Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2020
Продолжаем подводить литературные итоги десятилетия. Точнее, итоги итогов — держа в поле зрения нынешнее бурное итогоподведение.
На сайте «Текстура» провели интересный опрос: «Поэт десятилетия»[1] .
Марина Кудимова назвала Дениса Новикова, Ольга Балла — Богдана Агриса, Алексей Чипига — Дмитрия Гаричева… Интересен этот опрос, однако, не столько тем, какие имена были названы[2], а тем, как они были названы. На двадцать опрошенных — всего два поэта, чьи имена прозвучали дважды: Василий Бородин и Александр Кабанов. Все остальные прозвучали, как одиночные выстрелы. Думаю, опроси «Текстура» не двадцать, а двести литераторов, мы бы получили, если не двести «поэтов десятилетия», то что-то около этого.
Видно, как для большинства почти физически затруднительно назвать какое-то имя. Если и называется, то с целым букетом оговорок: «“Поэт десятилетия” — наименование странное…» — «Выбор “поэта десятилетия” именно сейчас кажется скорее игровым…»
Александр Скидан вообще отказался отвечать, заметив, что «поэта десятилетия» сегодня быть не может, «строгая иерархичность давно распалась вместе с нормативной поэтикой».
Я бы, наверное, ответил так же. Разве что чуть поосторожнее насчет распада иерархичности. Иерархия присутствует, пусть и не в столь проявленном виде, как прежде. Но об этом — как-нибудь в другой раз.
Отчасти, конечно, дело в том, что настоящий поэт не может быть «поэтом десятилетия» (о чем напомнил Юрий Казарин). Прав и Ростислав Амелин: «Любой поэт на самом деле должен считать поэтом десятилетия себя, а если нет, это говорит о том, что он (или она) недостаточно вкладывался и жертвовал для поэзии… По идее нужно спрашивать о поэтах десятилетия тех, кто не является поэтом».
Впрочем, уже спрашивают.
Список «20 самых читаемых поэтов» составил по результатам опроса своих читателей журнал «Просодия»[3] . Девяносто процентов, понятно, заняли классики. Из тех, кого можно условно назвать современными — Дмитрий Быков, Эдуард Асадов и Борис Рыжий. Там же для сравнения — топ из тридцати поэтов по результатам анализа поисковых запросов (wordstat.yandex.ru). В нем среди современных топ-стихотворцев кроме Быкова, Асадова и Рыжего — Игорь Губерман и Вера Полозкова.
Топ-поэзией у массового читателя оказывается поп-поэзия. Нормально и естественно.
И все же разброс поэтических имен, как внутри литературного сообщества, так и между литсообществом и массовым читателем, заставляет задуматься[4]. Ни там, ни там не прозвучали имена тех, кого можно условно считать живыми классиками. Кушнера, Чухонцева, Гандлевского… Случайность? Но нет их вот уже второй год и в премиальных списках «Поэзии» — хотя продолжают и писать, и публиковаться. Классики есть – но в списках не значатся. С другой стороны, не названы и поэты, вроде бы активно пишущие для массового читателя, в расчете на широкий отклик — Родионов, Иртеньев, Емелин, Караулов…
Дело, по-видимому, не в самих списках и методологии их составления. Дело в эволюции, которую претерпела в 2010-е сама фигура поэта.
Об этом довольно точно написала в своей недавней заметке на сайте «Лиterraтура» Евгения Вежлян[5]. О «деавторизации» читательского восприятия поэзии, превращении имени автора в «нечто вроде названия плейлиста». О том, что в эпоху «цифрового ускорения» происходит перенос внимания с фигуры поэта на стихотворение. Отсюда и «превращение иерархичной и монументальной премии “Поэт”, в точности воспроизводящей модерную конфигурацию авторства и роль поэта в ней, в премию “Поэзия”, смещающую акцент с автора на текст, им написанный».
Было бы странным, если б я начал с этим спорить. Сам еще в середине нулевых писал о необходимости смены читательской оптики, с поэтов — на стихи. «Кто и когда их написал — вторично, важнее что и как написано. Фамилия автора — скорее, отвлекающая строчка, для чего-то набранная жирным шрифтом…» («Арион», 2007, № 4). В начале десятых к этой же мысли пришел Артём Скворцов, выступив против «культа института авторства» и даже предложив создать журнал для анонимной публикации стихов («Знамя», 2012, № 4). В 2016-м в Челябинске уже вышла целая увесистая поэтическая «Антология анонимных текстов»…
То, что звучало когда-то провокационным, успело за десятилетие стать почти общим местом, отлиться в антологии и премиальные списки. Стать реальностью, и как всякая реальность, не слишком веселой.
Отсюда и сложность внятного разговора не просто о предполагаемом «поэте десятилетия», но вообще о поэте, о поэтическом имени. Что мы и видим в поэтической критике. Рецензии на сборники стихов пишутся, и возможно, не меньше, чем прежде. А вот рецензий, в которых было бы не только о книге, но и об авторе, его месте в современной поэзии, стало меньше однозначно. И уже почти исчезающий жанр — критические статьи о поэте.
Остро написал недавно о состоянии поэтической критики Игорь Караулов[6]. Превратилась в инструмент внутрицехового обслуживания. За пределами нашего мега-ЛИТО ее не слышат.
«Литературный критик, каким он должен быть, — это не обслуживающий персонал литературных групп, а мыслитель и публицист. Ему неинтересно говорить с цехом о проблемах цеха. Ему интересно говорить с обществом о проблемах общества, используя художественные тексты как лабораторный материал — пример, иллюстрацию или модель. Как меняется общество, как эти изменения отражаются в литературе, какие можно сделать прогнозы, если положиться на провидческий дар поэтов…»
Поэтическая критика, действительно, разъехалась между бойким репортажем и нудноватым литературоведением. Место золотой середины — между журналистикой и филологией — опустело; отдельные попытки снова обжить его заметны, но редки.
Но причина, думаю, не в том, что критикам неинтересно «говорить с обществом о проблемах общества, используя художественные тексты». Интересно. Только вот что в данном случае понимать под обществом?
Это советское общество было относительно гомогенным. Общество «десятых» крайне фрагментировано, если не сказать — атомизировано. И ментальная самоизоляция в нем началась задолго до нынешнего поветрия; уже с конца девяностых все стало распадаться на разные эфемерные сообщества и временные «летучие соединения», образуемые индивидами-атомами.
С кем в такой ситуации должен вести беседу критик?
«…Серьезные СМИ, — завершает свою статью Караулов, — рассчитанные на общество в целом, за редкими исключениями не желают видеть на своих страницах или экранах ни размышления о современной поэзии, ни те стихи, которых эти размышления касаются. Эта ситуация исправима, но сам критико-поэтический цех, вероятно, не очень хотел бы её исправления. Ведь в этом случае в центре внимания, чего доброго, оказались бы совсем другие, непривычные имена».
И опять — имена. Больная тема. Только ведь «другие имена» и так давно уже в центре внимания — ставлю мысленную гипперссылку на те «топы», о которых писал выше. Что же до «серьезных СМИ, рассчитанных на общество в целом» (интересно, кто это?), то поэтическую критику и несерьезные печатать не станут. Ни с какими выкладками, использующими «провидческий дар поэтов». Даже если весь «критико-поэтический цех» дружно и страстно этого захочет.
Как шутили в восьмидесятые: мечта советского человека — работать, как у нас, а получать, как у них.
Мечта современного российского литератора (особенно заставшего советские времена) — быть свободным, как сейчас, а получать общественное внимание, как тогда. Эту мечту, собственно, и озвучил в своей статье Караулов.
«Эта ситуация исправима…» Да, она исправима, но иначе, чем это кажется автору.
Общество, повторюсь, дефрагментировано; и будет оставаться таковым при отсутствии серьезных угроз, реальных или предполагаемых. Чтобы всё это снова «сбилось» в нечто относительно единое, что-то должно его «шлепнуть». Тогда, как в известном мультфильме, оно «станет фиолетовым». Или белым, или красным, или даже коричневым; приобретет некое единообразие. Пока ничего не шлепнуло, атомизация будет возрастать. А вместе с ней — и «деавторизация» поэзии.
И еще. 2010-е стали десятилетием колоссального информационного перепроизводства. Появление в конце 2000-х айфонов и их быстрое распространение превратило информацию во что-то совершенно все-присутствующее и все-заполняющее, как кислород. И кислорода этого оказалось настолько много, что общественное сознание погрузилось в своего рода гипероксию, с легкой тошнотой и сонливостью.
И существование в этом новом, перенасыщенном информацией, воздухе оказалось плохо совместимым с привычным литературным дыханием, писательским, и что более важно — читательским. Оно, как и при гипероксии, стало учащенным.
Единственный род литературы, пригодный для такого дыхания, стал пост в соцсетях — в прозе и «пирожки-порошки» — в стихотворстве. Покороче, поживее, поанонимней — поскольку «танцуют все».
Возникает что-то близкое к средневековой полу-анонимности литературного творчества. С той разницей, что средневековая культура, по известному определению А.Я.Гуревича, была культурой «безмолвствующего большинства», а нынешняя — большинства, ни на секунду не закрывающего рта.
Все 2010-е прошли в попытках серьезной литературы как-то адаптироваться к этим новым условиям — еще более сложным для нее, чем «борьба за воздух» и информационная гипоксия советских десятилетий. Остается надеяться, что эта адаптация будет сопряжена для литературы (и, прежде всего, поэзии) не только с потерями. Что откроются какие-то внутренние ресурсы. Будет ли это связано с новым пониманием авторства, его возрождением в новой форме? Посмотрим.
[1] Гуманитарные итоги 2010—2020. Поэт десятилетия. Ч. 1-2 // Сайт «Текстура». 25 сентября 2020 г.; 3 октября 2020 г. (http://textura.club/poet-desyatiletiya/; http://textura.club/poet-desyatiletiya-ii/).
[2] Считает, скажем, Елена Зейферт «поэтом десятилетия», «проложившим один из магистральных путей, по которому движется современная поэзия», Аркадия Драгомощенко — ее право, дело вкуса. (На мой взгляд, если какой-то путь и проложил, то, скорее, тупиковый — что, естественно, не мешает кому-то старательно в этом тупике буксовать…).
[3] Козлов В., Медведев С. Самые читаемые поэты глазами клерка, студента и литератора // Prosоdia. 2020. № 13. (https://prosodia.ru/catalog/shtudii/samye-chitaemye-poety-glazami-klerka-studenta-i-literatora/).
[4] Единственное имя, прозвучавшее и там, и там — Дмитрий Быков. Его в опросе назвал, как «второе имя» Кирилл Анкудинов. Но дальше, точно спохватившись, говорил только о «первом имени» — Олеге Юрьеве.
[5] Вежлян Е. Поэзия и списки // Сайт «Лиterraтура». № 169. Октябрь 2020 г. (http://literratura.org/issue_criticism/4044-evgeniya-vezhlyan-poeziya-i-spiski.html).
[6] Караулов И. Критика поэзии как фабрика знамений // Сайт «Современная литература». 22 сентября 2020 г. (https://sovlit.ru/tpost/4jrsks26c8-kritika-poezii-kak-fabrika-znamenii?fbclid=IwAR2LgybG93Ra9RuF2B-btgYaEsXwqZXI7wKWV2-K8trr1HQTjSFznxqKNAY).