Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2022
Виктория Цой родилась в 1967 году на Сахалине. Рассказы печатались в коллективных сборниках. В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Семь дней
25 апреля
Привет, сынок! Вчера узнала, что ты есть.
Долго пялилась на две полоски, перечитала инструкцию, поняла, что не исключён ложноположительный результат. Понеслась в аптеку, купила ещё два теста и потом долго сидела перед чёрным экраном телевизора.
В голове роились мысли:
1. А как же отпуск на море летом?
2. Я постарею? У меня выпадут волосы и пломбы из зубов. И обвиснет грудь.
3. Что будет с работой?
Ну да, твоя мать — не самая последовательная женщина, и вопросы должны были следовать в ином приоритетном порядке, но это объяснимо, когда после стольких лет выясняется, что у меня нет никакого бесплодия. Ни первой степени, ни второй.
Твоему отцу я решила не сообщать. Он живёт в другом городе, куда я постараюсь больше не ездить в командировки.
А в клинику пойдём самую лучшую! Сразу после майских праздников. Пока не хочу никому ничего говорить.
8 мая
Привет, сынок! Ты разбудил меня сегодня ночью. Я открыла глаза в кромешной тьме, положила руки на живот и вдруг почувствовала какое-то шевеление, словно внутри плавает маленькая рыбка. Я подскочила, села на кровати и стала ждать, когда ты поплывёшь снова.
Ну и сорванцом же ты будешь, наверное! Совсем как я в детстве.
15 мая
Даже платная медицина не спасает от того, что тебе сразу дают понять: женщине за сорок обзаводиться ребёнком поздно.
Я вздрагиваю от прикосновений холодных инструментов, и врачиха велит:
— Расслабьтесь.
Потом долго стучит наманикюренными пальчиками по клавиатуре, выписывая направления на анализы, и выгибает бровку дугой на мой вопрос:
— Всё нормально?
— Поздновато вы обратились.
— Так получилось, доктор. Даже не думала, что это возможно.
— Поздравляю вас, мамочка! — говорит она торжественно и добавляет: — Через пару недель сдадите анализ на предмет выявления аномалий плода.
Плод. Обожаю этот их язык.
— Какие аномалии могут быть? Я не пью, не курю, слежу за питанием, веду практически здоровый образ жизни.
— Прекрасно, но возраст…
— Возраст?
— В любом случае, скрининг провести необходимо, — говорит она. — И принять решение по его результатам.
Протягивает ворох направлений:
— Тут всё расписано. Жду вас через две недели.
— Доктор, а знаете, он уже шевелится! — говорю я, запихивая бумажки в сумку.
Она изучающе смотрит на меня:
— Это невозможно, ещё рано. Вам показалось.
Выхожу из клиники, в машине гуглю в телефоне «генетический скрининг при беременности». Зря. Лучше бы не читала.
18 мая
Привет, сынок! Сказала о тебе твоей бабушке. Она переспросила два раза, словно не веря своим ушам, потом перекрестилась:
— Услышал бог мои молитвы!
Нравится мне эта манера старых коммунистов обращаться к царю небесному в затруднительных случаях. Хотя… Человеку нужно во что-то верить. Если не в святую троицу Маркс-Энгельс-Ленин, то в некую непознаваемую сущность, которую твоя бабушка представляет в виде благообразного старца с белой бородой. Как на маленькой иконке, стоящей на кухонной вытяжке.
После недолгих колебаний она всё же решилась уточнить:
— Кто отец? — И после короткого ответа: — Неважно, — вздохнула, поджала губы.
Пригляделась:
— Что-то ты бледная.
— Всё нормально, мам. Через пару недель пройду скрининг на выявление аномалий плода.
— У нас в родне аномалий нет, — испугалась она. — Вот только твой дядя по отцовской линии…
— Он алкоголик, это другое.
Конечно же, она перезвонила на следующий день.
— Не ходи никуда, истыкают живот иголками, ещё повредят что-нибудь. И вообще… Если (ой, не дай бог!) найдут аномалию, что будешь делать?
— Не знаю. И вообще, мам, поменьше читай в интернете всякую ерунду.
Не сплю. И ты не шевелишься, малыш.
Ночью вдруг вспомнилась семья, жившая по соседству: папа, мама, двое детей. Мальчик и девочка. Оба белолицые, пучеглазые. Мать выводила их на недолгую прогулку и стояла поодаль, пока они, держась за руки, таращились на нас, носящихся по двору, прыгающих в классики и скачущих меж резинок, натянутых под коленками.
Как-то раз мальчик вышел один. Я сидела на качелях, болтала ногами. Он подбежал сзади, схватил деревянную перекладину и радостно замычал. Я взвизгнула, уронила недоеденный пирожок на землю и истошно заорала.
Выбежавшая из подъезда его мать успокаивающе заблеяла:
— Девочка, не бойся, он не сделает ничего плохого.
Так уговаривают испуганных прохожих владельцы собак. На два голоса, сначала тебе ласково: «Не бойтесь, он не кусается», — потом грозно — раззявленной лающей пасти: «Фу! Я кому сказала “фу”! Как не стыдно пугать девочку!»
Раздражает ужасно. Намордник надевать не пробовали?
Я спрыгнула с качелей, отбежала подальше. Мальчик расставил руки и пошёл на меня, и я завизжала громче.
Женщина схватила сына, потащила к подъезду. Он вырывал руку, оборачивался, и его плоское белое лицо с выпученными глазами за круглой оправой несколько дней стояло перед моими глазами.
Вечером отец, выслушав мой рассказ, нахмурился:
— Знаю эту семейку. Одного дауна родили — мало им было. Ещё и второго захотели. И о чём только люди думают?
О чём люди думают? Да ни о чём. Только просят, чтобы родился здоровенький, и плачут, и спать не могут.
23 мая
Весь день кружилась голова. После работы поехала за продуктами. Авокадо, цельнозерновой хлеб, творог, сметана — будущая мать должна разнообразно питаться.
В небольшом сквере возле супермаркета присела на лавочку дать отдых гудящим ногам. Вокруг сновали люди с набитыми доверху пакетами, по дороге неслись нескончаемые машины, а я смотрела на бело-чёрные тонкие берёзы, на жёлтые одуванчики, похожие на маленькие солнышки. Беременным надо смотреть на красивое, тогда и ребёнок будет красивым.
Глаза поднимаю — стоит. Маленький такой, лет пяти, наверное. Одет аккуратно. Курточка оранжевая, штанишки зелёные, длинные шнурки рыжих ботинок завязаны бантиком. Большие глаза на меня лупит, молчит.
Я отвернулась было, но он придвинулся, потянул за рукав. Меня передёрнуло, выступили слёзы. Нервы ни к чёрту.
Сзади скрипучий голос:
— Коленька, отпусти тётю.
Я голову подняла, встретилась глазами с улыбающейся бабулькой. Сухонькая такая, на голове белая панамка, в руках авоська, морщинистый тонкогубый рот накрашен розовой помадой.
Я зачем-то спросила:
— Он с рождения такой?
Она остро так на меня глянула, помолчала, но потом выдавила, словно через силу:
— Да.
— И как вы с этим справляетесь?
Бабулька вспыхнула, схватила мальчишку за руку, поволокла за собой.
Обернулась:
— Вы… — замолчала, но всё же продолжила: — Каждый день судьбу благодарю, что послал нам его. А вы, женщина, думайте, прежде чем такие вопросы задавать. Уму непостижимо, какая бестактность! — Она крепко сжала маленькую ладошку и пошла прочь.
Спина ровная, словно кол всадили.
Я поднялась, но голова снова закружилась, и я вцепилась в спинку скамейки, чтоб не упасть.
Они уходили, не оборачиваясь, не слыша моего бормотания: «Простите ради бога, умоляю, простите меня».
28 мая
Вика прискакала немедленно, кинула плащ в прихожей, прошла на кухню, плюхнулась на стул и велела:
— Выкладывай.
— Две новости, одна хорошая, другая плохая.
— Ну?
— Я беременна, — сказала я и стала ждать, пока она наскачется, наприжимает меня к мягкой большой груди и наорётся прямо в ухо.
Конечно, ей нужны были подробности. Кто, когда, почему сразу не сказала?
Коллега в одном из региональных филиалов. 20 марта, с десяти до часу ночи или 21 марта, примерно в то же время. Да, симпатичный. Рост 180, серые глаза. Женатый.
— Ну ты, мать, даёшь!
Вгляделась:
— А вторая новость?
— Врачиха сказала, что в моём возрасте не исключён риск генетических аномалий плода.
В Викиных глазах промелькнул ужас, и я заревела белугой (кстати, кто это?).
Она налила воды, принялась гладить по спине. Я пила, а она частила:
— Во-первых, это мы ещё посмотрим. И какой такой у нас возраст? Мне больше тридцати пяти никто не даёт. И медицина сейчас на уровне. Даже рак у детей лечат.
Я замотала головой:
— Представляю, сколько это стоит. А я одна.
— Ты не одна! А я? А мама?
Я всхлипнула, а она уверенно продолжила:
— А благотворительные фонды на что? Знаешь, сколько их сейчас? И артисты участвуют, и знаменитости. Вот только вчера девочку с лейкемией показывали, на операцию деньги собирали. Жалко так. Платок на голове по самые брови, глазки взрослые не по годам.
— Только не говори, что ты отправила деньги.
— Эсэмэской.
Я ахнула:
— С ума сошла? С твоей-то зарплаты? Лучше бы о себе подумала.
Поражаюсь я иногда людям, их вере в красивые сказочки. Критическое мышление? — нет. Не слышали.
— Знаешь, сколько денег эти фонды отмывают, прикрываясь больными детьми?
Вика поджала губы, помолчала, потом спросила:
— А вот если бы ты собирала деньги на больных детей, неужели взяла бы себе хоть копейку? Ну вот то-то. А другие чем хуже? Не все мошенники.
Повеселела, поднялась со стула, одёрнула платье:
— Верунь, я же немного. Сто рублей, редко — двести. Зато отправлю — и на душе легчает. А если это мошенники — невелика потеря.
Встала у раскрытой дверцы холодильника:
— Та-ак, яйца, молоко. Давай-ка тесто на блины наведу, а то ты, похоже, не ешь ничего. Вся вон замученная.
Через полчаса я макала румяные блины в смородиновое варенье, слизывала фиолетово-красные капли с губ. Вика ловко снимала лопаткой поджаристые круги с тяжёлой чугунной сковороды, выкладывала их на большое блюдо и приговаривала:
— Ешь давай! Мать должна за двоих есть!
Глютен вреден, сахар тоже, но остановиться я не могла. В животе потеплело, начало клонить в сон. Я прилегла на диван. Вика подоткнула со всех сторон колючее шерстяное одеяло и на цыпочках ушла.
Мне приснился старый дом. Обшарпанная песочница, скрипучие качели и я — в платье с весёлыми ромашками, хвосты подхвачены по обе стороны тугой резинкой, на голове белая панамка от солнца.
Я строю башню, рядом суетится соседский мальчишка. Мы нагребаем лопатками песок, но он осыпается вниз с тихим шуршанием и замирает у подножья разваленной кучей.
— Тащи воды, надо полить, — говорю я.
Мальчишка поправил круглые очочки и понёсся к луже посреди дороги. Зачерпнул полведёрка грязной жижи, примчался обратно и стал песок поливать. А я стенки лопаткой прихлопываю, как куличики, чтобы ровные были, и башня наша всё выше и выше становится.
И так мне весело стало, так весело! И у мальчишки рот до ушей, аж слюна пузырится, и глазёнки превратились в косые щёлочки, как у китайца. Стал он скакать возле башни, как щенок, и от этого я ещё сильнее закатилась и проснулась, ещё смеясь.
В квартире было темно. Я поднялась с дивана, пошла по коридору, включая попутно свет.
На кухонном столе стояла тарелка с блинами. Я налила воды в кружку и, стоя возле раковины, стала вспоминать, где я эти серые глаза за круглыми очочками недавно видела.
Вспомнила — и заревела. Вдруг в животе что-то сильно шевельнулось, и я замерла, стоя босиком на холодном полу. Подождала, но ты снова спрятался, сынок.
Под тёплым одеялом ноги согрелись. Зазвонил телефон, и твоя бабушка сообщила, что она пойдёт со мной на скрининг. Ага, за руку поведёт, как в детстве к зубному врачу. А я буду орать и вырываться и успокоюсь, только когда она пообещает мне купить мороженое в вафельном стаканчике.
Я отбивалась, как могла, но если твоя бабушка приняла решение, её невозможно переубедить. Это у нас семейное.
Завтра позвоню твоему отцу. Нужно узнать — были ли в его родне дети с особенностями развития.
И Вике скажу, чтобы больше никаких эсэмэс. Только напрямую фонду. И лучше небольшую сумму, но ежемесячно. Так удобнее планировать расходы — и им тоже.
12 декабря
Старенькая акушерка подсунула жилистую руку:
— Давай, милая, — говорит, — да не ори ты так! Ты же не одна. Ещё разок, голубушка, ну!
Привет, сынок! Счастье моё.
Мама. Версия 1.0
Сорок дней прошли быстро.
Марта позаботилась обо всём: в холодильнике ждала своего часа бутылка ледяной водки, в трёхлитровой банке плавали солёные огурцы в укропном рассоле, маринованная «по-голландски» жирная селёдка отливала серебром в белоснежной фарфоровой салатнице.
Всё как ты любила, мама.
Он проснулся рано, потянулся, и Марта зажурчала в ухо нежнейше:
— Доброе утро, как спалось?
Он, не отвечая, скинул ноги в тапочки, прошёл в ванную и оттуда, со ртом, полным зубной пасты, крикнул:
— Вторую!
— Малера? — уточнила Марта.
Он сплюнул голубую пену в белую раковину и проорал:
— Ну!
Марта добавила металла в голосе:
— Извини, но я не умею читать мысли, это — отдельный кейс. Могу оформить! Всего пару биткоинов в год, беспроцентный кредит…
— Поищи-ка письмо на почте, мне предлагали улучшенную версию. Встроенная функция «не выношу мозг с утра».
Марта невнятно зашипела, но тут же стихла, и через короткую паузу в утреннем сквозняке принялись заплетать затейливую вязь волшебные скрипки.
Тревожные, неумолимо прекрасные, зовущие к свершениям.
Он сел за стол. Марта налила из турки в чашку горячий кофе, пододвинула хлеб и нож, помигала неоновыми голубыми глазами, проверяя, всё ли в порядке, и уехала к плите жарить яичницу.
Он намазал масло на хлеб, откусил. Странно. Продукты те же, что и при маме, но невкусно. Возможно ли это, если составляющие многокомпонентного набора не изменились?
— У меня депрессия? — спросил он.
Марта живо откликнулась:
— Биохимический анализ крови в порядке, двигательная активность не снижена, сон достаточный, аппетит хороший.
Значит, нет. А удобно всё же с Мартой.
Он давно хотел её купить, но мама была категорически против. Вскидывала бровь: «Две хозяйки в доме? Ты с ума сошёл, сын?» — и он отступал, но было поздно. Мама седлала любимого конька и мчалась во весь опор по наезженной колее: «Лучше бы женился, хочется на старости лет внуков понянчить…»
— Мам, мне надо работать. — Это был железный аргумент. Отец всегда им пользовался, когда не хотел обсуждать новости из жизни галактических звёзд, их бесконечные свадьбы и разводы.
Марта поставила на стол тарелку со шкворчащей яичницей. Он отломил хлеба, помакал в горячий желток. Не-а — не то. У мамы было вкуснее.
Ей нравилось ходить в последний в городе супермаркет, давно превратившийся в клуб «Кому за 80». Старики бродили между полок, бросали в тележки банки и коробки, выстраивались к настоящей живой кассирше, а когда подходила очередь, принимались суетливо искать скидочные купоны, слушая выразительные вздохи за спиной.
Вернувшись, мама выгружала продукты в холодильник, бормоча под нос:
— Снова хлеб подорожал, совесть совсем потеряли, спекулянты проклятые.
Он неоднократно предлагал оформить подписку на доставку, но мама отмахивалась: она должна всё контролировать, иначе подсунут брак или несвежее.
Он не говорил ей, что владелец супермаркета, хитрый лис, специально ставит на полки просроченные продукты, обеспечивая привычный прилив эндорфина старичкам, обнаружившим безобразие и принимающимся с удовольствием распекать хозяина, выходившего к ним с виновато опущенной головой.
Когда мама умерла, он сразу оплатил нужный сервис, и теперь в холодильнике были только наисвежайшие продукты.
И кофе Марта готовила по последнему кейсу знаменитого бразильского баристы. Он отпивал глоток, зажмуривался, смаковал ароматную горечь, ставил чашку на скатерть и вспоминал мамин кофе.
Всегда разный. Она сыпала в турку молотый кофе уже начавшими дрожать руками, доливала воды «на глаз» и отвлекалась на 3D-визор в углу. Объёмные фигуры разыгрывали душераздирающие сцены из очередного сериала, кофе бурно выкипал, мама всплескивала руками, снимала турку с плиты и наливала напиток богов в его любимую чашку.
Это был лучший кофе в мире.
Он вздохнул, и Марта, уловив его настроение, приглушила музыку.
Позавтракав, он прошёл в кабинет, разложил эскизы и, с удовольствием ощущая под руками тепло деревянной столешницы, погрузился в работу.
Он помнил времена, когда люди работали ради денег. И как человек в глубокой древности представлял землю стоящей на трёх китах, так и относительно недавно люди были уверены в том, что жизненный путь — это некая лестница, по которой нужно карабкаться вверх без устали, попутно сбрасывая соперников.
И только оказавшись на условной вершине, многие понимали ошибочность самой концепции.
Но уже было не вернуть пропущенные детские утренники, семейные посиделки за общим столом, тепло руки жены, сидящей рядом на веранде летним вечером и несостоявшиеся задушевные разговоры со старыми друзьями.
Слава богу, он живёт в нормальной стране, где пассивный доход является всеобщим благом и каждый может выбрать занятие по душе. Или ничего не выбирать, тратя ежемесячно получаемые деньги на еду и развлечения, стимулируя экономический рост.
Сейчас люди делятся не по уровню достатка, а на тех, кто создаёт, и тех, кто потребляет. И хотя это во многом определяется образованием и воспитанием, этот выбор каждый человек делает сам.
В их семье всегда читали книги, слушали хорошую музыку, носили чёрные футболки и созидали новое.
Он хорошо поработал, и лишь иногда, делая глоток кофе и вдыхая его горечь, чувствовал, как щемит сердце.
Вечерело. Пора.
— Марта, «Искус-интеллект».
— Секундочку, — отозвалась Марта. — Загружаю. Готово!
Заиграла бодрая мелодия, и на мониторе появилось изображение. Он несколько секунд смотрел на шевелящиеся губы, наконец, до него дошло, и он пододвинул рычажок громкости.
— Мам…
— А я думала, ты оглох. Кричу тебе, а ты не реагируешь. Поработал?
— Что? — Он всё ещё не мог прийти в себя.
— Кефир пил сегодня?
— Да.
— Сынок, вот только не надо маму обманывать, я же всё чувствую.
Он засмеялся.
— Как ты можешь чувствовать, ты же не настоящая.
— Я? Ненастоящая? С чего ты взял?
Он вздохнул:
— Ты — разработка стартапа «Искус-интеллект». Помнишь Бок Кона из десятого «А»? Он сейчас в Сколково, это его проект.
Мама поморщилась:
— Такой вечно лохматый?
— Ага. Когда врач сказал, что тебе осталось шестьдесят восемь дней, я попросил его узнать, что можно сделать. Он перезвонил через неделю и сказал, что лекарств от нового вируса пока нет и ничего поделать нельзя.
— Я бы и сама тебе это сказала безо всяких звонков.
— И тогда он предложил сделать твой виртуальный клон. Я сперва отказался, но ты настояла. Сказала, что раньше люди завещали свои органы, но сейчас, в эру биомедицины, в этом нет нужды. Но если для науки нужно отдать на растерзание свою бесценную душу, ты готова. И что кто-то должен напоминать мне о правильном питании, когда тебя не станет.
— Конечно, ты же пропадёшь без меня.
— Мы подписали нужные бумаги, и пару дней ты ещё помнила о камерах и датчиках и немного смешно вела себя, но потом благополучно про них забыла, и всё пошло своим чередом.
— Значит, всё получилось? Тогда зачем ты споришь со мной, что пил кефир? Давай-ка лучше обсудим важные вопросы.
— Это какие? Дай подумать. Мне надо жениться?
— Даша — очень хорошая девочка.
— Женитьба — пережиток прошлого. Даша тоже так считает.
— Прям уж. Я разговаривала с ней, она не против.
— Когда успела?
Мама ласково посмотрела не него:
— Когда-когда. Да вот, за 62 дня до ухода. Кстати, как у вас?
Он не успел ответить, за спиной зажужжали колёсики, и Марта, проезжая мимо с тряпкой в руках, помигала синими огоньками:
— Добрый вечер, Сталина Игоревна!
— Ой! — Мама оторопело всплеснула руками. — Ты кого в наш дом привёл? Роботиху?
— Мам!
— Чтоб духу её не было! Пообещай, что выкинешь её завтра же с вещами! С проводами! Всё!
Экран потух. Он оттолкнулся от стола, уставился в тёмное окно. Посидел, вздохнул и принялся стучать по клавишам.
«Привет, Бока. День первый. Я был прав, что отложил тестирование на сорок дней. Продукт настолько хороший, что в процессе использования создаётся полная иллюзия реальности персонажа. Речь проработана отлично, реакции тоже. Я прям поверил. Чуть не заплакал, корейская ты морда. Поздравляю тебя, чувак, это прорыв».
Назавтра он запер Марту в кладовке и с удовольствием отбивался от маминых заходов:
— А рубашка-то, я смотрю, так себе поглажена. Сынок, тебе нужна женщина в доме. Настоящая, а не это вот.
Дашу он встретил пару лет назад. Познакомились, как водится, на эко-празднике. Тётка в костюме динозавра хлопала коричневым гребнем и громко пела, пытаясь воодушевить вялую толпу.
Стоящая перед ним девушка качала в такт рыжей головой, и переливающаяся на солнце медь напомнила ему мамины волосы, становившиеся каждый месяц такого же цвета.
— Господи, Марс колонизировали, а придумать, чтобы краска не смывалась, не могут! — возмущалась мама. — Надоело по парикмахерским ходить.
— Мамуль, скоро выйдет специальный шлем. Наденешь его на голову, задашь цвет и стрижку, и готово!
— Не доживу, — говорила мама.
И правда, не дожила.
Неведомая болезнь вновь сразила Землю. В новостях осторожно говорили о новейшем бактериологическом оружии одной из супер-африканских держав, но он не верил.
Обычная человеческая халатность — разбитая пробирка, пролитый раствор. Бабочка взмахнула крылом, и человечество вновь засело в локдауне, следя за расползающимся по миру вирусом и обвалами на фондовых рынках.
После маминых похорон Бок Кон написал, что они готовы к испытаниям. Он позвонил ему:
— Давай через сорок дней.
— Почему?
— Для христиан это — важная дата. Сорок дней душа человека ещё находится в этом мире, среди живых.
Тот недовольно посопел, но уступил:
— Как скажешь.
Сорок дней прошли быстро.
Теперь он каждый вечер разговаривал с мамой и потом писал отчёты: «На двадцатой минуте изображение зависло, перезагрузил, заработало. На вопрос о здоровье мама ответила странно: “Тьмою здесь всё занавешено, и тишина как на дне…” Хотя Окуджаву она никогда не любила. И главное — постоянно говорит о женитьбе. СРОЧНО снизить частотность!»
В пятницу выдалась поездка в Питер. Мама наказала взять побольше чистых носков и трусов и позвонить, когда приедет.
Он ёрзал на стуле, боясь, что она увидит, как в углу комнаты Марта складывает идеально свёрнутые вещи в чемодан, в доли секунды просчитывая оптимальное их размещение.
Они немного поспорили насчёт раннего подъёма: «Сынок, в аэропорт нужно приехать за два часа!» Наконец, монитор погас.
Он посмотрел на чёрный экран. Ну и что, что обман. Определённо, так легче, а это главное. Современный вид психологической помощи. Он потом её отключит, месяца через три, чтобы не было привыкания.
А вообще продукт отличный. Мама быстро учится, и сегодня не было ни одного вопроса про Дашу. Та, настоящая мама, так и поступала — поняв, что сыну что-то не нравится, затаивалась на какое-то время, а потом снова начинала долбить, что твой дятел.
Он быстро написал очередной отчёт: «Изображение как будто зависло на десятой минуте. Я не сразу понял, что это не баг, что она просто держит паузу, когда ей что-то не нравится. Чувак, ну это крутяк!»
Пора спать.
Несмотря на идеальную температуру и влажность, он долго не мог уснуть, и, выждав полчаса, Марта подъехала к кровати.
Поморгала синим неоном и вкрадчиво начала: «Расслабь пальцы ног. Колени. Бёдра. Руки. Голова становится тяжёлой…» Он послушно следовал указаниям и вскоре заснул.
Жёлтое осеннее солнце раскидало ржавые пятна по листве деревьев. Тонкие берёзы сбегали к реке, у берега возвышался огромный утёс с изъеденными дождями склонами. Из чёрной расселины выбивалась прозрачная струя воды и разбивалась о чашу, выдолбленную из белого камня. Крошечные капли висели в воздухе, искрясь на солнце.
Он подошёл к воде, встал на колени, опустил руку в прозрачную воду и сразу отдёрнул — такой ледяной она была.
— Сынок, — позвал его тихий голос.
Он обернулся.
Она стояла, прислонившись к высокому стволу, в цветастом платке поверх медных волос. Поблёкшие в последние дни болезни глаза снова светились молодой зеленью, смотрели ласково.
— Не лети завтра. Не надо.
— Почему?
— Рано тебе к нам. Останься дома, прошу тебя. — Она развернулась и пошла прочь, трогая рукой чёрно-белые стволы.
Обернулась, сложила руки рупором и прокричала: «Сына назови в честь отца. Слыши-и-ишь?»
Вечером он, вжавшись в спинку дивана, смотрел, как в дальнем углу комнаты в хлещущих струях дождя садится самолёт, как тянется из фюзеляжа чёрный шлейф. Не в силах встать, он таращился на истерично рыдающих людей, отмахивавшихся от микрофонов журналистов, слушал взволнованный голос диктора, рассказывающий о внезапной страшной грозе.
Наконец, поднялся, позвал:
— Марта! Марта, чёрт!
— Не надо ругаться, я на сверхзвуковые скорости не настроена. Но всего за полбиткоина ты можешь апгрейдить меня и…
— Два билета в кино, — сказал он.
Провёл рукой по подбородку, прошёл в ванную, намылил помазок и, водя бритвой в крепкой пене, крикнул:
— И цветы для Даши!
— Секундочку. Проверяю её профиль в «Одноклассниках». Семьдесят процентов — ромашки, двадцать пять — сирень, пять процентов ещё восемнадцать видов растений. Какие заказать?
— Ммм. Давай розы.
— Готово. Что-нибудь ещё?
Он подумал.
— Поезжай-ка в кладовку и при Даше не высовывайся.
Посмотрел в зеркало. Глаза серые, отцовские, широкий нос и толстые губы — твои.
Спасибо, мама.
До вечера.