Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 4, 2021
Максим Д. Шраер (Maxim D. Shrayer) — поэт, прозаик, литературовед, переводчик. Родился в 1967 году в Москве в семье писателя Давида Шраера-Петрова и переводчицы Эмилии Поляк, с семьей провел более 8 лет в отказе и эмигрировал в 1987 году. Профессор Бостонского Колледжа. Автор более 15 книг на английском и русском языках, среди которых «В ожидании Америки», «Бунин и Набоков. История соперничества» и др. Живет в Бостоне.
Приоткрытый чемодан
Из страны уходящих ремёсел,
где ни мишек не купишь, ни кукол,
я привёз коромысел и вёсел
да расплавленный колокол,
а ещё полдеревни домишек,
почернелый амбар и дровишек,
всяких там кочерёжек и рюшек,
и резных деревенских зверюшек.
Где Балушевы эти Починки?
Где ваш конный завод за рекою?
Все лошадки в обозе почили,
всех тамбовских волков приручили,
песни все напролёт перепеты,
и тарелки давно перебиты,
все касимовские поэты
позабыли родные пенаты.
Я сижу в карантине полгода,
отражаясь в экране айпэда,
как же всё надоело: погода,
океанская эта остуда,
завыванье Трескового Мыса,
золотушное лето на даче,
мне не хочется вашего смысла —
мне бы только уехать подальше.
Проводы жаркого лета
Самый длинный июль отлетел…
Он был пуст, словно пляж,
он был гол, словно плешь,
беспощаден, как плющ,
и бездарен, как плевел.
Он морскую траву отравил,
обезглавил лиман,
он туман отменил,
по горящим дорогам лесным
ночь на север отправил.
Только осенью поняли мы,
надышавшись прохладой ночной,
насладившись холодным дождём,
что испытывал Ной, выплывая из тьмы
в допотопном ковчеге своём.
Советская поэзия
…Как семечки, словечки лузгает,
Небесной музыкою брезгуя.
Я не люблю поэта Слуцкого —
Почти как Феликса железного.
Татьяна Вольтская
Понимаю: Сельвинского, Слуцкого
и Багрицкого, Луговского, —
отрекаясь от плена словесного,
обрывая с копыт подковы, —
вы хотите отринуть советское
зарифмованное стервецкое…
Не получится, не надейтесь вы,
хоть все рифмы их перевейте вы.
О волне забывает вёсельник,
о петле не забудет висельник…
Был он мастер ямбов неправильных,
был он визионер, не праведник.
Выбирая лирика русского,
псалмопевца любя еврейского,
принимаю поэта Слуцкого,
непоэта судить не вправе мы.
На перезахоронение моего деда
Прах твой добрался до Нового Света
в пластмассовой урне в пустом саквояже,
видишь, твоя похоронная свита
снова в могилу тебя провожает.
Бензоколонка. Стрёкот хайвэя.
Изморозь. Сосны. Трава и ограда.
Братья и сёстры, примите еврея —
потустороннего иммигранта.
На задавайте вопросов наивных —
американских, чужих, расторопных.
Лучше спросите, лучше на идиш,
впрочем, как знаете, дед не из робких:
«Кто вы такие? Зачем вам тревожить
предков своих на далёком погосте?»
«Мы иммигранты. Устали мы жить
там, где зарыты родимые кости».
Так Моисей, уходя из Египта,
не пожелал оставлять фараону
кости Иосифа. Вынес из крипты
и через Красное море — в дорогу.
Так иммигранты, судьбе непокорны,
не оставляют в прошлом скрижали,
в землю пускают новые корни —
в землю, которую к сердцу прижали.
Стихи из айпэда
иссяк рог
изобилия булок и женщин
Генрих Сапгир
Дарю тебе стихи из айпэда,
ты всё равно меня не поймёшь,
раньше дарили фотки из ФЭДа, —
помнишь, застали такую вещь?
Чёрно-белый куст бересклета
и другая альбомная ветошь…
Помнишь, в нашем московском детстве
каждый кадр, каждый жест был дорог?
Мы хранили никчёмную грусть,
а теперь она живёт в темноте.
Вот и всё: цифровой изобилия рог
переполнен и перепуст.