Литературные итоги 2020 года
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 2, 2021
Традиции «ДН» подводить итоги минувшего литературного года — 15 лет. Пролистав три первые журнальные книжки, начиная с 2007 года, можно получить если не полное, то весьма объемное представление о наиболее интересных и обсуждаемых произведениях и авторах, о самых горячих полемиках и премиальных сюжетах, об опыте и насущных проблемах толстых журналов, книжных издательств, литературных сайтов и блогов — в перекрестье субъективных оценок и суждений писателей, критиков, блогеров из столичной и нестоличной России, «ближнего» и «дальнего» зарубежья.
Как всегда, мы предлагаем участникам заочного «круглого стола» три вопроса:
- Каковы для вас главные события (в смысле — тексты, любых жанров и объемов) и тенденции 2020 года?
- Удалось ли прочитать кого-то из писателей «ближнего зарубежья»?
- Литература в обществе «удаленки» и «социальной дистанции»: роль, смыслы, векторы выживания и развития.
Елена Лепишева, филолог, литературный критик (г. Минск)
Повестка «здесь-и-сейчас»
1. «Я — легенда»: литература в мире post. Я, вероятно, буду единственным респондентом, который в литобзоре за 2020 год не упоминает о премиях — референтных знаках качества книжных новинок, чтобы (как выразился один из диссертантов) «не уподоблять литературу соревнованию».
По стрельбе. Добавлю в ответ на повестку «здесь-и-сейчас», сделавшую литературу веб-окном в мир, эстетическое освоение которого лишь подстегивает насильственная несвобода, будь то беспрецедентная пандемия или окошко минского автозака. Погружение в «посюстороннее» (термин, предложенный учеными ЕГУ применительно к постметафизическому мышлению) — такой видится мне магистральная авторская стратегия, нацеленная на становящуюся повседневность, мир post. Это мир, переживший череду катастроф, от постсоветского тротилового послевкусия на просторах бывшей империи до преодоления постмодернизма на просторах эстетики. Созидание на обломках — свидетельство антропологической стойкости авторов и особой задачи литературы, Dasein которой не изящная словесность, а экзистенциальный выбор.
Исторические предпосылки здесь очевидны. Это, безусловно, пандемия как завершающий аккорд неустойчивости мира. Но это и социально-политические катаклизмы, явные (коллапс госсистемы в Беларуси) и латентные (реальная картина антиглобализации в ответ на пандемию, предкризисные явления российского социума с коррозией национальной идеи под влиянием «имперских амбиций»). Все это аккумулирует спектр настроений от ироничного признания «незакрытого гештальта» личных и коллективных травм («Сестра четырёх» Е.Водолазкина, «Риф» А.Поляринова) до констатации катастрофы («Последнее время» Ш.Идиатуллина, «Путь Тарбагана» М.Лабыч, «Сад» М.Степновой). Новейшая литература создается в координатах постметафизики, фиксирует «присутствие» в тревожном моменте. (Подробнее см.: Лехциер В. Поэзия и ее иное: философские и литературно-критические тексты. — Екатеринбург—Москва: Кабинетный ученый — это книга тоже 2020 года.)
Характерно для нее и тяготение к «переходности» художественных форм, и — шире — «поэтика черновика» (В.Лехциер), потому что новинки нарочито не «встраиваются» в проторенную колею. В отличие от предшественников начала 2000-х, написанных людьми, стремившимися выжить в экзистенциальном и эстетическом плане, сейчас мы имеем дело с текстами выживших. Помните фильм «Я — легенда» с Уиллом Смитом? Конец света уже наступил, на земле никого не осталось, кроме монстров и чудом уцелевшего главного героя, который вступил с ними в борьбу, но в целом приспособился к существующему порядку вещей — гибели собственной семьи, апокалипсису, одиночеству.
Так и здесь: вслед за нежизнеспособностью еще недавно трендовых практик (растиражированностью приемов постмодернизма, кастовостью «высокой прозы», социальной ангажированностью «другой прозы») наступила художественная бифуркация. Это и взаимопроникновение элементов «высокой» словесности и маслита («Путь Тарбагана» М.Лабыч, «Непобедимое солнце» В.Пелевина), и усиление межжанровой диффузии («Последнее время» Ш.Идиатуллина), и формы письма на стыке поэзии и графики («Агынстр» С.Литвак).
Если говорить о художественном методе, то мейнстримом литературного процесса становится «метамодернизм», резонирующий на эсхатологические настроения, воссоздающий условно-фантастическую модель мира-катастрофы (частной и общей) с помощью нетрадиционного языка мимезиса (Н.Рымарь).
Не случайно 2020 год ознаменован фэнтези с узнаваемыми «болевыми точками» современности. Даже при нарочитой «зашифрованности» художественного мира, как в романе Ш.Идиатуллина «Последнее время», речь идет о пребывании в мире pоst (изначально деформированном). Эклектика стиля — цена за обогащение фэнтези элементами антиутопии, научной фантастики и даже «антиромана» с его «потоком сознания». Это выделяет книгу Ш.Идиатуллина на фоне других, выстроенных на эсхатологических сюжетах: «Непобедимое солнце» В.Пелевина (фэнтези без примеси «этно»), «Риф» А.Поляринова (конец света логически вытекает из движения цивилизации по заданным паттернам), «Путь Тарбагана» М.Лабыч (эсхатологическая картина дополняется документальной фактурой: взрывом в метро).
Историческая эсхатология видится мне в романе М.Степновой «Сад», который отсылает к «фантастическому реализму» (Ф.Достоевский, Н.Лесков и др.), показывая фантасмагоричность русского либерализма в перспективе времени.
Катастрофичность частной жизни исследует «психоделический» автофикшн — сборник рассказов А.Горбуновой «Конец света, моя любовь», вскрывающий деструктивные импульсы подсознания нарратора.
Таков магистральный вектор развития российской прозы. Что касается драматургии, то здесь так же наблюдается эсхатология, связанная с covid-драмой (более подробно — ниже). А вот в поэзии, несмотря на ряд перспективных стратегий российских авторов (тактильность ощущений, близкая неоакмеизму, в сборнике А.Маниченко «Ну или вот о нежности», книга-перформанс «заумной» и графической поэзии С.Литвак «Агынстр», инвариант документальной поэзии, воссоздающей «расколотое “я”» психически больного человека, в проекте М.Малиновской «Каймания», близкое оптике русскоязычной поэтессы из Беларуси Т.Скарынкиной), объектом моей рефлексии становится, по понятным причинам, белорусская поэзия протеста, о которой я расскажу отдельно.
2. Родное «зарубежье»: белорусская литература-2020. Как страшно проснуться в своей стране и осознать, что она вовсе не твоя и чтобы стать твоей, ей нужно пройти квест-испытание — «кто мы, откуда мы, куда мы?». Вот это «мы» (воплощение непривычной солидарности) и требует от меня, исследователя литературного процесса, сосредоточиться на его протекании в поствыборной Беларуси, ознаменованной культ-протестом. (Подробнее см. Верина У.Ю. «Поэт — человек с чувством близости царства или сада…»: Поэзия Беларуси августа-сентября 2020 г. // Вакансия поэта-2: материалы двух конференций / под ред. А.А.Житенёва. — Воронеж: АО «Воронежская областная типография», 2020. — С. 288—320; Лепишева Е. Беларусь-2020: Культ-протест // Цирк Олимп + TV. — 2020. — № 34 (67) [https://www.cirkolimp-tv.ru/articles/936/belarus-2020-kult-protest?fbclid=IwAR3TyTbcJZNfPL8jI7zmBkH9fZ1oB5uhk5y LAlr682XgML_4httcrZKFKhA)
Это видеообращения, рок-композиции, статьи, посты, спектакли, флешмобы, дворовые вечера, среди которых особое место занимает протестная поэзия — корпус текстов, созданных на волне политических протестов, начиная с августа 2020 года.
Она звучит во дворах и в онлайн-формате на акциях солидарности с репрессированными белорусскими литераторами (например, «Белорусские чтения», организованные А.Голубковой и Т.Бонч-Осмоловской), включена в антологии («Цветы революции», проект В.Коркунова на портале «Полутона» и др.), представлена на интернет-платформах (#просТЫЯсловы, #культпратэст). Стихи создаются как на белорусском (А.Хаданович, М.Мартысевич, О.Бахаревич, Н.Кудасова), так и на русском (Д.Строцев, Т.Скарынкина, Д.Балыко) языках, многие авторы (Т.Светашева, О.Маркитантова) выступают как билингвы в знак солидарности с идеей национально-культурного возрождения.
Здесь можно встретить лирические дневники с узнаваемыми реалиями Беларуси-2020 (цикл Д.Строцева 8-27.08.2020) и гражданскую лирику («Я против пересидента…» Д.Балыко), сюрреалистические этюды (П.Любецкий) и метафизическую лирику, отражающую «пограничное» мироощущение очевидца трагических событий (циклы К.Бандуриной, О.Маркитантовой).
Их объединяет нацеленность на «открытую коммуникацию» с читателем/слушателем (М.Липовецкий) в проживании шокирующей повседневности.
Социальная повестка находит отражение и в прозе, правда, не тематизирующей протест, но воссоздающей атмосферу несвободного социума. В 2020 году вышли книги О.Бахаревича «Апошняя кніга пана А.» («Последняя книга пана А.») — серия сказок о всемирной экологической катастрофе, заново поставившей вопросы о самостоянии на пороге смерти, и В.Мартиновича «Рэвалюцыя» — история белоруса-эмигранта в Москве начала 2000-х, вскрывающая механизмы тоталитарной психологии.
3. Поверх барьеров: творчество в условиях интернет-свободы (несвободы?). «Литература — всегда вызов обстоятельствам и правилам», — резюмирует О. Бахаревич в интервью о творческих буднях во время пандемии. Огромные убытки издательств, сорванные встречи, перенесенные на неопределенный срок презентации, онлайн-формат культурных мероприятий — общий кейс участников литературного процесса.
Я же сосредоточусь на его эстетической составляющей — драматургии, которая, как правило, остается за рамками литобзоров. Внимание к «посюстороннему», «поэтика черновика» срабатывают в пьесах нового тематического направления — covid-драмы (так я обозначила корпус текстов, посвященных коронавирусу). Лишь немногие из них изданы («Сестра четырёх» Е.Водолазкина в «Редакции Елены Шубиной»), большинство же бытует в интернете. Знаковым событием стал театральный онлайн-фестиваль «Короно-драма», организованный российскими критиками и драматургами, чтобы «осмыслить и зафиксировать происходящее, оформить свои мысли в виде пьес». На первый сезон (весна 2020) было прислано порядка 80 произведений, состоялись видеочитки в театрах «Практика», БДТ, Театр.doc и др. Второй сезон (осень 2020) ознаменован созданием школы драматургического искусства, так что влияние изоляции на поиск новых форматов благоприятно.
Вместе с тем возникает вопрос о влиянии эстетическом. Если говорить о трансляции коллективного опыта, налицо арт-терапевтический эффект пьес. А вот в художественном плане они неоднородны, поскольку выделенные мной черты covid-драмы (герой Homo Confusus, человек растерянный — воспользуемся определением психолингвиста Татьяны Черниговской, многоуровневый конфликт, философская рефлексия) характерны не для всех произведений. Из запомнившихся назову ту же драму Е.Водолазкина «Сестра четырёх», цикл С.Давыдова «Порнооптимисты», комедию-хоррор А.Букреевой «Тварь».
Думаю, оценить воздействие пандемии, как и других катаклизмов новейшей истории, можно будет в перспективе времени, но уже сейчас очевидно, что они внесут коррективы в представления о литературе ХХI века.