(Я.-М.Курмангалина. «Спит Вероника»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2020
Яна-Мария Курмангалина. Спит Вероника: Сборник стихотворений. — М.: «Стеклограф», 2019.
«Эффект бабочки» как феномен, отчаянно распиаренный западной культурой, а потом взятый на вооружение метеорологами, психологами и фантастами всего мира, при своей легкости для восприятия даже самым средним умом, так и не смог прижиться на почве русской поэзии. Она все-таки склоняется к стабильной безысходности и почти не тратит время на поиск причины неожиданного стихийного бедствия.
Как бы ни взмахивала бабочка своими изящными крыльями где-то в районе Амазонки, какой бы ураган после этого ни снес половину Нью-Йорка, в русской поэзии останется в неизменном виде все, вплоть до ледяной ряби канала, аптеки, улицы и фонаря. Что может маленькая тщедушная бабочка, когда смерть человека не способна повлиять на рутину бытия? Оттого, наверное, такое всепоглощающее и неустанное стремление авторов придать зловещей обыденности форму праздника, будто пушкинский пир во время чумы впитался с молоком матери и стал их неотъемлемой частью.
Подобное мироощущение максимально реализуется Яной-Марией Курмангалиной в книге «Спит Вероника», где зачастую семейно-бытовые праздники описываются на фоне человеческих трагедий. Показательно стихотворение «за время…». В нем рассказывается о смерти старого знакомого лирической героини, пока та пекла пирог своему сыну. Старый знакомый пускает под нож свой последний час, а сын героини просит отрезать еще один кусок пирога.
мы ели пирог и ребёнок — мам —
сказал мне — отрежь ещё
Устойчивое словосочетание «пустить под нож» разворачивается метафорой и звучит в разных прямо противоположных контекстах. «Нож» может служить атрибутом не только трагедии, но и праздника. Все настолько близко, что трудно отделить одно от другого. Здесь же — в этом же стихотворении — к бытию приставлен (удобный и вполне себе общепринятый для русской поэзии) эпитет «постылое». И действительно, каким еще оно может быть, если не постылым, когда смерть настолько привычна и легка, что ничем не мешает жизни.
Смертей в книге много. Притом, что в них нет самоценности. Всего лишь некий антураж, декорации, небольшой штрих к стихам. Где-то о них говорится походя, либо для остроты ощущений, либо для того, чтобы наиболее красочно описать саму жизнь, а где-то они являются неким исходным событием, дающим толчок для развития стихотворения. Последний вариант, как правило, встречается в текстах, которые по своему построению ближе к новеллам.
Яна-Мария Курмангалина одинаково хороша и в мамском халате лирической героини, и в потертых джинсах увлекательной рассказчицы. Как дантовский герой, пройдя земную жизнь до середины, оглядывается на свое детство и тут же начинает размышлять о том, как будет выглядеть в старости. Стихотворение «по детству к врачу к врачу», где «к врачу» усиливается повторением, будто нечто надоевшее, набившее оскомину, то, что искажает прелесть воспоминаний, заканчивается зеркальным приемом; только теперь слышна по-женски геройская интонация — гордость за то, что не сломалась к старости (уверенность в том, что не сломается к старости) и убежденность в том, что выбрана верная цель. Обратите внимание, как точно вписано «вязание носков». В этом повторении какое-то безумие — сразу вспоминаются анекдоты о сумасшедших домах, где вяжут стометровые носки — и в то же время абсолютная ясность ума:
пусть стану сухой как жердь
пусть буду слова жевать
стара и темна как смерть
но всё-таки буду знать
что можно закрыть глаза
забывшись тереть виски
и просто носки вязать
сидеть и вязать носки
Почти каждое стихотворение Курман-галиной из книги «Спит Вероника» может служить заявкой на полнометражный фильм или сериал. Целая россыпь незаурядных сюжетов, персонажей, событий. Картинки настолько понятные и ясные, что становится страшно:
когда я протянула
тощей собаке у помойки
кусок хлеба
у неё был вид человека
услышавшего люси маннхейм
в тишине аушвица
мы живы
нас ещё опрокинут
мы ещё удивимся
Безусловно, попадаются и вполне себе хрестоматийные (читай «банальные») истории. Но Яна-Мария Курмангалина подает их с такого интересного ракурса и так, что, кажется, будто она первая написала об этом.
Стихотворение «в первый месяц…» по мотивам дворовых и каторжанских стенаний в пограничном жанре — что-то между народной и авторской (привет Сергею Есенину с его «Хороша была Танюша…») песней. Сюжет: ранней осенью мальчишки обнаружили труп односельчанки «в паре метров от бетонки с пулей в голове». Жизнь села меняется. Смолкли веселые песни, «от дневного сна очнулся участковый», с района понаехали «злые опера». Но проходит совсем немного времени (по сюжету стихотворения проходит от силы пара месяцев), и жизнь возвращается в прежнее русло. Смерть — как повод посудачить, небольшое приключение для местных обитателей. Ничего больше. Даже лирический герой, убивший девчонку, не испытывает особых угрызений совести: так, сгоряча, что тут теперь поделаешь. Жизнь продолжается.
Написал предыдущий абзац, перечитал его и понял, что при пересказе стихов-новелл Яны-Марии Курмангалиной теряется авторская интонация, упоминаются не все нюансы, из-за чего пропадает вся их прелесть. Надо читать или слушать. Добавлю только слова Даниила Чконии, который в предисловии так же упоминает стихотворение «в первый месяц…» и говорит о несомненной авторской удаче: «По сути, это целая повесть, прослеживающая ход событий, проявление людских характеров, заблуждений, бытового мировосприятия. Прозаику не уложить всех деталей в короткое повествование, а Курмангалиной это удается, поскольку она обладает зорким взглядом поэта, способностью спрессовать сюжет, благодаря точности деталей, образности».
Надо отметить композиционный инструментарий, которым пользуется Яна-Мария Курмангалина при создании стихотворных новелл. Здесь достаточно пройтись по истории развития новеллистики (как жанра), и можно увидеть насколько хорошо автор владеет ремеслом рассказчика.
Если взять за основную сюжетную линию лирические стихи, то вместе с равномерно рассыпанными по всей книге новеллами общая композиция будет напоминать построение «обрамленной повести», где «бродячие истории» объединены одним самостоятельным нефабульным сюжетом-рамкой. Такое построение хорошо известно со времен Средневековья («Кентерберийские рассказы» Чосера, «Книга примеров графа Луканора» Дона Хуана Мануэля) и отсылает читателя к памятникам литературы: «Тысяча и одна ночь», «Океан сказаний», «Синдбадова книга», «Роман о семи мудрецах» и др.
От эпохи Возрождения Яна-Мария Курмангалина берет психологическую составляющую («Декамерон» Бокаччо, «Новеллино» Мазуччо) и отходит от морализаторства, которое было присуще средневековым новеллам. В стихотворении «ГОВОРИТ Н.» усилен прием «матрешки»: Н. рассказывает о том, что ей рассказывали; н. говорит о том, что новое поколение говорит на разных языках.
каспий уважает людей
с развитыми лёгкими
но особенно тех
кто не считает его
умирающим
он гордый
как местный старожил
бывший в молодости завидным женихом
молча созерцающий
поколение собственных детей
говорящих
на других языках
Не осталась в стороне Эпоха Просвещения, от которой Яна-Мария Курман-галина почерпнула притчеобразность.
на далекий шум поднимая уши
расчесав проплешину на боку
рыжий пес идет умирать на пустошь
где сорняк в июльском стоит соку <…>
где густы полыни седые космы
и ему почудится в странном сне —
зарастает рана мерцает космос
и знакомый голос зовет — ко мне
В некоторых новеллах встречается двойной сюжетный поворот (как пример, уже упомянутое стихотворение «в первый месяц…»), когда история берет начало с трагической кульминации, потом в комедийном ключе излагается предыстория этого события, а под финал Курмангалина снова возвращается к пересказу трагической развязки. Такое построение новелл встречается у авторов эпохи Романтизма (Клейст, Людвиг Тик).
Реверанс в сторону модернизма и постмодернизма можно заметить в стихотворных новеллах, где перерабатываются мифологические сюжеты, городские легенды, дворовые песни.
рельсы рельсы шпалы шпалы
дикий запад депп и норрис
я теперь товарный поезд
одинокий и усталый
Композиционный инструментарий Яны-Марии Курмангалиной настолько широк, что по нему можно изучать историю литературы. При этом книга «Спит Вероника» не кажется разношерстной за счет, как я уже говорил, основной линии, которую тащат на себе лирические стихи и стабильная безысходность.