Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2021
Румянцев Дмитрий Анатольевич — поэт. Родился в Омске в 1974 году. Окончил философский факультет Омского педуниверситета по специальности «Культурология». Автор книг стихов «Сравнительное жизнеописание» (Омск, 2011), «Нобелевский тупик» (Омск, 2011), «Страдающее животное» (Омск, 2013). Постоянный автор «Дружбы народов». Живет в Омске.
* * *
я помню чудное мгновенье: я встретил девушку-виденье…
она, как бабочка, была — легка, как бархатцы, сияла
на кромке летнего вокзала — пуглива, зорка и смела.
ещё она была — со мной! как хорошо, о Боже! Боже!
и жизнь казалась мне дороже, так, словно это — не со мной!
и шла со мной в июньский зной, я был другим — смелей и выше:
июльский гром гремел на крыше, как карнавал, где я — герой!
так, словно славно я сыграл, шут, квазимодо — казанову.
я, как она, любил и слово взаимной рифмой отражал!
хвала аллеям и альковам!..
всё будет ОК, я узнавал…
* * *
хотел жить в жизни вовсе не поэтом,
а просто — быть и миру удивляться,
и оставлять душевные пометы
на проходных, вокзалах, бликах станций,
палитре луж… учить его английский,
его испанский и норвежский — в танце.
и если с кем-то состояться близким,
то никогда уже не расставаться.
а Бог — поэт, и он меня рифмует,
и спорить с ним — грешить… и я, пожалуй,
пойду к другим высотам, облюбую
права любви, похожие на жалость.
права любви и ту, что будет слева
один в один — одна, как только сердце.
единственная в мире королева,
в кого смотреть, да и не наглядеться…
* * *
не будите Есенина в «Англетере»,
пусть ещё поспит, выдыхая спирт,
на какой планете, в какой атмосфере
мне проснуться велит спирит?
до чего же жизнь хороша-расхожа!
до чего умирать не с руки!
улыбаюсь глупо любым прохожим,
обнажая свои клыки
я не зверь вполне, я уже напуган
обещанием роковым,
дай мне знак! — я пойду в зимний парк и стужу,
по грибы
никуда не уйти (может, и не нужно)
от судьбы…
* * *
перед смертью не надышишься.
дождь весь день, и пахнет взморьем.
как овчарка ветер лижется.
неизвестное под корнем
чувство шепчет: смерть — не горе!
тихо-тихо светит музыка
(хоры иоганна, людвига).
свет такой, что отменяется
смерти выгребная яма.
как предивно просыпается
в новой жизни, с новой кармой! —
под ногами растекается
облачная панорама
от матфея, иоанна.
* * *
Скорая дежурит у ворот. На окне ночная амальгама.
Отраженье всех переживёт: в вечность нашу майю мыла мама.
Встанем все на маленький пленэр — станем упражняться для бессмертья,
или я один уже теперь остаюсь стоять у парапета
лестничного: вы, мои друзья, словно опьяненье, прихотливы,
так и капли летнего дождя — череда — приливы и отливы.
Буду пить вино и говорить в бездну тополиного июля.
Скорая карета, может быть, и меня сегодня караулит…
сыну
Привет тебе, Маленький принц, что в Сахаре сегодня?
Я падаю ниц пред судьбою, расхожей, как сводня.
Давай забавляться своей неизбывной любовью.
И, может, я что-то для сердца тебе приготовлю.
Вот мы друг за друга, как это и должно, в ответе.
Ты — чудный ребёнок, такой, как положено детям:
всё небо — в тебе! И, о Боже, как это небесно!
В ответ на слова ты Земной откликаешься песней.
А сколько всего из полдневных видений, знамений?
И сердце одно — для полдюжины сердцебиений.
…И только разлуки-змеи нам не надо мгновений!
Пойдём же по миру торопкой тропою оленьей.
* * *
лампа Аладдина нужна мне, лампа Аладдина
когда ноябрь, как Яков Брюс, заморозил пруды и плоды дички
да Диканьку мою, да луна наверху — ночник Сухаревой башни
да из всех чудес, добываемых трением,
лучшее, всё же — не огонь, но ребёнок
с огоньком желания, с красным петухом леденца, снегирём да снегом
когда на улице — адмирал Кончак
белая гвардия хлопьев холопьев и половецкая пляска метели
когда Красный путь — Млечный путь — в рябинах, сугробах, звёздах
где «ложкой снег мешая, ночь идёт большая»
где мультяшный Умка играет с мамой-медведицей на партийном плакате
ну и «ЕР» с ними
всё-то «трутся спиной медведи о земную ось»
всех и сил-то осталось во мне — трение и тяготение
да в судьбине — тернии и тягомотина
как в империи победивших ССэСеРов, от которой сейчас — песни лишь
там — Дзержинский против Кшесинской, а здесь —
подновлённая Матка Бос-к/х-а
да детский сад наслаждений в слабеющей памяти
с детства и помню:
«терпенье и труд всё перетрут»
в муку, что в снег — через заботу и родовые муки
и ребёнок, заведённый тобой
ещё не скоро растратит фряжский завод пружинки
пушинку крыльев
ангелов ли метельных, валькирий ли вьюжных
и загаданное желание —
единственно Большое, как Медведица, желание —
ЖИТЬ!!!
искры летят, звёзды летят, хлопья тоже
так и миры летят
напружившись спиральками ДНК да галактик
— чудно — ты скажешь мне, — чудо
лампа Аладдина нужна мне, лампа Аладдина
Двое
Вот форточка, что фотокарточка — глубокой ночи отраженье.
Луна. Дорожка. В мятых тапочках он словно учится движенью.
Она уснула, разметалась в кровати, где подушка — Азия.
Вот ночь на цыпочки привстала. Шепни на ушко, чтоб отпраздновать
все прежде брошенные взгляды. Они, как новыми глазами,
глядят на мир, явиться рады в полночной форточки оазис.
Всё будет: самолёт над миром и рандеву у побережья.
Вот форточка уже открылась, глотая избранную нежность.
А сердца кулачок сжимается, зажав внутри любовь и веру.
И, да, — сегодня начинается в мечту и музыку премьера.
И на экране сонной комнаты — в окне, в его переплетеньи —
день Первый — в судьбах — иероглифом. Так начинается Творенье.
Творцу
Помилуй, Господи, меня! И сохрани в Своих ладонях,
пока осенняя погоня гоняет листья октября.
Пока хрустящий снег упал и лёг сегодня, как впервые,
пока итоги годовые декабрь ещё не набросал.
Пока в мешочке сердца кровь звенит монетой золотою,
а значит я чего-то стою, расплачиваясь за любовь.
Покуда нет дурных страстей, и может повернуться каждый/падший
к небесной музыке домашней над пропастью чумных смертей.
Лови во ржи своих детей!..