Из книги «Мёртвое море»
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2020
Бершин Ефим Львович — поэт, прозаик, публицист. Родился в Тирасполе в 1951 году. Автор пяти книг стихов, двух романов и документальной повести «Дикое поле». Работал в «Литературной газете». Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.
1
Бог живёт на краю Иудейской пустыни у самых ног
молодой верблюжихи.
И её золотое тело,
как закатное солнце, на тёплые камни село,
освещая дорогу идущему.
Здравствуй, Бог.
Хорошо ли жить, отойдя от дела?
2
Сотворив из диких камней детей Аврааму,
или этот пруд за посёлком, заросший тиной,
этот лес, этот мир, и так завершив программу,
как влюблённый художник, оформив картину в раму,
отошёл от дел, наслаждаясь своей картиной.
3
Или этот мир достиг своего предела,
как багровое солнце, свалившееся за отрог?
Посмотри, как роща осенняя поредела,
как тоскуют поля, как почти что уже без тела
сквозняком вползаю на твой порог.
4
Жёлтый лист на плечо садится, как эполета,
и стекает к ногам, как скупая слеза – со щёк.
Здравствуй, Бог. Перепутаны все приметы.
Понимаешь, нынче в России украли лето.
Да и зиму украли. И много чего ещё.
5
Говорят, на Руси по-прежнему правит царь.
Потому и солнце стынет каменной киноварью,
зеленеет вода, и, вдыхая лесную гарь,
маршируют пииты, рифмуя земную «тварь»
с человеком и всякою прочей тварью.
6
Расползаются льдины. Клокочет рекой весна.
Но травой, что является из прошлогодней гнили,
из минувшей войны прорастает опять война,
и Твоя победа уже хорошо видна
из оттаявшей на ветру могилы.
7
Вдохновенно рифмуя любовь и кровь,
запевают солдаты, легко повинуясь жесту
командира смерти, живущего средь гробов,
и в прицел автомата, как меж двух верблюжьих горбов,
осторожно выцеливают новую жертву.
8
Это люди твои. Человеки. Земная пыль.
Беспокойные и разумные до блевоты.
Завывает дол,
и поёт на ветру ковыль,
отпевая леса, отпевая поля и воды.
9
Я живу наугад, обожжённый мятежным веком,
подавившись печатным словом, как коркой хлеба.
Хорошо, что не сделал птицей, а сделал ветром,
не частицей праха,
а частью пустого неба.
10
Неподвластный лжецу, продавцу, свинцу,
я крадусь по камням необъятной Твоей пустыни,
где ещё не забыта земная тоска по Отцу,
но уже проснулась земная тоска по Сыну.
11
Здравствуй Бог.
Твой закат, словно огненный глаз, горит.
И среди воспалённой тщеты и цепного страха
я уже устал за тебя творить
параллельный мир из земного праха.
12
Потому что из этого мира уходит ритм.
И огромный мой город – памятник лютой страсти,
беззащитен и гол, как стихи без рифм.
Я стою посреди земли, как последний Рим,
в непонятном своём, бескрайнем своём пространстве.
13
Аритмия. Январский зной. Августовский снег.
Спотыкается сердце, как азбука Морзе.
И спасительный взрыв зашифрован, как в Первом дне.
И о чём-то своём обреченно бормочет во сне
под брусчаткой Москвы бесконечное мёртвое море.