Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2022
Почему не нужен?
А вот просто — «не нужен».
И даже не какой-то конкретный. Поэт N или прозаик Z, например. Давно уже никого в гении не производим. Даже с «талантом» осторожничаем. Само понятие — «гений» — уже, наверное, лет тридцать не в ходу.
Где-то с конца 2020 года оно, однако, оказалось неожиданно реанимированным. Причем в несколько странном виде. Напомню.
1 декабря 2020 года были объявлены лауреаты премии Андрея Белого; в номинации «Литературные проекты и критика» премию получил сетевой проект «Ф-письмо». То есть интернет-платформа, на которой (как сообщается на ней) «публикуются тексты, задействующие, проблематизирующие или анализирующие квир- и феминистскую логику письма».
Два дня спустя участницы «Ф-письма» опубликовали коллективное письмо. В нем они отказывались от награды и объясняли причины[1] . Кто-то из участниц обиделся на то, что наградили всех скопом, а не поименно; кто-то увидел в награждении «популистский ход»… Обращу внимание на аргумент, прозвучавший в высказываниях двух участниц.
«Несколько лет назад премия Белого заняла принципиальную позицию, согласно которой письмо и личные качества пишущего/ей никак не связаны. …На мой взгляд, это проблема, о которой говорит Беньямин, когда пишет о фашизме языка. Он говорит о гении как о привилегированной фигуре, которая наделена своего рода божественным даром, способностью расслышать и зафиксировать что-то важное. Гений занят трудным божественным делом, поэтому ему позволено трансгрессировать, нарушать границы, которые не позволено нарушать остальным. Беньямин говорит о том, что такое представление о пишущем/ей, или — шире — создающем/ей что-то новое, является фашистским в своем основании, так как оно предполагает эссенциалистское превосходство одних людей над другими. Следовательно, отношение к пишущему/ей, художнику/це как к гению должно быть преодолено. …Ф-письмо всегда было важно для меня именно потому, что мы все пытаемся говорить из каких-то других позиций, не из позиции гения. Эта позиция устарела и должна быть оставлена в двадцатом веке, где ей и место».
Это пишет Мария Бикбулатова, «выпускающая редакторка журнала Ф-письмо, философиня, переводчица». Следом, буквально в тех же словах, высказывается и Ольга Липовская («переводчица, организаторка семинаров Ф-письмо»):
«…Для меня весь этот конструкт: облеченные правом присуждатели — подверженные присуждению — уровни гениальности (кто и как их определяет?), все это — предельно субъективные категории, и их относительность резко снижает (для меня) значимость этой премии».
Прочел я это не без удивления. В текстах, связанных с деятельностью Премии Белого, «гений» обычно не звучало: ни в положении о премии, ни в произносимых при вручении речах.
Что до Беньямина, то читал его не так много, так что поправьте, если ошибаюсь. Но я в упор не помню (и сейчас не смог найти), где это он пишет о «фашизме языка». Термин этот вообще более поздний, «послевоенный». А частью расхожего гуманитарного словаря стал только в девяностые.
Но не только термина, но и мысли такой у Беньямина я не отыскал. Возможно, Бекбулатова имеет в виду фразу из его самой известной статьи «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (1936). Там это звучит похоже, однако…
Впрочем, лучше процитирую. Беньямин пишет, что тезисы его статьи «…отбрасывают ряд унаследованных понятий — таких как творчество и гениальность, вечная ценность и таинство, — неконтролируемое использование которых (а в настоящее время сложно что-то контролировать) ведет к интерпретации имеющегося материала в фашистском духе».
Итак, понятие гения — «унаследованное» (uberkommener); пусть даже — «устаревшее»[2] . Но ничего фашистского в нем у Беньямина нет; сам Беньямин, кстати, в других местах понятие гения активно использовал. Лишь его «неконтролируемое использование» (unkontrollierte Anwendung) может привести к интерпретации эстетического материала в фашистском духе.
Да и под фашизмом в статье подразумевается нечто иное, чем то, о чем пишет Бекбулатова… Не идея неравенства, а подмена вопроса о ликвидации имущественного неравенства — возможностью «самовыражения» для масс.
Что же — если убрать, похоже, напрасно потревоженную тень Беньямина — остается в сухом остатке? Да, именно раздражение по поводу «эссенциалистского (врожденного. — Е.А.) превосходства одних людей над другими» в искусстве. Такое сильное, что «философиня» объявляет его даже «фашистским в своем основании».
Хотя — что тут, собственно говоря, фашистского-то?
Люди рождаются с разными талантами, с разной степенью одаренности… И в литературе — простите за прописные истины — тоже. Есть авторы более одаренные, яркие, и менее одаренные. А порой, да, и бездарные. Последние тоже, как правило, обладают талантами, но в каких-то других областях, где они не смогли либо не захотели реализоваться.
Но именно эта иерархичность литературы и вызывает идиосинкразию у участниц «Ф-письма». Точнее, их собственное положение в этой иерархии. Отсюда и эта странноватая филиппика в адрес «гения» и «уровней гениальности»… О которой можно было бы благополучно забыть, если бы совсем недавно, 26 ноября, почти через год после тех премиальных страстей, на понятие гения не обрушилась в своем ФБ Анна Голубкова.
Приведу ее пост полностью.
«Для начала XIX века с его распадающимся сословным обществом романтическая идея вдохновенного поэта/художника/творца (=мужчина), который выламывается из обыденной реальности и противостоит всем обывателям, была безусловно прогрессивной. Она позволила создать ту новую европейскую литературу, которой мы до сих пор зачитываемся. Но двести лет спустя эта же идея, конечно, стала консервативной. И не потому, что прошло уже два века, а потому что мы живем, извините, не во времена начала технической революции, а в постиндустриальном мире, где идет активное нивелирование каких бы то ни было различий. И в этом современном экологичном контексте фигура исключительной творческой личности, значительно превосходящей всех остальных своими способностями и потому имеющей право на привилегии, в том числе и право на насилие (а так как романтический творец = мужчина, то это именно мужское насилие), кажется довольно-таки архаичной. И после этого вы хотите сказать, что в подобной позиции нет совершенно определенного политического жеста?»
Само понятие «гений» Голубкова не использует (и на этом спасибо), но логика та же. Снова о способностях, об этих несносных способностях…
«Фигура исключительной творческой личности, значительно превосходящей всех остальных своими способностями» (Голубкова). «Привилегированная фигура, которая наделена своего рода божественным даром, способностью расслышать и зафиксировать что-то важное» (Бекбулатова).
И «преференции», якобы проистекающие из этого. Разве что Бекбулатова пишет о праве «нарушать границы, которые не позволено нарушать остальным», а Голубкова — прямо-таки о «праве на насилие». С уточнением для непонятливых: «именно мужское насилие».
И снова ломаешь голову: кто же адресат этих обличений?
Или, как написал в своем ФБ Валерий Шубинский: «Какая такая концепция давала творческой личности право на насилие? Не упомню».
И я не упомню.
Напротив, с момента появления идеи гения (а это не «начало XIX века», а на треть века раньше, как минимум где-то с «Философского словаря» Вольтера) почти общим местом стало отрицание за ним права не то что на насилие, но и вообще на какой-либо имморализм.
«Не могу поверить, что преступление и гений могут быть совместимы» (А.-М.Лемьер, «Живопись», 1769). «Дурной человек не может быть хорошим автором» (Н.Карамзин, «Что нужно автору?», 1794). «Кто пленяется изящным, тот уже не может быть злодеем» (Ф.Глинка, «Письма русского офицера…», 1816). «Что такой гений без доброго сердца?» (Д.Хвостов, «Записки о словесности», 1829).
Не говоря уже о почти хрестоматийной фразе из «Моцарта и Сальери»…
Предромантизму и романтизму можно скорее предъявить претензию в слишком высоких этических требованиях, которые предъявлялись к гению. В результате секуляризации на гения переносились свойства пророка и даже святого.
Реальность, разумеется, от этого идеала отличалась. Но «романтическая идея вдохновенного поэта» менее всего в этом повинна. Поведение gens de lettres всегда «нарушало границы» — независимо от пола, степени одаренности и исторической эпохи. И Сафо, и Овидий, и Вийон, и Нинон де Ланкло — все они «трансгрессировали» задолго до романтизма. Да и в период романтизма поведение не только пишущих мужчин, но и женщин часто входило в противоречие с общественной моралью — вспомним Евдокию Ростопчину или Каролину Павлову…
Но достаточно историко-литературных выкладок — не для «Вопросов литературы» сейчас пишу. Главное — к истории литературы и эстетики все эти вольные фантазии про «фашизм гениальности» и право гения-мужчины на насилие не имеют отношения. Как и к современности — повторюсь, понятия гения, «исключительной творческой личности» уже давно выпало из актуального литературного словаря. Это, скорее, мифологема, на которую, вероятно, удобно проецировать собственные фобии. Отчасти — мезандрические: гений как ипостась такого «Мужчины Мужчиныча», злобно помахивающего дубиной (или не знаю чем). Отчасти — да, ресентимент в отношении литературной иерархии, которая пока еще продолжает выстраиваться исходя из уровня дарований. А не из героической общественной позиции, как, судя по всему, хотелось бы нашим «авторкам».
Кстати, насчет позиции. В недавней статье под скромным названием «Какой должна быть современная поэзия» Голубкова — почему-то решив, что меня «раздражает феминистская поэзия», — зачислила меня в носители «патриархального сознания» («Лиterraтура», 2021, № 181).
Феминистская поэзия меня не раздражает. Если написано талантливо, то даже наоборот. Мне уже приходилось вполне комплиментарно писать и об Оксане Васякиной, и об Егане Джаббаровой, а стихи Любы Макаревской с удовольствием опубликовал в сборнике «Кровь-любовь. Современные поэты о любви» («Эксмо», 2019). Джаббарова и Макаревская, кстати, часто публикуются на «Ф-письме».
Другое дело, что в основной части текстов на этом сайте, может, «феминистской логики письма» и много, но что касается поэзии… Хорошо бы, конечно, подкрепить это сомнение цитатами[3]. Но, простите, и так уже переливаюсь за край отпущенного рубрике объема. Так что как-нибудь в следующий раз, если повод будет.
Но, главное, сомнение вызывает не само «Ф-письмо» и не качество текстов (вон сколько всего пишется-публикуется), а претензия на разрушение иерархии, построенной на художественных достоинствах. И замена ее на ту, в которой прежде всего будет учитываться «правильный» «политический жест».
Все это, разумеется, не снижает значимости вопросов, которые ставит феминистское движение. И домашнее насилие, и гендерное неравенство — все это требует обсуждения, осмысления, решения[4].
Проблема не в феминизме; проблема в том, насколько возможно его «скрестить» с литературой. И не только феминизм — любую идеологию. Слабое стихотворение, блистай оно хоть всеми звездами феминизма, сильнее не станет. Мы это уже проезжали. И с пролетарской поэзией, и с антиколониальной, и с религиозной…
Что до «гения», то понятие, действительно, изрядно затасканное, обветшавшее. Но идея, просвечивающая за его романтической шелухой, пока сохраняет актуальность. Отражает разную степень одаренности, не зависящую ни от какого «нивелирования различий». Возрождать это понятие не стоит; полностью отбрасывать — еще меньше. Пусть пока побудет «под паром».
[1] 1 https://syg.ma/@mariia-bikbulatova/f-pismo-otkazyvaietsia-ot-priemii-bielogho
[2] Как это переведено С.Ромашко, на чей перевод обычно ссылаются. (Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. — М.: Медиум,
1996. С. 16).
[3] В том числе, может, и из «Маленькой поэмы об идентичности» Голубковой, публиковавшейся на «Ф-письме».
[4] В чем посильно старался участвовать (тут вынужден сказать пару слов pro domo suo — раз уж зашла речь о моем «патриархальном сознании»). По крайней мере, с 1990 года, когда отреферировал для ИНИОНа книгу Джейн Коннорс «Насилие против женщин в семье» («Violence against women in the family», 1989). Или позже, когда был одним из авторов первого доклада Узбекистана по выполнению ООНовской конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Или уже в середине 2000-х, когда, работая
в представительстве ООН в Узбекистане, курировал несколько гендерных проектов и выпустил исследование по гендерным аспектам трудовой миграции. Да и после, окончательно уйдя в свободное литературное плавание, эти проблемы не забывал.