Рассказы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2022
Шипилова Анна Константиновна родилась в Москве в 1989 году. Окончила ВГИК им.Герасимова. Рассказы печатались в сборниках издательства «Эксмо».
Предыдущая публикация в «ДН» — 2021, № 2.
Дети отца Ярослава
— Мои родители — послы, — говорит Саша и вяло машет бледной худой рукой, когда автобус отъезжает от памятника Долгорукому. — Мы живём тут, в Газетном переулке, а дача у нас на Николиной горе, рядом с Михалковым. Смотрел «Утомлённые солнцем»? — Он поворачивается к соседу.
Сосед пожимает плечами.
— Он мой двоюродный дед, это значит, что мой папа его племянник, — продолжает Саша, вытягивая ноги. — Родители завтра собираются в Кабо-Верде, а меня решили отправить в лагерь, потому что у них там лихорадка денге, а у меня аллергия на комариные укусы.
Саша внимательно разглядывает соседа: у того крашеные волосы, яркий бомбер, рваные джинсы и кеды с разноцветными шнурками.
— Родители разрешают тебе красить волосы? — спрашивает Саша.
— Мне мама сама их покрасила, когда год закончился, — гордо отвечает сосед. — Сказала, что летом всё можно.
— Я Саша, в честь Александра Македонского.
— А я — Игорь, как в «Слове о полку Игореве», — увидев Сашины округлившиеся глаза, он со смехом добавляет: — Да я не знаю, в честь кого, я приёмный.
Они жмут друг другу руки.
Соня, сидящая рядом с водителем, встаёт и ещё раз пересчитывает всех по головам. Поздно спохватилась: переписывалась. «Расстаёмся с Димой на три недели, — записывает она голосовое сообщение подруге, — ждала его, даже отправление автобуса задержала, а он проводить не пришёл. А когда он на сборы уезжал, я к нему приезжала в часть в Кострому, зимой каждый день готовила домашнюю еду и носила ему в контейнерах. Снимала комнату у какой-то бабки, которая не разрешала его ночью водить, — выгоняла. А я зачем сняла тогда, просто так? Кострому посмотреть?»
Водитель всю дорогу крутит колёсико радио: «Швеция выиграла Чемпионат мира по хоккею, у России — бронза, погода на выходных обещает быть жаркой, сезон шашлыков уже начался, передаю привет моей любимой жене и дочурке, спикер Государственной думы выступил на совещании, на “Евровидение” от России поедет…» — чем ближе они подъезжают к лагерю, тем слабее сигнал.
— Наша задача — каждым делом удивить ребёнка, — объясняет на общем собрании старший вожатый Сергей Степанович.
Ему лет тридцать пять — Соня разглядывает его и думает: «Почему в таком возрасте он работает в детском лагере?» Выданная футболка ей велика — она завязывает узел на животе, чтобы футболка её не полнила, и ловит неодобрительный взгляд медсестры. Соня подворачивает широкие рукава, открывая красивые руки, вытягивает длинные ноги в проход ей назло и обмахивается памяткой по безопасности — жарко. Сергей Степанович говорит заученно, но в то же время проникновенно:
— Нужно вожатской работе отдать всё: ум, способности, силы, здоровье, годы. И вспоминать её потом с удовольствием. Это должна быть не работа, а дело жизни. Нельзя относиться к ней спустя рукава.
Соня, зевая, ставит Тиндер и смахивает фотографии то влево, то вправо. Увидев, что Женя, соседка по комнате, тоже смотрит, Соня показывает ей поближе фотографии «Иван, 33»: в лифте, на рыбалке, на шашлыках, за рулём квадроцикла. Женя качает головой, и Соня смахивает влево.
— А я из пистолета стрелял, — заявляет Саша, и когда никто не реагирует, повторяет громче: — У водителя моего папы табельный.
Их отряд учат стрелять из лука в лесу по мишени на дереве.
— Макаров? — спрашивает Кира.
Саша кивает. Его стрела улетает куда-то в кусты.
— У моего папы тоже такой есть, но он мне не разрешает его трогать, мы в тир иногда ходим. — Стрела Киры попадает в десятку.
Игорь восхищённо смотрит на Киру и подаёт ей новую стрелу, она не глядя берёт и кладёт оперение на тетиву, вскидывает лук и прищуривается. Саша отходит к Жене и раздражённо говорит:
— Дайте мне другой лук. Мой кривой, я из-за него попасть не могу.
По телевизору в изоляторе целый день идут сериалы. Игорь лежит на кровати с температурой: померили и решили на всякий случай отправить на карантин, чтобы никого не заражал. Медсестра утром поставила на тумбочку его завтрак — остывший блин манной каши из столовки, — включила телевизор и ушла. Показывают «Отца Ярослава»: молодой священник расследует похищение начальника ЖЭКа; потом сразу вторая серия: отец Ярослав распутывает дело об убийстве и выясняет, что известный спортсмен участвовал в подпольных боях, — но тут Игорь засыпает и просыпается на другом сериале: какие-то крестьяне в колхозе не могут достроить коровник, а доярке не разрешают развестись с мужем, говорят, что у них же дети. После новостей снова сериалы: то инженер из маленького города уходит от жены к своей школьной любви, которая живёт в столице, то девушка приезжает из провинции в Москву и выходит за бизнесмена, но он оказывается ревнивым и избивает её за яркую помаду.
После обеда в соседнюю палату приводят Киру с вещами — Игорь выглядывает в коридор и слышит разговор:
— Только не говорите маме, что я заболела, — просит Кира. — У неё истероидное расстройство, ей нельзя волноваться. И папе тоже не говорите, а то приедет и заберёт, повезёт на рыбалку или на охоту комаров кормить и «Ленинград» слушать.
Кира заходит к Игорю, приносит запрещённые в лагере карты, садится на кровать с ногами, выигрывает у него несколько партий в дурака, а потом залезает под колючее одеяло и показывает фото в телефоне:
— Это я была с родителями в Турции, а это была вечеринка у бассейна в отеле, а это моя сестра. У тебя есть сёстры или братья?
Игорь мотает головой.
— Я не знаю, со мной в детдоме никого больше не было.
— А у меня старшая одна сестра, но у нас разные отцы, она от маминого первого брака, неудачного.
— А второй брак удачный? — спрашивает Игорь.
— Да не особо, по-моему, — немного подумав, отвечает она.
— А моя мама не замужем, — говорит Игорь, — ей даже сначала меня не хотели отдавать, говорили, зачем матерей-одиночек плодить, потом пособия всем выплачивать.
— А ты маме сказал, что ты в изоляторе? — спрашивает Кира.
— Да, я ей сразу написал. Она ответила, чтобы я не волновался, она заберёт меня, если станет хуже.
— А я своим не хочу говорить, — Кира накрывается одеялом с головой. — Будет грандиозный эль скандал, если мама сюда приедет. Лучше пошлю им вчерашние фотки.
Она отправляет фото со стрелой в центре мишени в семейный чат, папа присылает в ответ «палец вверх». Кира вздыхает, откидывает одеяло и шлёпает босыми ногами по прохладному полу в свою палату.
Женя ищет на складе подушку не из перьев, щупает каждую и ругается сквозь зубы, когда колется чем-то острым. У Саши из её отряда аллергия на воду — поэтому он не может купаться, аллергия на солнце — поэтому он не гуляет и не загорает, аллергия на цветение — поэтому ему нельзя в лес, а теперь оказывается, что ещё и на животный белок — и поэтому он не может спать на выданной ему подушке. Она слышит, как он говорит кому-то за дверью:
— Я не думал, что подушки из перьев ещё кто-то использует. У меня дома уже давно гипоаллергенные, и во всех отелях, в которых мы бываем с родителями, — тоже.
После отбоя Соня вылезает через балкон на дорожку, чтобы не проходить мимо вахтёрши, — за ней приехал полицейский уазик. Она объясняет Жене, что «Иван, 33» ей попался ещё пять раз, и она, наконец-то, его лайкнула, потому что больше здесь никого нет.
— Ты уверена? — спрашивает Женя, поднимая брови.
Соня отмахивается.
— А что? Он же мент, чо он мне сделает, его же уволят потом. Покатаемся с ним, потом поплаваем, он обещал показать красивое место. Запощу фотки, и Дима быстро прискачет.
В выходные Сашу неожиданно навещает бабушка. Первым делом она заходит к вожатым узнать, где холодильник, чтобы положить яйца и шмат сала. Женя язвительно интересуется, нет ли у Саши на сало аллергии.
— Аллергии? — удивляется бабушка и отрезает: — Не выдумывайте.
Бабушка заходит к Саше в палату, всем жмёт руки, проверяет, как заправлена его кровать.
— Я же тебя учила, ты меня не позорь тут. — Бабушка глуховата и говорит громко. — Веди себя хорошо, мне бесплатную путёвку в собесе дали на тебя. В следующий раз не дадут, если будешь хулиганить. На что у тебя аллергия-то? Ты же на деревенском молоке рос, всё натуральное, никакой аллергии ни на что у тебя нет.
Бабушкины пирожки Саша забрасывает под кровать, где они ещё долго тухнут.
Кашляя и пошатываясь, Саша приходит в изолятор и жалуется, что заболел, — медсестра смотрит на его бледное лицо, выдаёт градусник, он незаметно нагревает тот на солнце до тридцати восьми, сев около окна. Когда его приводят в палату, он кивает смотрящим телевизор Игорю и Кире. Игорь пожимает ему руку, Кира улыбается: про его бабушку они ещё не знают. Саша попадает на интересную серию: в тёмной подворотне драка, отец Ярослав вступается за кого-то, а утром ищет нападавших, в следующей серии расследует пропажу дорогой иконы, в серии после новостей — самоубийство, а узнав, что это было убийство, сам отпевает жертву. Полиция каждый раз арестовывает не тех, и отцу Ярославу приходится искать настоящих убийц и воров.
— Вырасту и тоже буду священником, — решает Саша. — Буду расследовать преступления.
— Священники не расследуют, это кино, — отвечает Кира, шмыгая носом.
— А я буду священником и полицейским, — настаивает Саша. — Сначала окончу полицейскую академию, а потом священническую.
Во время прощального костра Соня плачет — Сергей Степаныч неодобрительно смотрит на неё, потом отводит и выговаривает, не отпуская её локоть:
— Нельзя показывать своё плохое настроение детям. Вожатый должен всегда быть жизнерадостным и являться примером.
Вернувшись к костру, Соня шепчет Жене:
— Ваня сказал, что женат и ему не нужны отношения, а Дима со мной расстался, увидев наши фотки…
Женя смотрит на Киру и Игоря: они о чём-то тихо разговаривают, до неё доносится:
— Ты можешь приехать в гости, мама написала, что будет рада моим друзьям.
Кира кивает и приваливается к плечу Игоря.
Саша сидит на бревне поодаль, рассказывает младшему отряду:
— Я буду расследовать преступления так: ко мне все будут приходить и исповедоваться в них…
Сергей Степанович берёт гитару и с деланой хрипотцой запевает: «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…» Женя слушает и улыбается: «А голос у него очень красивый». Девочки смахивают слёзы, мальчики молча смотрят в костёр, а огонь поднимается всё выше и выше, стреляя искрами высоко вверх над кронами деревьев.
Заросли
— Никогда не брей ноги, — говорит ей мама, — иначе волосы станут чёрными и жёсткими, как борода у папы, — на, возьми пинцет, выщипывай.
Она закрывает дверь в ванную, и Настя садится на табуретку, согнав кота, который обычно дотягивается с неё до раковины и пьёт воду из-под крана. Она ставит на бортик ванны ногу и разглядывает её под тусклой лампочкой: бледная шелушащаяся кожа, синие вены, красные прыщики, волоски покрывают голень и даже торчат на фалангах пальцев, — она вспоминает фильм про хоббитов. Морщась от боли, выдёргивает парочку волосков, ещё несколько — только растягивает и, отложив пинцет, берёт папин станок. Он железный и с ржавыми подпалинами — папа по старинке пользуется опасной бритвой, а станок лежит в мыльной луже на полке. Вспомнив, как папа взбивает пену для бритья в специальном стаканчике помазком с жёстким кабаньим волосом, Настя выливает гель для душа на ногу и размазывает его пальцами — мыльные пузыри уходят в сток. Проводит станком несколько раз — сначала снизу вверх, потом сверху вниз. Появляется струйка крови.
Никита открывает Насте пиво, смотрит на её руки: она в лёгком свитере, открытые плечи в мурашках от холода.
— Какие у тебя руки волосатые, ты что, не ухаживаешь за собой? — спрашивает Никита, брезгливо кривя губы. — Но жопа у тебя — как орех.
Настя стоит в растерянности, пытаясь придумать ответ, но Никита уже смеётся с друзьями — ей кажется, что над ней. Она подсаживается на лавочку к подруге, та, отхлебнув из её бутылки, наклоняется и рассказывает на ухо, что познакомилась в приложении с парнем, и он спросил, выбрита ли она «там».
— А надо? — спрашивает Настя.
Подружка кивает.
— Он пишет, что любит, когда там всё выбрито.
Стоящая рядом одноклассница Насти со знанием дела кивает и говорит:
— Все кусты надо состричь, иначе дорогу не найдёт.
«Ты выбрита? — думает Настя о себе во втором лице, а иногда в третьем. — У тебя там выбрито? У тебя там гладко?»
Волосы появляются в местах, где их меньше всего ждёшь. Она моется в душе, проводит уже своим, розовым пластиковым станком по ягодицам и обнаруживает, что лезвия покрыты тонкими и короткими серыми волосками. Настя вычитывает в журнале про «пушок», который сбривать не надо, но не понимает, пушок это или уже «волосня»? Проведя станком по пояснице, Настя обнаруживает волосы и там — хотя в зеркале их не видно. От станка остаются порезы, и после душа она шлёпает по кафелю, оставляя кровавые следы и потёки, даже не замечая этого.
— Кровь свою замой, — кричит ей мама. — Стыдоба! А если отец увидит?
Потом, не постучав, заглядывает к ней в комнату и говорит злым шёпотом:
— И прокладки свои не раскидывай везде, закапывай поглубже, не клади сверху в ведре.
— Что, папа прокладок никогда не видел? — спрашивает Настя. — Испугается вида крови?
— Не выдумывай. Я тебе всё сказала!
Хлопнув дверью, мама уходит.
Настя лежит на диване, разведя ноги, — прижав её сверху, ритмично двигается Никита. Она незаметно для него проводит рукой по ноге: достаточно ли гладкая? не отросли пеньки? Никита выходит из неё, трясясь, кончает на грудь, вытирает член полотенцем, ложится рядом, улыбается, прижимает её к себе. Сперма, остывая, неприятно холодит кожу и стекает на простыню, заставляя Настю ёжиться.
— Какая ты у меня гладенькая. — Он щиплет её лобок, отчего на коже появляются красные пятна, и поднимает руку выше. — А дорожку к тёще твою надо выбрить. — Он проводит пальцами по своему животу. — Видишь, как у меня.
Настя смотрит на дорожку волос, уходящую в заросли, к опадающему члену. Ничего, кроме зуда между ног и боли в мышцах, она не чувствует.
— Придёшь завтра? — спрашивает Никита.
Настя понимает, что если выбриться завтра, то раздражение точно усилится и опять появятся вросшие волосы.
— Не, завтра надо к инглишу готовиться, — отвечает она.
На уроке Настя пытается вспомнить, брила ли утром ноги, опускает глаза и разглядывает свои икры в колготках — чёрных, сорок ден, — есть ли волоски и видно ли их. Она пропускает вопрос учительницы и на всякий случай убирает ноги глубже под стул.
Подаренных на день рождения денег как раз хватает на восковую эпиляцию.
— Ну ты и отрастила, — говорит ей косметолог. — А у меня следующая запись через полчаса. Ну, будем успевать!
И начинает быстро размазывать горячий воск шпателем по коже, оставляя ожоги, и сдирает так больно, что Настя не может сдержать слёзы. Когда косметолог просит Настю лечь на живот и развести руками ягодицы, она с ужасом думает: «И там тоже?»
В холодном белом свете ламп в туалете торгового центра Настя впервые замечает в зеркале растительность над верхней губой, на щеках, между бровей и, приподнявшись, торчащие из ноздрей чёрные волоски.
Каждый день она осматривает своё тело, проверяет его на ощупь — удаляет жёсткие, как папин помазок, волоски из родинок, выдирает волос, растущий на подбородке, как у Бабы-яги из кино, проходится станком по ногам, рукам, под мышками, по лобку и животу, раз в неделю — кусачим электрическим депилятором по спине, плечам и ягодицам. Волосы вместе с потоком воды утекают в сток, и Настя думает, почему с таким же упорством и силой они не растут у неё на голове: она моет жидкие пряди лошадиным шампунем, выжимает хилый хвост и сушится феном, стоя вниз головой, чтобы придать укладке объём. Никита любит схватить её за волосы во время секса и потянуть на себя или в сторону — и Настя почти слышит, как они ломаются у него в руках и он торопливо отряхивает руку.
— Ну ты и линяешь, конечно, пипец просто, — говорит он. Настя испуганно оглядывается через плечо. — Как ты ещё не облысела, непонятно.
Никита постоянно следит за временем: боится, что их застанет его мама, — едва отдышавшись после секса, начинает подгонять Настю, не даёт запереть дверь в ванную и говорит в щёлочку:
— Не намывайся там, давай по-быстрому.
Она оскальзывается, ударяется локтями и коленями о раковину и стиральную машину, бежит мокрыми ногами по холодному линолеуму к дивану, достаёт завалившиеся за подушки трусы и даже толком не успев вытереться, быстро одевается, отчего приходит домой в сыром белье.
Настя размазывает по ногам белый, пахнущий чем-то сладковатым крем: вычитала, что после него неделю не растут волосы. Через двадцать минут смывает, но волосы начинают пробиваться через два-три дня, а на коже появляются незаживающие красные волдыри. Настя идёт в кожно-венерологический диспансер, думая, что заразилась СПИДом, потому что они занимались сексом без презика, и теперь она умрёт. Пока ждёт в очереди, размышляет, как сообщить об этом Никите и сообщать ли: вдруг он решит, что это она его заразила. Врач долго слушает её сбивчивые оправдания и говорит, что это химические ожоги.
Летом Настя идёт работать в магазин косметики, два через два, на выходные ездит к бабушке на дачу, с Никитой почти не видится, и звонить он перестаёт. Бабушка мажет её голову яичным желтком, смешанным с крошками чёрного хлеба, укутывает полотенцем и говорит:
— Завтра горчицей намажем, и на ночь оставишь.
Настя загорает на дачном солнце, волосы на ногах и руках отрастают и выцветают, и она перестаёт их замечать. Гоняет на велосипеде до сельского магазина, где по вечерам собираются только деревенские алкоголики, — кроме них, продавщицы, бабушки и соседок, её никто не видит. Волосы между ног можно заплетать — лёжа по вечерам на кровати, она иногда играется с ними: то тянет, то зарывается пальцами, прикидывая, сколько времени займёт отрастить их такой же длины, как на голове. Нюхает подмышки: вечером они пахнут потом, а отросшие волоски становятся жирными. Настя ногтями тянет их по одному, но вырвать не получается, они выскальзывают из пальцев. На работу она надевает форму: футболку и брюки чёрного цвета, они закрывают подмышки и ноги, и никто не замечает, что она не бреется. Взяв любовный роман с полки в туалете и разложив полотенце около грядок с клубникой, чтобы позагорать, Настя читает о жаре тел и водоворотах страсти и думает: «Почему с Никитой было не так?»
Приехав к бабушке в конце июля, она видит, что на их участке Лёша, сын соседки, которого она помнит с детства, копает яму для погреба. Бабушка, не дожидаясь её вопроса, объясняет, что Лёша на даче у своей бабушки прячется от армии: не поступил, а денег купить военник у родителей нет. Настя выносит стакан воды, наклоняется и протягивает ему. Он берёт его грязными от земли пальцами, коснувшись её пальцев, она смущается, и он говорит:
— Приходи вечером на пруд, искупаемся.
Лёша целует её ногу, а мурашки разбегаются по рукам и плечам.
«В темноте не видно, что там всё заросло, но на ощупь он сейчас всё поймёт», — в панике думает Настя. Она начинает извиваться и выворачиваться, но Лёше, кажется, всё равно: он пробирается внутрь неё сначала пальцами, потом языком. Настя лежит, глядя на звёзды, одной рукой вцепившись в Лёшины кудри, а другой упираясь в землю, — они съезжают с покатого берега всё ниже и ниже к воде.
На следующий день Лёша, разглядывая её ноги, говорит:
— Красота в естественности. Нет ничего красивого ни в каблуках, уродующих женские ноги, ни в гладко выбритой коже — сила в волосах, в информации, они помнят всё.
Настя качает ногой в такт музыке из его магнитофона; он привёл её в свою комнату на чердаке с удобным отдельным входом по приставной лестнице — не надо подниматься и спускаться мимо его бабушки. С артритом и варикозом та ни за что не полезет по шаткой лестнице, с дороги за дубом их не видно, так что Насте спокойно и уютно.
Мамины предостережения, похоже, оправдались, и волосы после долгого бритья растут с удвоенной силой. Насте кажется, что она зарастает шерстью, как животное, но это уже не беспокоит: Лёша любит играть с её волосами, сворачивая их в колечки или заплетая в короткие косички, пока она гладит его мокрые плечи. Целыми днями они сплетаются и расплетаются на колючем пледе, которым накрыта его кушетка. Утомившись, засыпают, склеившись спермой, застывающей у Насти на животе. Спустя короткое время Настя просыпается, слушает Лёшино посапывание, улыбается тому, как иногда он во сне дёргается всем телом. Идёт мыться в тёплый летний душ — из чёрной бочки, нагревшейся за день: мыльные потоки, смешиваясь со спермой, стекают по животу вниз, повисая каплями на волосках между ног.
Лёшу забирают в армию случайно — ловят без билета в электричке. Денег у него нет, его отводят в полицию, а оттуда — сразу в военкомат.
Настя покупает в аптеке напротив работы один за другим тесты на беременность, каждый раз отказываясь верить результату. Вернувшись на предпоследней электричке на дачу, говорит бабушке:
— Мама меня убьёт.
Бабушка твёрдо отвечает:
— Вырастим. Поживёшь у меня в квартире, поспишь пока на раскладном кресле, а потом посмотрим.
Бабушка учит её вязать, и зимой Настя под бубнящий телевизор вяжет пинетки и шарфы, шапочки и кофточки из светло-серой шерсти со своей спины, рук и ног. Бабушка подслеповато присматривается к пряже и спрашивает:
— Собачья шерсть, что ли? Или верблюжья?
Иногда Насте снится, что она плетёт кокон для себя и ребёнка, наворачивает всё новые слои шерсти, укрепляя его стенки, — где-то на кухне телевизор бормочет, что человеческие волосы выдерживают вес в несколько тонн. Во сне ребёнок у неё на руках полностью покрыт шёрсткой, Настя гладит его мягкое тёплое тельце, как кошку. Проснувшись, она разглядывает себя в зеркале в ванной, взвешивает в руках потяжелевшую грудь, гладит большой живот и представляет себя львицей или обезьяной из передач про животных. Вспомнив Лёшу, мастурбирует флакончиком дезодоранта, изогнувшись и подперев ногой дверь в ванную, чтобы бабушка не могла зайти: щеколда не закрывается.
Мама, придя к ним и поставив продукты в холодильник, кладёт на комод крестильную рубашку, постельное бельё и полотенца из Настиного приданого, останавливает взгляд на животе дочери и говорит:
— Перед роддомом побрейся там, а то санитарки станком на сухую будут скрести. Я на выписку отца твоего приведу, может, он тебя простит, когда ребёнка увидит.
Настя берёт два стула из кухни и ставит их в прихожей перед большим зеркалом в деревянной раме. Наполняет эмалированный тазик тёплой водой и, стараясь не расплескать, приносит его из ванной и ставит на стул. Намыливает волосы между ног и садится на другой стул. Разводит ноги пошире перед зеркалом и, споласкивая станок в тазике, долго всё сбривает — чёрные волосы, сворачиваясь в колечки, плавают на поверхности воды, серая мыльная пена, растворяясь, тонет. Настя выливает таз в туалет, смывает один раз, потом второй, смотрит, как волосы уносит в воронку канализации.
Медсестра в роддоме спрашивает первым делом, зайдя в палату:
— У тебя там выбрито?
Настя кивает, улыбаясь про себя.