Стихи
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2021
Злотникова Ольга Сергеевна — поэт, переводчик. Родилась в 1987 году в Минске. Училась в Белорусском государственном университете культуры и искусств. Автор книг стихотворений «Паства» (2016) и «Радогощенский дневник» (2018). Живет в Минске.
* * *
с камнем в груди и дитём на руках,
кто там сегодня башкой в облаках,
сам на себя не похожий?
кто на Твоём ежедневном посту
даже себе самому не пастух,
кто там сегодня стоит на мосту
с содранной кожей?
кто умаляется день ото дня,
кто там ревёт ревмя?
Господи, это я.
не покидай меня.
* * *
я не помню, не помню, какие сегодня
с утра глаза надела,
и смотрю чужими, как осень длится,
идёт четвёртая её неделя,
вспыхивают и отлетают листья,
вспыхивают и ускользают лица,
и пока в моей сердцевине,
в сердце женщины-яблока,
зреет семечко,
чужие мои глаза
не видят моего сына,
не говорят спасибо.
дрогнет ветка, глухо-глухо
оземь ударится спелый плод,
и станет совсем тихо.
чужие мои глаза, вот я перед вами,
здесь, на земле,
человеком беременной,
кто помолится обо мне?
* * *
кто нищ, как рассветный двор,
заметённый листвой,
блик на воде, лик Твой затаённый,
но светлый, светлый
и распахнут,
с дарами иными приходит:
горчайшее ничего
кладёт на грудь, как младенца
белая акушерка,
в нём неба могилы и взгорья.
теперь, говорит, качай
всю эту пажить большую, живую.
и что же? качаю,
древнюю припоминая
то ли колыбельную,
то ли обрывки заутрени,
пока ночь не отступит.
* * *
с каждой смертью
прозрачнее становишься сам,
просвечиваешь насквозь
эту свою пустоту,
ищешь и не найдёшь:
человека вынули, и он внутри тебя зияет,
как бы на другом конце провода
говорящая простота.
тоскуешь не по времени даже,
не по плоти — по общей утробе
света в каждом счастливом слове,
по его воробьиной храбрости,
детской нежности,
или как вы сидите на кухне за полночь,
родными голосами поёте.
* * *
в голод вещей простых,
как дым или дом на горе
вдуваешь жизнь, вдыхаешь свет,
сгустки крови и плоти земной,
спрашиваешь: кто ты, с кем ты?
постой со мной
и как прорастают лица
ростками, цветами
так нам ещё предстоит случиться
пройти забытыми, детскими своими местами
вот дом, вот дым, ветряки за холмами
флоксы и мальвы
и те, кто незримо идут за нами,
придут за нами,
пройдут над нами
* * *
если ты тоже исчезнешь
в нехватку уйдёшь, из которой возникла
останется тело окна на двоих
его вещество со следами дыханья
его слепота и моя слепота
как друг подле друга
две трудные правды
его нагота и моя нагота
как друг перед другом два тела чужих
и всё же есть чаша терпенья на память
о той простоте, из которой открылись
моление вещи и птицы
объятие капель и утра
высокий неслышный полёт
над светлою пажитью снега
и этот младенческий взгляд
на всякой светящейся кроне
и памяти смертной живой мотылёк
на тёплой, чуть влажной ладони
* * *
чистописание, смиренье,
бытописанье в тесноте.
а помнишь — обхватив колени,
на детском стуле, без затей
о чём-то думаешь неважном,
краеугольном и живом,
как будто клеишь дом бумажный,
как будто шьёшь иглой портняжной
себя — крестообразным швом.
и заполняешь дом зверями,
кроватку каждому и стул,
пока плывёт к оконной раме
садами, парками, дворами
глухой, волнообразный гул.
и населяешь дом тенями,
молочным ужасом любви.
а тело линии меняет,
не приходя во взрослый вид,
и лето в обморок стоит.
потом во вдавленном пространстве,
под медленной большой пятой,
всё так же думаешь о разном,
как будто бы в обхват прекрасном,
как детский шарик золотой,
и мир садится как влитой
на узаконенное тело,
сцепленье, угол и обрыв,
а тело слушать расхотело,
а тело в небо улетело,
своё учение отбыв.
чистописание, смиренье,
игра в себя, без дураков.
потом меняешь оперенье,
разметку, ракурс, угол зренья,
и был таков.