бьет по карману).
Последний приезд пришелся на март 2020 года. А после был локдаун. Ковид, карантин и новая Zoom-реальность — то, с чем пришлось столкнуться многим в ушедшем году. И, когда в августе младшая сестра написала, что будет той, я, ни минуты не сомневаясь, собрала вещи и приехала на родину.
Той для кыргызов — дело святое. Свадьбу у нас проводят дважды: первая — «Кыз узатуу» (прощание с невестой), вторая — непосредственно само торжество. Узатуу проводит сторона невесты, это обряд, при котором родители и родные невесты провожают ее в дом жениха. Официальную свадьбу проводит уже сторона жениха, на нее приглашают его родных и близких, невестиной родне «выделяют» места — обычно для тридцати, в лучшем случае пятидесяти человек. В среднем на свадьбе присутствует от ста пятидесяти человек и выше — в зависимости от материального положения семьи.
Наше узатуу по общим меркам было довольно скромное, со стороны жениха были приглашены всего десять человек, но стол мы накрыли, как для пятидесяти. В культуре и традициях кыргызского народа гости всегда в почете, а особенно кудалар (сваты) — им отводятся лучшие места за столом, готовят особые яства (режут барана, кобылу, готовят «чучук» и несколько горячих блюд), развлекают танцами и песнями. Все это завершается проводами девушки, которая должна выйти из дома, не повернув головы (согласно традициям, если девушка обернется, то с позором вернется в родительский дом).
Через неделю праздничные хлопоты сменились трудовыми буднями. Я продолжала работать на удаленке, а страна готовилась к парламентским выборам. По всему городу были развешаны агитационные плакаты с фотографиями очередных претендентов в 120-местный Жогорку Кенеш. С огромных билбордов (и со стен домов) на кыргызстанцев смотрели довольные лица, которые обещали точно то же самое, что и их предшественники прошлых созывов. Стало скучно. Интересовало меня другое: где были эти люди летом, когда страна задыхалась от Covid-19? Когда не хватало мест в больницах и аппаратов ИВЛ, денег на лекарства, когда врачи покупали средства защиты и питание для больных на свои бюджетные зарплаты? Когда у больных была надежда только на врачей и команду волонтеров, которую образовала группа инициативных граждан.
Кстати, на жителей, разом лишившихся заработка, депутаты просто закрыли глаза. Как в том меме: «Может, если я закрою глаза, оно исчезнет?»
Вечером в воскресенье 4 октября в Бишкеке прогремел салют. Окончились выборы в Жогорку Кенеш. В сети блуждало видео: вновь избранные кандидаты приплясывают под брызги шампанского, женщины из административной команды улыбаются во все тридцать два золотых, безымянные люди из группы поддержки потирают руки.
В парламент прошли четыре политические партии, три из которых считались провластными. Ничего нового. «В Багдаде все спокойно», — посчитали победившие и продолжили праздновать.
В обед 5 октября несколько миллионов кыргызстанцев, кто с удивлением, кто с восторгом, наблюдали, как на площади Ала-Тоо начался митинг против предварительных результатов. На небольшое пространство напротив Белого дома стекались сторонники оппозиционных партий; к вечеру толпа превратилась в многотысячную.
В середине дня я забежала в «Азию» — выцветшая желтоватая надпись, знакомые синие двери, — сколько же лет этому магазину? Зайдя внутрь, увидела как две продавщицы, нахмурившись, глазели в один телефон. Оттуда доносились резкие выкрики, и невнятная речь сопровождалась громким улюлюканьем и общим гулом. Одна, поправив очки в тонкой оправе, спросила другую, ткнув в бок:
— Сен барат белең?[1]
— Ай, жинди болуп кеттиңби? Канча акча берсе дагы мен ал жакка экинчи барбайм![2]
Мы встретились глазами.
— Здравствуйте, что вам? — спросила она на чистом русском.
Русский — важный язык в нашей стране. Многие семьи разговаривают дома на двух языках, и это считается нормой. Наши мигранты ценятся в России, потому что у нас хорошо его преподают еще с советских времен. Я сама из русскоязычный семьи и, к своему стыду, знаю русский лучше, чем родной кыргызский. Таких, как я, в столице много, нас называют «чала кыргыз» — «так себе кыргыз».
— Здравствуйте, эжеке. Пару батонов и сметану. А что там по видео? — я кивнула в сторону продавщицы с телефоном.
— Кызым, аябай жаман болуп жатат[3] охнула она, схватившись за сердце. — Эл аянтка чыгыптыр, Ак Үйдү көздөй кетип жатышыптыр, шайлоонун жыйынтыгын жокко чыгарууну талап кылып жатышыптыр[4].
— Да чего вы беспокоитесь, эже? — ответила я, пожав плечами, и протянула ей деньги. — Не в первый раз ведь. У оппозиции нет шансов, все сильные партии, у которых была возможность, прошли в парламент. Не вижу никаких причин для волнения.
— Кызым, было бы так. Но ты их не видела! Посмотри на них — столько гнева, столько злости! Видит бог, к добру это не приведет. О, кудайым сактасын! Аман эсен жашайлык! Оомин![5]
— Оомин, — сказала я, подняв раскрытые ладони, и вышла из магазина.
Перебежав запруженную автомобилями дорогу, я чуть не упала, споткнувшись о разбитый асфальт, и первое, что увидела, когда распрямилась, — огромное улыбающееся лицо очередного кандидата в парламент. Плакат занимал торцовую сторону моего дома.
Дом, в котором я живу, и его родной «брат» через дорогу называются Южные ворота. В восьмидесятых это была окраина города. Два близнеца стояли по разные стороны улицы Советской (раньше она называлась Базарной — на этой дороге в 1920-х устраивали ярмарки). На стенах домов были вырезаны-вылеплены величественные фигуры. В детстве я мечтала тайком вылезти с балкона, спуститься на карниз и вплотную подобраться к барельефу, чтобы поглазеть на безликих существ и пощупать их каменные наряды.
Вечером того же дня я вышла прогуляться и взять напрокат велосипед. Мой район за эти годы приобрел благообразный вид — рядом с домом разбили два парка, вдоль которых проложили велосипедную дорожку.
В тот вечер велосипедов не было — работники проката спешно переносили их в будку.
— Здравствуйте, я возьму велик на час? — крикнула я, заглянув внутрь. С улицы они меня не услышали.
— Сиңдим, бүгүн биз жабылып жатабыз[6]. Ты слышала, что там происходит? На площади народ бунтует, будет революция!
Махнув рукой на необоснованные страхи, я все-таки выпросила себе велосипед.
Проезжая мимо новых парков, я смотрела на пустые скамейки: ни мам, ни детей, ни танцующей молодежи, которая обычно снимает видео для ТикТок. Тогда я не придала этому значения. А когда прогремели выстрелы, решила, что это салюты. Я не верила до последнего, что люди способны на революцию в третий раз. Как будто первые две ничему нас не научили.
Слова «Кыргызстан» и «революция» в скором времени могут стать синонимами, недаром российский депутат Олег Морозов ввел в оборот понятие «киргизация» — то есть революционное несогласие с итогами выборов. Вот с чем мы вошли в новейшую мировую историю после тридцати лет независимости.
Почему-то многие считают, что кыргызы — свободолюбивый народ. Как будто главный критерий свободолюбия — склонность устраивать революции и гнать взашей не понравившихся президентов.
Как-то ранней весной я возвращалась в Алма-Ату через Кордай. В душной комнате в очередях к таможенникам толпились люди с чемоданами, баулами и заполненными до краев китайскими сумками в клетку. Раньше, в девяностые, этого пограничного поста не было, люди без остановок проезжали через границу.
Подойдя к автобусу, я увидела худощавого мужчину в очках, который впихивал объемистый чемодан и спортивную сумку в багажник. К нему на помощь подбежал водитель автобуса, и вдвоем они кое-как уместили груз. Устало вздохнув, мужчина достал из заднего кармана джинсов платок и протер им лицо и очки.
Он оказался моим попутчиком и занял место рядом. Иван, так его звали, был аудитором и, как выяснилось, переезжал в Алма-Ату на ПМЖ.
— Да просто я понял, что ничего не изменится. Вспомните две тысячи десятый, — он вздохнул и посмотрел на пробегавшие мимо кордайские степи. — А пятый? Помните, как грабили магазины одежды, торговые центры, продуктовые лавки? Как с ума посходили. Тогда родители лишились бизнеса за ночь — две торговые точки в ТЦ «Бета Сторес» с одеждой и техникой. Всё разгромили, украли… Дикость.
— Помню, — ответила я и отвернулась.
В тот день стояла жара, не характерная для марта. У нас были весенние каникулы, и я, вернувшись с прогулки, легла спать, а проснулась — от грохота пролетающего вертолета. Помню, как забежала мама со словами: «Доча, Акаева свергли!» — и позже мы узнали, что семья Акаевых бежала в Россию. Тогда я мало что понимала. По телевизору транслировали, как разъяренная толпа громит Белый дом, и везде будто один и тот же кадр — разбитые стекла, бесноватый народ, пожары. Один мужчина нес на себе холодильник, а женщина, нацепив на себя драгоценности, закидывала в пакеты туалетную бумагу. На первом этаже моего дома был магазин сети «Народный». Сейчас там мебельный. Ночью я видела, как пришли мародеры. Один из них разбил камнем стеклянную дверь и забежал внутрь, за ним ринулась кучка людей. Все с пакетами, кричат, толкаются. Среди них — наш сосед Влад с пятого этажа. И тут его жена с балкона: «Владик, захвати сметану!»
Все это я рассказала Ивану. Он ничего не ответил. Уставился в одну точку и, казалось, решил закончить нашу беседу.
Несколько минут мы ехали молча, потом он неожиданно усмехнулся и продолжил:
— Кстати, «Гоин» знатно распотрошили в пятом году: разбили все до единого стеклышка, камня на камне не оставили. Так что хозяева сделали ремонт и на будущее забетонировали окна — без окон, без дверей, это как раз про «Гоин». И когда случилась апрельская революция, мародеры ушли ни с чем.
— Видимо, они пошли дальше, — поддержала я. — «Бета», «Вефа», «Плаза» — это уже мелочи. Они же начали грабить дома…
— Ш-ш! Тихо вы! — повернулась к нам сонная женщина в меховой жилетке. — Чего вы так громко болтаете? Люди же спят!
— Да кто спит? — удивилась я и посмотрела вокруг.
Действительно, салон автобуса мирно посапывал. Девушка слева от нас, что закупилась едой, будто ехать собиралась не четыре часа, а неделю, положила руки и голову на спинку переднего сиденья. Пара впереди нас синхронно качала головами в такт езде.
Вдруг автобус подбросило. Мы, сидевшие на заднем ряду, подпрыгнули до потолка; Иван ударился головой, а я расплескала воду из открытой бутылки прямо на платье. Такая вот трасса.
Скоро за окном показались ветряные мельницы. В любое время года и суток я с упоением наблюдала за их величием. Они всегда представлялись мне чем-то магическим и сказочным.
— А мы с другом участвовали в революции десятого года! — заговорщическим шепотом сказал Иван. — Да кто в то время не пошел бы против Бакиевых? — быстро добавил он, заметив, как вытянулось мое лицо. — Максим, Жаныш такой беспредел творили! Как раз тогда они установили платный дозвон, а всю весну люди были на веерном отключении — воду из Токтогульской ГЭС распродали соседям.
— Помню, это было последней каплей для многих.
— И тут подвернулся случай. Прибегает ко мне Эркин, сосед, и вываливает, что там, на площади, шумиха, и если мы хотим отстоять нашу страну и наши права, то надо идти и бороться. Я согласился, режиму Бакиевых должен был прийти конец. Плюс — там была неплохая оплата. Представьте себе, просто вышел на Ала-Тоо — и пятьсот сомов в кармане. Дальше больше: возьмешь плакат — сверху сотня, выступишь с лозунгом — еще. Короче, можно было за раз поднять хорошие деньги. Я тогда сидел без работы, хотел помочь родителям.
— И?
— Решился.
— А последствия первой революции вас, видимо, не впечатлили?
— Да уж, — сказал он. — Почему-то тогда мне казалось, что мы делаем что-то правильное, что-то важное для страны. А деньги были приятным бонусом.
Я промолчала.
— Седьмого мы вышли на площадь и присоединились к толпе у Дома Правительства. Нас становилось все больше, и в какой-то момент началась потасовка с милицией, охранявшей здание. Помню, как на мгновение засомневался: слишком агрессивный был у них настрой. Посмотрел на Эркина — у того аж глаза повылазили из орбит, пот выступил на лбу, так сильно он кричал. Началась борьба, менты лупили всех подряд, не разбирая. Мужчин, женщин, молодых и старых. Рядом стоявший парень в калпаке[7] вдруг завопил: «Жүргүлө, Ак Үйгө барабыз! Бакиев чыксын! Бакиевтер кетсин!»[8] Мы воодушевились — как тут можно было сдаться? — и оттеснили ментов.
Позже, когда подошли вплотную к забору, я увидел, как кто-то пригнал грузовую машину, — ее захватили у милиции на Форуме. Машина разогналась и с грохотом выбила ворота Дома Правительства. Толпа ринулась, и по ней открыли шквальный огонь. Первые ворвавшиеся были убиты наповал. Водитель машины хотел задним ходом открыть вторые ворота, но подключились снайперы. После машину подожгли. Мне тоже досталось, шрам до сих пор есть, — сказал он и потер затылок. — Я тогда лежал на земле и смотрел в небо, как Болконский. И думал.
— О чем?
Меня несколько смутил его пафос.
Иван смотрел невидящим взглядом.
— Не помню. Кажется, я думал об Эркине. А революция по сути — уродлива и жестока. Никакой романтики. Почему я считал иначе? Вокруг валялись раненые, может даже, трупы. Кому из них пригодились те выданные деньги?
В больнице я узнал, что в Эркина стреляли. До сих пор задумываюсь: если бы я тогда на площади видел его раненым, спас бы его? — Он повернулся к окну и тихо добавил: — Вряд ли.
Казалось, теперь наш разговор точно был окончен. Я раскрыла упаковку печенья и предложила Ивану. Немного помедлив, он вытянул одно, улыбнувшись в ответ.
— Столько лет прошло, а помню, как вчера. В прошлом году умер отец. Он единственный не хотел уезжать из Кыргызстана, все повторял: «Никуда я не уеду, это моя родина! Хотите — уезжайте. А я останусь здесь!» Он любил в Бишкеке всё: свой дом, огород, соседей, природу, еду. А заграница ему не нравилась. Воздух, говорил, другой. В Алма-Ате особенно. А меня уже ничто не держало в Кыргызстане, вот я и двинул. Недалеко, конечно, но уехал.
Я промолчала, доедая печенье всухомятку.
Когда мы доехали до вокзала, Иван предложил подвезти. Но я отказалась, сославшись на то, что нам было не по пути.
Я заказала такси и ждала машину, любуясь видом у озера Сайран. Ночью там атмосферно: зажженные фонари, горы Ала-Тау, безмятежная водная гладь.
За мной приехала белая «Тойота». Водитель, не спросив разрешения, закурил.
— Сегодня по новостям слышал, как Алма-Ата побила рекорд по степени загрязнения воздуха, — бодро начал он, выдохнув струйку дыма в открытое окно.
Я пожала плечами и надела наушники, провожая взглядом двух бегунов, которые наматывали на мосту очередной круг.
В тот октябрьский вечер я, вернувшись после велосипедной прогулки, обнаружила дома обеспокоенных родителей. Папа качал головой и восклицал на всю комнату: «Кап, кап, ушундай да болобу? Кызым, ал жакта жаман болуп жатат!»[9]
«Ну, их же разогнали», — спокойно отреагировала я и начала готовить ужин.
Я родилась в Бишкеке, но у меня южные корни. «Я — алайская», — гордо сообщала я всем знакомым в детстве. Поэтому в центре стола у нас по традиции — большая тарелка плова из узгенского риса на бараньей кости. Обязательные атрибуты плова — желтая морковь, не оранжевая, потому что только желтая придает рису сладость, головка чеснока и зира — сушеная приправа. К плову обязательно подают салат шакарап: тонко нарезанные помидоры с луком, перцем и солью. В Казахстане этот же салат называется ачучук.
Папа принес горячие тандырные лепешки, я заварила зеленый чай и приготовила пиалы с сине-белыми узорами — мастхэв любой советской азиатской семьи.
Сказали «Бисмиллях», приступили к еде и услышали звонок. Я долго не понимала, откуда он идет, потому что на домашний нам уже давно никто не звонит. У всех сейчас мобильные.
Я сняла трубку.
— Алло, алло? Ким бул? Кызым, апаңды чакырсаң![10], — услышала взволно-ванный голос.
— Саламатсызбы, азыр[11].
Мама подошла к телефону и узнала по голосу давнюю подругу — Махаббат-эже. Из трубки доносилась ее невнятная речь вперемешку со всхлипываниями. Мама дала кое-какие рекомендации (она врач) и вернулась к столу.
— Представляете, Чынгыз, сын тети Махаббат, сегодня был на митинге. Их там разогнали, но резиновая пуля рассекла ему ухо. Кудай сакта![12] Они не стали вызывать «скорую», вот она мне и позвонила, — рассказывала мама, отламывая кусок горячей лепешки.
— Ай-ай-ай, байкуш бала. Митингге эмнеге барды? Партиянын курамында болчу бекен?[13] — спросил папа, покачав головой.
— Да, он был в одной из партий, что не прошли семипроцентный барьер. Одни из первых были на площади сегодня.
— И как он? Сильно пострадал?
— Думаю, что ушиб головы.
Я оставила родителей и написала Чынгызу в Вотсап. Чынгыз — мой друг детства по двору. Я всегда была тихоней и не умела за себя постоять. Чынгыз же всегда защищал меня: несмотря на маленький рост, он был крепкого телосложения и никогда ни перед кем не тушевался.
Странно, что я не узнала голос Махаббат-эже, ведь раньше мы так часто общались.
Чика, салам)
Салам какие люди)
Ты где это пулю заполучил?
Откуда вести?)
Слышала да)
Конечно)
Твоя мама звонила моей
А… ясно) да вот на площади погоняли менты
Но я увернулся
Красавчик)
:*
Ты откуда здесь? Ты где вообще?
Приехала к родителям) пару недель как Бише)
Надолго?
Не решила еще) на удаленке.
Пока побуду тут, недельку-другую)
Ясно
И как тебе наши новости?
Да чет не очень)
То ли еще будет
Знатно погоняли вас там?)
Неслабо
Ну я так и думала))
Дошло наконец что мы не шутим
Никто там не шутит) Вас же по домам разогнали)
Но мы не остановимся
Да харош)
Нельзя все бросать сейчас.
Дальше больше
Без вариантов
В смысле?
Ты о чем?
Кто если не мы?
Простой честный народ
Вы что дальше пойдете?
Я у себя дома
Значит мне и решать кому сидеть наверху
Достало быть стадом
А тебе разве нет
Или ты тоже как эти балконские
Только и можете критиковать сидя дома
Чика, я тебя не узнаю
А что по твоему я должен делать
Свалить за бугор как ты и сидеть в теплом кресле
Работать на дядю
У нас полстраны заграницей
Задумайся почему
И никто возвращаться не спешит
А ты то что сделала для страны?
Да я хотя бы ее не рушу
А чем поможет этот твой митинг?
В смысле чем? Да всем!
Я выражаю свое несогласие, я хочу
навести порядок, я хочу убрать воров, я хочу жить нормально.
я не хочу работать за копейки, кормить толстосумов
и переписываться с родственниками которые таксуют в Москве
или пропадают на стройках
это ты хорошо устроилась, но поверь не все так
не у всех есть образование
Меня лично бесит что мой народ вечно в
наемниках у других
Мы че им терпила какието?
Сидел этот Сооке, ниче не мог сделать
люди вон поумирали
И выборы эти сплошное вранье
Видела сколько было вбросов?
Видела
Но ты как будто забыл, что уже было две революции?!
И че толку? Поменялось чтото?
Толк то есть, но это же не сразу
Раз! И зажили как в сказке,
Надо идти дальше
просто нас используют и все время приходят не те
Да потому что революцию делают романтики
А плодами пользуются негодяи.
Вас просто всех перебьют и делу конец.
При этом вы еще рушите все — это как?
Тоже на благо родины?
Это побочка
Я лично не граблю
Тут же все стихийно, это не остановишь
Да ладно тебе, стихийно.
Все же проплачено
Сколько тебе обещали?
…(печатает)
Последний визит в 22:53
Ладно, я не хотела с тобой ссориться.
Будь осторожен
Подумай о маме
Две синие галочки.
Последний визит в 22:56.
* * *
Ночью я зашла в Инстаграм пролистать ленту и увидела в актуальных «историях» аватарку Чынгыза в красной рамке. Нажала на кнопку и попала в прямой эфир.
Весь экран занимало лицо моего друга — горящие глаза и широкая ухмылка. Обросший. Во время карантина многие стали отпускать бороду. Голова с правой стороны обмотана бинтом. Чынгыз в кепке, машет рукой в камеру: «Саламалейкум, друзья! Я сейчас вместе с ребятами на площади. Мы были здесь с утра; вы сами видели, как нас, безоружных, разогнали, применив силу. Меня задели резиновой пулей (поворачивается), один товарищ сейчас в больнице с раненой ногой.
Но, друзья мои, мы не сдадимся! Вы слышите? Вчерашние выборы были верхом издевательства над простым народом. Мы больше этого терпеть не будем! Не будем! К власти пробрались те же люди, которые наживались на нас все это время. Так вот — сегодня мы будем бороться за справедливость!!!» Камера отъезжает: ночь, площадь Ала-Тоо, с ним еще человек пятьдесят идут в направлении Белого дома, возле которого уже стоит толпа, скандируя: «Сооке кетсин! Сооке чыксын!»[14]
В эфир добавляются люди и комментарии:
— Ойбооой, Чынгыз! Каякта журосуң, ай?[15]
— Ахаха, Чика, болсун болсун![16]
* * *
В кадре: мужики перелезают через ворота. Какой-то дядька шатается и тащит скамейку к забору, чтобы перелезть за ними. Люди вооружены кто чем: палками, кирпичами, камнями.
* * *
В кадре: коридор Белого дома. Белые стены, на полу красный ковер с узорами. Впереди идут люди — некоторые в колпаках. Двое забежали в первый кабинет. Послышался треск. Камера подходит ближе. Молодые парни, вооружившись стульями, разбивают окна и компьютеры.
В следующем кабинете мужчины срывают со стены портрет Сооронбая Жээнбекова и, бросив его на землю, пританцовывают на его изображении. Другие рыщут в шкафах, вытаскивают документы с полок и швыряют их на пол. Слышны крики и топот.
В коридоре появился дым. Камера показывает, как из дальнего кабинета выбегают трое ребят; все трое ухмыляются.
* * *
В кадре: 3:20 ночи. Несколько мужчин, вооруженные палками, идут в направлении СИЗО. Перед СИЗО собрались люди, скандирующие: «Садырды чыгаргыла!»[17]
* * *
В кадре: Двое надевают калпак на голову Садыра Жапарова и под руки ведут его в сторону микроавтобуса. Ребята вокруг провожают его аплодисментами.
За несколько часов произошло многое: протестующие прорвались в Белый дом, а позже и в здание ГКНБ. Из изолятора ГКНБ выпустили осужденных политиков: бывшего президента Алмазбека Атамбаева, Садыра Жапарова — последнего отвезли на центральную площадь Ала-Тоо, где тот произнес вдохновляющую речь. Пока весь мир наблюдал за мирными белорусами, которые уже третий месяц еженедельно выстаивали митинги; за взятием Капитолия в Штатах и за волнениями в России из-за Навального, — кыргызы за ночь свергли правительство.
Пройдет еще немного, и президент Сооронбай Жээнбеков, а следом за ним и спикер Жогорку Кенеш сложат полномочия. Садыр Жапаров станет временным премьер-министром Кыргызстана. Правительство объявят нелегитимным. Страна поделится на сторонников Жапарова и на его противников. Выборы нового президента и референдум о президентской форме правления назначат на начало января, явка на них составит 39%. По итогам голосования с большим отрывом победит Жапаров. А Кыргызстан вновь станет страной с президентской формой правления.
Народ достиг цели. Только какой ценой?
И вот я стою на площади Ала-Тоо. Утро. Шесть часов.
На деревянных скамейках мусор: пакеты, пустые бутылки, почерневшая кожура бананов. Мусорные баки перевернуты со всем их содержимым. Вокруг газонов и арыков — разбитые плиты и бордюры, поломанные дорожные знаки. В центре проспекта Чуй догорает костер: обугленный деревянный стол и макулатура. В близлежащих магазинах выбиты стекла. Кое-где можно увидеть кучи камней и поломанного кирпича — детьми мы так собирали снежки, а митингующие — готовились отбиваться. Начинают собираться люди в оранжевых куртках. Это ребята-волонтеры «Тазалык» пришли делать уборку. Некоторые из них позднее будут участвовать в добровольном движении дружинников и защищать торговые центры, Дом Правительства, кафе и магазины.
Двое подметают улицу, мягко шаркая метлами по асфальту, другие собирают в пакеты обломки плит, плакаты и упаковки от еды. Были даже школьники — шумная ватага весело собирала фантики, а маленькая девочка лет пяти, шмыгая носом, мельтешила у них под ногами. Ко мне подбегает улыбчивый мальчишка в джинсовой кепке и протягивает мешок:
— Жүрүңүз, буларды баарыбыз чогуу тазалайлы![18]
[1] Ты бы пошла?
[2] Ты что, с ума сошла? Я второй раз туда не сунусь. Сколько бы ни предлагали!
[3] Доченька, совсем плохо.
[4] Народ вышел на площадь и направляется к Белому дому, требуют отмены результатов.
[5] Спаси нас бог, пусть мы будем все в здравии. Аминь!
[6] Сестренка, сегодня мы закрываемся.
[7] Калпак — кыргызская войлочная шапка.
[8] Пойдемте в Белый дом! Пусть выйдет Бакиев! Выгоним их вон!
[9] Ужас, ужас, что творится. Дочка, там настоящий кошмар!
[10] Кто это? Доченька, позови маму.
[11] Здравствуйте, минутку.
[12] Да убережет нас Бог!
[13] Ай-ай-ай, бедный парень. Зачем он туда пошел? Он что, был в партии?
[14] Сооке — укороченное имя Сооронбая Жээнбекова. «Сооке уходи! Сооке вон!»
[15] Ого, ты где это, Чынгыз?
[16] Молодец, Чынгыз!
[17] Свободу Садыру!
[18] Пойдемте, уберем это вместе!