История публикации романа, ставшего классикой осетинской литературы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 10, 2021
Казиты Мелитон Резоевич — осетинский прозаик, поэт, драматург, переводчик и общественный деятель. Родился в 1948 году в селе Ногкау (Южная Осетия). Окончил Цхинвальский Педагогический институт (1971). В том же году в издательстве «Ир» вышла его первая книга «З лы зар г» («Звучит песня»). Кандидат филологич. наук. С 1990 года — Председатель СП Южной Осетии, с 2013 года, после объединения союзов писателей Северной и Южной Осетии, — Сопредседатель Союза писателей Осетии. Живет в Цхинвале.
В основу публикации положена глава из монографии Мелитона Казиты «Летописец истории» (Цыкура — Цхинвал, 2019).
В 1988 году, спустя пять лет после окончания работы над рукописью, в издательстве «Ирыстон» города Цхинвал Южной Осетии (тогда еще Юго-Осетинской АО) вышел роман Михала Булкаты «Седьмой поход Сослана Нарты» («Нарты Сосланы вдæмæбалц»). Через год роман был выпущен в переводе на русский Игоря Булкаты издательством «Советский писатель» тиражом 30 000 экземпляров.
Это роман-антиутопия, построенный на Нартовском эпосе. Он представляет собой попытку моделирования мира, в котором Время — инструмент, не только выстраивающий хронологию, но и определяющий нравственную оценку исторических событий и людских поступков. Извечные проблемы Добра и Зла представлены в нем на стыке мифологического и исторического сознания. Самый популярный персонаж Нартовского эпоса Сослан, чей образ сформировался в мифологии примерно в VIII веке до нашей эры, взаимодействует здесь с народным героем Осетии Черменом Тлаттаты, жившим на рубеже ХVIII—XIX веков нашей эры. Разумеется, им сложно понять друг друга, но автор романа дает им право на ошибку, на вариативность поступков, связанную с их характерами, этикой и моделями поведения, свойственными эпохе каждого из них.
В современном мире — по мысли писателя — гораздо важнее, чем демонстрация силы и личных достижений, возможность задуматься о смысле жизни, единение и умение идти на компромисс во имя идеи. В этом контексте Сослан и Чермен — союзники. И они — в отличие, скажем, от Вергилия с Данте, которые тоже спустились в ад и являют читателю человеческие пороки, — пытаются изменить мир. Даром что законы жанра позволяют нивелировать, а порой и трансформировать события и их причинно-следственную связь. Непременным условием единения и сосуществования является отношение к смерти. Мир духов в романе тесно связан с миром живых, что, впрочем, не меняет системы нравственных ценностей, разве что смещаются табу. Сослан не раз при жизни спускался в загробный мир, опыта общения с духами ему не занимать, и отношение к добру и злу у него особое.
Действие разворачивается в загробном мире. Вождь далимонов (это черти в осетинской мифологии) хитроумный Дзацу вступает в сговор с Челахсартагом, еще одним персонажем Нартовского эпоса, который лелеет мечту о построении мира всеобщего блаженства. Кроме способности перевоплощения Дзацу обладает также даром суггестии, внушения, о чем благоразумно помалкивает. Он долго присматривается к Челахсартагу, который имел несчастье похитить жену Сослана, когда нарты ушли в очередной боевой поход, и запереть ее в башне своего отца Хыза. Узнав об этом, Сослан рассвирепел, хитростью выманил Челахсартага из крепости и снес мечом полголовы. Небесный кузнец Курдалагон залатал тому череп, но обида на нартов осталась в сердце Челахсартага навсегда.
Челахсартаг попадает в загробный мир Барастыра, откуда его похищает Дзацу и приводит в ад. Семь дней и семь ночей черти таскают его по закоулкам преисподней, демонстрируя ошалевшему Челахсартагу чистилище, дьявольскую мельницу, перемалывающую кости праведников, исполняют в его честь обряд жертвоприношения черного быка, наконец, приводят к молочному озеру и окунают в него. Челахсартаг мгновенно смекает, что молочное озеро — то самое средство подавления личности, которое он искал всю жизнь, инструмент для построения мира всеобщего счастья. Утвердившись в аду в качестве отца Дзацу (разумеется, это ему внушил сам Дзацу), Челахсартаг тут же приказывает благоустроить преисподнюю, назвав ее Третьим Миром, самим же чертям велит немедленно изменить свой внешний вид, дабы те не отличались от людей и не пугали тех больше. Дзацу с Челахсартагом затевают грандиозное строительство города с фальшивым солнцем, просторными улицами и красивыми домами, с харчевней Дзаха, в которой вместо еды подают пустые тарелки, а вместо питья — пустые чаши, но хозяин (бывший конокрад и прелюбодей, так же обладающий даром внушения) уверяет гостей, что на столе изысканные яства, и все «едят» и «пьют».
Для полного подчинения мира они заманивают Хурзарин (в осетинской мифологии — Великая Матерь Солнце), приковывают ко дну реки Марддон и приставляют к ней в качестве стража ее приемного сына Батрадза, утратившего память благодаря чарам молочного озера. За Мать-Хурзарин бок о бок сражаются герои Нартовского эпоса, при жизни плохо ладившие между собой — братья Ахсар и Ахсартаг, Уырызмаг, Хамыц, мудрая Сатана, Ацамаз, Саууай, — и в конце концов вызволяют ее из плена.
О насильственном «осчастливливании» человека написано немало. Роман Михала Булкаты — неожиданная, художественно убедительная попытка, опираясь на события и персонажей реальной истории и национальный фольклор, смоделировать универсальную методику подавления личности и манипуляции сознанием. Что весьма важно и для современного мира.
Можно спорить о достоинствах и недостатках романа. Но речь не об этом. Роман пролежал в сейфе у главного редактора издательства пять лет, хотя имелись положительные рецензии известных писателей и ученых. Роману был посвящен внеочередной пленум обкома Компартии Юго-Осетинской АО, на котором чиновники из Союза писателей Южной Осетии поливали его грязью. Объяснить это можно по-разному: и инерцией мышления, и тем, что ничего подобного до тех пор не появлялось в осетинской литературе, и элементарной безграмотностью редактора, и страхом.
Преодолеть препятствия на пути к публикации романа, просто пережить ихпо-человечески, стоило Михалу Булкаты немало душевных сил.
Но, пожалуй, еще большая сердечная боль — о судьбе родного народа. И приведенные ниже письма — свидетельство тому. Михал Булкаты, осетинский писатель, всю жизнь проживший в городе Самтредиа Западной Грузии, был изгнан оттуда во время грузино-осетинского конфликта. Зимой 1993 года умер от разрыва сердца в поселке Октябрьское Северной Осетии в чужом доме.
А.Х.
Для писателя, хранящего в глубине души самые сокровенные мысли просто потому, что для них не настало еще время, а личный опыт подсказывает не торопиться с их обнародованием, эпистолярий — лучшее средство от сердечной боли. Да и письма он адресует только самым близким людям, которым доверяет как самому себе и от которых исподволь ждет слов поддержки. Возможно, ночами он поносит последними словами собственное малодушие. Но наступает утро, и вместе с первыми лучами солнца он со всей очевидность понимает, что выбор между истиной и осознанной необходимостью порой зависит от личных качеств, среди коих наивность и чистота — не самые последние аргументы.
Эти мысли, припорошенные заботами о хлебе насущном, о близких и родных, однажды взрываются, отбрасывая в сторону ошметки благоразумия и личной безопасности.
В свое время Нафи Джусойты[1] , обращаясь к осетинским писателям, историкам, филологам, так отозвался об эпистолярном наследии Вассо Абаева[2]: «Письма — продолжение его научных изысканий, размышления о предметах и явлениях, волновавших его как историка и языковеда родного народа. Письма его — это еще и самые его истинные представления о людях, с которыми встречался, о явлениях культуры, с которыми знакомился, о фактах общественной жизни, которые волновали его беспокойную мысль и взыскательную совесть, рыцарски преданную справедливости в человеческом общежитии»[3].
Раньше или позже содержание писательских писем становится достоянием общественности — в зависимости от уровня его таланта и общего вклада в национальную культуру, но в любом случае печать того, что высказанные в письмах сокровенные мысли не предназначались для публикации, придают им особенную трогательность и прозорливость.
В этом смысле эпистолярное наследие Михала Булкаты вполне может быть подтверждением его писательского мастерства. Несмотря на эмоциональность и открытость писем, свидетельствующие о том, что в ближайшее время он точно не надеялся увидеть их опубликованными, — стилистически и концептуально они являются продолжением его прозаических произведений. Поэтому мне кажется правильным, чтобы читатели ознакомились с этими письмами. Часть из них была уничтожена в период войны 1989—2008 гг., когда после ракетных обстрелов со стороны Грузии дважды горела моя цхинвальская квартира, а дача в Верхнем Отреве Южной Осетии, где хранился личный архив, была разрушена и растащена по камню, но часть писем у меня, слава Богу, сохранилась.
Письма Михала Булкаты разнообразны по содержанию и по стилистике, и публикация их в хронологическом порядке продиктована исключительно желанием сохранить целостность и внутреннюю логику.
Прошу извинения у читателей за то, что по известным причинам пришлось изменить имена и фамилии иных персонажей. К сожалению, таковы законы нашего времени. Да и не хочется огорчать родственников этих людей — ведь они ни в чем не виноваты.
Январь, 1985 г.
Здравствуй, Мелитон!
Простите меня за то, что задержал вам «командировочные». А за сборник произведений молодых писателей — огромное спасибо.
Что касается моего романа[4] , то нам с тобой необходимо решить один вопрос: то, что упоминаемый в тексте город «Дур-Чъыр», которым горячо клянутся персонажи, это нынешний Чуфут-Кале[5] , следует как-то пояснить читателям. Название ему дали основатели, но оно позабылось за безжалостным временем да из-за злодеяний монголов-сыроедов. <…>
Сыроеды добились своего — утолили ярость, уничтожив по пути все, что ассоциировалось у них с городом алан. Даже память выжгли из сердца, все истребили окрест. В истории человечества случались подобные «вакуумы памяти», но они всегда были объяснимы. Впрочем, причину проклятия славного города алан, связанного не только с его разрушением, но и с утерей его первоначального названия, назвать нетрудно. Посуди сам: монголы внушили страх всему миру, перед их воинственной мощью не мог устоять никто, и они мчались завоевывать земли, пока хватало сил скакать у их низкорослых лошадей, а тут неожиданно на пути встала крепость, которая не поддавалась их натиску, до последнего мальца держала осаду и препятствовала их победоносному шествию. Поэтому примитивно-гениальные монгольские воины излили всю злость на жителей крепости, и каждому, кто произносил ее имя, отрезали голову.
Естественно, уничтожались на корню все исторические и культурные артефакты, все, что могло поведать потомкам о некогда мощном городе алан. Мало того, они не просто истребили жителей до последней шелудивой собаки, но додумались насильно заселить крепость иудеями, которым всегда было трудно делиться с другими народами собственной культурой и этническими особенностями, а уж принимать чужие обычаи и подавно.
Помнишь, наверно, древнеримского полководца Сципиона, который твердил, что можно завоевать весь мир, но пока не падет Карфаген, грош цена римским легионам. Он разрушил Карфаген и посыпал его остатки солью, но стереть из памяти людей так и не смог. Сыроеды оказались покрепче и похитрее Сципиона Африканского — они взяли штурмом город, которым жители клялись, и заставили их забыть настоящее название, потому что вместо соли посыпали его иудеями. «Чуфут-Кале» по-еврейски означает «иудейская крепость», а осетинский язык подобных словосочетаний просто не допускает.
Поселившиеся в городе иудеи стали вытеснять оставшихся осетин, а затем постепенно менять топонимы. В этом деле весьма преуспел один из раввинов Абрам Фыркович (1787—1874), живший на рубеже XVIII—XIX веков. Он написал четыре книги о «Чуфут-Кале», и ни в одной из них не заикнулся о том, что город основан аланами и они жили в нем до 1299 года. Более того, Фыркович доказывает, что евреи перебрались в Крым еще до Рождества Христова. А чтобы придать правдоподобность своей лживой версии, он взял да и стер все надписи с окрестных камней, а затем написал на них иудейские тексты и, дабы придать им естественный вид, измазал грязью. Если тебя это заинтересует, то первая книга Фырковича называется «Маса у-Мрива»[6] , и посвящена защите караимского вероучения. Она вызвала негодование даже у главы данного вероучения Симхи Бабовича. Доложу тебе, брат, что после его смерти известный гебраист Авраам Гаркави (1839—1919) выпустил солидную книгу «Древнееврейские памятники из Крыма», в которой прямо обвинил Фырковича в фальсификации дат и имен, мотивируя это утилитарной целью — доказательством того, что караимы поселились в Крыму до Рождества Христова. Дискуссии по поводу подлинности упомянутых памятников велись в конце XIX века, да и в советский период, довольно активные. Было доказано, что многие «артефакты» из коллекции Фырковича являются подделками, но, увы, было уже поздно.
Кто знает, сколько осетинских имен было погребено среди развалин города руками подобных «ученых». Дай им волю, так они стерли бы в порошок вкопанные в скальную породу каменные столбы, на которых держится благодать наших предков. Удивительно, но долбить скальную породу для того, чтобы врыть опорные столбы, было вовсе не обязательно, но аланы это делали, потому что эти опоры были не менее священны чем сам Сафа[7] . У евреев нет ничего подобного, это хорошо видно по построенным на пепелище Фырковичем синагогам.
Именно поэтому я в своем романе назвал разрушенный город «Дур-Чъыр». Впрочем, название я позаимствовал у арабского географа Абулфеды, чьему перу принадлежит работа «Кар-Гир». «Кар» — это «дур»[8] , а «гир» — «чъыр»[9] , «Дур-Чъыр».
Думаю, для разъяснения всего этого придется написать небольшое предисловие, чтобы читатель понимал, о каком городе идет речь.
Привет всем нашим ребятам!
Твой Михал
21.03.1985 г.
Здравствуй, Мелитон!
Получил пакет с твоей «Дозой»[10] и скажу тебе, что, перечитав ее, еще больше убедился в том, что в ней присутствуют все компоненты большой прозы. Удивительно только, почему ты до сих пор не включил «Дозу» ни в одну книгу. Признаться, мне не очень нравится название, а в переводе на грузинский оно будет звучать еще менее выразительно. Может быть, есть смысл поменять его, ведь название для произведения — что твоя рубаха.
Ах, Союз писателей, Союз писателей! Почему он не предпринимает никаких действий, чтобы публиковать подобные произведения на других языках?..
Хотел приехать в Цхинвал, но мое сердце не позволило мне выбраться из дома. С другой стороны время поджимает — надо бы съездить в Тбилиси, встретиться с Гвердцители[11] и поговорить с ним по поводу твоей рукописи. О плачевных делах нашей литературы в свете работы Союза писателей Юго-Осетии ты знаешь гораздо лучше меня, наверняка переживаешь, но, как говорится, лучше не выносить сор из избы.
Впрочем, глупо утверждать, что все придерживаются этой пословицы. Просто одни «выносят сор» незаметно, чтобы их не засекли соседи или сослуживцы, а другие делают это с упоением, демонстративно, выкладывая на всеобщее обозрение все самое худшее, что только есть у нас. В наш прагматический век человеку, кроме таланта, не помешали бы практические навыки. А у нас, погляди, — нет ни трезво мыслящих людей, ни тех, кто смог бы взять на себя функции и обязанности литературного арбитра, поэтому другие народы судят об уровне нашей литературы по виршам Ильи Кавказага[12]. <…>
Нынче если писатель не чувствует необходимости написания не «актуальных», а «антиактуальных» произведений, то у него нет ни глаз, ни ушей, ни сердца, а творчество его не стоит и ломаного гроша. Да, у слова «актуальный» хорошая этимология, она восходит корнями к латинскому actualis[13], но ему нацепили бабский передник и загнали на кухню, дескать, твое дело готовить и кормить нас, а все остальное тебя не касается. Поставили надзирателем в продовольственный магазин, чтобы продавцы не дай бог не обвесили покупателей, иначе все принципы справедливой жизни полетят в тартарары, а на отношения людей пятном ляжет стяжательство. Всучили блестящий рупор пропаганды, вытолкнули к высокой трибуне и заставили нести ахинею об истине и мужестве при достижении неких целей, о чем моя прикованная к постели теща говорит гораздо изысканнее и циничнее. Мало того (прости, Господи), вставили в задницу смазанный адгезивной смолой шест ежеквартального плана и превратили в шлюху. Поэтому я говорю, что писать нужно такие произведения, в которых представлены не подвластные главенствующей идеологии явления, а вывернутый наизнанку мир человека. Французский эссеист Андре Моруа писал, что настоящему литературному произведению чужда всякая идеология, если только оно само не формирует идеологию.
Удивительно, не правда ли, до какой высоты он его поднял и какими функциями наделил! Если верить Моруа, то литература — начало всему, альфа и омега психологии, способ отображения внутреннего мира человека. А мы загнали ее на кухню, сделали предметом пересудов, а по весне, когда сходит снег, заставляем возить в поле минеральные и органические удобрения!
Разве настоящее искусство должно вскрывать подобные «актуальные» темы? Кто же будет, подобно бурильщику, вторгаться в нетронутые недра внутреннего мира, чтобы извлекать оттуда на поверхность неизведанную доселе породу? Призвание писателя не восхваление продуктового изобилия в бакалее, а выявление гуманизма там, где его не должно быть, и если эти поиски, паче чаяния, помогут решить вопросы продуктового дефицита и семейных взаимоотношений, то ради Бога! — повысьте их статус, определите в область социальных проблем.
Когда-то Ахсар Кодзати[14] сказал мне про одного поэта, дескать, удивительно, как он, будучи не лишенным таланта, мог ошибаться. Но человек не Бог, ему свойственно ошибаться, — возразил я ему. А Ахсар мне в ответ — в том поэте, видать, дремал пока талант, иначе бы он не допустил ошибок, потому что талант и есть Бог.
Однако, к сожалению, даже если писатель бредет, повинуясь зову богов, по велению сердца, являющегося единственным его компасом, пути-дороги его неисповедимы. И гораздо хуже, когда иные степенно шествуют по жизни с доставляющей им непомерные страдания печатью избранности на лице. Чтобы удержаться на высоте и не лишиться своего «статуса», они придумывают новые жанры, например, политический роман. Известный тебе прозаик Юлиан Семёнов, дабы оправдать свои «шпионские» романы, как их называют некоторые критики, и дабы их не сочли совсем безродными, взял да и назвал «Войну и мир» Л.Толстого политическим романом. Видишь, до какой профанации унизились носители печати избранности. Оказывается, «Война и мир» — не более, чем политический роман! А то, что политика, дипломатия, интриги — тема неторопливых салонных бесед, а император России Александр I представлен обыкновенной марионеткой, — об этом Семёнов и не заикнулся.
Недавно я прочитал роман гватемальского писателя Мигеля Анхеля Астуриаса «Маисовые люди» и подумал: «Господи, подари один такой роман осетинской литературе, за это я готов отдать собственную жизнь!» А знаешь, Мелитон, чем бы послужил этот роман для нашего маленького народа? Он бы стоял перед нашей с тобой Осетией гигантским увеличительным стеклом, сквозь которое виднелись бы в первую очередь лица простых работяг, их жизнь и судьбы. Астуриасу посчастливилось поставить перед родной Гватемалой такое увеличительное стекло, через которое индейцы наблюдают за жителями планеты Земля как добродушные великаны, как наблюдали бы за ними наши Батрадз, Сослан или Урузмаг Нарты. Вот тебе и «политический роман»!
Извини, Мелитон, за затянувшееся письмо, но твоя «Доза» развязала мне язык.
Надо бы как-нибудь донести до бонз нашего издательства, что если они не внесут в план будущего года мою книгу, то я вымажу их лица дерьмом и втолкую им, что они ни хрена не понимают в искусстве или просто боятся противостоять черным силам. Либо я выполню вышесказанное, либо умру! Третьего не дано. Но надеюсь, все же помирать не придется, потому что аргументов тупого поведения А…[15] предостаточно. Я их изложил на бумаге и даже перевел на грузинский язык, да и письмо подготовил на имя руководства ЦК Грузии и обкома Южной Осетии.
Намедни отправил письмо Мелитону Габулты[16] , в котором прошу дать ответ на мое прошлогоднее заявление (речь идет об издании романа Михала Булкаты «Седьмой поход Сослана Нарты»), но ответа так и не получил. Ради Бога и всех святых, Мелитон, дай мне знать, если появятся новости. Посылаю тебе книгу «Живой обелиск» на грузинском языке, изданную в Кутаиси. Хорошо, если осилишь хоть несколько строк.
Прости мне еще раз мое многоглаголание. Как говорил Ленин, у меня не было времени, поэтому письмо получилось таким длинным.
Привет супруге и твоим сорванцам.
Твой Михал
<…>
[Приписано от руки.]
Да, кстати, я прекрасно знаю, к чему раньше приводили подобные письма в Осетии, но все-таки пишу, потому что знаю, с кем общаюсь.
22.04.1985 г.
Здравствуй, Мелитон!
Посылаю тебе замечания А… с моими комментариями. Прочитай внимательно, если я ошибаюсь в чем-то, то скажи об этом прямо. Кроме того, я отправил свои комментарии Владимиру Гаглойты и Сергею Хацырты[17] . Почему Сергею, думаю, нетрудно догадаться — от него до А… кратчайший путь. Содержание моего письма таково, что он непременно побежит к нему и станет биться твердым челом в его дверь.
Рукопись романа вместе с письмом направляю Мелитону Габулты.
Раз они заставили меня взяться за меч, то либо я кого-то зарублю, либо всажу его себе в сердце. По-другому никак.
А если письмо не возымеет никакого действия, то я сам поеду в Тбилиси добиваться аудиенции партийных бонз республики.
Прошу тебя, Мелитон: если что-то тебе придется не по душе, скажи мне об этом прямо.
Привет Лене и детям.
Твой Михал
22.04.1985 г.
Третьему секретарю областного комитета Компартии Юго-Осетинской АО Теховой Юлии Николаевне;
Председателю правления Союза писателей Грузинской ССР Нишнианидзе Шота Георгиевичу (на грузинском языке);
Председателю Государственного комитета Совета Министров Грузинской ССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Бакрадзе Валерию Гивиевичу (на грузинском языке);
Директору издательства «Ирыстон» Юго-Осетинской АО Габулты Мелитону Александровичу;
Заведующему отделом литературы и фольклора научно-исследовательского института им. З.Н.Ванеева Джусойты Нафи Григорьевичу.
В июле 1983 года в адрес дирекции издательства «Ирыстон» мной было отправлено заявление о внесении в план издания моего нового романа «Седьмой поход Сослана Нарты» («Нарты Сосланы æвдæм балц»). 8 августа того же года я получил официальный ответ главного редактора издательства А…, который привожу без изменений: «С идеей Вашего романа дирекция издательства в целом согласна, только Вам необходимо прислать нам проспект романа, чтобы мы могли ознакомиться с его содержанием. Ведь речь в нем идет о Нартовском эпосе, культурном наследии осетинского народа».
Проспект я отправил в августе, рукопись же романа представил в октябре, однако А… продержал ее в сейфе больше года, не позволив никому даже притронуться к ней, будто она была чумной.
«Авторское право на литературное произведение» под редакцией З.Ахвледиани (изд-во «Сабчота Сакартвело», 1974 г., стр. 42) гласит: «В том случае, если объем представленной издательству рукописи (без заключения договора) не превышает десяти авторских листов, то о заключении редакции следует уведомить автора в течение трех месяцев. Если же объем рукописи превышает десять авторских листов, то к трем месяцам прибавляется по одному месяцу на каждые пять авторских листов. Нарушение указанных сроков влечет за собой применение мер дисциплинарного взыскания в отношении заведующего редакцией, а также ведущего редактора». Ниже читаем: «Рукопись считается одобренной спустя месяц плюс четыре дня на каждый авторский лист с момента представления ее в редакцию, если от издательства не последует письменного отказа в принятии рукописи или замечаний и рекомендаций для доработки рукописи» (стр. 43).
В соответствии с этим юридическим документом, моя рукопись давно должна была быть одобрена или же в феврале 1984 года издательство официально (в письменной форме) обязано было известить меня о том, что она отклонена. Однако вплоть до апреля 1985 года меня никто ни о чем не извещал, разве что главный редактор А… менторским тоном, в выражениях, вовсе не характеризующих его как профессионала, а выдающих в нем далекого от литературы и искусства дилетанта, пытался «аргументировать» свой отказ работать с рукописью. Дескать, как ты посмел писать о Нартах? Они же наши великие предки, оставь их в покое! А на редколлегии журнала «Фидиуæг», злоупотребив правом главного редактора издательства, наложил вето на публикацию романа. Когда же в конце концов пришлось аргументировать свою позицию, выяснилось, что А… совсем не знаком с текстами Нартовского эпоса.
Прочитав роман («Сказания о Нартах» он так и не удосужился прочитать), А… не понял его идейной подоплеки, не понял, что он не просто ведает о величии Нартов, а является апологией борьбы против возникшей в мире капитала тенденции манипуляции сознанием. И если Нарты представлены в романе гораздо выше, влиятельнее, могущественнее и идейно выдержаннее, чем в сказаниях (их оружием в борьбе с темными силами далимонов[18] является вовсе не двуличие и коварство, напротив, их беспощадность и прямота продиктована бесконечной наивностью, никто из них не превращается в собаку или осла, и ради наживы они не истребляют на корню ничьего рода, потому что все силы, благородство и умение Нартов направлено против дьявольской инвазии), то это ничто иное как следствие столкновения двух миров — реального и мифологического. Между тем, почему-то А… белое представилось черным, поэтому он со знанием дела доказывает, что Михал Булкаты в своем произведении «принижает Нартов».
О романе положительно отозвались в своих рецензиях Нафи Джусойты, Сергей Хацырты, Алексей Букулты, Мелитон Казиты, Людвиг Чибиров и Владимир Гаглойты. Тем не менее роман не был включен в план издания. Видимо, потому, что решение А… в издательстве никто не может оспорить. Он один знает, кого издавать, а кого нет. И действительно, А… контролирует план издательства «Ирыстон», не забывая, впрочем, вносить в него ежегодно свою фамилию. Наверное, это его право, только как быть с писателем Михалом Булкаты: окончательно убрать с глаз долой плод его труда, выгнать из Союза писателей или издать приказ о назначении Михала Булкаты «переписчиком» произведений А…?
Не найдя иного выхода из данной парадоксальной ситуации, я обратился в Союз писателей, к руководству журнала «Фидиуæг» и издательства «Ирыстон» с просьбой созвать внеочередное заседание, чтобы каждый высказал свое мнение о моем романе. Прошедшее 5 ноября прошлого года заседание, которое вел главный редактор журнала Владимир Гаглойты, вынесло единодушное заключение о публикации романа, однако это вызвало еще большее негодование А… И тогда он передал рукопись на «растерзание» Людвигу Чибирову[19] , но и тут его надежды не оправдались, потому что уважаемый профессор так написал в своей рецензии: «К чести автора романа Михала Булкаты, он бережно и любовно обращается к эпосу и историческому прошлому Осетии, довольно правдиво интерпретирует и осмысливает его… В заключение еще раз повторяю: роман М.Булкаты «Седьмое путешествие нарта Сослана» задуман довольно интересно и считаю его издание целесообразным».
Ну, раз вы не хотите признать белое черным и «зарубить» роман Михала Булкаты, то я сам это сделаю, — подумал, видимо, А… и после всех хвалебных рецензий взял да и накатал свое редакторское заключение, состоящее из 103 «замечаний». Правда, он не учел того, что для принижения и дискредитации произведения требуются весомые аргументы, а главное — элементарная эрудиция. К тому же редакторское заключение — не «Уголовный кодекс», и его замечания вовсе не обязательны для исполнения. Автор вправе пренебречь ими, следуя «Авторскому праву на литературное произведение». Впрочем, речь здесь идет не об этом. Речь идет об объективности, о компетенции и литературном вкусе рецензента. О том, имеет ли право автор данного «редакторского заключения» судить о достоинствах и недостатках романа.
«Нарты настолько глубоко сидят в крови, в душе и в сознании нашего народа, что стали ИДИАЛЬНЫМИ. Люди не хотят, чтобы о них говорили через губу», — пишет А… в своем «редакторском заключении». Но, во-первых, автор «Седьмого похода Сослана Нарты» не говорит о Нартах через губу, а напротив «он бережно и любовно обращается к эпосу и историческому прошлому Осетии» (профессор Людвиг Чибиров). Во-вторых, то, что А… вменяет мне в вину разговор о Нартах «через губу», следуя его логике, вернее было бы определить брезгливостью. В-третьих, я сомневаюсь, чтобы редактору, для коего Нарты являются ИДИАЛЬНЫМИ, они могли бы предстать в качестве легендарных предков. Потому как, прежде чем кто-то станет ИДЕАЛОМ для человека, с ним для начала надо хотя бы познакомиться, а не судить понаслышке. Для А… же Нарты не могут быть ни идеальными, ни несовершенными по той причине, что он не читал про них ни строчки, не знаком с ними и не болел их болью. В-четвертых же, безграмотный человек, конечно, может выступать литературным арбитром, но ни в коем случае не навязывать собственное мнение как единственно верное. Вот что пишет А…: «Возможно, я и ошибаюсь, но ДОХТЫР[20] (не дохтыр, а доктор, дохтыр — сугубо медицинское понятие) исторических наук Людвиг Чибиров, писатель Алексей Букулты[21] , ДОХТЫР (опять же не дохтыр, а доктор) филологических наук Нафи Джусойты, драматург Владимир Гаглойты и Хаджи-Умар (не Хаджи-Умар, а Хадзы-Умар) Алборты ничего дурного не увидели в романе. Что касается Владимира Гаглойты, то он даже не дочитал до конца романа (чья бы корова мычала!), а поспешил объявить его глобальным явлением ХХ века». В этой фразе самой убедительной является первая ее часть, где А… заикнулся о том, что, возможно, он ошибается. Остальная часть лично у меня вызывает сомнения.
Исходя из вышесказанного, у меня возникли следующие вопросы:
Почему белое, названное пятью уважаемыми литераторами (среди которых два доктора наук) белым, А… упорно называет черным? Может быть, он возомнил себя Октавианом Августом или Людовиком XIV — «королем-солнце»?
Владимир Гаглойты во время внеочередного заседания свое выступление подкрепил вполне конкретными деталями из «Седьмого похода Сослана Нарты», чего он не смог бы никак сделать, не прочитав роман. Кто дал право А… вводить всех в заблуждение и фальсифицировать результаты заседания? «Один только Сергей Хацырты, — пишет «автор редакторского заключения», — понял истинную цену романа и прямо сказал, дескать, почему бы не оставить в покое Нартовский эпос?» Но тут А… снова фальсифицирует факты, потому что Сергей Хацырты в своей рецензии написал следующее: «Михал Булкаты проделал большую работу, в том числе оживив мертвые осетинские выражения. И это правильно, многие писатели больше не пользуются этими выражениями, и они постепенно теряют свои функции. Однако ничего плохого нет в том, чтобы читатели ознакомились с богатством и разнообразием осетинского языка. Другое дело, целесообразно ли использовать архаическое выражение «нæлыстæг» вместо обычного «нæлгоймаг»[22]? Да и так ли говорили наши предки Нарты? По-моему, автор просто ставит себя в смешное положение».
Спасибо, конечно, за добрые слова, только упомянутые выше «мертвые» выражения оживил не я, а Вассо Абаев в своем четырехтомном «Историко-этимологическом словаре осетинского языка». Кроме того, эти выражения часто встречаются в «Сказаниях о Нартах» («Нарты Кадджытæ»), которые А… так рьяно защищает, но которые так и не удосужился прочитать.
Сколько ошибок редактор имеет право допустить в своем «редакторском заключении»? Должен ли редактор соблюдать элементарные правила грамматики? Есть у редактора право на цинизм?
Со своей стороны хочу подчеркнуть, что все пассажи из текста романа, являющиеся предметом разбора А… в его «редакторском заключении», обусловлены решением поставленной в романе проблемы, а также чувством слова. О них, впрочем, как и о самом авторе романа, говорится с изрядной долей цинизма и высокомерия, хотя с некоторыми терминами, как выяснилось теперь, А… не знаком, ему не ведома природа художественного слова, осетинская классическая литература и фольклор.
Чтобы проиллюстрировать сказанное, приведем в качестве примера несколько характерных «замечаний» из «редакторского заключения» и попробуем ответить на три вопроса:
- Насколько А… владеет материалом «Сказаний о Нартах» и читал ли он их вообще?
- Знает ли А… свой родной язык и чувствует ли он художественное слово?
- Как А… понимает художественное произведение и каковы критерии определения ценности этого произведения?
1.Насколько А… владеет материалом «Сказаний о Нартах» и читал ли он их вообще?
«Надо бы прояснить значение слов ЦАРЦДАЛИМОН, ЦАРЦ[23]», — говорится в «редакторском заключении».
Раньше, во время приватных бесед, А… не раз обнаруживал полное незнание Нартовского эпоса. По тому, как он просит прояснить значение слов ЦАРЦДАЛИМОН, ЦАРЦ, видно, что он так и не ознакомился с текстами «Сказаний о Нартах» ни в прозе, ни в поэтической форме.
Из «Сказаний о Нартах»:
«И говорит он Ахсару[24]:
– Я видел за Царцдзу[25] царцдалимонов!» («Сказания о Нартах», стр. 59)
«К тому времени его окружили царцдалимоны, те, у кого копыта задом наперед». («Сказания о Нартах», стр. 59)
Из комментариев «Сказаний о Нартах»:
«Царцдалимоны — демоны из ада для чертей».
«Сослан хлестнул коня с такой силой, что у того с крупа сошла шкура на пару арчита[26], а у него самого с ладони — кожа на подметки» («Седьмой поход Сослана Нарты», стр. 29).
А… делает замечание: «Гипербола, конечно, вещь хорошая, но не слишком ли. Неужели Сослан бил коня по крупу ладонью?»
«Когда они (два горных хребта) разойдутся, и ты успеешь трижды хлестнуть меня плетью с такой силой, чтобы с крупа сошла шкура на пару арчита, а у тебя с ладони — кожа на подметки, то тогда мы проскочим»[27]. («Сказания о Нартах», стр. 224)
«А потом хлестни меня с такой силой, чтобы шкура сошла с крупа, а у тебя кожа с ладони, обхватывающей рукоятку плети». («Сказания о Нартах», стр. 289)
Сослан, Батрадз и Айсана (персонажи Нартовского эпоса), конечно же, били своих коней не ладонью, а плетью, но били с такой силой, что у коней с крупа сходила шкура на пару арчита, а у всадников — кожа с ладони на подметки. Однако здесь нет особого преувеличения. Кто полол кукурузное поле по весне, тот знает, сколько слоев мозолистых ладоней он оставлял на рукоятке мотыги за сезон. Поэтому вопрос «Неужели Сослан бил коня по крупу ладонью?» просто неуместен.
«Он заставил своего коня метнуться (алиуырын[28], осет.) в сторону». Интересно, что у Михала Булкаты означает слово «алиуырын»? Это просто вульгаризм!»
«Парень забежал (в конюшню) вместе с седлом, быстро оседлал жеребца и вскочил (балиуырдта, осет.) ему на спину». («Сказания о Нартах», стр. 57)
«Сослан в гневе соскочил (ралиуырдта, осет.) с вершины крепости». («Сказания о Нартах», стр. 113)
«Парень вскочил (балиуырдта, осет.) за спину всаднику». («Сказания о Нартах, стр. 193)
Если приведенные из Нартовского эпоса примеры не устроят А…, то можно вспомнить рассказ одного из классиков осетинской литературы Сека Гадиаты[29] «Куртатинский хитрец»:
«Надломил я кусок пирога, а из него выскочил тот самый волк да и смылся (алиуырдта, осет.)»
(Сека Гадиаты. Избранные произведения, Сталинир, 1959 — стр. 372)
А это из Вассо Абаева:
««Лиуырын: Лиуырд / Лæуерун: Лæуирд – «прыгать» и «покрывать самку».
(Вассо Абаев. Историко-этимологический словарь осетинского языка, II т. — стр. 46)
Смею заметить, при использовании этого слова я вкладывал в него вовсе не «вульгарный» смысл, как сказано в «редакторском заключении». А… же, прежде чем делать подобное замечание, надо было изучить его этимологию, в крайнем случае спросить у знающих людей.
«Нæлыстæг – может быть, нæлгоймаг[30]?» – пишет А… в «редакторском заключении.
«Все, кто был до тебя из мужского роду (нæлыстæг, осет.), включая и отца твоего, были умерщвлены рукою Сослана». («Сказания о Нартах», стр. 304)
Называя это колоритное слово «мертвым», по-моему, мы обедняем Нартовский эпос. Не лучше ли ознакомиться с такими словами ближе.
«Что такое «къоти»[31]? Это слово в романе встречается довольно часто», — недоумевает А…
«Никогда прежде с такой неистовостью они не поливали смрадной смесью (къоти, осет.) останков своих мертвецов нашу еду и питье». («Сказания о Нартах», стр. 230)
Если бы А… внимательнее пригляделся к прилагающемуся в конце романа словарю, то прочитал бы, что «къоти» — это гной, сукровица, отбросы, зловонная гниющая масса.
«Что значит «бæхы хæфсытæ»[32]? Никогда раньше не встречал такого словосочетания», — удивляется А…
Тут я вынужден согласиться, потому что такое словосочетание в осетинском языке встречается довольно редко. Впрочем, в стихотворении нашего Коста «Кубады» присутствует подобная метафора, в которой упоминаются лягушки, которые «пели из трещин в пятках».
«Что было делать коню, вот он и заговорил:
— Смерть моя в лягушках, что кроются в трещинах моих копыт, и если ты не вытрясешь их оттуда, то конец мне!»
И дальше читаем в «Сказаниях о нартах»:
«Смерть коня в лягушках, что кроются в трещинах его копыт». («Сказания о Нартах», стр. 138)
«Начали стрелять из лука снизу вверх в коня Сослана и убили немало его лягушек». («Сказания о нартах», стр. 139)
«В каждом его глазу блестело по два зрачка! Это такой каламбур? — не скрывает ироничного тона А… — Откуда у человека в каждом глазу по два зрачка?»
Надобно заметить, что герои Нартовского эпоса — не обычные люди, скорее полубоги. Вот что говорится о Сослане Нарты:
«Того, у кого в каждом глазу по два зрачка, чья борода — что иголки ежа, берегись». («Сказания о Нартах», стр. 306)
«Голова всадника была укутана в башлык, и в каждом глазу его было по два зрачка».
«Это был Сослан, конечно, Сослан! Кого еще, кроме него, Господь мог бы наделить двумя зрачками в каждом глазу!» («Сказания о Нартах», стр. 311)
«Часто в тексте встречается словосочетание «Сау цъыззы цъас»[33]. «Цъас» — понятно, это дыра, скважина. Что же такое «цъыззы»? Я слышал слово «цъыз», оно вроде бы обозначает винную мошкару. Имеет ли связь упоминаемое слово с мошкарой?»
К сожалению, уважаемый А… не понимает ни значения слова «цъас», ни значения слова «цъыззы». А все потому, что он не знаком с Нартовским эпосом.
«Семь братьев твоей бедной матери находятся в плену в «Сау цъыззы цъас». («Нарты», стр. 92)
«Сау цъыззы цъас — ад для далимонов (демонов)». («Нарты», комментарии)
Как бы данное словосочетание ни резало слух, но именно так в осетинской мифологии называется ад, куда далимоны (демоны) упекали людей.
«У времени в романе должно быть свое мерило», — пишет А… в 80-м замечании.
Хронологические функции времени в романе опущены. Разумеется, то, что действие происходит в загробном мире, частично нивелирует конфликт представителей разных эпох. Однако герои, жившие в XIX веке, вынуждены ладить с Нартами, которые жили за много веков до них, потому что у них одна цель — выручить из плена далимонов Хурзарин[34], а вместе с ней и все человечество. Но это вовсе не значит, что атмосфера романа, атрибутика должны быть произвольными. Коли речь идет о Нартах, то следует смотреть на события их глазами. Приноравливаться к этим условиям мне пришлось довольно долго и, доложу вам, мне стоило немалых усилий заставить героев говорить на одном языке и действовать соразмерно привычным нормам Нартовской этики и морали. Между тем А… показалось это странным, судя по его замечаниям, поскольку он не был знаком ни с их языком, ни с культурой. Мне вовсе не хочется никого обижать, но теперь вряд ли кто заикнется о том, что А… знает героев Нартовского эпоса и что у него есть моральное право защищать их от моего пера.
2.Знает ли А… свой родной язык и чувствует ли он художественное слово?
«Сердце его было исцарапано (фæцъæррæмыхст [35], осет.)» (стр. 3).
«Может быть, не исцарапано, а исполнено печали? — пишет А… — Как можно исцарапать сердце? Вскрыть грудную клетку и потереться об острый край чего-нибудь?»
Читая эти замечания, невольно думаешь о том, что, возможно, А… просто провоцирует меня на высказывание своих соображений. Определение метафоры, как выражения, употребляемого в переносном смысле, или способности наделять свойствами одного предмета другой, — можно прочитать в любом словаре. Другое дело, с какой целью он это делает? Хочет поймать меня на алогичности? Но для того, чтобы «зарубить» роман гораздо проще объявить его асоциальным или идеологически не выдержанным, как говорят иные критики. К тому же логики, признаться, в романе действительно мало. Предъявлять же претензии выражению «исцарапанное сердце» настолько же бессмысленно, насколько самому сердцу — за то, что оно иногда болит. Это слишком индивидуально. Однако, когда хочешь поделиться этой болью с кем-то и не хватает слов, пускаешься во все тяжкие, приписывая ее реалиям, чья природа априори гораздо мощнее и координаты ее всасывают человеческую душу без остатка, что твоя аэродинамическая труба. Но это вовсе не требует вскрытия грудной клетки и трения сердцем «об острый край чего-нибудь». Иначе фразеологизм «на сердце скребут кошки» невозможно было бы воспринимать адекватно. Жаль, что А… не понимает этого.
«И он сел на свою задницу» (стр. 68).
«Что за «задница»? Иначе нельзя было сказать? Вульгаризм. Цинизм. Неужели автор не стесняется подобных выражений?»
Вынужден признаться, что не стесняюсь. К тому же «подобными выражениями» весьма активно пользовались Толстой, Шекспир, Шолохов, наш Сека, да и многие другие писатели. Например:
«Лиса опустилась на задницу возле своей норы и говорит:
— Выходи, петух, и кайся первым в грехах!..»
(«Лиса в хадже». Сека Гадиаты. Избранные произведения, Сталинир, 1960 — стр. 382)
Давайте заглянем в словарь Вассо Абаева, где он цитирует «Осетинские тексты» под редакцией Даниэля Чонкадзе[36] и Василия Цораты[37]:
«Мальчик говорит мулле, чтобы он поцеловал задницу своего коня… и мулла припал губами к заднице коня».
(Вассо Абаев. Историко-этимологический словарь осетинского языка. III т. — стр. 182)
Небось Сека и Вассо А… не станет пенять использование «вульгаризмов». Между тем, хотел бы заметить, что любой вульгаризм, дисфемизм или просторечие вполне допустимы в тексте, если того требует контекст. Разумеется, злоупотреблять ненормативной лексикой не следует, но опять же все зависит от контекста. Возможно, у меня недостаточно чувства юмора, но в своем романе я всегда ориентировался на традиции Сека, на полные живой и органичной энергии «Осетинские тексты», чтобы подобрать природе, поведению и речи далимонов соответствующее выражение, чего, к великому сожалению, не понял и не почувствовал А… И объяснить это можно только тем, что он не знаком ни с Нартовским эпосом, ни с осетинской классической литературой.
«Очутившись между тремя мирами, я ощутил себя беспомощным, как выкидыш (æфхæлц[38])» (стр. 67).
«Что значит » æфхæлц «? То есть я знаю, что » æфхæлц » — это аборт. При чем здесь это? Думаю, ни при чем!» — пишет А…
Автор «редакторского заключения» снова не понял метафору. В данном конкретном случае слово «æфхæлц» подразумевает выкидыш. Аборт же — это процесс прерывания беременности. Если угодно, мы можем обратиться к словарю. Итак: «Аборт — преждевременное прерывание беременности в первые 28 недель, когда плод еще нежизнеспособен» (Словарь русского языка. Под ред. А.П.Евгеньевой. I т. — стр. 19). «Выкидыш — плод человека или животного, преждевременно рожденный и нежизнеспособный» (Словарь русского языка. Под ред. А.П.Евгеньевой. I т. — стр. 259).
Когда у Цанди[39], о котором, собственно, и идет речь выше, истек срок действия молочного озера и он вспомнил все произошедшее с ним, то стал корить себя за то, что попал в положение «æфхæлц» и не смог помочь ничем своему народу. Сравнение Цанди с выкидышем неслучайно — ведь чары молочного озера способствуют полному забвению человеком себя как личности, своей истории и культуры. Он превращается в покорное и счастливое существо, готовое выполнить любое приказание далимонов. Однако, если его не окунать периодически в озеро, то при определенной предрасположенности человека к свободе он вновь осознает себя как личность или перерождается, правда, не без душевных мук. Поэтому понятие «æфхæлц», выкидыш, по моему мнению, довольно точно отображает состояние героя, очутившегося между тремя мирами — земным, загробным и третьим.
3.Как А… понимает художественное произведение и каковы критерии определения ценности этого произведения?
«Хурзарин была закована в кандалы Челахсартагом[40], но он распластался перед ней на земле как покорная собака» (стр. 243).
«Зачем же Челахсартаг распластался перед Хурзарин на земле, как покорная собака, если она была закована в кандалы? — удивляется А… — Чего он унижается? Где логика? Ведь Хурзарин спустилась к нему с небес по собственной воле, никто ее силой не тащил. И как это Челахсартаг умудрился наложить на нее кандалы? Каким образом? Читателю это совершенно не понятно».
И чуть ниже:
«Если Хурзарин была такой всемогущей, что одним только взглядом могла сжечь дотла Челахсартага, то зачем же она умоляет его снять с ее ног кандалы? Где же тут логика? Или это прихоть автора?»
Тут я не вижу иного выхода, кроме как на детские вопросы дать детские ответы:
Тому, что Челахсартаг распластался перед Хурзарин на земле, как покорная собака, несомненно, есть объяснение. Хурзарин, даже будучи закованной в кандалы, под силу в любое время превратить своими лучами сына Хыза Челахсартага в пыль. Но она этого не делает, потому что она Мать-Солнце и понимает: несмотря на то, что Челахсартаг заманил ее в Третий мир, прикинувшись смертельно больным, он все-таки — человеческий сын.
В просьбе снять с ее ног кандалы так же есть логика. Ведь охранником к ней был приставлен лишенный рассудка молочным озером ее приемный сын Батрадз[41], а ноги ее Челахсартаг приказал держать в воде. Разумеется, Хурзарин давно могла осушить реку, в которой она стояла по пояс, прикованная к дну, но тогда перепало бы и находившемуся рядом с ней Батрадзу. Все это заранее было продумано хитроумным Челахсартагом, и мудрая Хурзарин вынуждена была признать за ним чудовищное коварство и изворотливость.
Но и не в этом даже дело. Из любого текста можно выковырять смысловой или логический изъян, тем более из текста, полностью основанного на Нартовском эпосе, если рецензент заранее задался такой целью, если он вбил себе в голову, что писать о Нартах — великое кощунство. В эпизодах с Хурзарин, ее приемным сыном Батрадзом и создателем Третьего мира[42] Челахсартагом главным фактором являются не испепеляющие лучи Матери-Солнца, а ее материнская любовь ко всему сущему. Без этого роман действительно был бы алогичным. Простите, но выбор между добром и злом, категорий, которые в осетинской мифологии трактуются весьма неоднозначно, — вот основной мотив произведения. Иначе сложно объяснить, почему всемогущий сын Хыза Челахсартаг, имеющий в своем подчинении весь далимонский мир (то, что он трагически заблуждается, и то, что повелитель далимонского мира Дзацу подыгрывает ему, заставляя того выполнять все свои пожелания, — отдельная тема), способный придушить Хурзарин, ползает перед ней на животе, как собака, или почему Батрадз заказал кандалы для своей приемной матери, а та и словом не попрекнула его за это. Неслучайно А… советует автору романа абстрагироваться от мифологической сущности повествования, — ведь так гораздо проще читателю воспринимать текст и не ломать голову над высосанными из пальца проблемами добра и зла. И вопросы — почему все-таки Хурзарин спустилась с небес и как она ухитрилась попасть на грешную землю, если размеры ее в тысячи раз больше размеров планеты Земля, — были бы вполне уместны.
«На стр. 314 автор называет Солнце шлюхой. Солнце и шлюха? Такого наш язык не может выдержать!» — негодует А…
Позволю себе привести цитату из романа:
«Челахсартаг рвал и метал… Оставшись в одиночестве, он бегал по залу главной башни, размахивая длинными руками, и с пеной на губах проклинал Хурзарин. Как она посмела его прогнать! Как это она посмела отказать ему! Наговорила гадостей, дескать, от него, сына Хыза, несносно воняет и не худо бы ему быть поскромнее. Неужели ей неизвестно, что всякому терпению приходит конец! Да он придушит ее, уничтожит! Хорошо еще, что он успел накрыть молочное озеро куполом, а то бы эта шлюха осушила его, и все планы рассыпались бы прахом». Перевод Игоря Булкаты.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы определить, что «шлюхой» Хурзарин называет не автор, а Челахсартаг. Все претензии к нему.
«Им бы пришел конец, и Дзорсу (он же Батрадз[43]), и другим, если бы Сослан не шастал по улицам, бросив всех женщин Третьего мира на попечение далимонов, и Дзоко (Хамыц), Сантар (Ахсартаг) с друзьями (Нартами) не стояли бы за крепостными воротами как собаки» (стр. 99).
«Это слова автора, из текста не видно, что они принадлежат Челахсартагу или Дзацу! — продолжает негодовать А… — Сослан шастает по улицам города. Кто? Сослан? Другие же (Нарты), как собаки, ждут за крепостными воротами. На это, кстати, я указывал и во время заседания редколлегии журнала » Фидиуæг». О Нартах постоянно говорится через губу, с унизительной интонацией, о чем бы ни шла речь, будто они — не наши славные предки, а кровные враги. И это заметно невооруженным глазом».
Ладно, согласен самолично провести для А… ликбез по грамматике осетинского языка. Ну, или давайте созовем комиссию из компетентных специалистов, чтобы дать наконец понять автору «редакторского заключения», что его эрудиции недостаточно для понимания и комментирования романа. Однако у процитированного им абзаца есть продолжение:
«Если далимоны явятся сюда, то Челахсартаг натравит их на Сослана и его друзей и полюбуется со стороны на их выяснение отношений» (стр. 377).
А… подчеркивает, что приведенная им цитата является словами автора. Хотя выражение «полюбуется со стороны» ясно дает понять, что в данном случае речь идет о Челахсартаге. Если бы это были слова автора, то автор, во-первых, определил бы свою позицию по отношению к персонажам. А во-вторых, непременно отметил бы, что вычислить расстояние от грузинского городка Самтредиа, где он проживает, до Третьего мира довольно проблематично, и не потому, что координаты последнего эфемерны, а потому, что этот мир меняется, подстраивается под нынешние уютные ареалы обитания человека, и зачастую мы вдруг осознаем, что давно живем в подобном мире, — поэтому созерцает из Самтредии битву Нартов с далимонами. Неужели писатель, к коим себя причисляет А…, не должен обращать внимание на элементарные грамматические категории при вынесении заключения в отношении произведения, которому автор отдал часть своей жизни? Неужели выражение «полюбуется со стороны» необходимо снабжать точными географическими координатами? И раз уж А… посадил самого автора романа в главную башню Третьего мира, откуда поле предстоящей битвы видно как на ладони, то кто ему позволил зачислить его в стан противников Нартов? А ведь всего-то и нужно было внимательнее прочитать текст и допустить вариант, что в главной башне Третьего мира сидит не автор, а Челахсартаг, и тогда все встало бы на свои места и, возможно, из уст А… вырвалось бы: «Господи! Как же я ошибался! Ведь это не слова автора, а мысли Челахсартага, описанные Михалом Булкаты в форме внутреннего монолога!» Но, к сожалению, он так и не уяснил себе, где позиция автора, а где позиция персонажей, и все злословие, адресованное врагами человечества Нартам, было приписано исключительно перу Михала Булкаты.
Удивительно, как А… еще не додумался обвинить Михала Булкаты в том, что именно он приковал Хурзарин ко дну реки, и молочное озеро Третьего мира — тоже дело его рук! Удивительно, как А… заставил нас говорить о таких вещах, которые понятны даже детям. Но еще более удивительно то, что все 103 замечания из «редакторского заключения», часть которых мы комментировали, примерно одного уровня и не представляют сколь-нибудь серьезного анализа.
Основные выводы, сделанные нами, следующие:
1. О Нартовском эпосе А… знает только понаслышке, а сами сказания он не читал ни в прозе, ни в поэтическом варианте.
2. Говоря о средствах литературного выражения, А… выказал себя полным дилетантом. У него не хватило компетенции разделить то, что автор вкладывает в уста персонажей от позиции самого автора.
3. А… не чувствует художественного слова, хотя и знаком с традициями осетинской классической литературы, что никоим образом не дает ему права выносить окончательного заключения о судьбе романа.
4. А… исказил основную проблематику романа, скомпрометировав его идейную подоплеку в целом.
5. В самом тоне «редакторского заключения» чувствуется некая снисходительность по отношению к автору, а также нотки цинизма.
6. У А… нет и не может быть морального права защищать от кого бы то ни было Нартовский эпос.
7. Призыв оставить в покое Нартовский эпос означает только одно: раз А… не читал «Нартовских сказаний», то и другим их нечего читать, пусть лежат в музее, достаточно приходить туда раз в год и любоваться ими, купив билет за 20 копеек.
Кроме того, нас все-таки интересует аргументация А…, выступившего с критикой в адрес романа, поднимающего актуальную на сегодняшний день проблему подавления (манипуляции) человеческого сознания. Да и кто ему дал право распоряжаться государственным издательством как своей личной конторой?
Но есть еще один немаловажный фактор, о котором невозможно умолчать: все занимавшие пост директора издательства «Ирыстон» до Б…, как один, твердили, что Михал Булкаты не является «местным» писателем, пусть едет и издает свои романы там, где он живет! Может быть, А… так же заряжен против Михала Булкаты, поэтому и пытается «принизить» его роман, высокомерно указывая ему на «огрехи».
Роман «Седьмой поход Сослана Нарты» был одобрен известными рецензентами, которые подчеркнули, что ни идеологическая составляющая, ни уровень мастерства, с которым он написан, не противоречат его внесению в план издания на 1985 год. Однако этого так и не произошло, поэтому прошу содействия включению романа «Седьмой поход Сослана Нарты» в план издания на 1986 год.
Михал Булкаты
Подобное письмо в то время не могло не вызвать жесткого реагирования и со стороны тбилисского, и со стороны местного руководства. Получилось так, что решать судьбу романа выпало мне. Как у нас говорят: «Сломалась арба — лентяю дрова, умер бык — глядишь, и шашлык». Однако, слава богу, надежды недоброжелателей Михала Булкаты не оправдались, и его роман с опозданием, но все-таки увидел свет. А арба с грехом пополам продолжает катиться, хотя поклажи на ней не становится меньше.
14.05.1985 г.
Здравствуй, Мелитон!
Сразу после майских праздников я заехал в издательство «Мерани» по поводу твоей книги. Заведующим отделом переводной литературы там сидит некто Цулейскири[44], возможно, ты его знаешь. Я ему предъявил претензии относительно того, что твои произведения переводятся с подстрочника. Говорю, мне проза Мелитона Казиты нравится, отдайте мне его рукопись, и если даже я буду занят по горло, то все-таки изыщу время и переведу с оригинала. Цулейскири обрадовался и сразу же дал добро, даже спрашивать у Гвердцители не стал. Надо только согласовать вопрос с руководством Коллегии по художественному переводу и литературным взаимосвязям[45], потому как рецензии и рекомендации на переводную литературу дают они. Сошлись на том, что раз твою книгу буду переводить я, то и рецензию на нее лучше написать мне. Ничего нового придумывать не нужно — отправлю им на грузинском языке в сокращенном виде статью, которая публиковалась в журнале «Фидиуæг».
Рукопись передали на рецензирование организации Отара Нодии, в которой отобрали пять рассказов. Какие именно — не помню, но то, что объема для нормальной книги вполне достаточно, однозначно.
Цулейскири я сказал также, чтобы не особо придавал значение рецензии — не факт, что произведения, которые я переведу, будут в ней упомянуты. Беспокоит другое — книга до сих пор не стоит в плане. В присутствии Цулейскири я внимательно просмотрел план издания «Мерани» на 1985—1990 гг. и обнаружил, что из осетинских писателей там фигурируют лишь Коста (большой), Реуаз Асаты (просто поразительно, как он каждый раз спасает нашу литературу от великой засухи невнимания) и я (на 1986 г.). Я поинтересовался принципом формирования плана и, не услышав вразумительного ответа, заявил ему: во-первых, в плане «Мерани» слишком мало осетинских авторов в отличие от абхазских, которые представлены в достаточном количестве. Во-вторых, в Осетии есть и такие писатели, которые не обивают ваши пороги, подобно Реуазу Асаты, но достойно представляют нашу литературу. Какие, например? — в удивлении раскрыл он рот. И тогда я ему перечислил: Гафез, Георгий Бестауты, Нафи, Хадзы-Мурат Дзуццаты, Хадзы-Умар Алборты, Мелитон Казиты, Алеш Гучмазты, и за Кавказским хребтом — не меньше.
Удивительно, — отозвался Цулейскири, — из перечисленных Вами писателей никто и близко не подходит к порогу нашего издательства. Разве что Председатель вашего Союза писателей (меньший Коста[46]) , да и тот редко появляется, и из него клещами не вытащишь фамилии коллег. <…>
Словом, в черновой вариант плана, который Цулейскири собирался утвердить у начальства, он внес Нафи (три авторских листа стихов — на 1988 год) и тебя (десять авторских листов прозы — на 1988 год). Конечно, черновик не имеет никакой юридической силы, но есть надежда, что он хотя бы будет обсуждаться на редколлегии. <…>
На грузинском языке объем моего романа, который ты редактировал, получился 22,7 авторских листов, а в плане всего 15 авторских листов. Не знаю, что будет. Грузины обнадежили меня, дескать, добавим в план три авторских листа, но и ты сократи текст. А как сократить плод стольких трудов, откуда силы?
Мелитон, получил ли ты мое длинное письмо? Его копию вместе с рукописью романа «Седьмой поход Сослана нарты» и копиями рецензий я отправил Мелитону Габулты, но ответа пока нет. Ответа нет и от других адресатов. О чем они думают? Небось уверены — раз Михал Булкаты живет в Грузии, то обойдется и без ответа. Но у них ничего не выйдет. Не поленись, узнай, в чем там дело, и сообщи мне, а то мое подвешенное состояние начинает меня донимать.
Привет Лене и детям.
Жду ответа.
Твой Михал
28.09.1987 г.
Здравствуй, Мелитон!
Посылаю вам рукопись книги, представляющую собой некий промежуточный итог моего творчества[47]. Остальную часть рукописи отпечатаю в ближайшее время и пришлю. Дело в том, что после визита к тебе в Цхинвал я отправился в Тбилиси и меня прихватило сердце, что не позволило завершить работу над рукописью. Осталось отпечатать конец портрета Нафи, портреты Александра Царукаты[48], Владимира Гаглойты, Хадзы-Мурата Дзуццаты[49], Ахсара Кодзати, Шамиля Джигкайты и Камала Ходова, всего примерно сто печатных страниц.
Азамата Кайтукова[50] я изъял из книги. У нас с Нафи был обстоятельный разговор по поводу Азамата, и он заметил, что тот пока недостаточно проявил себя в литературе, а я его ставлю рядом с классиками. Прав он или нет — покажет время, но я его изъял. Кстати, Нафи добавил, что не допустит включения своего портрета в книгу, но его никто не собирается слушать. Кто бы что ни говорил, но это его не касается. Правда, портрет Нафи не закончен, но в книгу он войдет абсолютно точно. Портрет Бибо Вататы[51] я тоже изъял.
Ну, ладно, прости уж меня за доставленные хлопоты.
Большой привет Лене и детям.
Если получится, то сам привезу вторую часть рукописи. В крайнем случае перешлю по почте.
Твой Михал
25.11.1987 г.
Здравствуй, Мелитон!
Посылаю тебе драмы Владимира Гаглойты. Извини, что слишком долго продержал их у себя. На папке указаны названия семи пьес, но в самой папке больше шести я не нашел. Об этом я сообщил самому Володе, и он мне ответил, что «Сказ о матери» находится у него.
Когда приступишь к редактированию моего романа, то непременно сообщи мне об этом. Я приеду в Цхинвал и включу в рукопись ту часть, которая была напечатана в «Мах дуг»-е. Собирался включить и те отрывки, которые публиковались в «Фидиу ге», но из этого вряд ли что получится. После упомянутой публикации роман был переписан практически заново. Может, ничего, посижу рядом с тобой (если, конечно, ты будешь редактировать!) и, если что, вместе поправим текст.
Твой Михал
P.S. Книга эссе («Литературные портреты») давно уже дописана, но мое сердце, будь оно неладно, не дает мне возможности отпечатать ее набело. Надеюсь, в скором будущем отпечатаю и пришлю. Нафи дуется на меня, как ребенок, все ворчит, что не допустит включения в книгу его портрета. Все не получается написать ему: это детские капризы! Даже неэтично как-то!
20.01.1988 г.
Здравствуй, Мелитон!
Посылаю тебе оставшуюся часть рукописи «Литературных портретов». Портреты Шамиля Джигкайты и Камала Ходова я пока оставил у себя, так как книга получилась слишком объемной. Погляжу, как пойдет дело, а там, возможно, снова их включу. Прекрасно понимаю, что эссе гораздо труднее читать, нежели беллетристику, но мне очень хочется, чтобы, прежде чем кто-то стал листать рукопись, первым прочитал ее ты. Ради Бога, Мелитон, не поленись и почитай! Конечно, это не публицистика в прямом смысле этого слова, немало и художественной прозы. Там, где просились пассажи, которые свойственны, например, современной латиноамериканской литературе, я незамедлительно вносил их в текст. Например, когда я работал над портретом Георгия Малиты[52], то, стараясь передать его трагическую судьбу, вставил написанную по мотивам филиппинских народных сказок новеллу. Почитай сам, увидишь.
Мелитон, я уже не помню, осталось ли предисловие у «Седьмого похода Сослана Нарты»? Если осталось, то его необходимо удалить, ситуация позволяет нам это сделать. Нынче пресса только и талдычит о том, что в брежневскую эпоху люди поголовно купались в молочном озере. Поэтому городить «искусственную» ширму для этого фактора вовсе не обязательно. В «Советском писателе» я велел удалить это предисловие. Игорь сделал все, что надо: перевел книгу, привез ее в Москву, вместе с прекрасным редактором Альбиной Верещагиной, без которой выход книги на русском языке вряд ли бы состоялся, покорпел над текстом, после чего роман сдали в производство. Он даже получил 60% гонорара. Говорит, возможно, издадут массовым тиражом. Господи, издали бы хоть каким тиражом!
Жду твоего ответа. Что касается «Седьмого похода Сослана Нарты», то ты сам знаешь, что делать.
Привет Лене и ее чадам.
Твой Михал
28.04.1988 г.
Здравствуй, Мелитон!
Я слышал, на улицах Цхинвала прошли политические акции, а мы в это время с Реуазом Асаты и Георгием Гачечиладзе[53] на грузинском телевидении в прямом эфире вели беседу о литературе. Там глас народа гремел на весь город (как мне передали), а я тут разглагольствовал о музах.
Удивительно, что события случились 17—19 апреля, Реуаз наверняка слышал о них, видел собственными глазами, если, конечно, не ослеп и не оглох на это время, но и словом не обмолвился. Да и как он смог приехать в Тбилиси, как ему только совесть позволила? Или почему он не сказал мне ничего? Просто поразительный субъект! Вот тебе и писатель, который должен чувствовать боль народа как свою собственную! Ладно, судьба забросила меня в Западную Грузию, и до меня новости доходят с опозданием, но Реуаз-то, Реуаз!..
А ренегата Ф… давно надо было выгнать из его теплого кабинета. Также гнать надо взашей третьего секретаря, у которой интеллекта не выше, чем у птичницы. Глядишь, сможет работать где-нибудь на ферме — доить коров или разводить кур, другая должность ей не светит. Было бы совсем здорово, если бы над обитателями этих кабинетов свершился тайный суд. Довели Осетию до ручки! Да ну их к дьяволу, этих временщиков!
Мелитон, посылаю тебе повесть «Это я, Господи!»[54] в переводе Игоря. Наверное, пониже уровня перевода твоей «Дозы», но ничего, пойдет. Когда он ее переводил, ему было всего двадцать лет. А «Доза», по-моему, переведена просто виртуозно, несмотря на некоторый эксцентричный тон. Читая повесть, и не замечаешь, что это перевод. Я ее принимаю полностью, а переводчику сказал, что он большой «маладец».
Привет твоей прекрасной семье.
Твой Михал.
28.12.1989 г.
Не знаю, дойдет это письмо до тебя или нет,
но все-таки посылаю его.
Мелитон, да не лишит вас Господь своей благодати!
Сейчас я живу жизнью слепой клячи, бьющей копытом грязь. О событиях в Осетии узнаю только через грузинское телевидение и прессу, наши газеты и журналы до меня больше не доходят, а центральная пресса не печатает ничего по поводу нас. Понимаю, что получаю одностороннюю информацию, но что делать.
Я вернулся из Москвы 26 ноября, не смог усидеть дома и 2 декабря поехал в Южную Осетию. Однако на посту ГАИ в Каралети меня остановили грузинские неформалы. Я этому не удивился, поскольку в последнее время подобные эксцессы случались нередко. У себя в Самтредии мне не раз преграждали дорогу небритые молодчики и требовали ответа, как требуют ответа у рецидивистов отожравшие на взятках рыла работники милиции. Две недели назад в доме культуры была встреча неформалов со своими лидерами, которые спросили прямо у присутствующих — где осетинский писатель Михал Булкаты, почему не явился сюда и не поведал нам из первых уст последние новости из «Самачабло»[55]? Не знаю, куда деваться. С одной стороны — грузины не перестают твердить, что мы братья и нам нечего делить. А с другой стороны — в газетах злобно повторяют, мол, осетины живут на нашей земле, они гости здесь и пусть знают свое место. В боях за Дидгор, Шамхор, Карс, Марабду и Крцанис, где наши с тобой предки плечом к плечу с грузинами дрались с врагами, мы не были гостями, а теперь почему-то стали ими. Телевидение словно воды в рот набрало — ни слова о Южной Осетии, и это, по-моему, тоже проявления дискриминации. Дескать, нечего тут канителиться с осетинами, с ними и так все ясно, а если кто вякнет супротив в «Самачабло», то в этом регионе немедленно появятся те, кто заставит их заткнуться. Среди грузинских осетин воду мутят наймиты типа Гии Тасоева и Ольги Тедеевой. Погляди-ка на их действия, как они меняют свой вид, подобно хамелеонам! Представь себе, Гиа Тасоев в открытом письме, присланном на имя Нафи, выступает от имени осетинского народа, смех да и только! А в письме, адресованном Людвигу Чибирову, он предстает грузином. Я так и не понял, грузин он или осетин? По-моему, он не осетин, не грузин. Гиа — обыкновенный наемник, продавшийся за газетные публикации. Скажешь, он — осетин? Лично я сомневаюсь. Тасоевых много и среди курдов, турок, ассирийцев, татар. Да и среди народов Дагестана их достаточно.
/…/Ольга Тедеева /…/ с шестнадцатой страницы газеты «Литературули Сакартвело»[56] взывает к Нафи, дескать, грузины сделали тебя членом-корреспондентом Академии наук, а ты выступаешь против них, почему не предаешь свой народ?
Как я уже писал, из Южной Осетии до меня не доходит информация. Но я и так чувствую, что нашему народу грозит большая опасность, нежели в 20-х годах нынешнего века[57]. Ты знаешь не хуже меня, как тогда с севера через Кавказский хребет перевалила революционная волна, накрыла всю Южную Осетию и тем самым спасла наш народ от истребления, и в этом не последнюю роль сыграл небезызвестный тебе Валико Джугели[58]. Как же будет теперь? А теперь правительство жонглирует суверенитетами, как битами, и ему совсем не до малых народов. Предоставило Закавказью самому разбираться со своими внутренними делами, практически отдав ему на откуп судьбу населяющих его народов. Националистам Грузии пришлись по нраву мантии судей, даром что на ее территории находятся Абхазская АССР и Юго-Осетинская АО, чье население не имеет права даже заикаться о свободе. Удивительно, не правда ли: грузины имеют право говорить о свободе, а абхазы с осетинами нет! Те, кто полагался на милость «старшего брата», давно смылись. А Главный Кавказский хребет больше не форсирует одиннадцатая армия под руководством «Мироныча» и «железного наркома» Серго. Так как же будет теперь? — спрашиваешь. Теперь мы остались нос к носу с нашим ближайшим соседом, и даже воду прудить нам придется самим, не надеясь ни на чью помощь. Плохи дела, брат мой. И не нам говорить о критериях свободы и независимости, которые нынче примеряются, как дамские шляпы, которые не способствуют объединению народов, а напротив — их разобщению. Мы повторяем, что революция — будь она неладна! — изменила весь мир. А грузины с пеной на губах доказывают, дескать, никакая это не революция, а самая настоящая аннексия, и одиннадцатой армии, ворвавшейся к нам с целью захвата, ворота распахнули вы, осетины! Именно оттуда пошло словосочетание «егретцодебули самхрет-осети»[59], тогда начались споры вокруг красного флага Ноя Жордания[60], с которым меньшевистская Грузия вторглась в Южную Осетию, неся с собой разруху и смерть, и который грузины сделали символом своей независимости. Если и дальше пойдет так дело, и политическая ситуация не изменится, то, неровен час, в центре Тбилиси (а может, и Цхинвала!) воздвигнут памятник Валико Джугели. Не зря грузинские экстремисты заявляют, что если в 20-х в Грузии был один Джугели, то нынче их появится двенадцать. Соседей, как известно, не выбирают. Даже если они недолюбливают друг друга, им ничего не остается, как ладить между собой. Однако как мы будем жить дальше с грузинами, если между нами вода все больше и больше окрашивается в красный цвет?
Какова сейчас политическая ситуация в Цхинвале? Ким Цаголов[61] с высоты своего русификаторского кресла взирает на наш народ, неспешным движением руки выманивая осетин из одного загона, обнесенного, как в зоопарке, металлической сеткой, в более просторный вольер. Я читал в грузинской прессе его обращения, но на каком языке они были написаны? Разумеется, на русском, потому что Ким недостаточно владеет родным языком, да и незачем он ему. Господи, я поражаюсь твоим делам в период пресловутой перестройки! Русский генерал, выходец из Северной Осетии, приехал из метрополии в колонию обсуждать с грузинским руководством судьбу югоосетинского народа на русском языке от имени осетин. И никто ему не сказал: товарищ генерал, здесь идет битва о статусе языка, о духовных ценностях и национальной идентичности, и если Вам нечего об этом сказать, то возвращайтесь туда, где Вам платят жалование. Разве то, что предки Кима Цаголова были осетинами, а из национальных особенностей при нем остался лишь корень его русифицированной фамилии «Цагол», дает ему право выступать от имени всех осетин? Нет. Именно от таких людей в Осетии все наперекосяк.
11 октября в Орджоникидзе на торжественном заседании по случаю юбилея Коста все ораторы, кроме Нафи, говорили по-русски. И Васо Малиты[62] тоже говорил по-русски. Получился не юбилей великого осетинского поэта, а какой-то вечер памяти партийных функционеров. И, доложу тебе, это случилось не спонтанно. Сие — итог русификаторской политики Александра Дзасохова[63], который ждал перевода с поста первого секретаря Северо-Осетинского обкома КПСС на должность председателя комитета по международным делам. И с какой стати национальные интересы должны мешать карьерному росту?
Куда мы катимся, брат мой?
Разве это не катастрофа, что результатом подобной политики стало преподавание и обучение во всех наших ВУЗах на русском языке, а осетинский язык в лучшем случае сохранил статус факультатива? Разве это не катастрофа, что все наши преподаватели поголовно думают по-русски, а Северную Осетию заполонили русские топонимы? Надолго ли хватит нашего языка? Когда наконец мы грохнемся в пропасть и на каком языке будут голосить падальщики над нашими костями? На две Осетии нынче у нас один университет и пять институтов. Из них только в двух с грехом пополам изучается осетинский, а в остальных рабочий язык — русский. Впрочем, извиняй, в Юго-Осетинском пединституте также изучается и грузинский язык. А если невзначай попенять нашим ученым мужам, что они поддерживают русский язык, который вовсе не нуждается в их поддержке, родной же просто гробят, то они оскорбятся. Как же? Ведь они гиганты осетинской мысли! Северная Осетия почти полностью стала жертвой русификации, и самая большая трагедия заключается в том, что никто даже не ищет обратной дороги. А Южной Осетии, полностью открестившейся от грузинского языка — давай уж будем до конца откровенными! — уготована та же дорога. Родится ли у нас второй Коста, и заявит ли он, дескать, хватит нам заигрывать с русским языком, давайте дадим волю родному — осетинскому — один Бог знает. И осмелится ли кто-нибудь заявить с высокой трибуны, что разглагольствовать о статусе осетинского языка на русском и писать документы по-русски — не просто моветон, а обыкновенное предательство, — тоже неизвестно.
В споре с Зарой Абайты я в сердцах назвал вопрос о предательстве «говном». Ты оскорбился и ушел, даже не разобравшись в том, что идею Алана Цоциты[64] о самоопределении нации я не могу не поддержать. Другое дело, что я против ее русскоязычной формулировки, да и русифицированной направленности в целом. Между тем прекрасно осознаю, что если и ты отвернешься от меня, то с моей «эмигрантской» долей мне больше нечего делать в Осетии. Мы с тобой писатели, Мелитон. И коль скоро наш язык является не только оружием борьбы за выживание, но и смыслом жизни, то разве можем принять Осетию, построенную думающими по-русски, изъясняющимися по-русски о статусе осетинского языка политиками — Кимом Цаголовым, Махаматом Исаевым, Александром Дзасоховым и Азой Хадарцевой? Разве можем мы принять Осетию, в основание которой заложены напрочь лишенные осетинской благодати идеи, пусть даже беззаветно преданные интересам народа? Мне кажется, ты пишешь свои романы, повести и рассказы не для такой Осетии. Но и я не хочу такую Осетию, в которой бы самоопределение нации обсуждалось на грузинском или на русском языке.
Как-то по грузинскому телевидению я слушал интервью с Аланом Цоциты. Он выглядел вполне достойно, и в ответах его чувствовалась уверенность профессионального политика, а главное — движение мысли. Но Алан говорил на русском языке, и данный фактор периодически окачивал ледяной водой мою к нему симпатию. Неужели не понятно, что в таких ситуациях требуется не русский, грузинский, английский, китайский или японский язык. Алан должен был отвечать оппонентам на родном языке, а уж грузины пусть ломали бы голову над поиском достойного толмача! И это было бы здорово и для самого Алана, и для осетинского языка, и для Осетии, и для политической ситуации в целом, потому что во время подобных раундов между соседями третий (неродной) язык допускается исключительно для обмена информацией, но никак не для передачи боли. Неважно, на каком языке говорили другие, но Алан должен был изъясняться на родном, осетинском языке. Подражание вождям Социалистической революции неуместно, да и вряд ли кто им подражает. Тогда огонь национального самосознания, остатки которого, как лампадки, были бережно вывезены лучшими представителями русской интеллигенции в Европу, был залит идеей всеобщего равенства, и под знаменем диктатуры пролетариата вожди революции увлекли за собой народы на классовую борьбу во имя «светлого будущего». Однако в конце концов эти народы осознали, что обмануты, что классовая борьба попрала национальные интересы, и их, как скотину, загнали в общий загон, где нет места ни языку, ни обычаям, ни культуре. И нынешние события берут начало там, где в течение семидесяти лет национальные чувства были задавлены дьявольскими заветами, все это прекрасно понимают, как и то, что энергия национального самовыражения требует выхода, но если продолжать ее втискивать в ржавеющую форму космополитизма, то она в конце концов взорвется, разметав по миру ошметки «братства и равенства», и это будет конец всему.
Ни для кого не секрет, что наш язык нуждается в опеке, его надо оберегать. Ошибочно полагать, будто языки малочисленных народов существуют сами по себе, подобно птицам или зверям в лесу. Без специальных мероприятий поддержки государственного масштаба они начинают вымирать, как, например, язык сефардов, языки Алжира, Туниса, Марокко и многих других государств. Однако желание «пригреться» под крылом великого русского языка, стремление наших лидеров национального движения к двуязычию, а фактически к приданию осетинскому языку статуса второстепенного, мне кажется ущербным. Возможно, в дальнейшем это убережет нас от грузинского натиска, но мало-помалу выхолостит наш язык. Если ассимиляция поглощает более мелкие нации, то разве 150 миллионное государство не быстрее проглотит нас, чем четырехмиллионное? Для нашего умирающего языка не станет кормильцем ни грузинский, ни русский язык, и не мешало бы это зарубить на носу лидерам национального движения. Но не означает ли желание в целях самосохранения исподволь примкнуть к более сильному, что появившаяся небольшая течь вскоре хлынет водопадом в бездну?
Я не знаю. И вообще, один Бог ведает, что с нами будет. Если удастся приехать в Цхинвал, то хотел бы встретиться с Аланом Цоциты, чтобы прямо высказать ему свои соображения. А к тому времени, прошу тебя, опиши мне подробно и точно нынешнюю политическую ситуацию Южной Осетии. Знаешь, в одном из тбилисских архивов хранится список трехсот арагвинцев[65]. Неплохо было бы Алану запросить этот документ и постараться опубликовать, чтобы все видели, какую часть отряда составляли осетины и, коли они были гостями, то дрались ли они против в десять раз превосходящих войск Ага-Мохаммед-Хана как гости или защищали престарелого грузинского царя Ираклия II, стоя плечом к плечу с грузинами.
Передай привет твоей семье.
Твой Михал
Вскоре после этого рыцари свободы и творцы новой политической системы пустили жизнь под откос. Да так, что невозможно стало даже писать письма. Корреспонденция все равно не доходила до адресата. Михал в конце концов покинул свой дом в Самтредиа и подался в Северную Осетию через Азербайджан, протрясся с супругой в грязных вагонах несколько дней, но, что хуже всего, обстоятельства не позволили ему писать — передавать бумаге свои страдания. И видеться мы тоже не могли. У него не было возможности приехать в Цхинвал, а у меня — во Владикавказ, потому что «на юге Осетии и снег горел»[66].
С осетинского перевел Алан ХОХАГ
[1] Нафи Джусойты (1925—2017) — осетинский поэт, драматург, публицист, доктор филологических наук, народный писатель Осетии.
[2] Вассо Абаев (1900—2001) — Советский и российский ученый-филолог, языковед-иранист, краевед и этимолог, педагог, профессор, доктор филологических наук. Действительный член Королевского азиатского общества Великобритании и Ирландии.
[3] Нафи Джусойты. Слово о письмах В.И.Абаева // Письма Вассо Абаева. — Цхинвал. 2008. — стр. 5.
[4] Речь идет о романе Михала Булкаты «Честь предкам твоим» («Дæ фыдæлты рухсаг», осет.) — Цхинвал, 1982. — 360 стр.
[5] Чуфут-Кале или Кырк-Ор — средневековый город-крепость в Крыму.
[6] «Маса у-Мрива» — др-евр. «Испытания и споры».
[7] У осетин Сафа является покровителем домашнего очага и надочажной цепи.
[8] Дур — камень (осет.).
[9] Чъыр — известь (осет.).
[10] Речь идет о книге Мелитона Казиты «Девичьей сердце» («Чызджы з рд », осет.) — Цхинвал, 1989. — 131—142 стр.
[11] Гурам Гвердцители — грузинский писатель, директор тбилисского издательства «Мерани».
[13] аctuаlis, e Macr, Is= activus I, 2 — действенный, практический (philosophia Sen).
[14] Ахсар Кодзати — ныне здравствующий осетинский поэт и прозаик, автор поэтических сборников «Яблоко Нартов» (М.: «Современник», 1974), «Острова Терека» (М.: «Современник», 1988) и др.
[15] Главный редактор издательства «Ирыстон» в Цхинвале.
[16] Мелитон Габулты (1928—1992) — осетинский писатель, директор юго-осетинского издательства «Ирыстон».
[17] Сергей Хацырты (1918—2007) — осетинский поэт, близкий друг А…
[18] Далимоны — демоны в осетинской мифологии.
[19] Людвиг Чибиров (род. в 1932 г.) — ныне здравствующий политический деятель, доктор исторических наук, профессор, первый президент Южной Осетии.
[20] В осетинском языке слово «дохтыр» обозначает «врач» (автор).
[21] Алексей Букулты (1920—2010) — известный осетинский прозаик, автор романов «Горный цветок» («Хæхты дидинæг»), «Песня осталась жить» («Зарæг баззад цæргæйæ»), жил в Цхинвале.
[22] И архаичное «нæлыстæг» и современное «нæлгоймаг» по-осетински обозначают мужчину.
[23] Царц — в осетинской мифологии ад для чертей. Далимон — демон в осетинской мифологии. Царцдалимон — демон из ада для чертей.
[24] Ахсар — персонаж Нартовского эпоса, брат-близнец Ахсартага, от которого пошел род Ахсартаккаты.
[25] Царцдзу — в осетинской мифологии ворота в ад для чертей.
[26] Арчита — у осетин обувь из сыромятной кожи.
[27] Так говорит конь Сослана Дзындз-Аласа, дающий порой своему всаднику дельные советы.
[28] Алиуырын, лиуырын (осет.) — полисемичный глагол. А…, очевидно, намекает на тот его смысл, который обозначает покрытие, осеменение. Но у глагола есть и другой смысл — проскочить, юркнуть, пробежать.
[29] Сека Гадиаты (1855—1915) — осетинский поэт и прозаик, основоположник осетинской классической прозы.
[30] Нæлгоймаг (осет.) – мужчина. Нæлыстæг (осет.) – архаичная форма того же выражения.
[31] Къоти (осет.) — зловонная смесь всякой нечисти.
[32] Бæхы хæфсытæ (осет.) — буквально лошадиные лягушки.
[33] Сау цъыззы цъас (осет.) — ад для далимонов (демонов).
[34] Хурзарин (осет.) — Мать-солнце в осетинской мифологии.
[35] Фæцъæррæмыхст (осет.) — исцарапано, оцарапано, повреждено.
[36] Даниэль Чонкадзе (1830—1860) — известный грузинский писатель. Свободно владел осетинским, что позволяло ему писать на осетинском и переводить на осетинский язык церковные книги.
[37] Василий Цораты (1827—1884) — один из первых собирателей осетинского фольклора, этнограф, переводчик церковной литературы.
[38] Æфхæлц (осет.) — полисемичное выражение, обозначает выкидыш, аборт, путаницу, неурядицу. Тут имеется в виду одиночество и беспомощность героя.
[39] Цанди — герой романа «Седьмой поход Сослана Нарты», которого далимоны искупали в молочном озере, как и других героев, и тот позабыл свое происхождение.
[40] Сын Хыза Челахсартаг — известный герой нартовского эпоса. Во время одного из походов Сослана он тайно похитил у него жену Ацырухс и запер у себя в крепости, но нарты отняли ее у Челахсартага и разорили его жилище. Во многом на этом конфликте строится сюжет романа «Седьмой поход Сослана Нарты».
[41] Батрадз Нарты — сын Хамыца Нарты, популярнейший герой нартовского эпоса. Мать его — Быценон, дочь владык подводного царства — Донбеттыров, которые не терпели насмешек. Хамыц всегда носил жену в кармане, потому что она была слишком мала. Он брал ее с собой даже на пиры. Как-то во время одного из застолий хитрейший из нартов — Сырдон, узнав об этом, с ехидством стал говорить сородичам о том, что-де мы пали так низко, что носим своих жен в карманах даже на пиры. Быценон не вынесла обиды, нанесенной ей Сырдоном. Беременная, она вдохнула свой плод меж лопатками мужа, а сама вернулась к Донбеттырам. Кудесница Сатана через девять месяцев разрезала образовавшуюся на спине Хамыца опухоль, и оттуда выскочил раскаленный докрасна Батрадз. Большее время он проводил у приемной матери на небесах, но, узнав о беде Нартов, спускался к ним на выручку на солнечном луче.
[42] Третий мир — созданный в альянсе человека с дьяволом мир, в котором, благодаря чарам молочного озера, можно переделать людей, превратив их в счастливых и беззаботных существ.
[43] После купания в молочном озере люди напрочь забывали о своем прошлом, и далимоны давали им новые, далимонские, имена.
[44] Нодар Цулейскири (род. в 1932 г.) — грузинский писатель, сценарист, редактор издательства «Мерани».
[45] Главная редколлегия по художественному переводу и литературным взаимосвязям — редакция в Тбилиси, в которой нашли приют многие советские писатели, просуществовала под руководством незабвенного Отара Нодии до конца 80-х годов.
[46] Коста Маргиты (1922—2018) — осетинский поэт, переводчик, заслуженный работник культуры Южной Осетии.
[47] Речь идет о рукописи «Литературных портретов», которые не изданы до сих пор.
[48] Александр Царукаты (1918—2000) — осетинский поэт и прозаик. Перевел на осетинский язык стихи А.Барто, К.Чуковского, Дж.Родари и др.
[49] Хадзы-Мурат Дзаццаты (1935—2000) — осетинский поэт-шестидесятник, переводчик, литературовед и общественный деятель, лауреат премии им. К.Л.Хетагурова.
[50] Азамат Кайтуков (1923—2016) — осетинский писатель-фронтовик, побывал в плену. Автор 4 книг осетинских легенд: «Драгоценный камень», «Пастуший посох», «Распределители счастья», «Ход».
[51] Бибо Вататы (1939—2000) — советский и российский актер театра и кино, народный артист РСФСР, с 1994 по 2000 г. — министр культуры Северной Осетии.
[52] Георгий Малиты (1886—1937) — выдающийся осетинский поэт и публицист, писал на дигорском диалекте осетинского языка. В 1937 году был репрессирован и расстрелян. Место захоронения неизвестно.
[53] Известный грузинский писатель, в 80-х работал в литературной редакции грузинского телевидения.
[54] До этого, в 1981 году, в издательстве «Советский писатель» вышла книга М.Булкаты «Живой обелиск», в которой была напечатана та же повесть под названием «Плач Дзерана» в переводе Б.Авсарагова и В.Цыбина.
[55] Так грузины называют Южную Осетию.
[56] «Литературная Грузия».
[57] Имеется в виду подавление меньшевистским правительством Грузии борьбы южных осетин за национальное самоопределение в 1920 году, в ходе которого велись жестокие карательные операции против мирного населения. Парламент Южной Осетии признал действия руководства Грузии в 1920 году геноцидом.
[58] Валико Джугели (1887—1924) — командующий национальной гвардии Грузии. В 1920 году принимал активное участие в карательных операциях, в ходе которых погибло 4812 осетин.
[59] «Егретцодебули самхрет-осети» (груз.) — «так называемая Южная Осетия».
[60] Ной Жордания (1868—1953) — российский и грузинский политический деятель, председатель Правительства Грузинской Демократической Республики (1918—1921).
[61] Ким Цаголов (1913—2015) — генерал-майор Советской армии, доктор философских наук, профессор, участник войны в Афганистане. В конце 1980-х участвовал в организации обороны Южной Осетии при наступлении вооруженных формирований Звиада Гамсахурдиа.
[62] Васо Малиты (1938—2017) — осетинский поэт, прозаик, драматург, редактор литературного журнала «Ираф». Сын выдающегося осетинского поэта и публициста Георгия Малиты.
[63] Александр Дзасохов (род. в 1934 г.) — российский и советский государственный политический деятель и дипломат. Посол СССР в Сирийской Арабской республике. Первый секретарь Северо-Осетинского обкома КПСС, член Политбюро ЦК КПСС, Депутат Верховного Совета СССР, председатель комитета по международным делам, член Президиума Верховного Совета СССР, Депутат Государственной думы 2-х созывов. Президент Республики Северная Осетия — Алания. Член Совета Федерации — председатель комиссии по культуре.
[64] Алан Цоциты (род. в 1946 г.) — политический и государственный деятель Южной Осетии, доктор исторических наук, один из основателей партии «Ад мон Ныхас» («Народное собрание»), сыгравшей немалую роль в провозглашении независимости Южной Осетии.
[65] 300 арагвинцев — отряд грузинского войска, прославившийся своим подвигом в битве при Крцаниси 8—11 сентября 1795 года. Канонизированы грузинской православной церковью.
[66] «На юге Осетии и снег горел» — так называется четырехтомник, выпущенный авторским коллективом. — Цхинвал, 2006—2018.