От редакции — Наталья Игрунова
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2021
Сквозная тема и главный герой этого номера «ДН» — писатель в роли читателя. Тема задана не сегодня и не нами, но в открытом доступе ее постоянные обновления.
Отечественные прозаики и поэты ничуть не реже и не менее изобретательно, чем в расцвете постмодернизма, обращаются к текстам и с текстами предшественников. Владимир Сорокин и Дмитрий Быков, Тимур Кибиров и Мария Степанова, Владимир Березин и Сергей Самсонов… В недавнем проекте романа-буриме по мотивам «Войны и мира» вообще задействован целый коллектив авторов.
Отчетливая тенденция последних полутора десятков лет — в «разработку» писателей все чаще попадает писатель. На «бумаге» и в интернете, в разных форматах, на разных площадках. Да что там, достаточно беглого взгляда на плотно заставленную полку книг писателей о писателях в серии «ЖЗЛ»… Писатель становится персонажем. Историческое лицо под собственным именем, со своей судьбой (или с авторской легендой) и репутацией — и рожденный воображением современников и потомков образ, миф (это в равной мере касается текстов художественных и нон-фикшн, когда мемуары или биография облекаются в форму документального романа или жития).
Мы не задавались целью всеобъемлюще проанализировать, что за этим стоит. Стратегия издателей, уловивших запрос публики на жизнеописания? желание писателей вступить в диалог с классиками? присвоение символического капитала? стремление возродить традицию просветительства? соблазн получить «готового» героя?.. — да мало ли что еще. Идея этого номера — проиллюстрировать тенденцию, сделать скриншот, срез литературного процесса в моменте. Подумать о том, что Бахтин называл живым событием автора и героя, о том, насколько плодотворна литературоцентричность для современной литературы, и о том, насколько сегодняшняя реальность зависит от полета воображения писателя.
На страницах июльской журнальной книжки Гаврила Романович, Александер, Антоша, Мишенька, Николя, мастер Вил… — лица, похожие на Державина, Пушкина, Дельвига, Лермонтова, Гоголя, Шекспира,.. — читают свои стихи и спорят о народной душе и судьбе России, о масонах и Библии, о добре и зле, тщатся «разгадать смысл жизни» и печально уходят «понемногу», по одному, почувствовав, что на «большой Земле» умирает память о них. Их Вергилий в таинственном краю между Смородиной и Почаем — некто Гайст — то ли Демон, то ли персонаж популярной ролевой игры. А на соседних страницах Пушкин, Гоголь и Мандельштам уже делят общую посмертную маску — кто хочет, тот берет, по очереди. Пятнадцатилетний школяр крадет череп из кабинета биологии и пытается обменять «бедного Йорика» на кило картошки. Однофамильцы идеологов литературного движения «Буря и натиск» Гердера и Гамана живут в башнях, названных их именами, и один из этой четверки пишет роман о другом, а сам автор пытается постичь процесс превращения замысленного в вымышленное. Поэты задают вопросы Велимиру Хлебникову и Хармсу и призывают не будить Есенина в «Англетере». Андрей Битов рассказывает, что у него было сразу два крестных. Булат Окуджава вспоминает, как остановивший его гаишник просит автограф и отказывается от протянутой надписанной книги прозы — о Толстом он уже все знает… Вот и попробуй, читатель, разберись, что было на самом деле, а что — творческое (весьма разной степени свободы) преломление обстоятельств, фактов, событий, — то есть вымысел, «литература», миф. Скучно уж точно не будет.