Рассказы
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 7, 2020
Сванидзе Гурам Александрович родился в 1954 г. в Тбилиси. Прозаик, автор сборников рассказов «Городок», «Тополя», «Рассказы», «Дриблинг». Печатался в литературных журналах «Нева», «Волга», «Сибирские огни» и других. Кандидат философских наук, автор ряда научных статей по проблемам глобализации, гражданской интеграции, эмиграции. Живет в Тбилиси. Предыдущая публикация в «ДН» — цикл рассказов «Из нестрогих наблюдений социолога» (2012, № 12).
Уроки кролика и чучхе
С некоторых пор я вступил в ряды строителей демократии. Работал в офисе, который специализировался на развитии гражданского общества. Однажды дома у приятеля я наткнулся на стародавний выпуск журнала «Корея». Хозяин уступил мне эту «макулатуру», как он выразился, и при этом иронично хмыкнул.
Журнал заинтересовал меня как профессионала. Демократия в тоталитарном обществе — почему бы нет? Еще умиляло то, как открыты и светлы лица корейцев, как они лоснятся от благодарности. От такого обилия благости на душе становилось легко и весело. Речь, конечно, о северных корейцах.
Особенно часто я перечитывал рецензию к фильму о героике времен Корейской войны. Молодой офицер, лейтенант, узнает о том, что на передовые позиции собирается наведаться сам Ким Ир Сен. Лейтенант удаляется в лес и плачет. Мол, виноват, плохо воевал против американских агрессоров, раз любимый вождь подвергает свою жизнь риску. Рецензент пишет, что эти кадры особенно удались режиссеру. Прекрасно показан богатый внутренний мир молодого героя, чистота и сила его переживаний. В лесу лейтенанту повстречался старик-угольщик, и он, верный завету чучхе «делать все вместе с народом», посвятил старика в план операции по изгнанию оккупантов. Получив одобрение угольщика, герой возвращается на позицию. Нетрудно догадаться, что операция оказалась успешной.
Эпизод со стариком-угольщиком показался мне примечательным.
Журнал сильно позабавил моего шефа. В кабинет были призваны все сотрудники. Сам Котэ (так звали шефа) был демократом по определению. Он постоянно окружал себя людьми. Не мог без общества. Двери его кабинета не закрывались. Иногда начальник сам выходил к коллективу. На самом деле его одолевала непреодолимая страсть рассказывать и слушать смешные истории. Это была та охота, что пуще неволи. Он пытался выдать ее за стиль управления. Однажды Котэ принимал израильскую делегацию и не упустил случая выдать гостям порцию еврейских анекдотов. Израильтяне не знали, как реагировать, но решили быть снисходительными и антисемитизма в поступке Котэ не усмотрели. Не исключено, что от серьезных выводов их удержал еще один его фортель. Под занавес визита тот изъял из ящика своего письменного стола нунчаки и стал в опасной близости от гостей крутить ими.
— Нунчаки — хорошее средство для поддержания дисциплины, — заявил он и в этот момент по неловкости огрел себя по носу орудием принуждения.
— Надо же, на угольщика в лесу напороться, да еще знатока военной стратегии! — сквозь смех выдавал теперь свои комментарии начальник. Много хихикал он над чувствами молодого лейтенанта: «Идиот!»
Я предостерег от ксенофобских высказываний, взывая к его толерантности.
— Ведь есть еще другая Корея! — ввернул один из коллег, пытаясь поддержать меня.
Под конец обсуждения шеф покусился на большое фото в журнале и потянулся к ножницам, лежавшим на столе. Где-то на площади провинциального городка большая группа людей с замиранием сердца слушала новые откровения чучхе. Они передавались через репродуктор, установленный на столбе. На всех лицах было одно и то же выражение.
— Коллективная эйфория… Психоз, такая демократия нам не нужна, — разглагольствовал Котэ.
В это время в кабинет заглянула секретарша — пришли гости из какого-то норвежского фонда.
— Что ж, пришла очередь учиться демократии у викингов, — заметил шеф.
Норвежец был огромного роста. Он старался быть темпераментным, что проявлялось в несколько неумеренной оживленности. Громко смеялся. Так, наверное, викинги смеялись. Гость делал это до того, как его успевала переводить с виду пресная переводчица. Или перевод был неадекватным, или юмор специфическим, но его веселость мы поддерживали исключительно из вежливости. Визитер навеял скуку на шефа. Несколько утомленный обсуждением журнала, он не стал рассказывать анекдоты и про нунчаки не вспомнил… Нас пригласили на семинар.
Народу собралось немало. Много было «выдающихся юношей». Их еще называют «испившими вод океана» из-за того, что они получили образование в Америке. В XIX веке «испившими вод Терека» называли грузин, которые учились в России. Тогда перемещались на лошадях, и резонно было допустить, что эта категория грузин пила воду из Терека, когда они пересекали границу. Теперь новые горизонты, новые водоемы.
Появился сам устроитель семинара. Тот самый гость нашего офиса. Началась лекция об институтах демократии. Со слайдами. Аудитория с трудом подавляла зевоту. Все ждали, когда начнутся деловые игры. Кто по опыту, кто из-за самого названия предвкушал развлечение.
…То, что «имело место быть», превзошло все ожидания. В какой-то момент потомок варягов, восседавший в президиуме, вышел вперед, что-то сказал и с многообещающим видом вышел за кулисы. Пока он отсутствовал, всех участников разбили на «рабочие группы».
Норвежец явился публике в маскарадном костюме. Почти двухметровый детина облачился в наряд… зайца. Его бесцветные глаза выражали ожидание. Это было испытание. Оторопь в зале сменилась приглушенным гомоном, в котором можно было расслышать нотки одобрения. Народ собрался если не воспитанный, то по крайней мере тертый.
Деловые игры начались. Разыгрывались разные скетчи, в которых страдательной стороной выступал «заяц». Его подвергали дискриминации, всячески нарушали его права. «Мучителей» беззащитного косого изображали ассистенты норвежца в цивильных костюмах.
В рабочих группах шло обсуждение конфликтных ситуаций. В нашей оно проходило довольно вяло. С большей охотой мы говорили о костюме «кролика», как назвала норвежца иностранная участница группы — молоденькая и привлекательная датчанка.
Грузинская сторона интересовалась тем, как этот верзила влез в такой узкий костюм. Один парень заметил, что по идее это должен был быть «заяц-беляк», который от тяжелой жизни заметно посерел. Только датчанка искренне переживала за беднягу и активно высказывалась по поводу его проблем.
Из всей компании отмалчивались лишь два участника. Один из них был парнишка с холодным выражением лица. На мой вопрос о его персоне он отчужденно-вежливо ответил, что окончил университет в США, где-то в Вайоминге, как я понял. «Очень далеко от Гарварда», — подумал я. Второй молчун был из моих знакомых — Гага Н. Модный салонный психолог. Его часто приглашают на ТВ, где он говорит на самые разные темы с точки зрения психологии. Гага ерзал на стуле. Какая-то мысль не давала ему покоя, но он не хотел с нами ею поделиться.
Пришло время представителям групп высказать общую точку зрения. Тут неожиданно повел себя выпускник вайомингского университета. Он вдруг проявил прыть и вызвался презентовать добытое в «бурных» дискуссиях мнение. Никто не стал оспаривать это право.
— Мы тут посоветовались, — начал он на английском, с важным видом. Парнишка явно кокетничал своим произношением — говорил, как какой-нибудь ковбой. Я ничего не понял из сказанного.
Другие участники также выказывали старание. «Заяц» сидел в президиуме. Его физиономия сияла от удовольствия, а уши стояли торчком. По достоинству была оценена шутка одного балагура, который предложил фонду купить дирижабль. Он, покрашенный во все цвета радуги, должен был поспевать повсюду, где нарушаются права «зайцев». Тут он выразительно посмотрел на устроителя мероприятия.Но вот когда семинар уже подходил к концу, произошел конфуз. Норвежец предложил залу поделиться впечатлениями. Дождавшись своего часа, энергично потянул руку Гага Н… Начал он несколько издалека, говорил академично о психологических типах. Потом оживился и, обратившись к президиуму, отчеканил:
— Например, вы, европейцы, — шизоиды.
Надо полагать, что перевод с грузинского языка на английский был не совсем точным, так как сидевшие в президиуме решили, что их обзывают шизофрениками. Далее последовало:
— А мы, грузины — истероиды. Для нас главное — казаться, а не быть. Свой софизм Гага расшифровал так: у нас будут организованы самые образцовые, но показушные демократические институты.
Устроители семинара пришли в некоторое смятение. Получилось, что грузины-истерики вводили в заблуждение шизофреников-европейцев. У «зайца» поникли уши. Его ассистенты побледнели. Девочка-датчанка растерялась и вопрошающе смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Я нисколько не сомневался, что у Гаги не было намерения сорвать семинар. Его подвела любовь к своему предмету, психологии. Чтоб спасти ситуацию, я встал и предложил спеть песню «Сольвейг» Грига. Громче всех запели «кролик» и энтузиастка из Дании.
На следующий день я отчитался перед шефом о семинаре. Он громко смеялся над нарядом скандинава, подробно расспросил о банкете, который завершил мероприятие. Снова был призван коллектив, и мне пришлось повторить свой отчет.
— Я закажу себе костюм кролика и буду носить его на работе, если это нужно демократии, — заключил Коте.
Никора
Как-то я присутствовал на одном заседании в правительстве. Шла дискуссия. Столкнулись интересы австрийской и местной фирм, изготовлявших мясные изделия. Австрияк был облачен в национальный костюм, с виду — простой крестьянин. Грузинскую компанию возглавляли строгого вида мужчины в дорогих костюмах, при галстуках. Они рекламировали свою продукцию и вели патриотические разговоры. Конкурент представлял европейский брэнд, кроме качества он гарантировал еще низкие цены.
Я долго взвешивал все за и против. В результате запутался. Тут на меня нашло. Вспомнил одно обстоятельство. Его нельзя было принимать всерьез. Но оно было. Грузинская фирма называлась «Никора». Во время кофе-брейка я рассказал коллеге историю. Он слегка повел плечами и ответил:
— Интересно, но аргументом служить не может.
В провинциальном городке, где я рос, можно было встретить древний вид гужевого транспорта — уреми — запряженную двумя волами арбу. Осенью караваны уреми, груженые виноградом, тянулись к воротам винного заводика. Тишину главной улицы нарушали только поскрипывание повозок и редкие голоса переговаривающихся между собой крестьян. Волы не издавали ни звука. Они тупо жевали свою нескончаемую жвачку, пуская при этом слюну, — угрюмые могучие трудяги.
Однажды меня посадили на уреми, крестьянин угостил сладким виноградом. На меня нагнал дрему медленный ход волов и то, как мерным маятником из стороны в сторону качались их зады. Иногда волы лениво отмахивались хвостами от насекомых, роившихся над их грязными крупами. Животные по ходу испражнялись. Я не доел виноград, расхотел кататься.
Как-то ребятня стояла на улице и наблюдала караван. Наш товарищ по двору, Васо, рассказал о мухе, которая водилась в хлеву. Только она могла расшевелить этих крупно-рогатых. Она жалила их, а те сипло мычали, поводили рогами, яростно хлестали себя хвостами. Вдруг рассказчик показал пальцем на одного из слушавших его мальчиков и шепотом произнес: «Да вот она у тебя на шее сидит!» Несчастный впал в панику, начал бегать, ошалело размахивать руками, пытаясь отогнать воображаемую муху.
В этот момент показалась арба, на которой восседал дядя другого парнишки из нашей компании, Бего. Пока повозка проезжала мимо, родственники успели поговорить на разные темы. После того как арба отдалилась, Бего кивнул на впряженного в нее черного вола и заметил: «Каким бугаем был! А теперь…» Здесь он попытался изобразить, как медленно, вразвалку передвигается вол. Не забыл при этом руки к вискам приложить — показал рога.
Бего продолжил:
— В деревне у дяди я видел, как четыре мужика еле удерживали этого черного, когда тот норовил корову накрыть, которая почему-то ему не причиталась. Пятый мужчина в это время привязывал бычину к стойке дома. Cамец рвал и метал, бил копытом. Елда у него была огромная. Потом он так рванул, что сломал стойку, из-за чего обвалился угол дома. Дом-то каменный был, крепкий. Вот шуму было! Мужики не знали, то ли быка снимать с коровы, то ли к обрушившемуся углу бежать.Потом этому хулигану «того-того» сделали, выхолостили, — заключил Бего, делая красноречивый жест и поспешно добавил: — Да, быка Никорой зовут!
В конце концов на заседании был найден компромисс… Сегодня, как обычно, в магазинах фирмы «Никора» я покупаю любимую бастурму (вяленую говяжью вырезку), а приглянувшуюся австрийскую колбасу с чесноком — в обычных гастрономах.
Ачу, Кукури!
На юношеском шахматном турнире во Львове я сделал подсказку младшему товарищу по команде. Ход конем был выигрышным. Я произнес: «Ачу!» и был понят. Так грузинский извозчик погоняет… конечно, коня. Молодой шахматист пошел соответствующей фигурой, но не в ту сторону. Тут у меня вырвалось: «Тпру-у!» Что это значило, знали все. Участники турнира обернулись на меня. Я покраснел как рак.
Я и мой брат представляли поколение, которое еще застало в городке лошадей. Их использовали для извоза. Мы носились по широкому двору с веревкой-вожжами через плечи. Возница лихо помахивал хлыстом (матрахом) и покрикивал или «Ачу-ачу!», или «Тпру-у!», а рысак моментами издавал ржание — мы с братом подражали извозчикам. Их кони отличались резвостью. Если ты слышал быстрый энергичный цокот копыт по асфальту главной улицы, гадать не проходилось — это местное такси. Владельцы экипажей украшали их кистями и чудовищно безвкусными рисунками.
Гужевые лошади были весьма унылыми, неприбранными. Как казалось, беспородными. Они тягали одноосные телеги. Двуосная была только у отца парня по прозвищу Папаци (не переводится и не поддается объяснению). Говорят, что его батюшка пригнал телегу с Кубани, через Абхазию, Менгрелию в Имеретию, и привез на ней оттуда жену, уже беременную от Папаци.
В городке керосин развозил понурый коняга, таскал за собой повозку с бочкой, окрашенной в красный цвет. Был мерин, который возил мусор. Его хозяин, контуженный фронтовик, влип в историю. Произошло это во время первомайского парада. Мы с братом стояли рядом с трибуной. Парад шел своим чередом, труженики района с флагами и транспарантами дефилировали по главной улице. После того как местный босс с трибуны через громкоговоритель бросал в массы очередной лозунг, народ отвечал ему: кто «Ура-а!», кто на грузинский манер: «Ваша-а!» Получался разнобой. Я заметил, что начальство было недовольно: мол, недоработали, народ кричит и шагает нестройно. Мало того, к одной из колонн демонстрантов пристроился мусоровоз. Возница в тот момент, кажется, не понимал, куда попал. На него налетели менты, злые и озабоченные — неужели политическая провокация?! Но обошлось без последствий, мусорщика отпустили. Не стали наказывать бедолагу-фронтовика.
В городке не разнообразили с кличками для лошадей. Из пяти трех звали Кукури. Характерно, что созвучное имя носило и немало людей обоих полов. Нашу соседку звали Кукури. Это была крупная полная женщина. Мне запомнилось, как она поскользнулась на паркете в нашей квартире. Даже ударилась головой. Наша семья одна из первых в городке стала натирать пол мастикой, и мы с братом так надраили его, что он стал блестящим и скользким. Нашего родственника тоже звали Кукури. Его сына во дворе величали по отчеству, для пущего эффекта слегка коверкая. «Кук-к-курыч!» — так это звучало.
Но со временем мальчикам и девочкам все реже давали это имя. Меньше стало в городке и лошадей. Совпадение!? В свои права вступали автомобили. К примеру, одно обстоятельство. У мамы был чуткий сон. Она жаловалась на соседа Пармена, который спозаранку будил ее. Этот тип скрежетал своим совком, соскребая с асфальта лошадиные фекалии. Он смешивал их с птичьим пометом и удобрял грядки, где разводил овощи, которые продавал на базаре. Со временем Пармен меньше скрежетал совком по утрам, перестал будить маму. Свой огород он удобрял уже только птичьим пометом…
Жеребец Кукури являлся одним из последних представителей лошадиного племени в городке. Его круп был серым, ноги, грива и хвост — черными. Еще жеребенком со стройными и тонкими ногами он сопровождал свою мать — тянувшую телегу грузную кобылицу. Пострел то забегал вперед, то отставал, иногда ходил кругами вокруг нее. Делал это хаотично. Осмысленными казались его передвижения, когда малец, вроде опомнившись, пристраивался к кобыле.
Как-то мы, мальчики, возвращались со стадиона после футбольного матча, где накричались вдоволь, поэтому голоса были сиплыми. Шли вместе с мужчинами-болельщиками.
— Глядите, конь! — воскликнул один из нас. Жеребчик пасся у железнодорожной насыпи, где бурно росла трава. Он спокойно щипал ее, помахивая черным хвостом. Я подошел к нему. Рядом стоял бравый усатый молодой человек. Он сказал, что коня зовут Кукури. Парень снисходительно позволил мне погладить коня. Так мы познакомились.
Несколько позже я увидел, как по главной улице во весь опор несся Кукури, погоняемый усатым хозяином. В бричке находилась развеселая компания. Прохожие оглядывались на это зрелище, некоторые останавливались, чтоб получше рассмотреть. Кто-то отметил прыть коня. Я сказал, что знаю его кличку. Впрочем, она прозвучала совершенно обыденно.
Я рос впечатлительным ребенком. Меня иногда беспокоили страхи, о которых я помалкивал. Например, мною овладевало жуткое чувство, когда я проходил мимо мрачного строения, прилегающий двор которого был огорожен высоким забором. Местная бойня. Другие мальчики из любопытства взбирались на забор и потом рассказывали всякие ужастики о том, что видели. Я внутренне холодел, но чувства свои скрывал. Как-то наше семейство возвращалось с праздничного мероприятия в парке городка. У нас с братом в руках были надутые разноцветные шарики. Папа решил нас угостить прогулкой на конном экипаже. На обочине стоял один из них. В него был запряжен Кукури. Кучер узнал меня и подмигнул. Он не стал торговаться с моим отцом. После его «Ачу!» и удара матрахом Кукури рванул с места в карьер. Мы держали шарики над головой, опасаясь, что они вот-вот вырвутся из рук от скорости, которую набрала наша бричка. В какой-то момент мы проезжали мимо бойни. Я отвел глаза и вдруг почувствовал, как сам собой прибавил бег Кукури.
— Что это он? — спросил отец.
— Он всегда так поступает в этом месте, — ответил кучер.
Кукури сбавил ход, когда бойня осталась позади.
«Неужели у коня тот же бзик?» — подумал я.
На следующий день я припас яблоко для Кукури. Тот фыркнул и энергичным движением верхней губы сгреб яблоко с моей руки. Днем позже я сделал то же самое, на этот раз при стечении публики — мальчишек со двора. Дескать, смотрите: вожу дружбу с конем. На следующий день я застал троих пацанов, кормивших Кукури яблоками.
Держал ли меня за старого знакомого конь? Я бы не сказал, что он как-то выделял меня. Его глаз мне было не рассмотреть, мешали торчавшие по бокам шоры. Приветливость выказывал только кучер. Я иногда заговаривал с конем. Задавал вопросы типа «Как дела?», «Как настроение?» На них отвечал хозяин.
Но вот случилась авария, сломалась бричка. Кукури остался не у дел. Наша школа находилась у подножья бугра. Его пологий склон был покрыт зеленой травой, исполосованной желтого цвета тропинками. Так вот Кукури, отпущенный на волю, пасся в этих местах. Его можно было видеть из окон школы. В перемену ученики бегали к Кукури, кормили его фруктами. Во время уроков засматривались на него, отвлекаясь от занятий. Но потом к виду мирно пасущейся лошади привыкли.
Однажды конь все-таки опять привлек к себе внимание… Прошел дождь, и Кукури поскользнулся на склоне. Бедняга не мог встать, и чем больше усилий он прилагал, тем больше скатывался вниз. Общий смех детворы прервал урок. Смеялись столько, сколько мучилось животное. В тот момент в нашем классе шел урок истории. Молоденькая учительница в очках никак не могла унять оболтусов. Только она и я не разделяли этого веселья. Мне было жаль некогда лихого рысака.
В перемену ученики снова побежали к Кукури. Весь его бок был вывалян в грязи. Мы стояли на некотором удалении. Я выдвинулся вперед и протянул руку. Потом не знаю, что произошло — я повернулся и бросился бежать. На меня в это время вдогонку надвигался угрожающий топот. Ребятня в страхе разбежалась.
Об этом инциденте узнали в дирекции школы. Конь пропал. Его хозяину запретили пасти свое агрессивное животное вблизи школы.
Потом я узнал, что Кукури стали водить на прокорм на территорию винного завода. Держали на привязи. Вероятно, пары вина плохо подействовали на коня. Он запутался в веревке и упал. Сработал инстинкт самоубийства — жеребец бился виском о камень. Его нашли мертвым в луже крови.
Бричка Кукури еще долго стояла без колес у забора хозяйского дома и после того как на улицах городка уже было не встретить ни одной лошади.