Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2022
Детские книги из самых первых — это, конечно, советские. Радостно про них знать, что они не сгинули в макулатурных водах Леты, переиздаются. И «Сказки народов мира». Эта серия, с ее бонусами-добавлениями в виде отдельных сказок Германии ли, Океании ли — передали, возможно, дальний привет, потому что сейчас, «под пятый десяток» (это в кавычках, потому что и выражение чужое, и возраст какой-то тоже, как понять его?), читаю африканские сказки. Или африканские романы — разница тут небольшая.
Жюль Верн, Свифт, Фенимор Купер, «Два капитана», Дюма. «Всё как у людей», то есть и у других детей моего поколения. Помню, конечно, сюжет, ярче прочитанных вчера бестселлеров. Но едва ли не четче — цвет обложки, слом и заклей переплета. Шершавость страниц на пальцах, как пыльца от крыльев бабочек. Чей-то отпечаток пальца на странице, уж не говоря про старые экслибрисы, посвящения, надписи — перьевой-то еще ручкой. Запах выдержанный, янтарный, с прожилками вроде тех, что на замерзшем окне, пыльный и свежий одновременно. Говорят же, что память на запахи сильнее других? Вот и ими оттуда, как из приоткрытой двери, еще тянет слегка.
Будто дерево из книг все еще растет. В какой-то детской стране.
Отдельно Конан Дойль. И не поэтому ли эта влюбленность у всех в разные фильмы о нем? Родной ведь.
Или мама читала о муми-троллях. Муми-мама. Тофсла и Вифсла. Ондатр. Протохиппи Снусмумрик. Книга в розовом и белом, цвета румяной, только умытой кожи, радость предстоящего дня. Но там страшноватая комета должна прилететь и все разрушить. Почти как в «Меланхолии» Триера про конец цвета.
Другие цвета у «Мёртвых душ», что тоже перед сном слушал и просил еще. Зеленая обложка и пожелтевшие, цвета земли почти, страницы. Дорога в поле же это. Бричка катит по «убитой» дороге, две колеи среди ухабов, дальше дали и горизонты во все стороны, обложили. Окоем в дождях и осени, бесконечной и разнообразной, как сама наша страна. Другой коленкор, конечно, чем домашний и холодный одновременно у Муми-троллей. Этот ближе, но ведет дальше. Так далеко, так близко, как говорится.
Где, кстати, заканчивается детство? Не до конца умирает, вытягиваясь, как растягиваемая в длину на показать жвачка или ее бубух-пузырь на спор, а — в какие годы официально? Спросить у Гугла или кого? Или ответить самому.
Я бы закончил (я бы — не заканчивал) свое детство лет в двенадцать-тринадцать. Во всяком случае, тогда я читал самые крутые книги. Журнал «Наука и религия», «Заратустра» с «Антихристианином», Данте, сборник «Молот ведьм» (благо в те перестроечные годы прорвавшиеся плотины заливали и книжные прилавки богато), «Роза мира». Еще Чаадаева, двухтомник нежно зелено-голубых тонов. Эти книги — самое высокое. Почему? Потому что все они в пределе предлагают — что-то иное. Вот есть вся огромная, с Вавилонскую размером (да, за столько-то веков и напластований), башня христианства. Его поиск, понятия, служение Богу. А приходили Ницше и Даниил Андреев — и предлагали другой путь. Не аллеей регулярного парка к главному входу, где дверь в стражах, пажах и слугах, а — через сад. Им еще полюбоваться, вертоградом, куртинами. Видами с обрыва на реку, как у Гончарова. А потом войти черным ходом, где уставший от суеты гостей друг встретит тепло, отведет не в шум маскарада, а в свой кабинет. Там сядете и поговорите о самом важном.
Это я сейчас так думаю, конечно.
И, кстати, вернулся в последние годы к этому чтению. Мистиков да алхимиков, альтернативных христиан и даже мусульман. Леон Блуа, Пьер Тейяр де Шарден, тот же Даниил Андреев, Генон с Эволой, Хуан де ла Крус и Джемаль, Головин и Налимов, Кьеркегор и Симона Вейль — что может быть упоительнее?
«— И ничего более оголтелого нет? — Нет ничего более оголтелого. — Более махрового, более одиозного — тоже нет? — Махровее и одиознее некуда. — Прелесть какая. Мракобес? — “От мозга до костей”, — как говорят девочки. — И сгубил свою жизнь во имя религиозных химер? — Сгубил. Царствие ему небесное. — Душка».
Читаю, конечно, сейчас другими глазами. Зрения того же не вернуть, как не вернуть никогда пейзаж. Тот даже после порыва ветра не будет прежним — сломало ветку, оторвало листок. А тут вся жизнь куда-то пронеслась. Страницы сдуло.