(Б.Ханов. «Развлечения для птиц с подрезанными крыльями»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2020
Булат Ханов. Развлечения для птиц с подрезанными крыльями: Роман. — М.: Эксмо, 2020.
Роман Булата Ханова «Развлечения для птиц с подрезанными крыльями» подернут флером социальной фантастики. Уж в очень необычном городе, с завораживающим названием — Элнет Энер, разворачиваются его события. Это столица Беледышской республики, где проживают загадочные республико-образующие беледышцы, а также бунтарки с сине-зелеными волосами, бир-гики и рокеры с татуировками на предплечьях.
Вначале в Элнет Энере без труда угадывается Йошкар-Ола, столица Марий Эл, именно здесь лет десять назад заросшие мелколесьем берега Малой Кокшаги застроили зданиями в венецианском, флорентийском и баварском архитектурном стиле. На набережной Элнет Энера также властвует помпезность, «любовно возведенная из неумест-ных элементов»: фасады зданий обильно украшены пилястрами, ангелами и грозными львиными мордами; под сенью фламандских кровель размещаются банки, закусочные, кофейни, сувенирные киоски, контактные зоопарки, музеи и самые прозаические госучреждения типа Минсельхоза; музей матрешек парадоксально соседствует в одних стенах с общественной приемной правящей партии.
Во второй же части романа в Элнет Энере угадываются казанские реалии, а именно Старо-Татарская слобода на берегу озера Кабан. Беледышская слобода тоже располагается на берегу озера, являя взору горожан и туристов «нечто в высшей степени облагороженное и эксклюзивное»: отреставрированные ярко раскрашенные деревянные домики, солярные символы на заборах; обилие сувенирных лавок, закусочных с национальной едой, памятных табличек с именами видных беледышских просветителей и купцов.
Таким образом, Ханов представляет читателю Элнет Энер как типичную столицу поволжской республики, которой вменено в обязанность на излете этнического своеобразия коренного населения усиленно его декларировать. Потому город «ухмыляется и интригует». С одной стороны, в нем, как везде, вывески торговых и развлекательных заведений свидетельствуют о победном наступлении глобализации: «Вейпер из виртуальной галактики», «Санта Барбер», творческая студия для детей «Рандеву Кидс», квест-пространство «Ризома», магазин инструментов «Синьор Гвоздодёр». С другой стороны — здесь педалируется культурная исключительность, школьные учебники по истории края концентрируются на исторической драме беледышцев, а руководство ведет тонкую политическую игру на вымышленных различиях.
Так что ничего удивительного в том, что Элнет Энер становится центром притяжения для необыкновенных молодых людей. Одного сюда приводит необходимость писать магистерскую работу о беледышцах, другого — желание сменить сумрачный питерский климат на более здоровый, кто-то вообще попадает случайно, пытаясь сокрыться от всевидящего глаза и «всеслышащих ушей» ненавистного родителя.
Взять Иру Тимофееву из Самары — девушку, которая предпочитает неброские практичные наряды, питается по вегану, слушает оцифрованные птичьи трели вместо музыки, любит советскую символику, а еще — признается в асексуальности: «Я морозилка». То есть Ира ломает традицию «странных женщин», заложенную в начале ХХ века, делать главным поступком своей жизни любовь, отстаивая право на сексуальное удовлетворение — такое же, какое имеют мужчины. Да, она феминистка и от обращения «девушка» чувствует себя гендерно неполноценной, но феминизм ее — особого рода, анархический, основанный на понимании того, что дремучие патриархальные нравы и неравенство зарплат — это далеко не все ущербные стороны современной цивилизации.
Эта «чудная смесь исключительности и заурядности» приходится по душе другому главному герою романа — Елисею Васнецову. Ему нравится в Ире все: щербинка между зубами, «выражение элегической отрешенности, притяга-тельной, как солнечное затмение или рассветный туман над озером», а признание в нетактильности вообще приводит в восторг. «Это делает связь более разноликой и возвышенной», считает Елисей, позволяет отвергнуть привычные модели взаимоотношений (с «полежалками, выжимающими все соки») и двигаться навстречу неизвестности, которая ничего не обещает. Трансгрессивный эрос, по его мнению, «это как прыжок с парашютом, но без инструктора».
Сам Елисей — агент фрейдо-лакановского знания, «смахивающий на рокера старого пошиба, постигшего азы мастерства в гараже, а не в школьном оркестре или чистенькой студии». Он вырос в закрытом уральском городке, его родители ездят на «Гранте», имеют дачу в Челябинской области, проводят выходные на горнолыжке и каждый год отдыхают на море. Почему их отпрыск загорелся идеей отмены частной собственности, бог весть. Может быть для того, чтобы отсутствие квартиры, машины, дачи и депозитарной ячейки возвышало его в глазах таких странных «странных женщин», как Ира? Из личного имущества у 24-летнего молодого человека имеется лишь походный рюкзак с вещами первой необходимости. Он перестал считать километры, которые проехал по стране автостопом, когда их количество перевалило за десять тысяч, и «с особым цинизмом» променял магистратуру в Институте наук о Земле на пивное блогерство. Отзывы Елисея о новых сортах крафтового пива исполнены такой вдохновенной орнаментальности (в структуре романа они выполняют роль интерлюдий), что число его подписчиков в «Инстаграме» приближается к семи тысячам, а Крафтовая ассоциация России наделяет его пожизненным абонементом на бесплатное пиво.
Самый фантастический среди главных персонажей, конечно же, Марк Решетницкий — сын главы корпорации «Атомпром». Он похож то ли на маркетолога, то ли на арт-директора, заночевавшего на вокзале. Каждый месяц Марк исправно получает на банковскую карту по миллиону от отца, которого по идейным соображениям ненавидит. Он переезжает из города в город, совершенствуется в алкомарафоне, а большую часть отцовских денег жертвует центрам реабилитации диких птиц, поисковым отрядам, сельским домам культуры и старинным храмам — сайты по краудфайндингу предоставляют ему огромные возможности для расточительства.
Тем не менее Ханов настаивает на психическом здоровье Марка: «В его хаотичных метаниях от простоты к искушенности и обратно, в спонтанных перелетах из города в город <…> содержалось столько же безумия, сколько и в ухищрениях офисного труженика, торгующего из-под прилавка левыми сим-картами ради копеечной прибыли, или в оправданиях пьяницы, уверяющего, будто водка мешает расти раковым клеткам».
Что же объединяет Иру, Елисея, Марка, а также некоторых второстепенных персонажей, например, криптовалютчика Влада, похожего на «чокнутого программиста, объявившего бойкот заоконной действительности», да и таких третьестепенных, как мелькнувшие в воспоминаниях Марка испанские сквоттеры? Все они себе на уме личности, представители той самой породы привитых от конформизма, которую мечтал вывести учитель русского языка Роман Тихонов в другом романе Булата Ханова — «Непостоянные величины».
Их насущная потребность — свобода от навязанных штампов и осязание полета. Поэтому они неспособны системно заниматься какой-нибудь «фундамен-тальной мудистикой» в институциях, чей общий принцип организации — от армии до университета — «тщательно регламен-тированный бес-порядок».
Они ревностно блюдут свои личные границы и обретенную идентичность: пресекают владельческие посылы и никому не позволяют рассматривать себя как «проект, который требует апгрейдов и доработок»; при общении не идут на компромиссы, если что-то не устраивает, сообщают о своем недовольстве и обрывают контакты — блокируют в мобильных приложениях и социальных сетях.
Интересно их сравнить с молодыми интеллигентными людьми начала ХХ века. Как и сто лет назад, миллениалам важно самоопределение, причисление себя к какому-либо идейному кругу, течению, только в гиперинформационную эпоху им намного легче найти свою «систему фраз», создать уникальный ментальный дизайн. Потому, в отличие от Клима Самгина, у каждого из персонажей романа Ханова, несмотря на бытовую неустроенность, имеется дом «в смысле идеальном, в смысле внутреннего уюта».
То есть самоидентификация, самопознание на уровне внутреннего диалога, полемики с собеседником, диалога с действительностью для них не является первоочередной проблемой. Даже для Марка, «выключенного из укорененных практик межчеловеческого обмена». Однако по-прежнему, как и сто лет назад, среди молодежи мало тех, кто вопрошает себя о том, что он должен сделать для изменения мира. Подавляющее большинство, страдая аллергией на идеалы, старается ускользнуть из социума, не видя особой доблести в том, чтобы «состязаться за бесполезные цифры и брать символические рубежи», — «птицы с подрезанными крыльями» уходят в дауншифтинг, репетиторствуют по скайпу, партизанят в даркнете.
Исключением является импульсивная Ира, не приемлющая полумер. В финале романа она совместно с Япаром Шалкиевым, представителем местной общины и куратором музея истории беледышцев, устраивает несанкционированную акцию «Еда вместо бомб». Именно в осмысленном протестном действии, в согласии со своими принципами, без всяких «если» и «но», девушка обретает цельность, которую ищут в религии и психопрактиках, в жесткой дисциплине и безудержных удовольствиях.
Пассионарность Иры не приводит к резкому противопоставлению ее другим героям — волею автора Марк и Елисей оказываются в нужное время в нужном месте. Первый вручает бунтарке сумку с миллионом рублей, предлагая инвестировать его в любой протест, где выступают за равенство и против угнетения; а второй, пусть в печальной фазе опьянения — с глазами, сбившимися в кучу, присоединяется к незаконной акции и огребает люлей от бизнесмена Хрипонина.
Сергей Хрипонин — вот истинный антогонист Иры. «Монолитный мудак», как его характеризует один из юных маргиналов. Почему, понять решительно невозможно. На первый взгляд автор нам показывает талантливого человека, который талантлив во всем.
Хрипонин — успешный предприниматель: владелец пивного бара «Рекурсия», бирмаркета и фермерской лавки. В каждое из этих торговых заведений он наведывается лично; в лавку — не только для того, чтобы насладиться ароматом бездрожжевого хлеба и полюбоваться, как редеют ряды элитного сыра и термостатной ряженки, — ему важно время от времени вставать за прилавок и беседовать с покупателями.
Особое внимание бизнесмен оказывает «Рекурсии», потому как понимает: «Любое место, где наливают, обладает ни с чем не сравнимой аурой», то есть душой, которую следует трепетно оберегать и «не травмировать бесконечными новшествами или, напротив, оскорбительным невниманием». С персоналом он обращается раскованно и вдохновенно, в пику шаблонным методичкам, с собственными детьми тоже — умело переводя досадные проблемы в мудрые наставления. Семья у него вообще образцово-показательная — «всем фасадам фасад»: Сергей и его красивая деловая супруга никогда не ссорятся по пустякам и не изменяют друг другу.
По сути, Хрипонина можно назвать идейным единомышленником Елисея. «Крафт — это малые инициативы и крупные планы, это жажда изобретений и дух единства», — говорит он в зажигательной речи на открытии фестиваля крафтового пива «Крафтира». Елисей вторит ему в своем блоге: «Крафт — это поле для спонтанных встреч и веселых совпадений, это плацдарм для борьбы с госстандартами и тираничными тождествами. Крафт — это обещание свободы и путь к привычности непривычного». Однако Ханов, который в послесловии к роману называет себя «самоназначенным представителем такого низового движения, как крафтовая культура» солидаризируется только с Елисеем, а созидательную деятельность Хрипонина старательно обесценивает. В частности тем, что определяет ему в качестве ближайшего родственника мэра Элнет Энера — старшего брата Михаила.
Однако тот в юности, добровольно отказавшись от протекции отца, народного депутата от компартии, решительно укатил в плацкартном вагоне в Москву и без чужой помощи поступил на юрфак. А Анатолий Решетницкий, отец Марка, прежде чем стать гендиректором «Атомпрома», будучи молодым, участвовал в факельных шествиях с плакатом «Белые всех стран, соединяйтесь!». Должно быть, прекрасная взбалмошная молодость была у каждого из должностных пустоцветов, щеголяющих в презентабельных костюмах и деловито щелкающих замками на кожаных кейсах, в том числе у Аллы Максимовны из Института беледышской энциклопедии — научного руководителя Иры, чуткого к дыханию рынка, голосу догмы и умело переводящего злободневные проблемы в отлаженное бюрократическое русло.
Таким образом, логика повествования подводит нас к следующей мысли: каждый взрослый порочен в принципе, потому что, успешно преодолев кризис четверти жизни, забыл о том, как в двадцать плюс его мутило от предопределенности и необходимости следовать чужим стандартам. Самое ужасное — большинство обзавелись семьями. Между тем исполнение супружеского долга, основанного на привычке, бессмысленно и отвратительно: «все методично и заученно, проще таблицы умножения». В этом убеждает эпизод, в котором Сергей Хрипонин, «прирученный и отформати-рованный», ублажает жену Лизу. Только ради одной этой сцены шести-, семи- и восьмидесятникам, для которых секс был безусловной ценностью, следует прочитать «Развлечения птиц…» — взглянуть на интим глазами другого поколения, осознавшего его ничтожность: сегодня даже самые скромные и невзрачные ребята всегда могут рассчитывать в компании на «дружеский перепихон».
Ира, к примеру, уверена, что «лучше уйти в революционное подполье, чем налаживать с кем-то мещанский быт, возведенный на взаимных уступках, обидах и меркнущей симпатии». А Елисей по опыту знает, что «постельная близость не только придает любви оттенок партнерства, но и обедняет общение». Ему страшно представить себя состарившимся с Ирой в законном браке: «вот они вдвоем бегают в щадящем режиме, вот замеряют друг другу артериальное давление, вот наперебой вспоминают, какое прекрасное пиво варили во времена их молодости, не то что нынче…»
Может быть, все дело в том, что разные этапы становления личности рождают разные типы сознания, непроницаемые друг для друга? Поэтому с таким упорным постоянством из века в век возникает проблема отцов и детей? У Тургенева в известном романе она разворачивается в идейное противостояние, а у Ханова — в экзистенциальное.
Впрочем, в «Развлечениях для птиц…», вероятно, помимо воли автора, брезжит надежда на разрешение конфликта поколений — когда устами Марка помпезный квартал в центре Элнет Энера называется «памятником человеческому духу, ведомому неизъяснимыми прихотями и непредсказуемыми дерзаниями». Правда, создание уникальной набережной приписывается «коллективному демиургу в лице градостроителей». Получается, не губернатор области, не главный архитектор Элнет Энера проявили инициативу, а некий собирательный демиург сделал захолустный город туристически привлекательным. Причем не ради увеличения капитала и не ради увеселения бюргеров, не ради одобрения Москвы — целью являлось оправдание своей земной миссии и «возвеличение человечества в глазах Всевышнего»! Но мы-то догадываемся — за дерзновенным градоустроительным свершением стоял взрослый состоявшийся человек, по-юношески открытый новаторским идеям.