Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2022
Едва научившись читать (кажется, это произошло лет в пять), я стал с жадным любопытством поглощать все попадающиеся под руку тексты — от хрестоматийных Андерсена и Барто до клочков бумаги с рецептами, инструкций и газет с телепрограммой. Нравился сам процесс — вот буквы складываются в слова, слова в предложения, и я эту непостижимую механику понимаю! Типичный азарт неофита.
Как только представилась возможность, я записался в библиотеку. Первой взятой на дом книгой (ощущался этот вполне рутинный ритуал с формулярами и карточками как сакральное торжество) стал «Незнайка на Луне». Пожалуй, именно эта книга опрокинула меня из пространства просто чтения в собственно литературную вселенную, за что Николаю Носову моя вневременная благодарность и признательность. С тех пор библиотека (точнее, две екатеринбургские библиотеки – сначала Крыловка, а позже Чеховка) стала моим вторым домом. В благодатной тишине читального зала я проводил, наверное, половину свободного времени (другая половина доставалась двору и футбольным полям). Часовые блуждания между пыльными стеллажами казались не менее увлекательными, чем странствия Одиссея. Читательский билет носил с гордостью, как пионерский галстук (хоть его я и не носил, но представить могу — спасибо развивающим воображение книгам).
Провести ревизию всех дорогих моему детскому сердцу книжек не представляется возможным. Остановлюсь здесь на тех, которые запомнились не только содержательно и визуально, но — более того — психосоматически, ощущенчески.
Томик сказок Вильгельма Гауфа с гладкой темно-зеленой обложкой, зовущей нырнуть (и нырял!) в сей дивный омут. Объемный и растрепанный том «Сказки народов мира», где общность сюжетов (привет от ещё неведомых Веселовского и Проппа) искупалась национальным колоритом. Приводил в недоумение китайский мандарин. Как фрукт может быть царственной особой? Позже эти недоумения разрешил «Чиполлино». Манящая глянцевой обложкой с арабской вязью «Тысяча и одна ночь», Синдбад и птица Рух и прочая восточная экзотика заходила на ура. Как и восточноевропейский сюрреализм в лице Яна Бжехвы и его «Академии пана Кляксы», в которой я был бы весьма не прочь отучиться. Запомнилось дешевое издание «Синей Бороды». Зловещая черная обложка была пришита вверх ногами, и этот таинственный брак устрашал даже больше, чем сами истории о кровавых делишках известного женоненавистника.
Но самым экзотическим чтением стала, пожалуй, книга под названием «Приключения Гвоздика». Автора не помню в упор (погуглил, оказывается, их двое — итальянские коммунисты — Марчелла Арджилли и Габриэлла Парка), но подушечки пальцев до сих пор живо ощущают сухость прикосновения к шершавой обложке с аляповатым изображением главного героя с блаженно-идиотическим выражением металлического лица. Несколько лет назад мой друг начитал мне эту книгу на диктофон (есть у нас с ним такой обычай — читать друг другу разное), и я был поражен: как можно было зачитываться этим чудовищным (даже со скидкой на вероятность недобросовестного перевода), неподъемным, изобилующим корявостями всех сортов языком и дремучим синтаксисом текстом?! Не говоря уже об очевидном эпигонстве по отношению к «Пиноккио» (там мальчик деревянный, тут — железный). Но ведь зачитывался, был очарован Гвоздиком, его смелостью, целеустремленностью, находчивостью, добротой к друзьям и стойкостью в борьбе со злобными и коварными толстосумами. Магия детства, не иначе. Но, если задуматься, не сюда ли уходит корнями моя неизменная и верная любовь к Маяковскому с его производственной метафорикой, с его «я жирных с детства привык ненавидеть, всегда себя за обед продавая», с его пламенным желанием приблизить мир, где «некому будет человека мучить»?
Засим умолкаю, оставаясь наедине с ласковыми и тонизирующими воспоминаниями о книжном детстве. Спасибо «Дружбе народов» за возможность беззаветно им предаться!