Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2021
Я сидел под кухонным столом, стравливая друг с другом две пластиковые фигурки: безоружного американского солдатика и лохнесское чудовище. От реальности меня укрывала клеенчатая скатерть. Под ней я чувствовал себя демиургом в своей герметичной вселенной. Но вдруг угол скатерти отогнулся, и герметичность нарушила голова отца. Она смотрела на меня с удивлением, снисходительной улыбкой и даже долей пренебрежения. Как будто отец рассчитывал, что его сын дошкольного возраста не играет с фигурками, а по меньшей мере работает над тезисами доклада в Академии наук.
Пристально изучив фигурку лохнесского чудовища, отец сказал:
— Морские твари водятся вообще где угодно. Ведь все водоемы сообщаются между собой.
Контекст этого утверждения утрачен: может, это было продолжение нашего разговора, а может, завуалированная шутка про тещу (он часто сравнивал ее с разными хищными рептилиями), а может, сообщил этот факт ни с того ни с сего.
Но я запомнил именно эту фразу, что-то в ней было простое и страшное, что навсегда поселило во мне ужас перед водой. С тех пор, даже плескаясь в маленьком надувном бассейне на дачном участке, я не чувствовал себя в безопасности. Казалось, в любой момент до кожи дотронется нечто холодное — я увижу толстое щупальце: мгновенно обвив ногу, оно утащит меня из надувного бассейна куда-то вниз, туда, где все водоемы сходятся. То же относилось и к унитазу, к ванной, к раковине, к луже после дождя. Ужас перед водой не притуплялся, а только усиливался.
Прошло несколько лет, и по окончании пятого класса я узнал, что на лето меня отправляют на море, в Крым. Кошмарная новость! Я ехал туда с чувством глубокой тоски, ощущая себя кем-то вроде жертвенного животного.
Если уж подводный монстр мог достать меня в надувном бассейне, о море нечего было и говорить. Все знаки сулили мне самую горькую участь. Листая перед поездкой «Мифы Древней Греции» Куна, я прочел, как гигантские змеи, выйдя из моря, разорвали троянца Лаокоона и его сыновей на куски.
Как будто в насмешку, отец подарил мне книжку «Загадочные явления». На обложке был изображен целый ассортимент таинственных персонажей: гуманоид, какой-то светящийся человек (шаровая молния?), йети, привидение в виде поднимающейся над полом простыни, а на переднем плане — гигантская каракатица, комкающая корабль, как конфетную обертку, и утягивающая его в пучину. Ужасал даже не размер и не общий вид монстра, а его бесстрастные глаза-блюдца. Они не выражали совсем ничего. В глазах-блюдцах было безразличие камня, растения, газонокосилки: чудище уничтожит вас не из злобы, а просто сотрет как чуждую форму жизни. Я знал, что оно придет за мной. Теперь уже эти глаза-блюдца мерещились мне повсюду.
Мое поведение на пляже было самым жалким. Я был недостаточно изобретателен, чтобы выдумать ложь, которая позволила бы остаться дома. Был недостаточно коммуникабельным, чтобы завести друзей и под предлогом общения и интересных дел избегать купания. И тем более недостаточно храбр, чтобы заглянуть в лицо опасности и поплыть. Я плескался у берега, следя только за тем, чтобы между мной и морской бездной все время бы находилась прослойка других купающихся — которых, как я надеялся, чудище сожрет прежде, чем я успею выплыть на берег. Представляю, насколько я был смехотворен — на фоне бесстрашно заплывавших на далекую отмель своих сверстников. Безумцы, безумцы! — хотелось кричать им.
Древний ужас перед хтоническими силами, казалось, меня совсем поработил и ослепил. Но неожиданный выход нашелся в районной библиотеке. Лучшим оружием против страха морских глубин оказался советский позитивизм.
Эта книга сама отыскала меня. Помню, как она буквально упала мне в руки с полки фантастической литературы. Это была книжка Кира Булычёва «Конец Атлантиды». Повесть из огромной серии о приключениях девочки Алисы Селезнёвой. На обложке был изображен гигантский морской змей, обвивающий батискаф. В нем сидят двое детей в скафандрах. Но дети, кажется, смотрят в глаза змея невозмутимо, а тот и вовсе улыбается детям беззубой стариковской улыбкой.
Как я сейчас сужу, это была проходная булычевская повесть, одна из многих десятков. Булычёв писал их с 60-х по нулевые. Его Алиса не только борется с космическими пиратами в «Тайне третьей планеты». По прихоти Булычёва она отправляется на Землю и в Космос, в прошлое, будущее, в разнообразные сказочные и альтернативные миры.
Но именно «Конец Атлантиды» оказался моим спасением. Эта повесть захватила меня своей атмосферой с первой строчки. Алиса Селезнёва идет по берегу океана. Ясно, что на морских чудовищ ей глубоко наплевать. Она живет на биостанции, в окружении смелых и строгих ученых: зоологов, гидрологов, вулканологов. Советских ученых, давно и бесповоротно покоривших природу. У Булычёва они жили жизнью пиратов и древнегреческих полубогов. Их жизнь была так непохожа на жизнь ученых-друзей моего отца — в сальных растянутых свитерах, растерянных, чешущих бороду. Мой отец и его друзья были геологами: я рассудил тогда, что жизнь гидрологов и вулканологов была устроена принципиально иначе.
По сюжету Алиса находит бутылку с запиской. Это толкает ее на морские приключения, на которые она отправляется со своим напарником Пашкой. Они погружаются в океанские пучины, где находят затонувшую Атлантиду. Ни на секунду их не посещает страх. Да и откуда ему взяться у самоуверенных прогрессистов, у смелых советских детей из будущего, смотрящих на мир романтически чисто, легко и в то же время насмешливо.
Завидев силуэт 30-метрового морского чудовища, они не спасаются в ужасе, а направляют свой луч прожектора ему прямо в физиономию. Когда перед тобой маячит возможность научного открытия, не остается места архаическим суевериям.
Подчиняясь позитивистской логике, чудовище оказывается добродушным и игривым, как спаниель. В проломе на дне дети находят ворота в государство атлантов. Его населяют люди, названные именами греческих богов: Гера, Посейдон, Гермес и другие (почему-то в тексте фигурируют одновременно Гермес и его римский двойник Меркурий). Все они напоминают обыкновенных советских служащих. Мегера-начальница по имени Гера. Бог-проводник в мир мертвых Гермес, превращенный в рассеянного старика-вахтера. Он только и делает, что твердит про протекающий потолок и общую разруху. Само собой, все они говорят по-русски. Спутник Алисы Пашка объясняет все им, что русский язык, причем его современная версия — это и есть родной язык атлантов.
Эта небольшая простая повесть оказала на меня мгновенный мощнейший эффект. Дочитав «Конец Атлантиды», я затребовал у родителей очки и трубку для изучения морского дна. Из затравленного и сходящего с ума персонажа вселенной Лавкрафта я превратился в бесстрашного исследователя: от ужаса перед водой не осталось и следа. Я твердо решил, что стану ученым, который первым доберется до самых потаенных подводных глубин.
Я полюбил плавание. Теперь уже я бесстрашно катался на самых высоких волнах: в шторм, когда не многие решаются не то что войти в воду, но даже расположиться на пляже. Меня сминало волной и пребольно швыряло о камни. Но я бесстрашно бросался в пучину вновь и вновь, поглядывая на сверстниц. Я был уверен, что они смотрели на меня с восхищением и думали что-нибудь вроде: боже мой, вот это смельчак! Вот бы другие мальчики были б хоть в половину такими смелыми, как этот отважный герой, борец с волнами! Тогда мне было еще невдомек, как я действительно выглядел со стороны (увы, пленка VHS все это увековечила): какой-то задохлик кувыркается в пене и водорослях, и его время от времени выносит на берег, как кривую корягу. Потом он отплевывается, сопли текут — ужасно.
Однако действие «Конца Атлантиды» оказалось сколь сильным, столь и скоротечным. Вернувшись с моря, я записался на курсы при биофаке МГУ, но мгновенно заскучал — никаких морских приключений, а только и разговоры, что об инфузории-туфельке. А потом вернулся страх воды. И даже теперь вид раковины, наполненной темной мыльной водой, навевает тревогу. «Все водоемы сообщаются между собой», — слышу я голос отца в голове, а из глубин раковины все так же зловеще глядят блюдца.